Am-ok

      Ожидание — это не всегда плохо. Оно может утомлять. Может мучить, терзать, выворачивать душу и изводить… но ты, Гаред, не представляешь, какое облегчение наступает потом. Потом, в тот момент, когда ты получаешь желаемое.       Что-что, представляешь? Да нет, брось ты. Ничего ты не представляешь. Ты ведь даже не понимаешь элементарного, не понимаешь, кто ты — вот и чего ты там можешь представлять? Сделал вид, что меня не знаешь. Называешь на «Вы», мнёшься, стесняешься. Представился Эрихом — но я же вижу. Ты никакой не Эрих. Просто зачем-то хотел меня… обмануть? Или же сам запутался?       Ты молчишь.       Но мне и не нужно, чтобы ты говорил. Я сам прекрасно знаю, всё о тебе знаю. Я слишком давно следил за тобой, слишком долго был твоей тенью.       Знаешь, когда-то я тебя отпустил. Вернее, думал, что отпустил.       Позволил тебе сглупить — но больше, всё-таки, сглупил я. Надо было начинать следить за тобою раньше. А потом… потом стало поздно. Вернее, я думал, что поздно — но что-то меня терзало. Что-то подсказывало, что там — когда я сидел, лет двадцать назад, над твоим телом, смотрел на твоё лицо со стеклянными глазами — был ещё не конец. Даже когда я тебя похоронил. Даже когда приходил на твою могилу, а ты улыбался мне с гранитного камня.       Я думал, что это пройдёт. Что мне просто нужно разобраться с обстоятельствами, нужно отомстить за тебя. За то, что они с тобой сделали. И знаешь, я ведь отомстил в итоге. Помнишь Якоба? Да-да, того высокого, который откуда-то нам таскал эту дрянь… я разнёс ему череп ломом. Вообще думал слегка ударить, но не рассчитал. Ему, кстати, так идёт гораздо больше. Он всегда стрёмный был, а так прямо похорошел.       И… чёрт, я хотел бы тебе рассказать всё, рассказать подробно. Тем более, ты так хорошо меня слушаешь. Почти не перебиваешь. Ты настолько соскучился?       Я тоже соскучился, Гаред. Я тоже. Но прости, подробнее не расскажу. Я… на суде это назвали состоянием аффекта, и из-за этого — ну и не без взятки, всё же, — меня в итоге оправдали. Возможно, это оно и было, кто знает. Но остальные выжили, и я выжил. Я тебе не показывал ещё, но у меня у самого осталось много шрамов. Якоб-то не ожидал удара — он был ужасно накуренный, — но остальные уже пытались защищаться. Хотя они тоже, конечно, были не адекватнее.       А потом мы дружно лежали по больничным койкам. И… видел бы ты, как они на меня смотрели! Они боялись. Они меня жутко боялись. Может, после этого хотя бы до них дошло, что наркотики убивают?       Может дошло. Но со дна, всё же, они так и не вылезли. В переулке сегодня — это же они были. Да-да, ты их не узнал, кажется — а это они пытались тебя ограбить и из-за них ты вывернул руку. И, прости уж меня, я не мог не вмешаться. Ты видел, как они убегали? Я ведь даже ещё ничего не сделал. У меня даже лома при себе не было, ничего не было — а они всё равно решили, что лучше сбежать.       Мерзкие трусливые уроды.       И… знаешь, мне только на время полегчало тогда. Потом суд распорядился, что, раз уж меня не сажают, я должен пройти лечение. Да-да, они сочли меня сумасшедшим, отправили лечить голову. А я… я не считал так. Я был адекватен, совершенно, но у меня не было сил доказывать это. У меня не было сил ни на что больше, честно говоря. Ведь я думал, что потерял тебя — и… вообще я надеялся, что забуду тебя. Прости, сам понимаю, это большая глупость. Только не обижайся на меня. Я же тебя в итоге так и не забыл. А сейчас снова нашёл — и больше не оставлю.       Никто не смог заставить меня тебя забыть. Тот седоватый дядька, который меня «лечил» и выписывал мне рецепты на таблетки, говорил что-то о вспышках агрессии. О каких-то перепадах. Мы с ним многое проговаривали, прорабатывали — а я делал успехи. Ну, он говорил, что я делаю успехи — я же чувствовал, что лишаюсь чего-то важного. Да, я следовал его советам. Пытался влиться в «нормальную жизнь» — и видишь, у меня получилось даже. Теперь я не наивный Эдди, а серьёзный начальник Эдмунд. Веришь? Даже в галстуке — хотя терпеть не мог эти дурацкие галстуки.       Хотя… для тебя я всё ещё Эдди. Только для тебя.       Я правда думал, что тебя забыл. Но… я пришёл в кафе — по чистой случайности, только из-за того, что Виктория, обычно приносившая мне кофе, вдруг заболела, — и там был… ты. Совершенно не изменившийся, такой же, как двадцать лет назад. Вручил человеку передо мной его латте — и улыбнулся мне.       Честно, я тогда забыл, что хотел кофе. Я забыл, что я вообще чего-то хотел. Забыл про то, что должен был взять стаканчик и уйти дальше возиться с бумагами… да что там, я даже не понял, о чём ты меня спросил. Да-да, ты спрашивал, что я хочу заказать — это я уже интуитивно сообразил. Ты немного растерялся, но без кофе меня не оставил.       Знаешь, сколько я пытался доказать себе, что это всё неправда? Что увидел я не тебя, что «Эрих» на бейдже — это не ошибка, что ты — не ты, а просто кто-то странно и до боли похожий?       Я пытался искать, как говорится, здравый смысл. Внушал себе, что такого не может быть. Какое-то время даже успешно.       Но прекратить о тебе думать я уже не мог.       Я узнавал тебя заново. Понимал, что и ты однажды меня узнаешь — просто не стоит тебя торопить, не стоит шокировать. Стоит приближаться медленно, осторожно. Не вызывая никаких опасений, не заставляя тебя насторожиться. Я же совсем не хочу тебе плохого, Гаред. Я никогда не желал тебе зла.       Поэтому сначала я выяснил, по каким дням ты работаешь. Потом — с кем ты общаешься. После вышел на твои социальные сети — хотя ты у меня, конечно, предусмотрительный. Даже геолокацию отключаешь. Но твои друзья не такие — и вот, через общие подписки, через отмеченные фотографии я нашёл тебя. Ну, точнее, Эриха… но ты не Эрих, я же знаю.       Я примерно понимал, как проходят твои дни. Узнавал, чем ты занимаешься, куда ты ходишь, что тебе интересно. И… если бы не те уроды в переулке, я бы пока не переходил к сближению. Рановато, всё же. Но… я не мог позволить им навредить тебе ещё раз. Прости.       Наверное, так влезать в твою жизнь — это ужасно. И за это тоже прости меня. Но… мне это было нужно. Я дурак, я не смог тебя отпустить — и, увидев тебя вновь, понял, что уже и не смогу. Я даже думал о том, чтобы никогда с тобой не заговаривать и не подавать виду, что я тебя знаю — но при этом просто быть твоей тенью. Эдаким твоим хранителем, защитником. Ты ведь ничерта не изменился, всё так же ввязываешься в какие-то проблемы, влипаешь во что-то — и я мог бы тебе помогать. Или хотя бы минимизировать последствия.       Я ведь виноват, что не уберёг тебя тогда — и… я не мог упустить свой шанс исправиться.       Я тебя не оставлю больше. И я буду рядом всегда.       Кстати… знаешь, Виктория не вернётся домой. Я с ней встретился пораньше — перед тем, как забрать тебя из больницы, с твоей рукой. И… ну не переживай, чего ты? Это к лучшему. Правда к лучшему. Ты у меня, всё-таки, так и не научился разбираться в людях — но я не злюсь на тебя за это.       Ты не мог знать, что твоя Виктория употребляет. Она это скрывала от тебя — но я однажды заметил неладное. Представляешь, прямо на работе! Она делала вид, что не понимает, из-за чего я задаю ей подозрительные вопросы — а её расширенные зрачки отвечали за неё. А мне и не нужно было большего.       Сегодня она тоже делала вид, что ничего не понимает. Но я не дал ей возможность себя оправдать. Она пыталась что-то сказать, но, честно, я ничего не понял — больше она всё же хрипела. И глотка хлюпала. Всю машину бы мне залила, всё бы испортила — но я всё обернул плёнкой. Поэтому уже ты, садясь ко мне, ничего не заметил и ничего не понял.       Я вёз тебя в вашу квартиру, а она — наверное, уже ушла на дно, в пакете.       Прости, наверное, для тебя слишком много подробностей… но я стараюсь быть честным. Я же твой Эдди, я же всегда с тобой честен. И я терпеть не могу людей, которые с тобой нечестны. Она бы всё равно себя убила рано или поздно — наркотики же убивают, помнишь? — и я не мог позволить ей утянуть за собой ещё и тебя.       Ведь ты мой, Гаред. Только мой.       Ты уже совсем холодный и не шевелишься. И не отвечаешь на мои вопросы. И чай, который ты не допил, уже совсем остыл. Но… сейчас это всё ощущается по-другому.       Я не чувствую, что тебя у меня отобрали. Я не чувствую, что лишился тебя несправедливо. И я чувствую — я вижу, что ты мой.       Ты мой, Гаред. И я буду с тобой всегда. ***       Коротко коснувшись губами чужого лба, мужчина всё же отстраняется — медленно, неспешно. Выпрямляется — и смотрит на тело с улыбкой. Он старался не сильно его портить, и выглядел парень почти как живой — если не считать, конечно, кровь на пробитом виске и расплывшуюся красноватую и, кажется, уже подсохшую лужу под головой.       Дело оставалось за малым — и всё встанет на свои места. Всё снова будет, как прежде. Так, как должно быть — так, как задумывалось.       И больше никто этому не помешает.       Пистолет — оружие новое для него. Из пистолета Эд стрелял разве что в тире, и даже сегодня ни разу ещё не рискнул применить. Ситуации были не те, считал он, совсем не подходили. А вот сейчас — идеально. Сейчас — самое время познакомиться и понять, на что он способен.       Губами обхватывает ствол. С трудом сдерживает смешок, понимая, на что же это похоже со стороны — но не отстраняется. Пусть так. Пусть будет похоже.       Тихий выдох — и палец надавливает на спусковой крючок.       Раздаётся громкий выстрел — и под открытым окном срабатывает сигнализация на чьём-то авто.