О мелких капризах

      “Слишком мало времени прошло. То, что находилось так долго в одном и том же — неудобнейшем же! — положении, не будет подвластно быстрым изменениям.”              Всего каких-то пару месяцев новоиспечённый император Тайши был у власти, а усталость уже, казалось, следовала за ним по пятам день и ночь, не давая перерыва и возможности вздохнуть спокойно. То кто-то препятствовал реформе, то ставил палки в колёса новому закону, а то и вовсе лил таким уж сладким мёдом в уши, а сам не делал ровным счётом ничего полезного. Конечно, император всё же добивался своего, но на это тратились усилия и время.              Радовало лишь то, что встречи с Чэнь Цинсюй подходили к своему завершению. Пусть они и неизменно выматывали Чан Гэна, однако же каждая последующая встреча приближала к заветной цели — окончательно обуздать Кость Нечистоты. Чан Гэн настолько привык к тому, что это проклятие висело мечом у него над головой, что теперь, чем ближе они продвигались к конечному результату, тем больше волнительного предвкушения зарождалось в его сердце. Это было удивительно сильное чувство — роскошь, которую он теперь мог себе позволить. Казалось, даже дышать с каждым разом становилось всё легче.              Безусловно, легче всего сделалось, когда Гу Юнь стал стабильно идти на поправку. Тот, конечно же, ни разу не дал повода подумать, что что-то может пойти не так, но отмечать изменения к лучшему было гораздо спокойнее, чем менять кровавые повязки.              Чан Гэн восхищался упрямой стойкостью своего маленького ифу, с притворным ужасом ожидая момента, когда тот окончательно начнёт сходить с ума от безделья и постельного режима. Сходить с ума и заодно сводить с ума Чан Гэна своими сумасшедшими речами.              Лучший исход, о котором только можно было мечтать.              Остановившись на мгновение, Чан Гэн прикрыл глаза и потёр пальцами переносицу. Он опять сбежал из собственного дворца под покровом ночи. Несмотря на усталость, на ломоту во всём теле после игл Чэнь Цинсюй, на скопившуюся за день тысячу проблем и беспокойств, сбежал в поместье Аньдинхоу. Старые слуги почти все уже давно спали, и Чан Гэн пробирался вперёд по давно знакомым коридорам в темноте и одиночестве, по памяти и практически на ощупь.              Найдя нужную комнату, Чан Гэн постарался скользнуть в неё ещё тише, чем он шёл до этого, и осторожно присел на кровати, где уже лежал человек.              — Цзыси? — шёпотом позвал он.              Человек продолжил лежать, недвижим и спокоен.              Губы Чан Гэна дрогнули в улыбке. Он стянул с себя обувь и верхнее платье и теперь устроился полулёжа, однако, всё также продолжая не касаться Гу Юня.              — Ифу? — вновь позвал Чан Гэн. Но, так и не добившись ответа, он продолжил: — Ифу, я так устал...              … И тут же был притянут ближе к центру кровати. Чан Гэн утыкался носом куда-то в плечо своему ифу, пока хриплый голос поверх его головы не пожаловался:              — Ну что за капризный ребёнок! Давно уже пора спать.              Чан Гэн шумно выдохнул, чувствуя, как наконец расслабляется ноющее тело, натянул на себя угол покрывала и легко провёл ладонью по свободной руке Гу Юня. Поцеловал плечо и закрыл глаза.              — Хорошо, — отозвался он… и услышал в ответ мерное сопение.              Хорошо.