***
Питеру давно перевалило за 30. Он лежит в больнице, ловя на себе постоянные сочувствующие взгляды со стороны врачей и медсестёр. Пару лет назад у него начались приступы кашля — сначала легкие и непродолжительные, потом затяжные и болезненные. Хейл знал, от чего так болит за грудиной. И давно принял как факт то, что когда-нибудь задохнётся от того, что не любил. Даже когда Питер лежал прикованный к больничной койке и дышал прерывисто и тяжело, он продолжал язвить в разговоре со своим племянником, который навещал его три раза в неделю. Хейл считал для себя недопустимым проявление слабости. Никто не должен был знать, как тоскливо воет волк в его груди.***
— Питер, я уезжаю на несколько месяцев, — заявил Дерек без приветствия, зайдя в одиночную палату, — не могу сказать точно, когда вернусь. Кора и Лора тоже едут со мной. Дядя молча кивнул, принимая к сведению слова племянника. — Но я решил, что оставлять тебя без присмотра неправильно, так что привёл к тебе своего одного знакомого. Давай, Стайлз, проходи. В помещение проскользнул подросток с короткой стрижкой в клетчатой рубашке и нелепо великоватых для его худощавого телосложения штанах. Приветливо улыбнувшись и помахав, он чуть не свернул стойку для капельницы. С распахнутыми от ужаса глазами он вцепился в штатив, удерживая его на месте. Дерек вздохнул, но в лице не изменился, будто бы привык к нелепости этого мальчишки. — У него дурацкое имя не просто так, да? Полностью соответствует поведению, — сказал тихо Питер и ухмыльнулся, наблюдая за смущенным подростком, который нервно чесал затылок. — Стайлз действительно иногда неуклюжий. А ещё он гиперактивный, шумный, саркастичный и вечно лезет не в своё дело, — с усмешкой сказал Дерек, ловя на себе недовольный взгляд Стилински. — И зачем тогда ты привёл это недоразумение? — спросил Хейл, приподняв выразительно одну бровь. — С ним ты не соскучишься, так что развлекайся. Пока. Дерек ушёл, закрыв за собой дверь и оставив Питера и Стайлза наедине, между которыми повисла неловкая тишина. Хейл смотрел изучающе на подростка, отмечая про себя, что в нем нет ничего особенного. Совершенно обычный парень с простыми карими глазами, какие оборотень уже видел у сотни людей. — Я Стайлз, — ляпнул первое, что пришло в голову, парень, садясь на стул у кровати. — Ага, я понял, — равнодушно ответил Хейл. — И мне приятно познакомиться, волче, — с дурацкой улыбкой на лице проговорил подросток, чем удивил Питера. — Откуда ты знаешь? — Ой, я много чего знаю. Дерек меня сначала знатно пинал и отпихивал от дел, творящихся в Бейкон Хиллс, но я все равно сам всё вынюхал. Теперь я ему помогаю. Он, конечно, почти всегда хмурый, злой и вредный, но всё-таки часто советуется со мной. Вот однажды... И тут Стайлз начал что-то тараторить с горящими глазами, размахивая руками, заставив Хейла недоуменно ловить взглядом его активное жестикулирование. Он действительно не понимал, как его племянник, обладающий довольно скверным характером, мог общаться с кем-то вроде Стилински. Однако со временем он и сам привык к этому мальчишке, похожему на ураган. Питер стал с нетерпением ждать встреч со Стайлзом. День, проведённый в одиночестве, казался ему пустым и бессмысленным, хотя раньше он чувствовал себя вполне комфортно в тишине. Теперь же отсутствие какого-либо шума давило изнутри, и оборотню казалось, что он вот-вот задохнётся. Но когда вихрем в палату врывался Стилински, всё вокруг оживало. И Питер тоже оживал. Стайлз тянулся к умному, может быть, даже мудрому Питеру, который единственный мог победить его в словесных перепалках. Стилински был готов глотать безостановочно знания, которые дарил ему Хейл через свои рассказы. Подростка привлекала манера речи Питера, его язвительность, шутки, его даже не отталкивало его самолюбие и иногда проскальзывающая гордыня. Стайлз находил в нем то, чего не находил ни в ком другом. Но Стайлз боялся. Боялся того, что его пара не будет такой же саркастичной, как он, не сможет часами поддерживать его разговоры, не сможет так внимательно слушать, не даст таких дельных советов. Стилински чувствовал внутреннюю силу, исходящую от Хейла, которая порой могла усмирить зарождающийся в мыслях шторм. Только Питера Стайлз готов был послушаться, потому что знал, что может быть уверен в этом не совсем человеке. В этом хитром волче. Никого другого он видеть с собой не хотел, поэтому боялся момента, когда цветы на его груди распустятся. Ему оставалось только ночами в темной комнате мечтать о том, чтобы лепестки оказались цвета холодного спокойного моря, в котором он готов был утонуть. Питер тоже боялся. После первых нескольких встреч он перестал смотреть в глаза Стайлза, не желая видеть обычные карие глаза, не похожие на те удивительные янтарные, что он видел в своих снах. Он жил фантазиями, призрачной мечтой — когда Стилински говорил с ним, Хейл представлял, как на него смотрят те самые сладкие карамельные глаза. И от этого внутри каждый раз что-то жгло.***
Состояние Питера ухудшалось. Во взглядах врачей Хейл читал, что ему осталось немного, да и он сам это прекрасно понимал. Он чувствовал, как слабеет, как прекрасные карамельные цветы губят его. Страх затерялся за принятием неизбежного. Его заставляло держаться за тонкую ниточку жизни его последнее желание. И он готов был пойти на глупость ради того, чтобы хотя бы умереть немного счастливым. Стайлз утром сидит у постели Питера и впервые за долгое время молчит. Хейл знает, что ему сказали врачи. Ему остались считанные часы. Волк чувствует тоску и боль, съедающие душу мальчишки. Питер хочет позвать его, но вместо этого тихо хрипит, а Стайлз оборачивается, будто чувствуя, что Хейл хотел обратиться к нему. — Волче, не утруждай себя. Тебе ведь и без того больно, я знаю. Так что давай посидим в тишине. Хотя, если хочешь, я могу тебе что-нибудь рассказать. Ты кивни, если не против, — бормочет Стилински, сам на себя не похожий. Хейл замечает, как бегают глаза мальчишки. Он собирает волю в кулак и из последних сил приподнимается на постели, садясь самостоятельно впервые за несколько недель. Питер берёт за подбородок Стайлза, разворачивая лицом к себе, отчего их взгляды пересекаются — и сердце Хейла внезапно забывает, как биться. Лучи солнца, проскальзывающие сквозь щёлку между шторами, своим светом, как показалось Питеру, заставили расцвести карамельные цветы в карих глазах, имеющих теперь те золотистые переливы, о которых так грезил Питер. Волк, до сидящий внутри в послушном молчании и смирившийся со смертью, вдруг очнулся, подтолкнув мужчину к действиям — он коснулся своими губами сладостных губ того, без которого он умер бы ещё раньше. Впервые за несколько лет он свободно вдохнул.