— Ура Константин!
Крик незнакомого голоса эхом раздаётся в голове Калашникова.
Шуму участившего свое биение сердца вторят барабанные дроби. Неизвестно откуда, неизвестно когда. Это накрывает его, как волна. Это звучит так, будто всегда звучало рядом, а он лишь сейчас заприметил.
От ответного крика все сереет, белеет, словно металл раскаленный, выгорает до одного оттенка и стремительно остывает.
—
Ура Константин!
Мир каждую секунду теряет цвета и звук, каждую секунду он их возвращает. И то ли от этого, то ли от эмоций нахлынувших — радость, страх, предвкушение, трепет
будто и не его это все но нет же его но чужое такое далёкое — холодом овевает, сковывает все тело, снежинками острыми в лицо, ветром морозным врываясь в лёгкие.
— Ура Константин! — Подхватывают голоса, перетекают в биение сердца его.
— Братцы, ура!
— Ура! — Обжигает слух новым порывом ветра, этим хором раскатистым, как гром майской грозы.
Михаил смотрит, а взгляд будто заледенел, замер на одном единственном теле, лице.
Человеке.
Его стук сердца —
их стук,
их сердец — быстр. А мыслей будто нет, хоть старший сержант и слышит, вновь
свои-
чужие, отголоски.
— Николай здесь, стройся к атаке!
Калашников стоит на месте, а
тот движется, идёт.
Всё ближе и
ближе.
Ближе к
нему.
Ближе к
нему, замершему в весне алтайской, которую замело зимой Питерской. Замело снегом белым, покрыло льдом голубым, изрезало воздух
тёплый жгучим запахом пороха.
— Ну, чего мы ждём! — Говорит уже не
тому, другому, подошедшему мужчине.
А Михаил уже слушать не может, чего и кто ждёт.
Он смотрит на
него.
Он идёт, голову повернув к толпе, Калашников периферийным видит их, людей, в одежде странной, старинной.
Улыбается. Солнечно так, что душе спокойно становится.
Губы так правильно сложились...
В
его улыбку.
Он видел её в стёклах, в зеркалах, в глазах напротив.
Он знал её.
Чувствовал
Взгляд прикован к телу в форме странной, синей, с якорем золотым на вороте. Сабля блестит серебром в белых перчатках. Шаги отбивают ритм, снег прогибается под давлением и похрустывает. Улыбка, даже не такая сильная, все ещё сияет, глаза горят её огнём. Его всполохи зажигают душу.
Не только
его, но и всех, идущих сзади, ждущих впереди.
Взгляд скользит от солдат перед ними к
нему.
Он замедляет шаг.
Глядит на него.
Глядит глазами льдистыми, отражающими весь холод вокруг, с искрами пожара в душе.
Старший сержант в недоумении смотрит на мужчину перед собой.
Секунда.
Секунда, и наваждение уходит.
Снег больше не режет кожу, не истязает воздух лёгкие льдом.
Не греют сердце
чужие свои мысли,
чужие свои чувства.
Весна обрушивается на него светом, цветом, зеленью, жёлтым, красным, полями, цветами, их запахом. Запахом травы, яблонь цветущих, неба ясного, жизни. До тошноты много всего.
Трава желтеет и ещё зеленится, небо жжется голубой волной, цветы радужно колют глаза .
Ресницы метаются вверх и вниз, когда Михаил моргает быстро-быстро, сам не зная, прогнать дабы образ, или создать иллюзию той самой белизны.
В голове кричит тот самый голос.
Его голос.
Его.
Птицы молчат, ветер не воет.
Михаил ещё
слышит крики солдат.
Он
слышит, но не
видит.
Хочется вновь туда, в белизну Петрограда.
И его будто
ждут там.
***
Он выпрашивает разрешение поехать с таким рвением, что едва не похож на безумца, Михаил уверен.
Ну, зачем ему, в самом деле, в эту Сибирь!
Калашников оправдывается, говорит, что того сердце просит, после жара весны родной. Зимы, прохлады, голову, так сказать, остудить. Воздухом морозным подышать и таких чертежей начертить! Таких автоматов сделать! Что б мороз по коже шёл у каждого, кто решит на Родину их напасть!
Родина-мать спасает всегда.
Калашникову дают неделю, не считая дороги.
Михаил под стук поезда судорожно запоминает образы в мыслях, обещает себе отыскать их не только взглядом на карте, будто чьими-то руками
подведенным.
Им обещает.
***
Тут.
Михаил чувствует —
тут
Ни сантиметром в сторону, иначе деталь будет не той, иначе все не станет на места свои.
Нет
тут ни имени, ни даже креста.
Снег, да и только.
Но имя в голове появляется, будто выстрел, который исправно следует за на спуском курка.
—
Так вот, значит, как менятебя звали...
—
Антон Арбузов.
Он по привычке отдаёт честь.
Чувствует спиной ответное прикладывание пальцев к козырьку.
Михаил опускается на одно колено, смотря на холодную белизну пред собой, слышит хруст сочленений снежинок. Тихое позвякивание сабли, рукой придерживаемой.
Дыхание.
Стук сердца.
С неба срывается снег.
На уже лежащий, на земле, падают капли крови.
Михаил сжимает горстку снега эту в руке, обжигаясь холодом его. Тает тот быстро от жара жизни.
Они выдыхают одновременно, улыбаются одновременно.
— Нашёл тебя
— Нашёл
