бесценок

      Когда он вернулся, то обнаружил её в своём доме.       Локоны цвета ржи и дурацкая косая чёлка. Едва ли её можно было назвать ученицей средней школы, но…       — Вы тоже были главой Дисциплинарного комитета?       Директор представил её как второкурсницу и нынешнего лидера его наследия. Только вот спустя почти десять лет от бывалого авторитета осталась лишь эта коротышка и едва ли один десяток её «подчинённых», слоняющихся по школе с алой повязкой на рукаве.       Кёя смотрит в наивные глаза девочки с надменным прищуром. А она почтительно кланяется и обещает ему с улыбкой:       — Я позабочусь об учениках.       Он только фыркает. Надёжные руки — точно не эти маленькие, слабые и тощие.       Кёя слишком часто бывает в Средней Нами для человека его возраста и статуса. Такая его вольность разжигает в Кей неприкрытое любопытство.       — У вас тут дела?       Девочка следует за ним по пятам, словно утёнок.       — Тебя это не касается, травоядное.       Кей смешно выгибает бровь и пробует необычное обращение на вкус. Звучит забавно. Она не обижается.       — Хибари-сенсей, вы на крышу?       — Не называй меня так, — цыкает мужчина, продолжая свой путь по ступенькам. — И повторяю: не лезь не в своё дело.       — Оно моё, так-то… — запуская пятерню в копну, отсмеивается Кей. — Я же слежу за дисциплиной!       Её аккуратная форма и неопрятные волосы контрастируют, вызывая скептичный вздох. Кёя открывает тяжёлые двери своим ключом, а она даже не удивляется.       — Как ты вообще стала Главой? — в вопросе кислинкой отдаёт ирония.       — Никто не хотел, ну, — Кей пожимает плечами, — и я вызвалась. В ваше время всё было более честно, да?       Ей неловко сознаваться. Ей неловко быть Главой просто на бумагах. Этот человек, видимо, был куда компетентнее, раз по сей день сохраняет своё влияние в школе.       — Хм.       Неоднозначный ответ, без кивка, без любой превышающей безразличие эмоции заставляет Кей смущёно протереть плиты носками туфель. Наверное, она плохой «наследник».       — Но я буду и дальше стараться, чтобы оправдать своё место! Вот увидите, Хибари-сан! — Она сжимает в своих ничтожных кулаках решимость.       — Посмотрим, — насмешливо-скучающе отмечает Кёя. В этот день у неё появляется привычка чинно салютовать ему.       После знакомства с Хибари Кёей — наверное, самым неоднозначным лицом в Средней Нами — Кей начинает изучать стены школы вновь. Будто не зная каждый её уголок, она проходится по пустующим классам, следит за дежурными и сама себе на уме забывается. Он ведь так же ходил по этим коридорам, отчитывал хулиганов и сидел за партами до обеда, верно? Она закрывает глаза и представляет, что было бы, учись они в одно время. Оба в комитете — несомненно. И, может быть, даже соревнуются за место Главы? Кей смеётся — точно нет. Она не из тех, кто мог бы стать настоящим лидером. Она вообще не из тех, кто мог бы гордо зваться ответственным человеком. Но ей очень хочется искренней похвалы учителей и матери, потому Кей закатывает рукава, скрупулёзно перебирает отчёты и сама сосредоточенно шкрябает корявым почерком итоги недели для директора. Ей не хочется прослыть недоделкой и некомпетентной разгильдяйкой. Она, как и говорила Кёе, всегда старается.       Со дня знакомства с Хибари Кёей ей почему-то хочется заслужить и его похвалу.       — С возвращением, Хибари-сан!       Это её приветствие с поклоном уже вошло в привычку. Эризава Кей чертовски приставучая, надоедливая, маленькая…       — Недоделка, ты достала. — Кей сжимает кулаки до побеления. — Хватит уже лезть к нам, ну, мы тебе мешаем, или чё?       — Это моя обязанность, — тыча большим пальцем в свой рукав, заявляет она. — Я не собираюсь спускать вам с рук нарушения устава.       — Хватит уже зачитывать наизусть свои нотации.       Юноша стряхивает пепел на прямой нос и показательно выдыхает облако дыма ей в лицо. Девочка заходится кашлем слишком громко, слишком сильно, и Кёя всё-таки снисходит до них с характерным и позабытым в стенах этой школы:       — Загрызу до смерти.       Он хотел посмотреть, чего стоит его «наследие». Вышло так, что ничего.       Пока Кей трёт лицо, перед её ногами стелется ковёр из хулиганов. Когда Кей открывает глаза, то видит, как мужчина поправляет галстук и одаривает её пренедовольным взглядом.       — Ни силы, ни уважения, — наконец замечает он. — Ничтожно.       — Вы нарушили дисциплину, — тоже как-то разочарованно выдаёт девочка, — Хибари-сан.       Ей стыдно, что сказанное им — правда. Ей стыдно, что из-за её некомпетентности ученики избиты — и ведь никто ему не предъявит. Ей стыдно, что не подоспей он в этот момент…       — Эризава Кей, Глава комитета Дисциплины, это позор. Ваш внешний вид — что подумают ученики?       Пожалуй, директору не стоит знать, что подбитый глаз — заслуга его студентов. Как и то, что она не выдержала очередной клубок дыма и засунула сигарету старшекурснику в нос. Не сдержалась.       Ей стыдно, что, не подоспей Хибари Кёя в тот момент, она поступила бы так же.       Кей не из тех людей, кто годится на такие ответственные роли. Кей слеплена из того же теста, что и её дражайшие хулиганы. Ох, в другой жизни они могли бы стать друзьями.       Кёя как бы между делом листает личное дело Эризавы Кей. Его ухмылка растёт с каждой новой страницей, описывающей красочные детские потасовки, укусы на руках одноклассников, жалобы учителей и родителей. Ему до призрачных колючек в животе смешно — его наследие не стоит ничего.       — И как ты только стала Главой?       Кей стоит с повинной, отчитанная директором. Она впервые так жалобно и жадно хватается за свой пост. Из неё никудышный лидер и блюститель законов — но ей это место дорого.       Кёя насмешливо продолжает едва качать ступнёй и наслаждаться запахом палёных листьев. Близится октябрь, он продолжает спать на крыше, а Кей продолжает докладывать ему о делах в школе.       — Я буду продолжать стараться, Хибари-сан.       Кей тараторит это себе под нос, но, вроде как, прямо обращается к нему. Он молчит — её обещания не стоят ничего.

× × ×

      В середине октября неожиданно тепло. Но Кей всё равно кутается в свой свитер и шагает на крышу. Хибари там нет, но он ей и не нужен. Ему не зачем слушать нытьё пятнадцатилетней девчонки.       — Я облажалась. Снова.       Кей ложится на пол, складывая ладони на животе. Плиты неприятно холодят лопатки, и вообще лежать так жутко твёрдо. Поэтому она закидывает ногу на ногу и заводит руки под голову — копирует его. Так действительно удобнее. Задравшаяся юбка неприлично оголяет ноги, только вот шорты Кей носит на постоянной основе. Ей некомфортно без них даже в своей неподшитой юбке. Детская пацанская привычка.       Октябрьский воздух щекочет ноздри, и она вдыхает его полной грудью. Та чуть болезненно сжимается — кое-кто неудачно напоролся на стол. Вообще ученикам запрещено выходить на крышу. Но Кей захотелось, и она переступила себя, выкрав из пустующей учительской ключи. А потом заперлась.       Она вслух рассуждает о том, каким плохим решением судьбы стало её рождение. Кей думает, что ей просто повезло. Ей вообще часто везёт, но она не умеет использовать удачу. Пустая трата ресурсов Вселенной. Кей ноет, и ноет, и ноет, до тех пор, пока не чувствует, что преисполнилась в своём отвращении.       — Я буду стараться. — Она говорит себе это из года в год, но так смешно выходит — ничерта не получается. На неё особо надежд не возлагают, потому Кей подводит в основном только свои. У неё в голове образ идеальной дочери и ученицы — у неё на коленях рубцы от столкновения с землёй. Да и дёсны кровоточат, но жалко тратить деньги на зубного. А ещё жалко волосы красивых старшеклассниц и то, что она с ними сделала. Её обозвали «сучкой», ну и как-то щёлкнуло. Как обычно, в общем. Ребята помогли, прикрыли, замолвили словечко — ей богу, они слишком хороши для неё и слишком безответственны, как члены комитета. Потому что покрывают её несдержанность, а она не учится на ошибках. Фиговый из неё лидер, если честно.       Такой же, как из Кёи наставник.       — Уходи. Я сказал: быстро!       В желудке всё вмиг скрутило. Крови много, случайностей много, Кей одна.       — Вы убили их?..       Её выворачивает, ну, хотя бы потому, что у одного человека перекосило челюсть, а у другого зубы на траве валяются. Кей очень некрасиво блюёт, поднимает взгляд на Кёю и снова блюёт. У неё плохие ассоциации с кровью: из-за месячных в большинстве своём, из-за детских травм, ну, а потом уже из-за связи со смертью.       — Я не успела, простите. — Ей было стыдно за то, что он не может ей гордиться. Ему, пожалуй, стыдно за то, что он позволил ей увидеть убийство. И вынужденность — не оправдание.       Кёя плохой наставник, ну хотя бы потому, что Ламбо и И-Пин под его надзором тоже видели некоторое дерьмо. Его успокаивал лишь тот факт, что они — часть мафии. Но Кей мафией не была, она была его ничего не стоящим наследием с широкой улыбкой и мальчишеским голосом. Без силы, без уважения, без моральной травмы.       У него на глазах проблевался ребёнок и теперь стоит, вытирая рот запястьем, и смотрит на него с вопросом: «а что делать?». Плюс с надеждой, что он просто их сильно избил. Но нет: те трупы, потому что случайных свидетелей принято убивать. Кей вновь повезло, ведь Хибари Кёя слишком ценит своё никчёмное наследие с красной повязкой, чтобы не обратить внимание на то, что её едва не пристрелили.       — Как же ты… мне дорога, — иронично цедит он сквозь зубы.       Кей бросает своё хобби ходить по заброшкам и ходит с Хибари к Семейному психологу. Тот в дополнение выявляет у неё подозрение на СДВГ и очень тактично просит: «ради бога, я клянусь, что никому не расскажу о гражданской девочке, только прекратите приставлять ко мне своих людей».       Кей, вроде как, начинает вновь смотреть на него без призрачной вины, без обиды, без разочарования. В ней с новой силой загорается тлеющее любопытство.       — Хибари-сан, вы якудза, выходит?       — Тебя это не касается. — По крайней мере, не должно было. Проходит пауза, и Кёя всё-таки поправляет: — Мафия.       Кей продолжает быть Главой Дисциплинарного комитета и прекращает засовывать сигареты в нос хулиганам. Психолог Вонголы всё-таки помог.

× × ×

      Кёя приходит в Среднюю Нами чуть реже, чем обычно. Кей всё так же отчитывается ему на крыше, чинно заводя руки за спину.       И однажды признаётся, что боится смерти. Но, как бы иронично не звучало, Хибари её не пугает.       — Не хочу умереть случайно. Лестниц боюсь. Неудачно нога соскользнула — и конец.       Кей боится случайностей, но Кёя — константа, непоколебимая точка, столп этого города. Поэтому ему она доверяет.       — Глупый страх.       Кёя — плохой пример для подражания, но Кей ему следует. Мама ей всегда говорила, что мир нельзя делить на чёрное и белое, а ещё она тоже была не лучшим примером. Но Кей желала быть похожей на неё. Способной преодолеть любые невзгоды — «я буду стараться».       Кей не забывает об убийствах, продолжая размыто помнить ту нелицеприятную картинку. Но прощает образ Хибари с окровавленным дробящим оружием и укором в стали глаз. Всё-таки, получить пулю в лоб ей не хотелось.       Так, странным путём осознания следственной связи, Кёя начинает ассоциироваться у неё с жизнью.       — Слабые погибают, сильные продолжают жить.       — А как же случайности?       — Дефекты. Не думай об этом, травоядное.       Он поучает её время от времени. А ещё больше не лезет, когда девочка отстаивает свою гордость. Кей сердечно просит его об этом, а потом падает с лестницы.       Ей опять так повезло, потому что, лёжа на плитке под ступеньками, она остаётся в сознании и судорожно глотает воздух в немой беззвучной панике. Страх постукивает в висках, а учащённый пульс заходится в истерике — только Кей не двигается.       А потом Кёя очень удачно собрался уходить.       Он заверяет её, что это не случайность и она жива. Она судорожно сглатывает и кивает, пытаясь помочь ему поднять себя, но тщетно — онемевшие конечности чуть дрожат, будто ошпаренные морозом. Кей чувствует себя шарнирой куклой на оборванных ниточках.       Кёя упустил момент, когда перепуганные ученики сбежали, пока он подбирал девочку с пола. Они не хотели, и это действительно была глупая, идиотская случайность. Такая, с которой обычно начинались фильмы ужасов про мстительные души. Дети испугались ответственности за свой гнев.       Кёя лжёт Кей, чтобы её вновь не пришлось вести к психологу. И она ему верит, ведь винить других легче, чем случай. Потому что случай нельзя заставить извиниться.       — Спасибо.       Кёя ассоциируется у Кей с жизнью. Поэтому при нём о смерти очень легко выходит не думать.

× × ×

      — Это глупо.       — Я знаю.       Кей не стыдно. Пожалуй, это не самый лучший выбор в её жизни, но кого, собственно, волнует? Кёю. Совсем немного.       — Хей, только не сбегайте, Хибари-сан, иначе я буду думать, что вы испугались. — Он фыркает на её лучистый смех.       Изо рта струится пар — признак того, что они живы. Кёя отказывается спускаться в тёплую приёмную, а Кей впервые не хочет оставлять его одного — холодно же. Он старше её на десять лет, но до сих пор ведёт себя, как упёртый юнец.       — Кей.       Девочка потирает ладони и послушно подходит к нему, ожидая чего-то непонятно чего. Кёя снимает пиджак и накидывает ей на плечи.       — Вы как батарея, Хибари-сан. — Она довольно ёжится, укутываясь в тёплую плотную ткань. Её щёки непривычно красные, как и костяшки бледных пальцев. — Вам точно не холодно?       — Да.       — Тогда ладно.       Кей развлекается, выдыхая клубки пара, и наблюдает за тем, как они растворяются в воздухе. А потом ей на макушку приземляется реденький первый снег, и она ловит языком снежинки, сдувая их с носа.       — Мама говорила, что едва не дала мне имя «Юки». Тогда, в середине ноября, в день моего рождения, неожиданно посыпал снег. Может, поэтому мне вечно холодно?       — Хм. — Кёя ловит ладонью снежинки и посматривает на дымчатое небо. Он думает, что ей это имя совершенно не подходит, пускай даже пальцы её — всё равно, что льдинки.       Спустя неделю Кёя пропадает. Так же неожиданно, как и появился тогда летом.       Кей не кажется это странным, но тревога едва касается густых бровей и оседает в беспокойной складке.       — Наверное, мафиозные дела. Как там называется его Семья… Мм-м… Вонгола, вроде?       Кей думает, что это немного странное название. Но звучит красиво. Жалко лишь, что у мафии только обёртка лощёная, с благородной омертой и обрядами посвящения. Девочка не верит в сказки о рыцарях-преступниках. Кёя тоже. Поэтому сразу ей сказал:       — Не жди ответа и не таи надежд.       — Конечно, Хибари-сан.       Кей псевдо-драматично водит пальцем по запотевшему стеклу и пишет: «ааааааааа».

× × ×

      С приходом весны Кёя возвращается в Намимори. Кей впервые встречает его не в школе и с гитарой за спиной наперевес бежит к нему с громким:       — Вы вернулись!       Свежесрезанные локоны бьют по бледным щекам и прилипают к уголкам рта. Кёя цыкает на неё: мол, не кричи.       Она не спрашивает у него, где он был так долго, и за это, пожалуй, Хибари ей благодарен. Кей привычно отчитывается о произошедших событиях — ей этого, честно, не хватало.       — Скоро конец учебного года. Я буду выступать с речью, вы придёте послушать?       — Посмотрим. — Кёя с некой вредностью зевает. — Что за переносной концерт?       — А? Гитара? — кивая себе за спину, улыбается Кей. — Я хочу сыграть для дедушки. Он давно не слышал, как я брынчу, — смеётся девочка, резво перебирая фантомные струны.       — Ясно.       — Хотите, я вам сыграю что-нибудь перед этим?       Кёя безразлично соглашается:       — Гимн Средней Намимори.       Девочка стягивает чехол, усаживается на ближайшую лавочку и неожиданно для него берёт знакомый аккорд.       — Пою я хуже, чем играю… — заранее признается она. А потом корявенько тянет припевы. Кёя терпеливо слушает, стоя над ней чуть ошарашенный. Знать слова гимна школы — обязанность каждого ученика. Но Кей первая на его памяти, кто так же добровольно, как и текст, заучил мелодию.       — Ну как? — неловко прокашливается она.       — Ужасно. — Он чуть посмеивается. Незлобно, но с присущей ему издёвкой.       — А-аа… — тянет Кей притворно-тоскливо, с застывшей в уголках губ улыбкой.       Она брынчит ему что-то ещё по пути, а потом прощается, сворачивая к кладбищу. Кёя ещё с минуту смотрит ей вслед:       — Совсем глупая?       Это какое-то безумство — так бояться смерти и с таким лёгким сердцем идти на могилу.       Кёя думает, что у неё переходный возраст.       — Я сбежала из дома, Хибари-сан. — Девочка в самурайском поклоне сидит на пороге его дома. — Но заверила маму, что не буду ночевать на вокзале и у меня есть место, куда прийти, — показывая сообщение двухчасовой давности, объясняет Кей. — Молю, сжальтесь и примите. Я не помешаю, клянусь!       — Используй своих травоядных для таких целей, — фыркает Кёя и хочет закрыть двери, но она хватается за его ногу, продолжая тираду:       — Я не могу! Они сейчас готовятся к экзаменам, мне нельзя их отвлекать. А ещё мама заявится к ним в первую очередь… — Кей неловко почёсывает щёку. — Ну, хоть в уголке приютите, я даже заплатить могу!       Кёя очень громко вздыхает. А потом всё-таки предоставляет ей комнату в другом конце дома от своей.       — Хибари-сан, не одолжите водички? — просит девочка некоторое время спустя с бурчащим животом и пачкой сухой лапши в руках. Он одаривает её многозначительным взглядом.       — Спасибо. — Кёя замечает, что Кей не умеет принимать материальные блага. Она смотрит на горячий мисо-суп так, будто бесстыдно вымолила его, стоя на коленях. Хибари весьма резко пресекает её попытки заплатить.       После их общего ужина он не видит и не слышит её два дня. Её нет в доме с раннего утра, и он не застаёт её возвращения. Кёя предполагает, что Кей одолевает стыд за своё нахлебничество. И не делает ничего, что могло бы её в этом разубедить.       Вечером третьего дня Хибари всё же интересуется, до сих пор ли она вообще присутствует в его доме. Выясняется, что нет и да одновременно.       Кей лежит на полу и слепо пялится в потолок. Она дёргает ресницами, замечая впервые потревожившего её одиночество Хибари, но ничего не говорит. Ей, кажется, всё равно.       — Не уходите… — Скорее, она даже не против. — Поговорите со мной, пожалуйста.       Кёя стоит пару мгновений, щурясь. Задвигает сёдзи и опускается на дзабутон, прикрывая глаза — даёт знать, что готов слушать.       — Мне плохо, — апатично начинает девочка. — Я не могу разобраться в этом и делаю плохо другим. Здесь, — проводит от горла к животу, — пусто. Как голод.       — Ты ела?       — Я не хочу есть.       — Ты голодная.       — Я не голодная, Хибари-сан. Я пустая. — Кей продолжает пялиться на потолок и сипло бормотать свои волнения. — Все вокруг о чём-то мечтают, строят грандиозные планы, их жизнь насыщенная, и от них пахнет весной. Но я не знаю.       — Чего?       — Ничего. Мне кажется, что мой юношеский максимализм мне аукнется, но сейчас не понимаю, как что-то изменить в себе. Я ушла из дома, потому что мы заговорили о будущем, и я обидела маму. Мне хотелось извиниться, но… гордость тянула. Пока не понимаю, чего хочу, то и отстаивать это не могу. Я думала, что мне нужно подумать. Одной, в тишине, без советов. Но стало хуже. Я начинаю загоняться и раздумываю о том, что это была бесполезная глупость, из-за которой сейчас моя мама волнуется.       — Это она и есть, — заключает Кёя немного безжалостно.       — Поэтому я не хочу возвращаться, пока не изменю это. Больше не хочу совершать ничего не стоящих ошибок. — Кей вяло поднимается на локтях и горбится, складывая руки на полу. Пялится в стену и молчит. Кёя понимает, что она действительно где-то не с ним. Она думает. Не как обычно, а по-настоящему копается в чём-то своём, глубоком достаточно, что её собственный разум играет с ней злую шутку и уменьшает её «я» настолько, что она даже не чувствует себя. Кажется, это и была та самая «пустота», которую девочка пыталась ему объяснить.       — Кей, о чём ты думаешь сейчас? — решает всё-таки вытянуть её из забвения.       — Прямо сейчас — о вас.       — И что же ты обо мне думаешь? — хмыкает Кёя, качнув головой. Кей иногда бывает слишком честным ребёнком.       — Что мама узнала бы о вас и прибила. Мне тяжело скрывать от неё что-то такое важное, но она будет винить вас. Наверное. Я не знаю. А ещё вы убийца. Но я не чувствую вас убийцей, — сумбурно рассуждает Кей. Её мысли теперь слетают с языка, подобно азбуке морзе в руках новичка — со слишком долгими перерывами и частыми запинками. — Меня раньше не волновала преступность, а к отнимающим жизни была механическая неприязнь. Даже ненависть. И она, вроде как, осталась, но обходит вас, Хибари-сан. Мне постоянно хочется вас оправдать.       — Зачем? — Кёя не интересуется. Он задаёт наводящие вопросы. Ведь она пришла к нему, чтобы разобраться в себе, не так ли?       Кей долго молчит, пытаясь сформулировать ответ. А может, только начинает пытаться отыскать его.       — Чтобы оправдать её отсутствие. Ненависти нет. Неприязни нет. Но так не должно быть. — Она чуть хмурится. — Это исключение?       — Меня не волнует твоё отношение ко мне, но если ты хочешь разобраться в этом… — Кёя решает на этом закончить его попытки «помочь». — Дай прямое обозначение.       Кей тихонько отзывается ему в спину, и Хибари хмыкает.       — Глупый ребёнок.

× × ×

      В субботнее утро, возвещающее пятый день побега, Кей просит у него разрешения воспользоваться кухней.       Под ненавязчивым надзором всё ещё сонного Хибари девочка готовит омлет из самостоятельно купленных продуктов. Его это чуть забавляет. Потому что там явно планируется две порции.       Кей немного медлительная и несмелая в готовке, поэтому огонь зажигает на минимум и возится с этим несчастным омлетом минут двадцать.       — Если не хотите, можете не есть… — оставляя вторую тарелку на столе, добавляет она.       — Я приму твою благодарность, — отвечает Кёя, заставляя Кей смущённо поджать губы.       — Опять пресный.       — Да.       — Извините.       Кей неловко покусывает ложку.       Перед обедом она заявляет, что собирается уходить. Кёя только кивает, всё-таки удосужившись проводить её до двери.       — Спасибо. — Девочка склоняется в поклоне и стоит ещё чуть-чуть, приоткрыв рот. Собирается с силами, чтобы попросить: — Хибари-сан… можете, пожалуйста, сказать мне кое-что?       — Смотря, что ты хочешь услышать, травоядное.       — «Молодец. Продолжай стараться».       Кёя смотрит на неё долгие-долгие секунды, пока она протирает кроссовками его порог. Тёплая ладонь выскальзывает из рукава юкаты и ложится на русую макушку. Не то поглаживая, не то похлопывая по лохматым волосам, он всё-таки произносит:       — Молодец, Кей. — Без улыбки, без особой интонации. В этих словах нет ничего особенного. — Продолжай стараться.       Кей жмурится, передёргивая плечами.       — Спасибо.       Его наследие, шмыгающее носом и судорожно трущее глаза, он обрёл за бесценок. Её обещания, её слезы, её улыбки не стоят ничего. Потому что больше не продаются.