zoloft

из зала послышались редкие аплодисменты неизвестному комику, явно взявшему микрофон около недели назад, который теперь спускался с пунцовыми щеками со сцены. заика с второсортным юмором. не справился. хотя кому судить? сокджин мгновенно потушил сигарету, оставив бычок в пепельнице на барной стойке, и поспешил к ступенькам на ту же сцену. ведущий, быстро представивший нового участника 'вечера свободных стендап-выступлений', передал микрофон джину и скрылся за кулисой. вновь раздались хлопки зрителей — разве что, теперь снизу — неяркий прожектор засветил прямо в лицо, а выпитое пиво ударило в виски. однако вряд ли лампочка и небольшая банка алкоголя могли помешать сокджину спустить огромнейший камень с души. он начал: — здравствуйте, — микрофон заскрипел, что джин резко отодвинул его от лица, посмеявшись над собой, — точнее, добрый вечер. мне обязательно быть с вами настолько формальным? думаю, после моего выступления вы сможете считать меня своим самым близким другом. ах...мне трудно начать. похлопаете мне ещё? пара столиков обратили внимание на сцену, и люди действительно начали хлопать. немного, но джину хватило. — спасибо. правда, большое спасибо. если честно, я никогда не увлекался стендапом и юмором профессионально. так что я здесь делаю? — он облокотился на стойку, усмехнувшись. — хороший вопрос... я настолько никчемный и никому не нужный человек, что мне не остаётся ничего, кроме как выйти перед толпой незнакомых людей и начать лить свое дерьмо. но, впрочем...я заплатил за это полсотни баксов, поэтому вам придется слушать меня. спасибо. и извините. заранее. он набрал больше воздуха в лёгкие, успел подавиться им и, откашливаясь, снова приблизился к микрофону. только сейчас сокджин понимал, что ещё миллиона конфузов на сцене ему не избежать, но обратно в зрительный зал дороги не было. пятьдесят долларов было действительно жалко растрачивать на свой страх, так что пришлось начать. — меня зовут сокджин ким. или ким сокджин, как обычно кричит мама, когда ругает меня на чистом корейском. для коренного калифорнийца довольно странное имя, правда? — он усмехнулся. — да и внешность моя далеко не европейская. сейчас на моей работе новички думают, что я корейский поп-айдол или актер, которого пригласили на съёмки в голливуд. а сваливают мне на плечи стажёров каждый год, так что приходится из раза в раз разбивать их мечты о том, что я профессиональный артист или являюсь главным героем кастов популярных дорам. дорамы, слышали о таких? сериалы, снятые в кореи, чаще всего однотипные и скучные. моя мама посмотрела за мое детство около миллиона таких и чудом не перешла на тайские лакорны, — из дальнего угла зала послышался лёгкий женский смех, что воодушевило сокджина: — слышу, меня понимают здесь. почему же я, полностью выдающий себя азиат, живу в америке? фантастики в моей истории не будет, к сожалению. когда моя мама была беременна, отца вдруг повысили в должности, дали небольшой дом в сакраменто и отправили сюда с семьей, чтобы он смог занять рабочее место. кем он тогда работал, честно, я не помню. но я рад, что они ухватились за эту возможность и переехали из корейской деревушки в столицу калифорнии. казалось бы, что плохого может ждать крохотную семейку с теперь большим достатком в центре вселенной? мои родители оказались сильными, и я изо всех сил старался подражать им. в горле снова запершило, и часть зала, завороженная монологом сокджина, взглядом проследила его ладонь, которую он поднял, чтобы привлечь внимание бармена. — молодой человек! пожалуйста, можно воды? — мужчина за барной стойкой неохотно кивнул, и джин, улыбнувшись, продолжил: — я был послушным и счастливым ребенком. родители меня баловали взамен на хорошие оценки по математике и мотивацию изучать корейский. так получилось, что я выучил два языка, но корейский пригодился мне по-настоящему всего раз. но к этому позже. к моим четырнадцати годам отец уже работал на огромное частное агентство, был заместителем директора или около того, мама весь день шила на заказ — половину моей школьной одежды сделала она, за что меня стыдили одноклассники — а я зубрил физику. все в семье надеялись, что я получу техническое образование и всю жизнь буду работать офисным планктоном, который только и делает, что приносит в дом деньги и вечерами на диване смотрит регби. говорили в лицо, можете себе представить? — вдруг джин отвлекся, посмотрев вниз — официантка тянула его за штанину, держа в руках стакан с водой. он опустился на корточки, забирая его, вежливо благодаря, и поднялся обратно. — родители хотели вырастить из меня американского семьянина, имея традиционно корейское представление о жизни, и из-за этого я чувствовал сильное давление. тем более у меня не было периода юношеского максимализма, я не сбегал в соседний город на концерты, у меня не было гаражной группы, я не ненавидел мать и отца, а ценил их заботу, и, наверное, поэтому им было легче манипулировать мной. не могу сказать, что мое детство было ужасное. но отпечаток оно оставило на мне не самый приятный. сокджин сделал глоток и вздохнул. — до конца старшей школы у меня был всего один друг. к слову, он родом из кореи, и это была основная причина, почему мы сблизились. всё-таки в школах полно тупых подростков-расистов, держаться вместе было необходимостью. хосок чон или чон хосок — как вам удобно — так его звали. он был моим лучшим другом и основной поддержкой. я часто ночевал у него, помогал ему с физикой. мы смотрели сериалы и выходили с велосипедами на улицу. мы ели вредную еду и из-за этого потом бегали по утрам. я втягивал его в видеоигры, а он пытался научить меня танцевать. он был первым, кто услышал мое бормотание о том, что я, видимо, гей, — в зале кто-то неодобрительно зашумел, и джин крикнул: — хей! мне же нужно было тренировать на ком-то свои поцелуи! — послышался смех. он успокоился, но больше не улыбался: — затем родители сказали, что я должен учиться в университете, и отправили в лос-анджелес. за пару дней до моего отъезда мы лежали на заднем дворе моего дома и смотрели на звёзды. и ели чипсы. сырные, кажется. хосок тогда пообещал, что уедет в сеул и станет трейни в лучшей музыкальной компании, и сейчас я даже не сомневаюсь, что он всего достиг. а я? я неудачник. здесь я потерял своего единственного друга и веру в себя. здесь у меня был первый секс по пьяне, одиночество, попытка суицида, мучительная депрессия длиною в год и человек, который не знал меня, но заставил жить. здесь я почувствовал жизнь: она ударила так, что я почти расстался с ней, но успел вцепиться в нее зубами и, в итоге, выйти сегодня на сцену. похлопаете мне ещё немного? аплодисменты были громче, чем в предыдущий раз. сокджин ещё раз глотнул и поставил стакан на стоящий рядом барный стул. — сам поступить в универ я не смог. наверное, это был первый удар по мне, начиная с восемнадцати лет. не хватило баллов по родному языку, и отец, упрекая меня в том, что я тупица и разочарование, всё гребанное лето, всё равно оплатил мое обучение и отправил на другой конец штата. забавно, что я завалил английский. наверное, не стоило оставаться вечером у телевизора с мамой и ее дорамами, — сокджин грустно усмехнулся, и его поддержало ещё несколько человек у бара. — первый месяц в университете мне понравился. но с наступлением второго я начал осознавать, какой это пиздец и до первой сессии я вряд ли дотяну. и это не было связано с моим обучением. мои соседи каждый вечер где-то пропадали — на вечеринках, в скейтерских парках, в книжных клубах или кино; кто-то подрабатывал, кто-то возвращался под утро пьяным, но только я сидел в общежитии и тихо смотрел сериалы. чаще фильмы. все же здесь смотрели 'сумерки'? — первые столики захлопали, и джин им подмигнул. — отличная франшиза, правда? она была моей единственный компанией весь первый семестр. одиночество. при переезде я думал, что умру здесь от голода, меня начнут пичкать героином или я влезу в долги из-за азартных игр, которыми никогда в жизни не увлекался. но то, что меня погубит одиночество, я даже не рассчитывал. хосок перестал писать мне, мама звонила раз в неделю. дружить я так и не научился, с соседями общаться не хотел и только мог, что подслушивать разговоры соседок за стеной. не подумайте, я не извращенец! они говорили исключительно о местных знаменитостях, и вздрочнуть я мог разве что на имя брэда питта. люди внизу засмеялись. немного комфорта сокджин все же чувствовал. — они говорили о корейской музыке. и снова моя псевдородная корея! мои корни преследовали меня. это забавляло. несколько дней стэйси не затыкалась о неком арэме — уже как полгода новичке поп-айдоле, которому она чуть ли не в ноги готова была броситься при встрече. молодой, амбициозный и музыка недурная. со смыслом, вроде как. затем подхватили марго и сабрина, и через неделю вся женская часть этажа говорила о его сексуальных лодыжках и серебряном андеркате, собранном в хвостик. стало заметно, как подростковый расизм сменился одержимостью и фанатизмом. мой интерес был отвлечен от облизывания фоток роберта паттисона, и я наконец залез в интернет. первая ссылка: ким намджун — его настоящее имя, несколько фоток с первых фансайнов и дебютный альбом с заглавным треком — no more dream. ничего не могу сказать, но лодыжки были действительно сексуальными. моя ориентация закрепилась благодаря этому парню, и я вступил в его фандом. сейчас арэм очень популярен. через четыре дня на стадионе доджер пройдет его концерт, кстати. в дальнем углу вновь громко захлопала девушка, получив неодобрительный взгляд от своего бойфренда, а сокджин, наоборот, в поддержку ей рассмеялся. — вижу его фанатов. не могу сказать, что он так сильно зацепил меня сначала. я слушал его рэп вперемешку с металлом и гранжем, в какой-то момент подсел на снуп дога и даже мог, чтобы быстрее заснуть, слушать концерты чайковского. но арэм никогда не пропадал из моего плейлиста. я чувствовал, что он мне близок, и каждый день начинал с rm by rm. особенно он мне помог, когда я потерялся. не в городе, естественно, ведь в лос-анджелесе я стал ориентироваться ещё в первую неделю. я потерялся в своей пустоте. — я учился. честно, я погружался в учебу, потому что у меня никогда не было с ней проблем, и я мечтал закончить на лучшие баллы. однако никто не предполагал, что я буду так зависим от других людей. когда я учил конспекты, а мои соседи собирались на гаражную тусовку, я ждал, когда захлопнется дверь, и целый вечер лежал в кровати и старался сдерживать слезы. я шарахался девушек в универе, сторонился красивых парней, которых, как считал, был не достоин. однажды я не разговаривал двое суток, просто потому что никто не обращал на меня внимания. не то чтобы мне было плохо. всю жизнь я общался только с родителями, бабушкой по телефону и хосоком. я привык к одиночеству, но почему-то теперь оно стало тягучим, невыносимым и бесконечным. я хотел найти себе друга, но я не хотел быть разочарованием для него. я хотел, чтобы меня ценили, оберегали, но я боялся, что просто не смогу подарить ему или ей столько же заботы и любви, сколько он или она заслуживает. две силы противодействовали внутри меня всю первую половину семестра. я сидел в комнате, переводил мелкие статьи о популярной музыке в пределах кореи с корейского на английский, купил подписку на нетфликс, читал комиксы вместе с сёнэн-ай манхвой и ждал, когда родители переведут новую сумму денег на лекарства. простуда часто одолевала, к слову. странно, ведь мы живём буквально на берегу океана. говорить становилось труднее, и сокджин поднес стакан к губам уже в шестой раз. зрители слушали, не отрывая от сцены глаз. — однажды джош — один из моих соседей — пожалел меня. ну, как мне сначала казалось. он вошёл в нашу комнату вечером и велел мне собираться на вечеринку на берегу санта-моники. я был удивлен, но отказываться не стал — не каждый день зовут на тусовку на берегу океана с бесплатным алкоголем и хоть какой-то компанией. тогда я впервые увидел этот океан, кстати. это были непередаваемые ощущения. я жалел, что все время сидел в центре и не вылезал дальше километра от своего универа. но эмоций хватило до первой текилы, а потом мне стало поебать на солёную воду, и, быстро пьянея, я начал поддаваться иллюзии, что здесь мне комфортно. я потерял джоша в первые полчаса. мне было весело, шумно и душно. я никогда не чувствовал себя настолько живым и нужным, потому что люди сами подходили знакомиться. ко мне! к серой мышке, которая только и может, что сидеть дома неделями! я думал, что это из-за внешности, из-за шелковой розовой рубашки, от которой теперь тошнит и обтягивающих мою сочную задницу скини, и активно этим пользовался. в первые два часа я флиртовал абсолютно со всеми, но номера давали только девушки. популярность кружила мне голову, но осознание, что же всё-таки я делаю со своим организмом однажды пришло, — облокотившись на стойку, джин упёрся взглядом в одну точку и словно подытожил: — я нажрался и блевал с пирса. потом снова пил и снова искал место, где меня не будут трогать и я смогу отдохнуть. в час ночи веселье всё продолжалось, а я мечтал раствориться в лежаке и продолжал посасывать украденную на баре бутылку водки. ко мне подошёл парень. я точно помню, что он был третьекурсником и хотел воспользоваться моей беспомощностью. а я? я оседлал его бедра и целовал его шею с мыслями, что это мой единственный шанс. представляете? я думал, что моя единственная возможность на секс — это потный пьяный парень на вечеринке. позор немыслимый. я действительно рассказываю это вам? простите, — он схватился за переносицу: глаза начало щипать, уши быстро краснели, а поломанная улыбка никак не сходила с лица. из зала вновь послышались поддерживающие хлопки. джин оторвал руку от лица и, вздохнув, продолжил: — в любом случае, эта история случалась практически со всеми подростками, правда? красивый — так казалось, пока я был пьян — парень, на чьем члене вдруг очень хочется поскакать, раздражающая девственность и алкоголь, который туманит сознание так сильно, что не помнишь, что было ночью. и правда, я помню только как пытался быть сверху, но он силой перевернул меня в миссионерскую, и тогда мой мозг отключился. никогда не спите с малознакомыми людьми в пьяном состоянии, ладно? это очень небезопасно и безответственно. он даже не приготовил презервативы, поэтому мне пришлось ещё полгода бегать по врачам и проверяться. следующим утром я проснулся в чьей-то спальне, совершено один в постели. рядом на полу валялось тело девчонки в ее же рвоте, какой-то парень обнимал ее. ужасная вонь, отвратительное зрелище. я впервые так сильно захотел умереть. я упал. сначала с кровати, потому что я начал задыхаться, а тело болело и воспроизводило все касания того мерзкого чувака ночью. а потом в свою же душевную боль. я стоял в ванной перед зеркалом и рассматривал засосы, у меня тряслись руки и периодически откидывало к унитазу, чтобы выблевать всё вчерашнее пойло. на секунду замолчав, сокджин посмотрел на пустой стакан воды. он снова поднял руку, но официантка уже стояла под сценой, ожидая, когда тот передаст его ей. — водка, кстати, была палёной. когда я в полуживом состоянии дополз до общежития, парни увидели мое зелёное лицо и вызвали скорую. меня забрали в реанимацию с сильным отравлением, а потом три дня я находился в отделении терапии. всё это время я только лежал, не ел, из-за чего сильно худел, и смотрел в голубую стену больничной палаты. я не звонил маме и папе, я не рассказывал одногруппникам, почему я пропустил три дня учебы, не отвечал соседям, как себя чувствую. и до сих пор никто не знает, что произошло в ту ночь. я думал только о том, что я мешок с мусором, который давно пора вынести на свалку, и не хотел ничего, кроме как лежать в своих проблемах. а ещё я думал о том парне. я даже не спросил его имени и не узнал, любит ли он кошек и какой его любимый цвет. смотрел ли он второй сезон 'бруклин 9-9'? я не запомнил, сколько у него родинок на спине, не спросил, панкейки с каким сиропом он предпочитает на завтрак. мы просто переспали. я чувствовал себя игрушкой, которой воспользовались по ее же воле, и не мог перестать мучить себя этим. в больнице я ходил в душ раз шесть. я чувствовал себя грязным, не мог смыть эту грязь с себя и с истерикой драл себе кожу, когда снова ощущал его грубые пальцы на своих рёбрах. в тот день я упал. упал в свое одиночество, в свои проблемы, которые все равно считал ничтожными по сравнению с тем, что творится с природой и экономикой, — ему передали стакан, наполненный водой, — спасибо. я не собирался уделять себе внимания и решил продолжать делать вид, что всё в порядке. что же мы имеем к концу первой половины семестра? душевные терзания , чувство потасканной шлюхи, мысли о том, что мое рождение было ошибкой, и никакой поддержки со стороны друзей из-за их отсутствия. неплохой набор для восемнадцатилетнего сокджина, который приехал покорять юг калифорнии. джин медленно ходил по сцене из стороны в сторону, рассуждая: — я не помню, как закончил семестр. я ходил в универ, словно тень за всеми, и едва погружался в процесс изучения материала. я похудел еще сильнее, стал бледнее и слабее. я оставил сериалы и переводы и лежал целыми днями на кровати, смотря в стену и ища спасение где-то внутри своей тупой головы. джош рекомендовал сходить к психотерапевту. я рекомендовал джошу отъебаться нахуй. вскоре я снова вернулся к своему ноутбуку, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, но теперь ничего не помогало. я усугублял начальный этап депрессии бездействием. все экзамены во время первой сессии я сдал на твердую три и не поехал домой на рождество. мне было стыдно смотреть в глаза родителей, которым я врал, что учеба даётся мне легко и я продолжаю держать статус вундеркинда. я сказал маме, что буду отмечать рождество с друзьями, и она не стала спорить и пожелала хорошо отметить. это было мое первое рождество в полном одиночестве. соседи разъехались по домам, а я плакал всю ночь. рождественского чуда не существует, кстати. в эту ночь я сорвал с себя розовые очки окончательно. — второй семестр ничем не отличался. я стал похож на зомби, пропускал пары, игнорировал существование людей. преподаватели жаловались на то, что я потерял свой потенциал. мне было похуй. я не поднимал ничего, тяжелее учебника по высшей математике. только по этому предмету я смог натянуть на четыре. джош сказал, что преподаватель по испанскому бисексуален и я мог бы с лёгкостью заработать у него пятерку через постель. я рыдал всю ночь после этого. эти замечательные студенческие годы! он трахал девчонок в нашей комнате, затыкая им рты, пока мы все спали, а я старался хныкать в подушку, лишний раз не дыша, чтобы он не услышал и не мог застыдить меня, — он горько усмехнулся. — снова тройки в столбик, снова соврал родителям, что всё отлично, и снова не поехал домой. мама забеспокоилась, но вновь согласилась. я мечтал, чтобы она настояла на том, чтобы я приехал, но она слишком уважала мою свободу. иронично, да? и снова мои соседи уехали, оставив меня одного в этой крохотной комнате. теперь она казалась пугающе огромной и похожой на склеп, в котором мне суждено сдохнуть. комендант заходил несколько раз спросить, когда я уезжаю, и каждый раз слушал, как я огрызаюсь и прошу выйти. в то лето я почти закончил свою жизнь. вы готовы слушать дальше? люди хлопали — искренне и громко. джин продолжил. — я понимал, что мне нельзя оставаться в так называемой изоляции, но наоборот способствовал этому. джош — я мечтал, чтобы эта ебучая гнида сдохла в своем сраном сан-диего — отвлёк меня от 'доктора кто' сообщением с интересным содержанием. там была прикреплена фотография с той вечеринки на санта-монике. я сидел на парне, чей любимый завтрак так и не узнал. была подпись: 'ого, так наш маленький джинни не такой уж и маленький? может, и меня как-нибудь оседлаешь, наездник?'. это...было неприятно, — он закусил губу, смаргивая подступающие слезы. — не знаю, на кого я обижался больше — на этого уебанца или на свою легкодоступность. ребра снова болели. в тот вечер я разбил экран телефона, сорвал голос, крича в подушку, и поставил глубокий порез на левой брови, — голос джина ломался, становился тише и слабее, но он откашливался и продолжал говорить. он ткнул в левую бровь, проводя по шраму: — зажило криво, но мне уже наплевать. в этот вечер я почувствовал, как сильно ненавижу свою жизнь. я представил, как хорошо бы было расстаться с ней прямо сейчас, чтобы не мучить существованием ни себя, ни своих близких, ни сраного джоша. я чувствовал себя ничтожеством, чувствовал, что заслуживаю смерти. у меня снова тряслись руки. глаза опухли от слез, а дыхание еле-еле вывозило. я... извините, — сокджин еле слышно всхлипывал носом, спрятав глаза за челкой. — из тумбочки я достал баночку со снотворными, высыпал в ладонь бо́льшую половину таблеток и заперся в туалете, — микрофон в руке дрожал, каждое слово выходило с болью: — я стоял над раковиной, смотрел на свое худое лицо, но не видел глаз за черной челкой. я хотел умереть. я желал этого так сильно, как не желал чего-либо за мучительные девять месяцев. но рука не слушалась, и я не мог закинуть горсть в рот. возможно, я был готов именно ту минуту, когда на телефон пришло уведомление о новом твитте арэма. наверное, это и было мое спасение. — такую попытку суицида даже попыткой назвать стыдно, — сокджин выдохнул легче, отпивая воды. — по сути, я не успел ничего с собой сделать. я взял телефон и открыл новый твитт. намджун предупреждал, что через час произойдет релиз его нового альбома и что нам осталось ждать совсем чуть-чуть. а ещё там было селфи. он улыбался и как всегда подмигивал. это его милая привычка. я не знаком с намджуном, но что-то теплое исходило от него. было ощущение, что мы дружим сотню лет, возможно, даже влюблены друг в друга и глупо скрываем это. как будто это селфи было опубликовано не для миллионной аудитории, а отправлено мне в чат с сообщением: 'хей, джин, ты в порядке? я переживаю. напиши мне'. в порядке ли был я? я думал о том, что хочу на тот свет, а не о его новом альбоме. какой эгоизм! почему я так поступаю со своим 'другом'? я подумал, что он действительно ждёт от меня ответа, а я собрался умереть в ближайшие часы. и что? теперь я должен ответить: 'я в порядке, джун. я сейчас умру, но тебе не нужно беспокоиться'? это встало в горле комом. это сломало меня. я сломался и снова начал рыдать. но эти слезы ощущались балластом, который я наконец-то с себя сбрасываю. не было боли и страданий. я плакал, как младенец во время своего рождения. я выкинул таблетки в раковину, включил воду и упал к унитазу. меня тошнило желчью и ненавистью, я словно очищался от дерьма, скопившегося во мне за то время, что я жил в лос-анджелесе. потом, сидя на кафельном полу и вытирая слюну с уголка рта, я продолжал смотреть на его селфи. 'ты спас меня,' — я повторял про себя. потом донес себя до кровати и отрубился на двое суток. это был мой самый крепкий сон. когда я наконец-то проснулся и ответил на телефонный звонок мамы, она призналась, что была напугана. 'я думала, ты там умер!' — крикнула она, а я засмеялся. не умер. я...не умер. правда? резко в зале послышался топот чьих-то ботинок, хлопок двери в санузел, а затем тихое рыдание за тонкой стенкой. — видимо, не один я хочу разрыдаться из-за этой истории, — джин смеялся, опуская глаза на сосредоточенные взгляды зрителей, и, резко прекращая, продолжил серьезнее: — арэм выпустил альбом с шестью треками под названием 'mono'. через полгода добавился еще седьмой: очень красивая песня, но не в этом суть. ему было два дня, когда я смог поднять себя с кровати. я послушал эти песни всего раз. когда альбом закончился, я вырвал из ушей наушники, удалил альбом из добавленных и навсегда для себя решил не возвращаться к прослушиванию. эти песни... они были списаны с меня. я не мог слушать это. не мог, — он повторил вдумчивее. — слишком хорошо он передал мое состояние через свою лирику. это причиняло боль, я не хотел себя мучить. от этого мое уважение к артисту не уменьшалось, ведь так? но кое-что со мной он сделал... с того дня я решил, что прекращать это необходимо. правда, я решил и начал действовать! я собрал вещи и улетел в сакраменто. мама налетела на меня с объятиями и начала ругать, что я теперь похож на стебель бамбука. я снова рассмеялся. мне было плохо, но я рассмеялся для нее. — я перестал сидеть дома. каждое утро я поднимался раньше и шел на подработку в местное кафе. мне было очень тяжело, я плакал перед каждой сменой, но что-то толкало меня к выходу из дома. я не стал говорить о своей не-до-попытке суицида. но я рассказал родителям, что учусь без особых успехов, и отец как всегда начал давить на меня. мне было насрать. я не хотел обращать внимания на его вечную резкость и грубость, ведь наконец-то я оказался дома, гулял по родной улице и ходил работать в кафе, где мы с хосоком раньше ели нашу любимую картошку фри. впервые за год я почувствовал себя лучше, чем просто плохо. я смог накопить сумму и записаться к психологу на месячный курс. тогда мне поставили диагноз депрессии и вместе с ней несколько вытекающих расстройств. я начал лечиться. мне только исполнилось девятнадцать лет, а я уже был психопатом, можете себе представить? люди несмело хлопали. — месяца мне, естественно, не хватило. каждый раз, по дороге в психологический центр я воспроизводил в голове треки из mono. это помогало. я не слушал их напрямую, но я чувствовал, что они внутри меня и выстраивают мою лестницу в новый день. было тяжело нажать на кнопку старта альбома. я... — сокджин опустил голову вниз, глубоко выдыхая в микрофон: — ...не мог. не получалось, и я не спорил с собой, — сокджин, снова подняв голову, слегка улыбнулся в зал: — я стал активнее следить за намджуном: не пропускал новых твиттов, смотрел концерты с его участием, тупые айдол-шоу, которые меня бесили, ведь на них намджуна всегда выставляли тупицей, и читал его посты на фан-кафе — язык же позволял. фан-кафе — платформа, где айдол может общаться со своими фанатами. я продолжал ничего не чувствовать к внешнему миру, но творчество арэма в какой-то степени вдохновляло меня. психологиня говорила, что это хорошо, что я нашел кумира. в один день мы даже обсуждали его песни, и я показал несколько фотографий с последнего промоушена. но вскоре курс закончился, мне нужно было собираться обратно в лос-анджелес, и тогда она порекомендовала мне найти специалиста там, чтобы учиться и проходить лечение одновременно. я не думал, что действительно займусь поиском и не погрязну в депрессии с новой силой, но кое-что вновь случилось, — он вздохнул. — отец решил сам отвезти меня. я был на заднем сидении и смотрел в стекло автомобиля, а незнакомое чувство умиротворения заполняло мои легкие. я чётко осознавал, что возвращаюсь в место, где моя жизнь превратилась в ад. там меня ждёт сосед-уебок джош, комната, которая теперь приводит в ужас, подушка на моей кровати, впитавшая в себя литры слез. я мог вновь потерять себя по щелчку пальцев. но в наушниках намджун снова и снова что-то зачитывал. на секунду мне показалось, что всё получится. поп-айдол вселял в меня столько уверенности, сколько не вселяли родители и хосок, что в какой-то момент я улыбнулся, рассматривая сменяющиеся за окном поля. отец спросил, всё ли в порядке. я ответил, что я в полном, и открыл фан-кафе. если честно, я уже не помню, что дословно написал. я начиркал целый абзац о его деятельности, абзац о том, как он спас меня от суицида, цитировал строчки из uhgood и forever rain. я написал слово 'спасибо' точно миллион раз. отправив, я надеялся, что однажды он напишет мне ответ, но, вообще-то, это было уже неважно. когда действие моих антидепрессантов закончилось, я перечитал письмо и покрылся краской, но удалять не стал. с того дня мой переломный момент закончился. когда я вошёл в общежитие, я смог сказать, что моя новая жизнь официально начинается. а джошу, чтобы он катился нахуй. это было даже приятнее. все вновь засмеялись. публике нравилось, а джину нравилась реакция. — так и произошло. со второго курса я смог подружиться с девушкой, которая до этого год сидела за мной на философии. а потом с ее друзьями, и мой круг общения стал шире. к середине второго семестра я окончательно прекратил принимать антидепрессанты. моя учеба несильно улучшилась, но это не то чтобы меня сильно волновало. не могу сказать, что мое состояние стало таким, что можно было петь на улицах, а цветы распускались прямо на моих руках. но я стал чувствовать себя счастливым немного чаще. я рос вместе с музыкой намджуна, мы менялись в одно время и, если честно, иногда я все же представлял, что мы друзья. флиртующие друзья, вероятно. — универ закончить я смог. на выпускной вечеринке, правда, не сдержался и переспал с джошем, но... — он стал гримасничать, что зрители поддержали смехом, и пожал плечами: — последние три курса он взгляда отвести от меня не мог, поэтому трахнуть его считалось, скорее, проявлением жалости. после выпуска мы разошлись, своих друзей и соседей я больше не видел, да и не нуждался в этом. больше эту страничку жизни я старался не вспоминать. по связям отец нашел мне подработку на лето — где-то в голливуде, в качестве стажёра на съёмках ситкомов. он не думал, что к рождеству я смогу дорасти до должности помощника режиссёра. я и сам не думал. хоть и немного пассивный, но потенциал во мне был. с киноплощадки я вскоре перешёл на эстраду — стал менеджером по работе с малоизвестными артистами. а сегодня перед вами стоит организатор практически всех концертов в лос-анджелесе, — и вновь аплодисменты. — на мое письмо намджун так и не ответил. все равно я забыл об этом. на работе я продолжал слушать его музыку, которая уже, кстати, возглавляла многие американские чарты. я гордился им. начальство распорядилось, что через два месяца в лос-анджелес приезжает корейский артист в рамках тура. и под моим руководством должен был пройти концерт. я уточнил имя, и мне назвали его псевдоним — арэм. я боялся щипать себя, ведь если бы это был сон, я не хотел, чтобы он обрывался, — глаза сокджина горели. — намджун действительно приехал. два месяца я ходил, словно на иголках, думая, что сказать ему в первую встречу. стоит ли упоминать его значение в моей жизни? или лучше оставаться хладнокровным профессионалом? две силы перестали биться во мне сегодня, когда я зашёл в его гримерную обсудить нюансы концерта. он устало разглядывал мое лицо, а я муторно обсуждал каждую проблему, которая может возникнуть во время выступления. я знал, что он отпахал два дня подряд в нью-йорке, а потом ещё два концерта во флориде и просто не имел сил на формальности, но что-то... — он замялся, цокнув на себя, — ...что-то во мне требовало поделиться с ним своими мыслями. стоило мне сказать, что на этом всё, он с британским акцентом ответил 'окей' и поспешил на диванчик, но я его остановил, схватив за плечо. я сказал, что он стал значимой частью моей жизни, что когда-то в прямом смысле слов спас мне жизнь, что я писал целое письмо на фан-кафе, но, скорее всего, он его не заметил, и я ни за что его не виню...я нес полную чушь и не затыкался, иногда улыбаясь и заглядывая в его глаза глубже. он слушал меня, словно не понимал английского языка, и молчал. я закончил. тишина длилась около десяти секунд, а я под его взглядом покрывался красным. один из его менеджеров постучал в дверь, а мне словно пронзило током. я быстро извинился, сорвался с места и убежал в коридор. мне стыдно. мне действительно стыдно, что я заставил его хлебнуть моего дерьма и что-то ещё ожидал в ответ. наверное, сейчас я жалею об этом...это отличное оправдание, почему после работы я не пошел домой, а в этот бар. да. наверное. сокджин выдохнул, вновь оглядев публику, и был готов завершить свое выступление. — с того времени, которым я пытал вас почти час, прошло восемь лет. я сильно повзрослел, тот период как никак повлиял на мое становление, и теперь, когда люди спрашивают, как прошли мои студенческие годы, я либо отмахиваюсь, либо произношу название своих антидепрессантов. zoloft. я весь вечер вспоминал, как назывались эти таблетки. и правда прошло уже много времени. так почему же я вышел на сцену именно сегодня? зачем нужно ворошить прошлое, от которого так больно? — джин улыбнулся, поставив микрофон на стойку. — не знаю. действительно не знаю. я увидел сегодня своего кумира и упал в свои воспоминания. я же никогда не делился ни с кем тем, что происходило со мной до двадцати лет. а теперь они останутся в стенах этого бара. это не означает, что я вернусь к этой жизни — нет, у меня есть работа, друзья и любовник, с которым я провожу время от скуки. я общаюсь со своей семьёй, хочу съездить в сеул на поиски хосока, иногда я останавливаюсь у лавок с фруктами, чтобы поднести персик к носу и вдохнуть его запах. наслаждаюсь ли я жизнью? возможно. но это лучше, чем ничего. пожалуйста, когда я сойду со сцены, не хлопайте дерьму, что я изливал последний час. я не заслужил, ведь я даже не комик, а просто тратил ваше время. но... у меня сегодня день рождения. я никогда не любил их, потому что именно в этот день в году происходило что-то нехорошее. сегодня арэм разочаровался во мне, хотя я готовился к этому дню долгие восемь лет. что может быть хуже стать разочарованием для своего кумира? похлопаете, чтобы этот день для меня стал хоть немного лучше? спасибо. вы замечательная публика. хорошего вечера! сокджин поспешил со сцены под громкие аплодисменты, зажёг сигарету и скрылся в коридорчике, что вел к черному выходу и курилке. сердце стучало, словно заведенное, слезы спускались по щекам, но внутри уже не было той тяжести. он чувствовал себя счастливым? скорее, свободным. да. наверное.

***

намджун не мог найти себе места. он лежал на кровати, поднимался с нее и начинал ходить по номеру, отходил к окну и смотрел на солнце, которое медленно опускалось за океан, затем снова ложился на кровать и брал телефон. и так по кругу, не прекращая думать лишь об одном: он нашел его. джун листал твиттер, чувствуя как нога, свисающая к полу, настукивает свой собственный бит. всё. больше ждать нет сил. у юнги уже должен был начаться обеденный перерыв, поэтому, мгновенно свайпнув номер на быстром наборе, он стал считать гудки. — привет, хен. — намджун-а, здравствуй, — юнги ответил почти сразу же; послышался зевок и характерный скрип кресла в его офисе, который бывает только, когда он откидывается на его спинку. — ты разве ещё не спишь? — только девять вечера. — айщ, никогда не запомню твой часовой пояс. как у тебя дела? надеюсь, репетиции уже закончены и ты отдыхаешь? — да, я уже давно в своем номере. сегодня я осмотрел стадион и гримерную и обсудил с организатором все подробности, а завтра будет полноценная репетиция. но это не так важно. — как это может быть не важно? ты же приехал в лос-анджелес ради концерта. — просто...произошло кое-что, — намджун снова сел на кровати, но уже перед дверью шкафа, на которой висело большое зеркало. он взглянул на свое обеспокоенное лицо в отражении и вдруг улыбнулся: — хен, я случайно нашел его. — кого? месячный отдых после тура? очень надеюсь на это, — юнги фыркнул. — ты, наверное, не помнишь, но несколько лет назад я приходил к тебе советоваться насчёт лирики. я рассказывал, что вдохновился письмом на фан-кафе от своего фаната. старший задумался и, промычав, спросил: — когда это было? — лет шесть назад? может, семь? — намджун-а, мы почти каждый день советуемся насчёт наших песен. я не вспомню, о чем мы говорили две недели назад, а так давно... — я действительно нашел его, — намджун перебил, повторив избитую фразу, что не даёт покоя весь день. он повторил с таким трепетом, с таким вдохновенным чувством, что юнги мгновенно замолчал. — то письмо...я перечитывал его миллион раз, у меня хранится его скриншот на основном компьютере, на ноутбуке, я переношу его на каждый новый телефон. оно так важно для меня, представляешь. ты же помнишь, как мне было тяжело спустя пару месяцев после релиза mono? продажи резко упали, я снижался в чартах. я смотрел, как хештеги с моим именем пропадают из актуальных и больше там не появляются, и не могу поверить глазам. но в одно утро я зашёл на фан-кафе. я читал некоторые посты, но вдруг увидел то самое, большое и очень теплое письмо. его слова...меня никогда так не трогали слова моих фанатов, я чувствовал, что каждый слог был выстрадан раньше, но сейчас звучал, как лёгкая мелодия. и этот парень — организатор моего концерта! как такое может быть? — воздух в лёгких намджуна кончился, и с одышкой он упал спиной на кровать и стал глубоко дышать. — ты уверен в этом? — ник того парня был 'ким сокджинни', а на бейджике организатора было написано 'сокджин ким'. он писал о том, что живёт в калифорнии, и я не думаю, что здесь должно быть очень много корейцев с таким именем. когда он предупредил о завтрашней репетиции, то должен был уйти, но вдруг остановился и начал говорить...обо мне? не знаю, он мешал всё подряд: мою музыку, свою жизнь, смысл моей лирики, своих родителей, которые обрекли его на то, что корея будет преследовать его всю жизнь; как ему было тяжело в студенческие годы, но однажды я так выручил его, что это могло стоить его жизни. он повторил всё, что было в том письме, хен. — так... — юнги тер переносицу пальцами, пытаясь вдуматься в наивность младшего. — и как ты отреагировал? — никак? — намджун застонал. — я был очень уставшим, хен. я ничего не успел ответить и, видимо, обидел его этим. он очень сильно смутился, а когда пришли менеджеры, выбежал, пожелав удачи. и, кажется...в конце он сказал 'золофт'? без понятия, что это значит. калифорнийский сленг? старший на секунду затих, после чего сухо ответил: — антидепрессанты. мой отец заказывал такие и принимал, когда я был в старшей школе, — он заставил намджуна неловко замолчать, а сам вздохнул, и вновь послышался скрип кресла. — не думаю, что ты справедливо поступил с ним. — я знаю. — будешь что-то делать с этим? поговоришь на следующей репетиции? — я обязан. в тот день я не смог подобрать слов, чтобы ответить на его письмо, и сегодня снова облажался. а ведь...благодаря этому письму я написал седьмую песню в mono, после которой он опять взлетел на первое место. — moonchild? — да. я должен рассказать ему об этом, — намджун выдохнул, собираясь с мыслями, и мягко спросил: — ты уже обедал? — чимин ждёт меня к двум часам, так что ещё нет. — а хосок с вами? — он сейчас усиленно готовится к дебюту наших bts, сам ставит всю хореографию. будем клешнями вытягивать его из танцевального зала, чтобы он поел. передать ему от тебя что-нибудь? — не надо, я позвоню ему завтра. — ты что-то решил насчёт ким сокджина? — есть идея, но расскажу потом, чтобы не сглазить. — ты, вроде, атеист, а иногда в такие тупые приметы веришь, — в ответ намджун засмеялся и, закрыв глаза, мог точно разглядеть довольную улыбку хена. — тогда созвонимся позже. отдыхай, джун-а. — до скорого, юнги-хен. намджун распластался по всей кровати, откинул телефон на подушку и стал пялиться в потолок. ему был интересен сокджин — фрагменты из его истории, которые он успел рассказать, выбивали из намджуна последние слова и одновременно окунали под ледяную воду. он хотел, но боялся. было страшно вновь наделать глупостей и совсем оттолкнуть человека...с которым он даже не знаком? но который так близок к его самому уязвимому месту — к творчеству. — если не смогу сегодня, больше шанса не будет, — он вновь взял мобильный, пополз на локтях к тумбочке, где в ящичке лежал нацарапанный на бумажке номер главного организатора. он набрал, упал в подушку и больше не считал гудки: теперь он считал удары своего сердца. сокджин ответил спустя полминуты его мучений. — здравствуйте? с кем я разговариваю? — добрый вечер. это ким намджун. директор дал мне ваш номер на случай, если у меня будут вопросы. вам удобно сейчас говорить? сокджин, некогда сидящий на корточках и припавший спиной к кирпичной стене небольшого крыльца, именуемого местом для курения, вдруг подскочил и закашлялся собственным дымом. — удобно… извините... пожалуйста, извините, — он глубоко дышал, уже выкинув бычок в темный переулок, и настроился на серьезную беседу. намджун же не мог прекратить улыбаться, смущая потолок. — вы звоните в такой поздний час. у вас появилась какая-то просьба? ваши менеджеры могут связаться со мной, и вместе мы решим все ваши вопросы. — не думаю, что сейчас помогут менеджеры. у меня довольно личная просьба к вам. — я слушаю? — я бы хотел позвать вас пообедать в ресторан. — пообедать? — джин облокотился на перила и с удивлением вглядывался во мрак. — вам будет удобно после репетиции? — конечно, но...зачем? — есть кое-что, что мне хочется с вами обсудить. — это не по поводу концерта? — не по поводу, — намджун чувствовал панику на том конце и заскрипел своим смехом. — думаю, сегодня я совершил глупость. теперь я хочу загладить вину и заодно узнать вас поближе, сокджин-щи. по сокджину прошла приятная дрожь. последний раз, когда к нему обращались с суффиксом '-щи', было перед самым отъездом в университет. хосок не хотел отпускать его руку, дразнил, называя 'джин-щи' и лез с щекоткой, выбивая из джина писк. но, отъехав от дома, из окна такси он увидел слезы друга и его ладонь, которую он еле держал, чтобы помахать ему в последний раз. сокджин улыбнулся, накрывая рукой лицо. — вы точно хотите этого? история моей жизни длинная и очень печальная. сегодня я и так смутил вас своими словами, поэтому я не уверен... — хочу выслушать всё, только если в позволите. — в таком случае нам понадобится бутылка вина, — сокджин засмеялся, услышав смех намджуна, и глубоко выдохнул: — больше на трезвую голову я не смогу говорить об этом.