Муж Беспорочный

Викинги - это молодые люди, которые не хотели жить дома, а хотели заниматься всякого рода хулиганством. Л.Н. Гумилев.

В просторной гриднице Белозерского замка, где могла зараз пировать вся дружина, сидели двое рыжих мужиков с большими кружками в руках. Один на каждом глотке морщился, другой, напротив, блаженно улыбался. Ростислав пил теплое молоко, что, как известно, полезно для горла. Некрас, герой дня, потягивал холодное пивко. - Разбойники, - доказывал князю стремянный, - суть те же варяги. Только у тех море под боком – сел да поплыл разорять чужие земли. А эти только до своей добрались. - Варяги хотя бы доблестные воины и князю своему верны, - возразил Ростислав и неохотно отхлебнул из своей кружки. Молоко – оно хорошо холодненькое, из погреба, а подогретое – весьма на любителя напиток. - Ха! Видали мы, и как викинги драпали. Только, знать, Один, как и Сварог, правду видит – недалёко помог убежать. Ровнехонько до могилы. Ростислав залпом допил молоко, с завистью покосился на стремянного, но пересилил себя. Ранение горла – это серьезно, упаси Сварог, глотнешь студеного и совсем голоса лишишься. - А то еще болтают, - продолжал сплетничать Некрас, - что варяги не сами по себе хоробрствуют. Одни, вроде того Эрика, с головой не дружат и, как найдет, на всех бросаются, ничего не соображают и ничего не чуют, хоть весь израненный, а не больно. А те, которые в здравом уме, чтобы от них не отстать, мухоморы глотают, отчего и дуреют. Хотя кто же в здравом уме мухомор в рот потянет? *** Несколько позже Ростислав спустился в поруб[1], куда засадили изловленных татей.[2] - Что этот? – спросил Ростислав, из вполне понятного отвращения не желая оставить разбойнику даже клички. - Молчит, княже. И тебя требует. - Что ж сразу не сказал, дурень! Скрипнул засов, Ростислав быстро вошел в клеть. - Что хочешь мне сказать? Разбойник повернул к князю разбитое в кровь лицо. - Что, любопытно? – сплюнул. Кровью. - Где женщины, похищенные из Березового? - Не ведаю. Сказал уже. - Ничего, под кнутом заговоришь, - пообещал князь и развернулся было к выходу. - Ба, невидаль. Меня сам Сычев кнутом полосовал, тебе не чета. - За что? – обернулся Ростислав. - Сам не догадываешься? - За бабу, что ли? - Вроде того. Чья была баба, Ростислав не стал спрашивать. Припомнились сплетни о странной смерти первой жены Борислава, которым в свое время он не поверил; поверил бы, неужто бы так оставил! Но даже если бы муж застал полюбовника у жены, он имел право только убить того на месте, либо потребовать виру. И никак иначе. Больше Ростислава интересовало другое: - Почему не обратился к княжему суду? - А то, скажешь, ты бы своего свойственника осудил. - Если виновен – осудил бы. - Да полно! Ко князю против боярина обращаться – все равно что от волка защиты у медведя искать. - А ты пробовал? – серьезно спросил князь. – Ты не поговорки рассыпай и не родство высчитывай. Просто ответь: пробовал ли ты обратиться ко княжему суду? Не пробовал. Потому что тебе не правда нужна. Тебе нужен был предлог, чтобы обидеться на весь свет и пуститься всякие безобразия творить. Разбойник неожиданно улыбнулся разбитыми губами: - Безобразия, говоришь… - Татьбу. И убийства, – отрезал Ростислав. Устал он от долгой речи. И от того, что свою вину каждый желает переложить на власть. А для этого ни ума, ни совести не надо. – И будешь за это отвечать. Так что запираться тебе смысла нет. Где женщины? Или Зарина была твоей сообщницей? Шатун безнадежно махнул рукой… и охнул от боли. Рука, похоже, была вывихнута - при задержании его здорово помяли. - Не было сообщников, - упрямо повторил разбойник. – И баб твоих я не трогал. Я рабами вообще не промышляю, слишком хлопотно. А вот кое-какую думку про то, что с хотью твоей приключилось, имею. - Говори! – нетерпеливо потребовал князь. - Э нет. Баш на баш. Отпусти моих ребят. Право, княже, отпусти. Что с них взять, щенята неразумные, в жизни своей ничего, кроме зуботычин, и не выдели. - А дел натворили те кутятки, что стае волков впору. - То моя вина, княже. Я от своего не отрекаюсь. Отпусти ребят, и я тебе помогу всем, чем могу, а потом казни, как хочешь, хоть вешай, хоть конями рви. - Ладно, разберемся, - буркнул Ростислав свою любимую присказку. - Так по рукам, княже? Ростислав невольно убрал ладони за спину. - Нет. Ряд будет такой. Ты рассказываешь подробно обо всех своих делах. Указываешь, где схоронил награбленное добро, чтобы возвратить хозяевам. Ватажники твои пойдут в холопы, пока не отработают все виры, сколько на них заявят. Ты поможешь найти женщин. Твою участь решу позже. - Что ж, княже, будь по-твоему. Пить дай? Ростислав крикнул дружинника, велел принести воды. И показалось, что в глазах разбойника мелькнула тень благодарности. Что ж, сделка как сделка. Месть человека не вернет, а сейчас важнее спасти Дану, чем повесить десяток татей. Опять его будут винить в чрезмерной мягкости, как тогда, с сумасшедшим варягом… - Так вот, княже, - заговорил Шатун, напившись и, насколько можно одной рукой, ополоснув окровавленное лицо. – Можешь быть уверен, похитили твою Дану не разбойники. Ясно же, что искать княжью хоть будут всей землей, и никому не поздоровится, кто окажется причастен. Нигде такую робу не продать, тем более брюхатую. - Брюхатую? Чего болтаешь! Шатун едва не расхохотался, да, видно, больно было смеяться. - Так ты не знал, княже? Непраздна она, знаю, что говорю. Один из моих ребят в соседнюю весь на беседы бегал, с девкой Малкой познакомился, она ему и сказала. Могла и кому другому разболтать. А мать Белозерского наследника – это уже совсем другое дело. За нее можно и поторговаться. А можно и просто убить, чтобы пропихнуть в наследники своего ставленника, тем более что князь где-то на рати и неизвестно, вернется ли. Подумай, княже, кому это может быть нужно? Ростислав попытался подумать. Дана, его Дана ждет дитя! Одновременно с Любавой. Но сын княгини – в любом случае первый наследник, сын наложницы – только за ним. Если, конечно, не случится ничего непредвиденного. А какова может быть непосредственная выгода от преступления? Погодите-ка! Дану похитили как раз в то время, когда он лежал раненный, и в жизни его уверенности не было. Гонец на борзом коне весть доставить вполне успел бы. Значит, преступник узнал, что князь при смерти и поспешил избавиться от ненужного наследника. Глеб? Запросто. У него вполне может быть в Белозерске свой человек. Но тогда почему только Дана? Не знали про княгиню? Но ведь она на виду, не то что Дана. Или в наследники преступник наметил Любавиного сына? Тогда Бирючи. Эти могут. Любомир задумает, а Яросвет поведется. Но они оба были с Ростиславом в походе. Хотя чему это мешает… Только замедляет. Ладно, если не Бирючи, то кто еще? Кому Любавин ребенок неизвестен или не мешает, а ребенок Даны не нужен совсем? Вадим… Великий Сварог, этого быть не может. Но именно Вадим следующий наследник. Да нет. Он наследник и есть, а ребенок, любой, сможет наследовать только тогда, когда родится. Ну, не Вадим, так кто-нибудь из его родни. Разница не велика. Нет, пустое. Нечего клеветать на побратима, грех и сором. Скорее всего, это Глебовы проказы. А если окажется так, и хищник причинит какой-нибудь вред Дане… - Ну что, княже, надумал? Ростислав подытожил: - Ростов. Бирючи. Сычев. В самом деле, почему бы и нет? Особых причин у него нет, но буйный Борислав может обойтись и без причин. Ладно, теперь главное – найти доносчика. Он выведет и на главного преступника. Лишь бы с Даной не случилось худого! Но ведь Глебу не особого смысла уничтожать Белозерского наследника. Прав Шатун, за него можно и поторговаться. Или воспитать в своем духе. Да мало ли что. Жива Данюша, жива! Ростислав постучал в дверь, вызывая охрану. - Третьяк, Ярослав, поручаю вам… этого вот человека. Накормите, вымойте, обработайте раны, подберите подходящее платье и сапоги, и пусть пока отдыхает. Но стеречь как зеницу ока и не спускать глаз ни на миг. Сбежит – пояса поснимаю! *** Березовскую челядь допрашивали подолгу и обстоятельно; чуть что – сразу в зубы. Других методов в те поры еще не ведали – это вам не Тайная канцелярия! Собрана была целая следственная группа: сам Ростислав, Некрас и временно освобожденный из поруба Шатун. Допрашивали подробно, не только о похищении, но и обо всей жизни в Березовом, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь. Теперь уже не оставалось сомнений, что предателем, вольным или невольным, был кто-то из слуг. Первой под подозрение попала Малка, тем более что болтливость ее сделалась известной. Но девка вопила в голос, обливалась слезами, рвала на себе волосы (Некрасу даже пришлось ее успокаивать и гладить по головке) и клалась страшными клятвами, что никому больше не говорила ни слова, а что парень, провожавший ее с бесед, оказался татем, так тут ее вины нет. А таким клятвам не верить нельзя. От остальных слуг и работников тоже не удалось ничего добиться, и постепенно самое раннее предположение переросло в уверенность. Сообщницей преступников должна была быть неизвестно откуда появившаяся ключница Зарина, исчезнувшая вместе с Даной. Тут и вспомнилась сказка про путеводный клубочек… - Из оческов ниточка-то оказалась, - заключил Некрас. – Ниточка оборвалась, а клубочек дальше покатился. Но! Доля[3] – она женщина. И любит молодых и отчаянных. Ростислав махнул рукой и велел всем расходиться по своим делам, а Некрасу – седлать коней. Сам, немного помедлив, тоже вышел, и в этот самый миг во двор лихим наметом влетела странная парочка: девчонка да старый дед. - Насилу нашла вас! – зазвенел на все село голосок Забавы Морозовны. – Княже! Я разоблачила крамолу и ужасный заговор! [1] здесь – тюрьма. [2] Строго говоря, древнерусское право различало татьбу, грабеж и разбой. Первое – тайное похищение чужого имущества, кража. Второе – похищение имущества с применением насилия либо угрозы насилия. Оба эти преступления карались фиксированным штрафом и (или) возмещением убытков. Разбойниками же признавались люди, которые «стали на разбой», «ведомые лихие люди», т.е. люди, занимающиеся преступной деятельностью (в т.ч. татьбой, разбоем и прочим) как ремеслом, причем преимущественно в составе преступной группы, шайки. Разбой карался гораздо строже, вплоть до смертной казни, причем зачастую без разбора отдельных преступных эпизодов. [3] Доля – олицетворение судьбы. Доля – это не фатум, а скорее индивидуальная фортуна человека. Доля может быть хорошей или плохой со множеством градаций, но хуже всего считалось, когда человек совсем лишен Доли. При этом бытовало представление, что Долю можно потерять, найти, поменять одну на другую.