Let the fear go

Пятница была слишком сложным днем, во многом из-за того, что на курс зелий у профессора Слагхорна записалось слишком много желающих. Драко и раньше был не в восторге от манеры нового декана вести урок, но сейчас и вовсе жалел, что не взял Алхимию вместо Зелий и Прорицаний. Занятия по этому сложному предмету проходили неподалеку от Часовой башни, и серьезный моложавый преподаватель казался Драко более компетентным и авторитетным, чем рассеянный декан. В свете последних событий желающих изучать зельеварение оказалось достаточно, чтобы считать их бестолковую возню в обычно тихом классе досадной и раздражающей. Кто-то собирался проходить стажировку в больнице Святого Мунго, кому-то нужны были рекомендации в аврорат, имелись и желающие работать колдомедиками в Департаменте магических игр и спорта, так что класс зелий почти всё время был переполнен. Во всём этом шуме Драко еле мог сосредоточиться, а с концентрацией внимания у него в последнее время были небольшие проблемы. Будь профессор Снейп жив, он подобного бы не допустил, но прошлый декан, как и многие другие искусные волшебники, героически погиб во время войны, и кабинет Слагхорна, старого-нового куратора Слизерина, раздувался от количества желающих сдавать ТРИТОНы по зельям. То, что эти самые желающие не могут отличить Ликантропное зелье от Веритасерума, постаревшего Горация мало волновало. Он больше интересовался теми самородками, что виртуозно затыкали пробками Эйфорийные Эликсиры и разливали по колбам Зелья Живой Смерти, обещая стать блестящими зельеварами и отправлять Слагхорну открытки и подарки за пособничество. Пора было привыкнуть — в конце концов, к чему вообще Малфои были в этой жизни не готовы? Отправляясь в Хогвартс на восьмой курс, Драко прекрасно понимал, что подобные вещи будут неизбежными и морально готовился терпеть, стиснув зубы. Его семья, испачкавшись сразу несколькими Черными Метками, оказалась в непростом положении, несмотря на помощь национального героя и звон золотых галеонов, которые Малфой-старший заносил в Министерство Магии с завидной регулярностью, лишь бы их хоть ненадолго оставили в покое. Драко с радостью отправил бы документы в другую школу и забыл о Хогвартсе, как о страшном сне, но многочисленные суды — трижды его срывали прямо посреди занятий под смешки однокурсников и вызывали на слушание то как свидетеля, то как ответчика — не давали ему возможность покинуть Магическую Британию. Вздохнув, Малфой пропустил мимо себя стайку щебечущих девиц. Вот, с чем приходилось мириться: они словно и не помнят всех ужасов прошедшей войны. Она отпечаталась даже на стенах школы шрамами-трещинами, что так и не смогли заделать ни магией, ни асбестом, висела над головами учеников призраками, но её раз за разом отгоняли рукой, словно все, кроме Малфоя, научились жить дальше. Может, им так было легче. Может, война отняла так много дорогих людей только у Драко... навряд ли. Он точно знал, что в прошлом году каждый потерял кого-то очень близкого, они плакали все вместе, все вместе стояли у озера, спрятав лица в ладонях. Взять хотя бы Дамблдора — добрейшего и светлейшего, будь он неладен. Драко никогда к нему симпатий не питал. Однако, когда он вспоминал, что едва не убил директора, внутри что-то тяжело надрывалось. «Я не убийца», – очередной раз подумал Драко, рассматривая свое перекошенное отражение в старых, измятых доспехах. От убийства его отделял один шаг — один взмах палочки, одна Авада Кедавра, которую тетка Беллатрикс произносила так же просто, как обыкновенную Левиосу. Год назад он считал, что струсил и подвел семью — узнай об этом Лорд, участь их была бы незавидна. Сейчас же Драко был уверен, что совершил самый смелый поступок, на который только был способен, и, как минимум, уберег их с матерью от Азкабана, где уже гнили почти все друзья их семьи. Иногда, в кошмарах, Драко видел, как из его палочки вырывается зеленый луч, как директор падает замертво от его заклинания, расширенные от ужаса глаза матери и другие глаза, зеленые, которых не должно было быть рядом в тот момент. В других снах его отец жался к стенам Азкабана и измученно стенал, не зная, как увернуться от поцелуя дементора, его декан, не Дамблдор, мертвый летел с Астрономической Башни, его мать, не тетя, разваливалась на части от ужасного заклинания Молли Уизли. Сны эти были такими запутанными и жуткими, что, просыпаясь в поту, Драко долго не мог понять, что из них правда, а что вымысел. Чаще всего Драко слышал во сне жуткий, ледяной смех, от которого мурашки шли по коже. Видел красные, налитые кровью змеиные глаза и кривую ухмылку, напоминающую трещину на зеркале. В этот момент ему мерещилось, что его метка горит и раскаляется докрасна. Он слышал шипение Нагайны, но никогда не мог понять, где она находится, а потом оказывалось, что она уже поглотила его в свое жадное нутро. Он видел, как вращается под потолком Малфой-манора истерзанная Чарити Бербидж и как Лорд одним взмахом палочки умерщвляет её. Нагайна, ужин. Нагайна, ужин. Нагайна, ужин. Иногда Драко слышал этот почти нежный шепот даже наяву и покрывался прохладным липким потом. В такие моменты ему приходилось извиняться и резко выходить из помещения, но слова эти звучали ему вдогонку, и он, прямо как на шестом курсе, прятался в туалете Миртл, выкрутив кран холодной воды до самого конца, чтобы заглушить свое тяжелое дыхание. Раньше Драко, возможно, обрадовался бы большому количеству людей на зельях. Он мог блеснуть, смешно пошутить — Пэнс похлопала бы, даже если бы шутка ей не понравилась. Но сейчас ему больше всего хотелось скукожиться в уголке гостиной, перелистывая старый справочник по растениям и грибам, страницы которого от времени нещадно истрепались. Давно ли они сидели в гостиной впятером: Крэбб, Гойл, Забини, он сам и Пэнси? Иногда к ним подсаживалась Миллисент. Они смеялись. Теперь Крэбб был мертв, Гойл сидел в Азкабане за применение Круциатуса, Миллисент осунулась и походила на крысу, тихо шныряющую по углам. Лишь Пэнси и Забини иногда составляли компанию, но уже без прежнего энтузиазма, словно по привычке. Драко и за это был благодарен, хотя с куда большей охотой, наверное, сидел бы один, сливаясь с обивкой зеленого кресла. От собственных мыслей хотелось кричать. Иногда он кричал, если в спальне восьмого курса больше никого не было. Всё теперь, пожалуй, было другим, даже «война» c Поттером. Единственная константа, в которой был какой-то смысл. Настоящая ругань потеряла свою значимость ещё на шестом курсе, когда все мысли Драко были забиты «ответственным заданием», но Малфой всё равно замечал едва уловимую улыбку на лице Поттера, когда он произносил очередную шпильку, чуть изогнув брови для пущего эффекта. Наверное, Драко забыл бы, как звучит его собственный смех, если бы не Поттер. Будто не было ничего более естественного, чем окликнуть его мимолетно, рассмеяться с деланным высокомерием, в которое сейчас было поверить так же сложно, как в сказки Барда Бидля, и назвать шрамоголовым. Голос Драко в этот момент звучал намного мягче, это замечал даже он сам. И Поттер, похоже, тоже, потому что он всегда легко усмехался перед тем, как ответить. Отвернувшись от доспехов — теперь Драко знал, что они могут по команде броситься в атаку на врага — Малфой моментально в кого-то влетел, едва не выронив справочник по растениям и грибам. Чуть потертая мантия — как будто не может позволить себе лучше? — круглые очки, красно-золотой галстук перекинут через плечо, словно мешает, шрам-молния. Сердце подпрыгнуло в груди, как и всякий раз, когда они сталкивались. В первый раз это случилось, когда Поттер отдернул свою руку перед первым курсом и демонстративно обратился к Уизли. Но тогда это было куда болезненней. В последнее время «перепалки» проходили куда интереснее, чем раньше. Стоило только Драко ввернуть острую фразу, как он тут же получал свой ответ, чуть более пикантный, чем в прежние времена. В первый раз Драко даже опешил, когда Гарри его так огорошил, но быстро нашел, что ответить, и, наверное, в другой ситуации и с другим парнем Малфой поверил бы, что между ними пробежали искры и они оба почувствовали напряжение. Если бы он позволил себе понадеяться, то решил бы, что Поттер с ним флиртует. Насчет него никто точно сказать не мог: Малфой готов был признать, что «избранный» достаточно загадочная личность, чтобы не быть уверенным, кто ему нравится. Вряд ли Поттеру в самом деле могло вдруг польстить, что его «дёргают» за косички, однако он иногда говорил такие вещи, что Малфоя в дрожь бросало. – Ты чего тут стоишь, Поттер? – подбоченился Драко, рассматривая усталого Гарри. Его голос наполнялся энтузиазмом, только когда он сталкивался с героем прошедшей войны, таким же потрепанным, как и он сам, впрочем, так было всегда. – Ждешь, пока медаль выдадут? – Тебя поджидаю, – непринужденно ответил Гарри, демонстративно расшаркиваясь. – Ах, как это мило, – удавом расплылся Драко и шутливо поклонился, хотя улыбка, что тронула его губы, была очень искренней. – Может, ещё и до гостиной факультета проводишь? – Могу и до спальни, если никуда не спешишь, – в тон ему ответил Гарри. Малфой хмыкнул. Нутро немного обожгло, и тепло побежало к рукам, как магический выброс, но он приучился игнорировать это ещё на третьем курсе и сдерживаться, даже если очень хотелось вспыхнуть. Тогда он чуть ли не на стенку выл оборотнем, настолько было тяжело, но сумел-таки привыкнуть, и все ревностные порывы переродились в тоску и переживания — их намного проще было держать в узде. Иногда Малфою казалось, он вообще всё может выдержать, а потом в голову невольно врывались воспоминания. Перекошенное лицо Поттера, его нелепая попытка сделать вид, что он понятия не имеет, кто перед ним. Дрожащие руки, смрадное дыхание Грейбека, лютые глаза — всё смешалось воедино. Он так боялся! Страх тогда вытолкнул из его жизни всё хорошее, словно над ним парил дементор. В тот миг его разрывало два противоположных чувства. Драко хотел крикнуть «Ты жив!» прямо в это испорченное жалящим заклинанием лицо, которое бы он узнал, даже если бы его раздуло до размеров гиппогрифа, и сжать его крепко, чтобы ребра у этого шрамоголового захрустели. Драко хотел отвернуться и сделать вид, что он никогда не видел этого человека, потому что Пожиратели могли убить Поттера на месте, не дожидаясь разрешения Лорда. Особенно вечно голодный Грейбек. – Слагхорн уже ушел, – спокойно произнес он, чувствуя, как на душе потихоньку становится спокойнее. – Проклятье, а я полчаса его караулил, – произнес Гарри, закатив глаза. – Придется завтра подойти. Драко видел, он тоже не в восторге от нового декана Слизерина, и это неуловимо его грело. В такие моменты они почти были единомышленниками. – Наш декан никогда не пропускает ужин, – красноречиво фыркнул Драко, накручивая пальцем воображаемый моржовый ус. – Можешь подождать перед Большим Залом. Не пропустишь. У Слизеринцев было не принято шутить над своими, но Малфой уже не чувствовал себя частью чего-то общего, за что должен был нести ответственность. Свой долг Драко оплатил с лихвой, и не золотом, а кровью. Он так устал быть единицей. Быть учеником Хогвартса, — «Не буди спящего дракона», — быть Слизеринцем, — «Буду тех только брать, у кого родовитые предки», — быть Пожирателем — «Последний же враг истребится — Смерть», — быть Малфоем, — «Чистота всегда одержит победу». Хватит девизов и громких слов. – Я не хожу на ужин, – ответил Поттер, пожимая плечами. – Там слишком много... желающих поговорить. – Ах, как же я мог забыть, что Святой Поттер — такая знаменитость, – пропел Малфой, и его губы снова дрогнули в улыбке, потому что стоило ему только начать фразу, как зеленые глаза Поттера неуловимо прояснились. Драко действительно скучал по тем временам, когда из проблем у него было только соперничество со знаменитым Гарри Поттером, и, наверное, Гарри тоже думал об этом. На втором курсе, когда он упрашивал отца купить Слизеринской сборной новые метлы, чтобы тоже стать ловцом, это казалось таким важным. Он старался стать таким важным, но настоящая ответственность оказалась такой тяжелой, что откусив лишь ломтик, Драко закашлялся и потерял всякое желание доедать горький плод до конца. – Ревность тебя не красит, Малфой, – фыркнул Гарри, встряхнув своей непослушной шевелюрой. – Я не ревную, – взмахнув рукой, произнес Драко, и демонстративно поправил серебристо-зеленый галстук. Это была самая большая ложь в его жизни, потому что всякий раз, когда он видел Поттера, то только и делал, что ревновал. – Я всегда знал, что сердце героя принадлежит мне. – Да, и как бы я мог перед тобой устоять? – засмеялся Гарри, задевая в нем, наверное, каждую ниточку эмоций. Драко набрал в легкие воздух и уже собрался ответить, что сарказм тут совершенно неуместен, ведь он по глазам видит, как страстно Поттер жаждет его внимания, но его попытку показать, что всё под контролем, бесцеремонно перебили. – Я его битый час жду, а он тут, спасибо, что не целуется! Драко покачал головой, игнорируя смех Поттера, ставший ещё более громким и заливистым, совсем ребяческим. Он совсем забыл, что пообещал Пэнси разобрать с ней сложнейшее Уменьшающее зелье. Паркинсон очень жалела, что не скинула курс зелий ещё два года назад, когда можно было сузить программу (совсем по другим причинам, не то что Малфой), но теперь твердо вознамерилась сдать предмет на «превосходно», раз уж он попал в список её ТРИТОНов. – Не скучай по мне: ты всегда знаешь, где меня найти, – с деланной важностью хмыкнул Малфой и гордо развернулся к Пэнси. – Иду я, не ворчи. – Пришли мне журавлика, – засмеялся Гарри ему вслед. Драко невозмутимо шагнул вперед, словно не слышал последней реплики, но его бледное лицо чуть-чуть налилось румянцем. Он понимал, что при тусклом свете подземелья это просто невозможно заметить, но Пэнси про его чувства прекрасно знала. Она и Блейз, но при посторонних они на эту тему не шутили. Они всё ещё были Слизеринцами, даже если Драко себя больше им не чувствовал. – С тем же успехом мог бы ему в лоб сказать: «Ах, Поттер, я люблю тебя с первого курса, давай будем вместе всегда-всегда-всегда...». Уверена, ему понравилось бы. – Ещё одно слово, и сама будешь писать свое эссе, – отрезал Драко, но настроение у него уже неуловимо улучшилось. Пэнси скорчила рожицу. Улучшилось его настроение ненадолго, потому что занятия с подругой выпили из Малфоя почти всю кровь. Сидя на диване в гостиной факультета, рядом с уютно трещащим камином, декорированным мраморными змеями, Драко в который раз попытался уговорить Пэнси бросить эту дурную затею с зельями, но Паркинсон и слушать его не хотела, настаивая на том, что он обещал помочь. Восемь раз Драко повторил одно и то же, разбирая Уменьшающее зелье на составные, и устал даже больше, чем на занятиях. Он никогда не стал бы преподавателем: не хватило бы выдержки тысячу раз объяснять одну тему безголовым ученикам. Не удивительно, что Снейп иногда кричал, как ведьма-банши, и снимал очки десятками. И что только сподвигло его на такую неблагодарную профессию? Блейз за потугами лучшего друга наблюдал с ленивым интересом. Вместо того, чтобы помочь, он с удовольствием посасывал мятных жаб и тихо посмеивался, когда Драко приходилось начинать сначала. Особенно весело ему стало, когда Пэнси вдруг сказала, что ей срочно нужно сделать перерыв, чтобы прочитать статью в Ведьмином досуге. К вечеру Драко так устал, что не мог думать ни о чем, кроме сна. Он упал в кровать и уснул, не раздевшись и не задвинув полог. Обычно Драко всегда старался наложить на полог чары глухоты, потому что однокурсники всё время жаловались на его крики во сне. Проснувшись в полдень помятым и страшно недовольным из-за потерянного времени, Драко понял, что не хочет сидеть не то что в гостиной факультета, но и в самом замке, поэтому он принял решение отправиться в Хогсмид на прогулку. В последнее время он так редко бывал в волшебной деревушке, что почти забыл, где она находится. Да и ноги нужно было размять — Драко бросил квиддич, и теперь чувствовал, что немного растерял былую форму. – Нет, – произнес он, когда Пэнси выпрыгнула из прохода, чтобы помешать Драко идти на обед. – Я свое обещание выполнил, теперь пусть отдувается Блейз. Он же у нас такой веселый... Он ещё помнил ехидное выражение Забини, когда он сказал, что пиявок нужно сперва раздавить в ступке и лишь потом добавить пять капель полученной смеси в котел, а Пэнси вдруг заявила, что на третьем курсе они измельчали пять пиявок ножом и добавляли треть этой субстанции в зелье. – Не слишком ты вежлив для человека, чья личная жизнь налаживается, – фыркнула подруга ему в затылок. Похоже, даже Пэнси заметила, что они с Поттером стали общаться куда теснее, чем раньше. Для человека, который плохо соображал в предмете, по которому собирался сдавать экзамены, энтузиазм у нее был феерический. – Скажи хоть, куда идешь! Я с тобой пойду! – Два слова, Пэнси: «личное пространство», – крикнул Малфой, не оборачиваясь. Настроение у него потихоньку улучшалось. В Большом зале почти никого не было — обед подходил к концу, но еду со столов пока не убрали, поэтому ученики ещё не могли играть в волшебные шахматы или совместно делать домашнее задание. Драко с толком и расстановкой перекусил, наслаждаясь тем, какими нетерпеливыми становятся взгляды некоторых учеников, ожидающих возможности разложить доски для шахмат или колоды взрывающихся карт, после чего довольной походкой покинул помещение. Погода была хорошей. В меру прохладной и ветреной, поэтому Драко не стал надевать утепленную мантию. Казалось, сама природа радуется избавлению от ужасного чародея, поэтому температуры держались такие высокие. Драко в подобную мистику совсем не верил. Возможно, будь у него преподаватель Прорицаний получше, чем шарлатанка-Трелони или глупое копытное, поверить в подобное было бы проще. Он не раз видел, как тетка Беллатрикс раскладывала карты и корпела над рунами, что не помогло ей, в конечном итоге, избежать гибели во время Битвы за Хогвартс. К ней Драко в равной степени испытывал и привязанность, и отвращение. Она научила его окклюменции — лишь так Темный Лорд не узнал, что на самом деле всё это время Драко презирал его и ненавидел. Она же подначивала его убить директора и с презрением унижала, когда у него не получилось. – Куда держишь путь, Слизеринский принц? – окликнул его голос, на который Драко всегда незамедлительно оборачивался, словно его дергали, как марионетку, за невидимые веревочки. Ему пришлось выдохнуть. Он натянул на лицо ухмылку, обычно говорящую «я уверен в себе на тысячу процентов» и помогающую действительно так думать, но когда Драко обернулся, она всё равно моментально слетела. – Мерлина ради, Поттер, никаких «Слизеринских принцев», иначе я наложу на тебя заклятье немоты, а сверху приложу чем-нибудь покрепче, – ответил Драко совершенно серьезно. – Точно! Все эти годы можно было наложить на тебя заклинание немоты и не слушать все те глупости, что ты городил, – Гарри красноречиво хлопнул себя по лбу. В другой ситуации Драко бы сказал: «Ты отшибешь себе последние мозги», но сейчас так шутить совершенно не хотелось. – Ну, и сегодня не получится. Я так старался удрать из гостиной, что забыл палочку. Поттер сегодня был без шарфа и галстука, волосы торчали во все стороны, в них запутался шальной ветер. На щеках играл легкий румянец — Драко сразу понял, что Гарри гулял целый день. Сам Драко никогда не выглядел таким здоровым, сырость подземелий делала всех Слизеринцев бледными. Кроме, разве что, таких самородков, как Забини. – А что, в львином логове уже не так уютно? – поинтересовался Малфой, складывая руки в домик. – Уютно, – честно ответил Гарри. – Просто у нас не принято сидеть в тишине, а шум сейчас не то, что мне нужно. Малфой хмыкнул. У них в гостиной, напротив, шуметь не было принято. Семь лет они буквально провели под крышей одного замка, но при этом в совершенно разных условиях. Неудивительно, что они были так непохожи. Да и до одиннадцати лет росли они в разных мирах, совершенно не похожих друг на друга, как день и ночь. О чем он думал, когда протягивал Поттеру руку? На самом деле, Драко не помнил. Даже если бы ему на язык вылили ложку Веритасерума, он не сказал бы, чем руководствовался. Когда Драко завел беседу в магазине мадам Малкин, он ещё не знал, кто перед ним, но пообщаться было приятно. Отец всегда говорил, что быть Малфоем — большая честь. Делясь с худощавым мальчиком своим величием, Драко показывал большое великодушие. Врываясь в его купе, Драко уже знал, кого встретит. Но и тогда он не руководствовался какими-то злобными побуждениями, только жаждал показать себя и искренне не понял, и страшно обиделся, когда его не приняли и выставили вон. Всё, что происходило потом, было следствием, а не причиной. Обида жгла Драко сильнее, вместе с ней его жгло и другое чувство. Малфой бы и не понял, что именно за чувство, если бы ему не рассказали, как Поттер пытался пригласить на бал эту простушку Чанг. Вот тогда он убедился окончательно, тогда бы ему и следовало взять себя в руки и сделать хоть что-то, но вернулся Лорд и стало не до этого. – Ты меня сразу возненавидел? – спросил Драко, не замечая, что они идут в одном направлении, кажется, в сторону Визжащей Хижины. – Тогда, у Малкин? Поттер посмотрел на него с легким удивлением, словно ожидал любой вопрос, но только не этот. Его ноги вкусно чавкали по сухой земле. Мимо них пронесся ворох золотых листьев, свежий и ароматный. Драко чувствовал себя слишком свободным в такой странный момент, который мало вязался с его представлениями о разговоре с Поттером. – Нет. Но ты мне очень не понравился, – ответил Гарри. Драко криво усмехнулся, и Поттер шутливо толкнул его плечом, чуть столкнув его с тропинки. – Я в тот день был сильно обескуражен, а иначе бы сразу тебе нагрубил. – Да, это ты можешь. – Можно подумать, не ты всё время задирал меня, – весело заметил Гарри. Малфой деланно нахмурился. – Помнишь, как ты сказал, что на поле надо выпустить жабу, чтобы она ртом снитчи ловила? Тогда, на первом курсе. Малфой уставился на Поттера, как на безумца — Гарри выглядел абсолютно серьезным, и Драко невольно рассмеялся, ошалело прикрыв рот рукой. Первый курс был так далек в его воспоминаниях, что Драко готов был поверить, что Гарри просто выдумал этот случай. – Ты шутишь сейчас? – осторожно спросил Драко. – Мерлином клянусь. Я на шутника похож? Мне веселья до конца жизни хватило, – улыбнулся Гарри. Драко только усмехнулся, продолжая покачивать головой. Воспоминания вспыхивали у него в голове короткими всплесками. – Если хочешь знать, я безумно волновался перед первым полетом. Боялся, что выставлю себя полным дураком перед тобой. Ты-то расхвастался, что летаешь, как профессионал, – уточнил он, когда Малфой удивленно посмотрел на него. В этом Драко, пожалуй, не сомневался. – А потом? – уже с интересом спросил он. – Совсем ничего не помнишь? – Гарри улыбнулся и взъерошил волосы на затылке. – Хутч сказала, что не очень-то хорошо ты летаешь... – А потом я отобрал у Лонгботтома ту глупую штуку! – радостно вспомнил Драко, загораясь воспоминаниями. Гарри, усмехнувшись, покачал головой, и Малфой взмахнул руками у него перед лицом. – Подожди-подожди, не перебивай, я всё помню. Он уронил её, когда падал с метлы, а я подобрал и решил спрятать где-нибудь высоко. Ты, конечно, полетел за мной, у тебя обостренное чувство справедливости и всё такое, и тогда я швырнул её в воздух... – А я полетел за ней и поймал. Это увидела МакГонагалл, – подхватил Гарри. Эту часть Драко помнил хорошо, потому что в толк взять не мог, как это Поттера так просто взяли ловцом и даже разрешили иметь свою метлу. – И меня приняли в команду! Один из лучших дней в жизни. Драко криво усмехнулся. Когда он бросал стеклянный шар, ему хотелось лишь досадить Поттеру и его друзьям-гриффиндорцам. Кажется, тогда Малфой искренне считал, что именно так он и сможет привлечь его внимание. В конечном итоге, что бы Драко ни делал, заканчивалось это всегда одинаково. Поттер выходил победителем, а он сам краснел с досады и ярости. Ему хотелось быть рядом и делить с Гарри все эти моменты, только и всего. – Ты чего притих? – спросил Гарри, Малфой покачал головой. Они дошли до пригорка, сейчас почти полностью покрытого листьями. Визжащая хижина была как на ладони, да и вся деревушка хорошо просматривалась. Драко никогда не думал о людях, которые действительно жили в Хогсмиде. Для него это было туристическое место или небольшая тропинка, ведущая от замка до станции, где обычно дышал дымом Хогвартс-экспресс. – Я здесь снежками тебя закидал, а потом столкнул с горки, – сказал вдруг Поттер, и Малфой невольно нахмурился. – Ты? – удивленно переспросил он, и от удивления его рот распахнулся. – Твоя! Дурацкая! Мантия! – Успокойся, – засмеялся Поттер, уворачиваясь от тычков его пальца, потому что Малфой был готов продырявить в нем отверстие. – На что ты рассчитывал, когда пристал к Рону и Гермионе? – Ну, не знаю, – Драко остановился и невольно усмехнулся, зачем-то закрывая лицо немного похолодевшей рукой. – Наверное, что ты появишься. Гарри засмеялся в ответ, и из его рта вдруг вырвалось облачко пара. Драко тревожно посмотрел в лицо однокурсника. Секунду назад было солнечно и тепло, а теперь у него замерзли руки. Гарри тоже выглядел обеспокоенным. Смех, что секунду назад звучал на губах Драко, исчез, словно его никогда не было. Малфой почувствовал, что дрожит. – Это ведь не... это... – Драко почувствовал, что не может даже закончить фразу. Его легкие наполнил леденящий ужас, и палочка сама скользнула в руку, хотя Драко прекрасно знал, что ничего не сможет сделать. Он уже пытался вызвать Патронуса, практиковался с конца шестого курса, и для него это было просто невозможно. Из его палочки обычно вырывалось только нелепое белое облако, недостаточное для настоящего Дементора, что сейчас приближался к ним. Драко впервые видел его настолько близко. Костлявая рука, покрытая струпьями, торчала из-под рукава, под которым угадывалась мертвенная пустота, но не это пугало больше всего. Драко почувствовал, что не может пошевелиться — всё кончено. Его мама отправится в Азкабан, где сойдет с ума так же, как тетка Беллатрикс, и при следующей встрече даже не узнает его. Отец умрет ужасной смертью, проклятый запоздалой карой темного Лорда, что не мог умереть по-настоящему — он вернется, прорежет пространство дьявольским смехом. Нагайна, ужин! Нет, это невозможно. Он мертв, как и его проклятая змея, потому что Поттер позаботился об этом. Черная тень приблизилась, оставляя за собой легкую изморозь, и дрожь начала колотить Драко с удвоенной силой. Нет. Он сам видел, как этот великан нес тело Поттера к замку. Он плакал, и его крупные слезы капали прямо на Гарри Поттера, болтающегося в руках, как кукла... – Драко. Взгляд Драко скользнул по Гарри, чьи глаза сейчас были так же расширены от ужаса, как и его собственные. Поттер жив. Осознание этого заставило палочку в его руке потеплеть, но дементор, словно чувствуя, как в его голове появляется слабый импульс надежды, направил капюшон в его сторону. Да. Как глупо было себя обнадеживать, ведь Поттер сам сознался, как глубоко он ему был неприятен с самой первой их встречи. Драко сам виноват, он не сделал ничего, чтобы ему понравиться. Только портил, отталкивал, грубил, насмехался... обижал даже его друзей, лишь бы досадить побольней, но ведь он только хотел ему понравиться. – Хорошее воспоминание, Драко, – вновь прорезал леденящую тишину немного потускневший голос Поттера. Гарри всё ещё здесь. И он должен был его спасти. Не потому что палочка была лишь у него одного, а потому что Драко не видел для себя иного выхода. Ему пришлось закрыть глаза. Остался только холод, и Драко нырнул глубоко в свою душу, пытаясь вытащить самое счастливое в своей жизни воспоминание. Оно засеребрилось под веками, точно его невидимый защитник. Такое яркое в этой неожиданной тьме. Горящая адским пламенем Комната Спрятанных вещей, скользкая рука Поттера, с силой втаскивающая его на метлу. Он держался за Гарри так крепко, что было больно, прижимался щекой к его спине. Теснее, чем когда-либо. Драко чувствовал тепло Гарри ярче, чем жар от Адского Пламени. Гарри пришел к нему на выручку, вытащил его, несмотря ни на что, и они вдвоем вылетели из дыма и огня на метле. В тот миг Драко почти забыл о том, что они могли погибнуть. Тот миг был для Драко всем. – Экспекто патронум! Из палочки вырвалось серебристое облако, но оно едва ли стало для дементора существенной преградой. Наверное, он засмеялся, если бы смог. Драко с ужасом уставился на свою руку. У него не было другого воспоминания. Всё казалось таким тусклым, таким болезненным. О чем он мог вспомнить, если на самом деле Драко никогда в своей жизни не был счастлив? Все его счастливые моменты были связаны с Поттером, но на них был налет его глупости, высокомерия и отторжения в глазах, которые Драко так сильно любил. Но если бы этого не было! Если бы Драко смог всё исправить и объяснить Поттеру, что на самом деле ему никогда не хотелось причинять ему боль по-настоящему. И если бы Гарри всё понял, это стало бы самым счастливым моментом в его жизни. Все беды и горести, что произошли с ним, померкли бы, всё, что пришлось пережить и перетерпеть, стерлось бы в песок, ведь ни о чем другом Драко никогда и не мечтал. Он чувствовал бы тепло его руки, держа ладонь Гарри в своей. Он, наконец, почувствовал бы вкус его губ. Смог бы крепко сжать его в объятиях. Да, так и будет когда-нибудь, если они выживут сейчас, если это зависит только от него... – Экспекто патронум! – что есть духу крикнул Драко, чувствуя, как последние силы покидают его вместе с серебряным могучим существом, вырывающимся из его палочки. Он всё-таки сделал это! Рядом с Гарри Поттером, что был в его воспоминаниях и мыслях, когда Драко, что есть силы, вызывал Патронуса. Это было слишком. Для осознания подобного нужно было больше самоконтроля — Драко и так всё время думал о Поттере. Он был в его мыслях не только во время создания Патронуса, но сейчас это было важнее всего — это буквально спасло им жизни — и это выбивало почву из-под ног. Сознание покинуло его — он почувствовал лишь, как сильные руки поймали его в свои объятия. Последнее, что промелькнуло перед глазами Малфоя: обеспокоенное лицо Поттера и рогатый, могучий Патронус, обращающий Дементора в бегство, разбегающиеся от него волны серебряного цвета. Гарри смотрел в лицо Драко — обычно бледное, но сейчас совсем обескровленное — чувствуя, что в ребрах что-то надламывается. Его слабое дыхание казалось таким беззащитным, хотя Драко только что создал одно из мощнейших заклинаний, какие только существовали в волшебном мире, раскрывая свой потенциал, как только возможно. Поттер повернул голову — рядом с ним гордо вышагивал серебристый олень, обративший дементора в бегство. Вот оно что. Олень. Улыбка невольно тронула его губы, и он снова перевел взгляд на Драко, полностью убежденный в своей правоте. Драко почувствовал, что его тело невероятно тяжелое, и его губы судорожно зачерпнули воздух, пытаясь согреть остывшие легкие, наполнить их жизнью. Его веки дрогнули и распахнулись, обнажая потерянный взгляд — Поттер всё ещё держал его, очень крепко, и Малфой невольно смутился, не зная, как ускользнуть от прямого взгляда зеленых глаз. – Ты чего улыбаешься? – спросил он, всё же опираясь на руку Гарри, чтобы полностью принять вертикальное положение. Усталость, сковывающая тело, была приятной. Драко продемонстрировал невероятно сильные чары — результат всё ещё был рядом, гарцевал на серебристых копытах, покачивал рогатой головой. Они посмотрели на него одновременно. – Я не думал, что всё так серьезно, – сказал Гарри, кажется, ни капли не пытаясь его поддеть, отчего Драко лишь сильнее смутился. – Странно, как ты не заметил этого раньше, обычно ты всё подмечаешь, – протянул он, пытаясь звучать так же спокойно, как обычно, но голос его подводил. – Обычно, – Гарри вновь расплылся в улыбке, даря ему необъяснимую бодрость. – Но когда дело касается тебя, мне никто не верит. Друзья считают, что у меня паранойя, и я ко всему тебя приплетаю. Драко почувствовал, как его бледные щеки начинают гореть. Ему так хотелось улыбнуться так же широко, как Поттер, но руки задрожали, и получалось сосредоточиться лишь на этом. О, Мерлин, неужели это всё взаправду? – Надо же, сам Гарри Поттер рассказывает обо мне своим... – Тш-ш, – Гарри приложил палец к его губам, и Драко невольно замолчал, пытаясь не смотреть на него, однако это было всем, что занимало его внимание. – Не сейчас, хорошо? Палец легко соскользнул с его губ, но Драко почти не почувствовал это, потому что в тот же миг горячее дыхание Гарри оказалось близко, окончательно завладевая его разумом. Он задохнулся теплой-теплой волной, сбегающей по всему телу водопадом, крепкое объятие окружило его плечи, чуть поскользнулось, очерчивая его спину. Его губы разомкнулись, впуская в себя жар самого желанного на свете поцелуя, интенсивность моментально ставшего близким языка. Мечта казалась такой вкусной. Прямо сейчас между их губами рождалось самое счастливое воспоминание, силы которого хватило бы на тысячи Патронусов. Жар этого момента казался бесконечным, и всё, что мог чувствовать Драко — тягучая сила этого поцелуя, рождение магии, сильной, как сама жизнь. Радость, о которой он раньше не имел ни малейшего понятия. Драко скользнул руками по сильным плечам, разделяя их напряжение. Жар клокотал в грудной клетке, сбегал вниз, пылал в животе. Он никогда не чувствовал себя таким счастливым. Когда Гарри отстранился, огонь на коже Драко ещё не стих, словно им довелось станцевать прямо перед бушующим драконом. Губы чуть вело, и Драко невольно водил по ним языком, пытаясь собрать яркие искры произошедшего и запечатлеть их до конца своей жизни. Гарри улыбался ему, чуть рассеянно и очень тепло. Серебристый олень бесшумно бежал по золотой траве, исчезая в солнечных лучах.