I wanna love you, but I don't know if i can

coldplay — x&y       Возле озера было прохладно, веял легкий ветер, высокая трава гладила щиколотки девушки. Осторожно проводя рукой по траве, такой же мягкой как темная грива его кудрявых волос, на лице зеленоглазой невольно появлялась улыбка, но слез не было. И ей казалось, что она больше никогда не сможет проронить хотя бы слезу. — Ох, Гарри, — девушка оглянусь в сторону Гремучей Ивы. — Значит, ты согласна остаться со мной? — Ну конечно!       Сириус Блэк, стоявший на том холме ровно два года назад будто призрак из прошлого, смотрел на нее с теплой улыбкой, напоминая человека, который когда-то весело смеялся на фотографии со свадьбы родителей Гарри. И от этой улыбки, которую видела лишь она, вдруг вспомнилось всё: от первой встречи на Тисовой улице до той самой минуты, как Сириус упал в Арку смерти. Сейчас же Гарри казалось, что жизнь разделилась на «до» и «после» гибели крестного. От этой мысли сердце сжалось и еще сильнее застучало в груди.       «А боль такая же как прежде?» Девушка иногда думала о словах Сириуса в тот день и не могла понять, кому адресованы они были. Но да, Сириус, боль такая же, и она никогда не утихнет, ведь тебя больше нет рядом со мной.       Ветер продолжал гладить ее непослушные волосы, а взгляд вновь был направлен на другую сторону озера, где на третьем курсе она спасла жизнь крестному. Казалось, все теперь напоминает о нем. В ту ночь, сжимая его бледную холодную руку, она думала лишь о том, что ее мечта, уехать от Дурслей и остаться жить с Сириусом, так близка, и они не смогут забрать его. Они не смогли. Но Беллатриса Лестрейндж смогла. Ладонь, в котором лежало сквозное зеркало, сжалась сильнее, и Гарри с тихим шипением отбросила его, смотря на глубокий порез. Она отняла ее смысл жизни, ее любовь. Но теперь девушка не знала, сможет ли полюбить еще.       Она подошла ближе к озеру и осторожно окунула ладонь в прохладную воду, взглянув вдруг на свое отражение. Как же часто она слышала и еще не раз услышит о ее сходстве с отцом. «Ты истинная дочь своего отца, Гарри…» Неужели, Гермиона была права, когда говорила, что Сириус путает ее с отцом. Конечно, она понимала его взгляд, когда Сириус смотрел на нее и видел ее родителей, лучших друзей со школы, которые помогли ему стать тем, кем он стал. Помогли выбрать правильную сторону, верный путь в жизни. Но в Гарри была эта чертова отцовская черта, из-за которой девушке хотелось, чтобы крестный снял эту мертвую пелену и видел в ней, такой юной, но сильнее многих взрослых магов, друга, товарища… девушку. Потому что он для нее был больше, чем крестный отец.       Сириус никогда не был многословен, и Гарри, в свою очередь, никогда не заставляла его насильно с ней говорить. Ей было достаточно взгляда его глубоких серых глаз, точно проникающего под кожу, в котором она могла найти поддержку, даже когда не находила ее в словах других. То, как он смотрел на нее, как бы говоря, что понимает и принимает ее: ее чувства, эмоции, поступки. Он знает, как ей бывает страшно, и он будет рядом. Однако внутри нее все равно велась борьба.       Когда она врала о шраме ради его спокойствия и безопасности, но ей было самой спокойнее, когда он был рядом или хотя бы поблизости. Когда, приходя в ярость от безрассудства Бродяги, девушка все же не могла не улыбнуться от его слов: «… и будь осторожна. Следующим письмом непременно пообещай мне вести себя хорошо.» Даже когда осуждала их с отцом поступок, который она увидела в памяти Снейпа во время уроков окклюменции, тем не менее не могла не засмотреться на обаятельного, с немного надменным и скучающим видом парня ее возраста, на его прямые черные волосы, которые падали ему на лоб с небрежным изяществом, и заразительную улыбку. Теперь же казалось, что беглец с грозным и устрашающем лицом на первой полосе «Пророка» и мужчина, поднимающий бокал за ее здоровье и смотрящий с такой типичной для него отцовской гордостью, это два совершенно разных человека. Впрочем, Сириус Блэк всегда был Сириусом Блэком. Просто девушка, наверное, никогда не знала его настоящего, хотя всегда видела его грустную улыбку, ловила нотки иронии в голосе и чувствовала тоску и грусть, когда этого никто не замечал. Или же ей так только казалось. Теперь она никогда этого не узнает. Потому что Сириус мертв.       Гарри вновь устало прижалась спиной к толстому стволу дерева и взглянула на порез, который слегка болел. А чувствовал ли Сириус боль, когда умирал? Лицо крестного, исчезающего в Арке, возникло прямо перед ней. По его лицу нельзя было сказать, что он испытывал мучения. Но если быть до конца честным, то никогда нельзя было узнать, больно ли Сириусу. Он всегда старался все держать в себе, но в тот день в Отделе тайн он выглядел так уверенно, стараясь защитить девушку. Наверное, он умер так как хотел… Глаза предательски защипало. Да он вообще не хотел умирать. Этого не заслужил ни он, ни ее родители. Никто. Девушка готова была раствориться в той Арке вместе с Сириусом, если бы Римус ей не помешал. Конечно, ей не хотелось его отпускать и до сих пор не хочется, но если бы был второй шанс, воспользовалась она им?       Дыхание сперло, ком встал в горле. Ярость прошла еще в кабинете директора. Но тоска никогда не утихнет. Она подняла глаза на безоблачное небо, капли кристальных слез скатились по ее бледным щекам, оставляя лишь мокрые дорожки после себя: — Ты ушел, и все мои желания, мечты ушли вместе с тобой: желание нравиться Чжоу, мечта о беззаботной жизни с моим крестным на площади Гриммо, даже неумирающая цель победить Волан-де-морта ушли. Все ушло. Оставив после себя лишь черную дыру там, где раньше был ты и куда после этого канул, — отвернувшись, она небрежно провела тыльной стороной руки по щеке, вытирая слезы.— Однажды ты сказал мне, что те кто любит нас, всегда с нами.       Девушка поднялась с земли, стараясь привести сердцебиение в нормальное состояние. — Поэтому ты навсегда останешься в моем сердце, надеюсь, как и я в твоем.        Гарри казалось или хотелось, чтобы так казалось, что Сириус где-то за тысячу миль от нее. Даже теперь какой-то частичкой своего существа она продолжала верить, что, отдерни она ту завесу, — и Сириус встретил бы ее своим обычным смехом, похожим на собачий лай. Родным, но уже таким далеким… « I wanna love you. And I will can to keep on loving you. Always. Infinitely. Strongly. To love.»