Первый шаг

«Муля, не нервируй меня!» - крутилась в голове у Володи цитата из старого черно-белого детского фильма. Но Муля нервировал, и сильно. Ничего выходящего за рамки приличий: просто рабочая гонка с семи утра и до часа-двух ночи, с парой часов перерыва на завтрак-бранч-ланч, перекусы на ходу вместо ужина, и «Володичка, сосредоточьтесь!» сказанное язвительным тоном. Когда Володя проходил собеседования на эту должность – «О да, каждый молодой человек определенных журналистских склонностей просто меч-та-ет оказаться на этом месте,» - заверил папин друг, летающий всегда в бизнес-классе, одевающийся в Лондоне, привозящий оттуда маленькому Вовочке сначала медвежат-гвардейцев, а теперь молодому Володе журналы с голыми парнями, и позвонивший однажды во время лекции с вопросом «Ну как, молодое дарование, ты все еще без работы?» – Алексей, очкарик-филолог, будто изможденный жаждой, бывший ассистент потенциального работодателя, отметил в анкете нужные пункты «образование», «национальность», «владение иностранными языками» и прочее, и хмыкнул «Да ты идеален для Мули!». Володя попытался расспросить, в чем обязанности, но Алексей отмахнулся: «Вести график, договариваться, приносить, переносить, подписывать и так далее. Ничего сложного. Но придется, конечно, и ртом поработать, если понимаешь, о чем я.» "Муля" – это Самуил Яковлевич Маршак – не просто медийное лицо, он именитый писатель, живая легенда журналистики, «столп отечественной литературы», человек, расследовавший более сотни тайных криминальных дел в прессе, «честь и совесть современности», мэтр и прочее, и прочее. Володе давно было ясно, что он заочно этого человека уважает, почитает, а увидев на расстоянии стола, осознал, что нужно беспрекословно подчиняться – взгляд через очки исподлобья, живость жеста – «Садитесь!». Ватные ноги поднесли к стулу, сел, и вдруг сказал по-французски «Рад познакомиться, читал все Ваши произведения, восхищен Вашими взглядами на трагические события в Кошкином доме – такая утрата для всей нации». Самуил Яковлевич оторвался от резюме, ухмыльнулся, ответил так же по-французски : «Эта драма произошла до Вашего рождения, Володя, и до сих пор этот объект культурного наследия не восстановлен, хотя я каждый год подаю петиции в Правительство. И выступаю на «Кошачьих домашних чтениях» в память об этой утраченной жемчужине архитектуры. Вы же понимаете, что это был поджог? Рэкет, так тогда называли этот бизнес. Безнаказанность как она есть. А как вы оцениваете, - тут он перешел на английский. - Братьев Месяцев? Банда, похищавшая деревенских девушек и даже одну принцессу, ну-ка, что думаете?» Володя выпалил: «Всех на виселицу! Я бы каждого голыми руками...» Самуил Яковлевич засмеялся: "Горяч, горяч. Не стоит. В своем расследовании я не открыл публике всех фактов, но мыслите Вы верно,» - тут он наклонился ниже, скрестив руки на столе, и перешел на идиш. «Скажите мне, юноша, в этом году Песах какого числа?» Володя растерялся, пожал плечами. «Вы не религиозны?» - «Я обрезан,» - выдохнул молодой соискатель. Самуил Яковлевич хохотнул, и нажал коммуникатор. «Алексей, закругляйся. Я нашел нового секретаря.» Прошло четыре месяца, и Володя зашивался. Пришлось уволиться из института, где он читал лекции на заменах, дома практически не бывал, забыл, что такое вечеринки, и понятия не имел какие челленджи сейчас в сети – времени не было катастрофически. Заодно прошли проверку друзья – те, с кем было хорошо выпить – исчезли после второго-третьего отказа приехать неизвестно куда в черти какое время; те, с кем было хорошо поразвлечься под одеялом – да ладно, их было всего двое-трое, помахали с помощью эмоджи в мессенджерах. Родители вздохнули по видеосвязи: «Повзрослел.» Назойливая муха будильника была не нужна – Самуил Яковлевич звонил без церемоний в любое время ночи и сразу начинал диктовать. Как-то в воскресенье – законный не-выходной – в 7.42 подключилось видео и в темноте спальни раздалось по-английски: «Володя, пишите: Ты о руке остывшей не жалей. Я не хочу туманить нежный цвет Очей любимых памятью своей. Я не хочу, чтоб эхо этих строк... вы пишите? или я слышу то, что я слышу?» «Да, я включил запись, Самуил Яковлевич, - задохнувшись, Володя подумал о полном попадосе, что если начать дрочить в 7.40, то это очень по-еврейски, но попасться шефу через пару минут - это очень по-жидовски. «Внесите в Книгу запись, и жду вас через час максимум,» - недовольно буркнул босс и отключился. Володя понял, что попал. Через час в кабинете они правили график прямых эфиров, которые Маршак вел на следующей неделе. Володя не успевал за мыслью, украдкой зевал, путал буквы на клавиатуре. Файл «Книга» он так и не открыл. «Вы слишком далеко живете, Володя, - вдруг сказал Самуил Яковлевич. – Секретарь должен быть рядом, я считаю. По крайней мере, ближе, чем в часе езды по пробкам. Что вы скажете?» «Я..., - «Вот оно!», нервно сглотнул юноша, не поворачивая головы и глядя в монитор с таблицей. Мелькнуло : "Началось. Алексей предупреждал же!» «Ничего такого, о чем Вы сейчас подумали, - Маршак улыбнулся глазами в отражении. – Займете комнату Алексея. Да, она рядом с моей. Хорошо для работы, но, конечно, плохо для личной жизни. Если переедете, то у вас появится выходной. Даже согласен прописать его дополнительным соглашением к нашему договору. Только один выходной в неделю. Так сказать, это не входит в договор найма, но придется.» Володя почувствовал крепкую руку на плече и кивнул, не оборачиваясь. Конечно, Маршак обманул. Ему пришлось выучиться водить и сдать на права за две недели – чего это стоило, знает только Бог. «Учеба безотрывно от производства?» – пошутил папа. Экономия на квартире, полная занятость в чужом доме. Никаких выходных, как говорится, "не дохнуть, ни пёрнуть". Маршрут из коттеджа (Маршак старомодно именует свою дачу "фазендой") в ближайшем Подмосковье, просторная квартира в престижном районе, редакция «Российская преступность» - родное издательство писателя, Останкино почти каждый день, а еще конференции, собрания, совет директоров «Детской вольности» – шеф вложился в развлекательный центр посреди Новой Москвы. Володя заменяет водителя, не расстается с ноутбуком, в ухо уже, кажется, врос наушник, синяки под глазами не проходят даже если он спит семь часов («Непозволительная роскошь в вашем возрасте, мой мальчик!») и обещанный выходной случился за четыре месяца всего один раз - день, закончился бессмысленным быстрым перепихоном с бывшим однокурсником по биофаку, возвращением пешком на Чкалова и бочком-бочком в туалет, в ванную, на кухню за бутылкой воды, мимо кабинета, где как назло открыта настежь дверь, поймал тяжелый взгляд Самуила Яковлевича через очки, но взгляд нечитаемый, ведь антикварное издание Кодекса в руках – Володя представляет себя регбистом или бейсболистом – бросил мяч и бежит на базу, и вроде все ОК, только задница болит. Утром похмелье. Маршак шаркает кожаными тапочками по коридору и бесцеремонно открывает дверь в Володину комнату . "Уже пять тридцать! Подъем! Эфир в восемь тридцать две," – нет, это не тирания, это работа. Хочешь быть выдающимся журналистом, натяни на стояк труселя и вперед, готовь гению цикорий, себе крепкий кофе, чисти зубы, и надень уже наконец рубашку, не святи старому пидорасу юными бицепсами и сосками – хоть и поползновений нет, но говорят же в редакции тебе в спину "секретутка". А Муля нервирует. Тем, что не трогает, не намекает, только учит, тычет пальцем в ошибки, напоминает о том, что выветрилось через другое ухо, иногда бросает вечером Кодекс на колени – значит нужно учить, читать, а вот еще Сонеты, перевод художественный, нужно бдить и записывать каждое слово, и не забывать положить нужные таблетки в таблетницу (утро-день-вечер), погладить себе рубашку, позвонить домработнице насчет уборки, ужина, прачечной, и да, еще оказалось, что есть мадам Маршак, которая внезапно заявляется на пороге квартиры шефа, во всей модельной красе а-ля девяностые, ноги от ушей, сиськи до ушей, губы как ракушки, а глаза буравят как МРТ. Бонжур, гарсон! И Маршак просит Володю поехать за какой-то рукописью на фазенду, как раз пятница, жуткие пробки, и к трем ночи, когда он возвращается, мадам и след простыл, а Самуил Яковлевич сидит на кухне, в своем обычном халате, грустный и немного хмельной. Пьет виски и молча наливает Володе. "Так-то, Володичка,» - философски произносит гений. И они пьют еще по два лонгшота, если правильно Володя понимает кубатуру. Без комментариев, без рассказов. Не пришло еще время. Летом жизнь на телевидении замирает, Маршак говорит о каникулах, о том, что сейчас самое время писательского отпуска, они едут с "важным чёсом" по загородным тусовкам знаменитостей – у Володи порой дух захватывает, каких людей он видит, слышит, и понимает, что только сейчас становится впитывающей губкой для знаний и впечатлений. Часто их селят вместе, но один короткий разговор перед началом этого светского тура ставит на правильные места. "Володичка, - Маршак опять за его спиной, и опять только что диктовал, и уже о личном, и как бы шутя. – Ты не боишься оставаться со мной наедине? У К*****ва нам дадут одну кровать, хотя и большую." Володя поворачивается и смотрит в глаза шефу: "Спать вместе?" - "Да, Володичка, это не входит в договор найма, но придется. Если боишься, будешь спать на полу," – глаза смеются. - "Думаешь о сексе?" И Володя наконец-то краснеет. А Муля продолжает диктовать как ни в чем ни бывало, кутая массивный торс в халат и покашливая. Маршак храпит, и иногда это невыносимо. Невыносимо пытаться заснуть на краю постели, в душной пижаме, без личного пространства. Шеф иногда переползает на его половину, обнимает и Володя просыпается от тяжести этой руки, но это просто рука, ничего более. Шеф встает раньше, будто даже жалея молодость секретаря, по крайней мере, Володя никогда не видит шефа переодевающимся из пижамы в дневную одежду. Как и в городе, Володя сам никогда не показывается шефу неопрятным или неодетым. Все дела в ванной, и только после официального отбоя. За городом Володя устает еще больше, чем в городе. Неделя там, три дня сям, поездки превращаются в переезды на очень скоростных поездах, а затем и перелеты на дальние и очень дальние расстояния. Володя не высыпается, снятся дороги, съемки, фуршеты, и что согласовывает не тот договор, что "Книга" стерлась, что Муля, наконец, говорит о сексе как дополнительной опции договора найма, и уже в середине лета, на огромной и не подмосковной вилле П***на, этот самый хозяин участливо говорит Маршаку по-немецки: "Ну вы мальчику своему дайте уже крепкой палки, совсем ведь задрочился." И Володя слышит и убегает по-детски звонить папе и спрашивать о чем-то совсем не том, что волнует. И не знает, что ответил шеф. Ночью Володя долго не решается вернуться в их с Маршаком комнату, сидит в лобби, где официально ловит wi-fi, строчит письма-ответы, мониторит официальный сайт мэтра, проглядывает гранки статьи. Шеф звонит на мобильный ровно в час ночи. "Владимир, идите уже. Это несерьезно". И Володя идет, потому что "Владимир" - это очень серьезно. В спальне горит ночник, Маршак читает с планшета полулежа под одеялом, как всегда в классической полосатой пижаме. Никакой реакции на Володю, и парень расслабляется. Зря. Маршак декламирует свежее: "И какая нам забота,/Если у межи,/Целовался с кем-то кто-то/Вечером во ржи. Ты слышишь, Володичка? Хорошо?" "Хорошо, Самуил Яковлевич. Вы записали? Или я сейчас..." – Володя протягивает руку за смартфоном, но Маршак останавливает. "Брось. Записал. Ты помнишь, как я стал знаменитым? Дело государственной важности - независимость одного небольшого государства, о котором мне очень повезло написать острую статью. Я хочу, чтобы у тебя тоже был шанс. Мне помог Стасов, вовремя подсунув мне одну шифровочку." Володя напрягся, слушая. Кто, кто может сейчас "подсунуть шифровочку"? Не может же он всю жизнь быть на побегушках, скоро нужно будет идти дальше. А Маршак, пнув свое одеяло ногой, устроился на подушке поудобнее и продолжил: "Подготовишь программу про Гану. Даю ключевые слова. Слышишь?- Маршак скосил глаза на Володю. – Записывай: По улице ходила большая крокодила. Записал? Вот так. Крокодилы у них ходят. У нас медведи. У них крокодилы."- и захрапел. Скажи кто год назад, что Володька будет писать сценарии авторской программы мэтра телевидения - посмеялся бы. Но все чаще Маршак бросает ему листочек с цитатой, и Володя полночи штурмует интернет, домашнюю библиотеку, пишет скелет программы, наращивает на скелет мясо цитат, чужих мнений, оставляя несколько строк для авторского взгляда шефа. Однажды он звонит Алексею, тому тощему бывшему секретарю, и спрашивает насчет архива. "Говорят, ты с ним спишь? Поздравляю, – на прощание вдруг выдает Алексей. – Мне не удалось дальше кресла продвинуться." Володя недоумевает. Спать на "гастролях" вовсе не значит заниматься сексом, да и по возвращении они разошлись по своим комнатам. И намеков никаких шеф не делал. Да и шефу лет-то уже сколько, о чем ты, Лёшенька? При упоминании Алексея, Самуил Яковлевич морщится. "Такого рассеянного еще поискать. Рассеянный с Бассейной. Что ты не можешь сделать, что мог он? Почему я, по-твоему, его уволил?" - "Не знаю. Он все время про какое-то кресло говорит," – ах, какой плохой из тебя актер. Ну зачем ты так грубо? Маршак поправляет очки, выход на сцену через семь минут, нужно говорить-заговаривать публику, а тут ты со своими намеками-исследованиями. "Вам нужен выходной?" Володя озадаченно смотрит шефу в глаза. "Володечка, вам пора спустить пар. После записи можете ехать в бордель." Снова Маршак выиграл, а Володя как в старой эпиграмме шефа на какого-то президента: "Должно быть, у него промокли/Мозги от постоянных ванн,/Глаза посажены в бинокли,/А рот раскрыт, как чемодан." Бордель не задался. Володя заехал к родителям, потом колесил по городу. Посередине ночи поехал домой. То есть к Маршаку. Прокрался на кухню, украл из холодильника заботливо приготовленный домработницей бутерброд, запил остатками вина. Проходя мимо спальни шефа, опять подумал о своих нервах и этой неясности. Сам чего хочешь-то не знаешь. Приоткрыл дверь, прислушался. "Либо сюда, либо к себе", - пробурчал в темноте мэтр. И Володя шагнул вперед. Два года как два месяца. Только дрожал на первом собеседовании, как уже сам шеф официально объявляет тебя приемником программы прямого эфира. "По состоянию здоровья и в связи с более важными проектами, ну и наконец, на радость желтой прессе объявляю, что ко мне вернулась жена. Да, та самая, про которую и будет следующая моя программа. Нет, теперь уже не моя, а моего ученика, Владимира Познера." И тут крупный план на Маршака, а потом на Володю, в глазах у обоих искренние слезы радости, камера отъезжает, показывая крепкое мужское рукопожатие двух поколений журналистов. Нет, Володя не считал, что заездил старого жеребца, или что получил протекцию через постель. Просто так вертится мир. И Володе удалось хорошо свальсировать.