тримай мене мiцно

ши цинсюань вовсе не глупый. и не такой уж и наивный, как считают многие. если цинсюань – весенний ветерок, легко шелестящий листьями деревьев, то хэ сюань – тёмные, медленные, но сильные волны, способные поглотить что угодно и хранящие множество тайн, своих и чужих. тёмные одежды, тяжёлый прямой взгляд. хэ сюань не похож на того, кто нуждается в чьём-либо внимании. ему не в радость ни бесконечные разговоры прилипчивого цинсюаня, ни лицемерие небожителей. но первое явно лучше второго, и он остаётся. хэ сюань до жути спокоен, хэ сюань – море. — мин-сюн! — радостно и звонко, как всегда, восклицает небожитель, приметив своего "друга". цинсюаню скучно. с каждым годом вино и разговоры всё меньше занимают его. всё сложнее держаться своего образа. наедине с собой небожитель всё больше ощущает себя не на своём месте, всё сильнее разрастается тянущая пустота внутри. ши цинсюань отнюдь не глуп. от мин и ощутимыми волнами исходит опасность. что-то неуловимо хищное проскальзывает в искрах его глаз при случайном пересечении взглядов. цинсюаня влечёт это напряжение между ними, когда взгляд золотистых глаз заставляет замереть, как кролику перед удавом. но вместе с напряжением он чувствует, что совсем не против утонуть. и цинсюань подходит ближе, счастливо улыбаясь. ши цинсюань красивый, хоть хэ сюань пока не готов в этом признаться и самому себе. по нему и не скажешь, что он не должен был становится божеством. по щиколотку в воде, босой, пьяный. шелковые одежды волнами стекают по его жемчужной коже. он кружится и смеётся, так беззаботно и мелодично, как колокольчики на лёгком ветру. оказывается, он носит браслеты не только на запястьях, но и на ногах. его мягкие волнистые волосы ласкает осторожный ветер, и заходящее солнце гладит их, такие же золотые в его лучах, как золото украшений цинсюаня. ши цинсюань хочет. хочет быть съеденным, хочет быть утопленником в тёмных волнах. он молча берёт мрачного "друга" за руку и тянет на себя, но оступается. а упасть не успевает, оказываясь в крепком кольце рук. немного нервно хихикая, прижимается ближе к хэ сюаню, чувствуя усталость. заглядывает в глаза, отливающие тёмным золотом, в поиске хоть какого-нибудь отклика. и, возможно, находит? тянется к лицу напротив, ощущая холод кожи кончиками пальцев. его не отталкивают и тогда, когда непослушные руки касаются губ. «холодный» – отмечает цинсюань, и вино в его крови говорит перестать медлить. а может и не совсем вино. и он продолжает – осторожно касается губ своими, в попытке согреть или согреться самому. если его оттолкнут, цинсюань ничуть не удивится – приставучий, как репейник, он знает, что часто выводит окружающих или мин и своим поведением. хэ сюань знает, что он холоден, как сами тёмные воды. цинсюань же, напротив, тёплый. человечный. ощущать его дыхание и прикосновения приятно. хочется прикасаться к нему, такому тёплому, такому доверчивому в его руках. тяжело дыша, цинсюань отстраняется, и сердце бьётся всё быстрее – от волнения и лёгкого испуга. но он тут же оказывается притянутым обратно.

«посеред моєї хати, на мене будеш кричати, бо як же тобі порвати і в серці сліди, тi, чи чуєш як страшно мені у полоні, як в твоїх долонях, нема так ніде, і крила так важко розправити пташці, коли бідолашку погубить любов. тримай мене міцно, одною рукою, так сильно і ніжно вбивай мене, віддай мені муку, своїми руками, моїми губами лікуй, лікуй, себе...»