Навстречу ветру

Какаши проснулся. Октябрьский холодный свет резал глаза, ослеплял своим серым сиянием. Мужчина перевернулся на левый бок, поцеловал лежащую рядом девушку в плечо и накрыл её одеялом: осень выдалась холодная; упаси Ками, ещё простудится. Розоволосая что-то промямлила во сне и схватила его за руку. Хатаке улыбнулся, но воспротивился чарам куноичи, аккуратно вытащив свою кисть, чтобы надеть первую попавшуюся футболку и выйти на балкон. Ветер пронизывал, однако помог прийти в себя, отгоняя пустые лишние мысли и унося их прочь, далеко-далеко, где никто их никогда не поймёт. Сереброволосый стоял так, чуть подавшись вперед, вплоть до той секунды, пока его не стал бить озноб, а мурашки бегать по коже. «Ох, как бы не разбудить, — подумал он, медленно продвигаясь по комнате к двери. — Как-никак, а спит она всё же чутко». Отголоски четвертой мировой войны шиноби всё ещё терзали души ниндзя, тех, кто сражался с врагами не на жизнь, а насмерть; ирьёнины не стали исключением: боевые привычки остались с ними, пожалуй, навсегда. «Заварю ей кофе», — неожиданное желание побаловать Сакуру, что сейчас мирно посапывала в его кровати, не дало мужчине бездействовать. Почему-то Хогаке никак не мог расслабиться в последнее время: он был словно на иголках. Что-то было не то. Так не должно было быть. «Неправильно», — разум подсказывал ему это слово, оно вгрызалось в сознание и давило, давило, давило… Отогнав от себя непрошенные мысли, Хатаке поставил две маленькие чашечки на блюдца, взял их в шершавые руки, покрытые шрамами и вошёл в спальню. Поставив два элемента сервиза на тумбочку, он уже протянул руку, чтобы помочь Харуно проснуться. «Саске…» — это имя сорвалось с губ девушки, вместе со вздохом. Столь ненавистное для пепельноволосого. Но настолько привычное. Это больно. Понимать. Понимать, что она видит в тебе другого, зовет его по имени. Была ли то злость или же раздражение, но в попытке их заглушить мужчина будто сорвался и впился своими губами в губы бывшей ученицы. Больно. «Саске». Вчера она тоже звала его. Пробудившаяся и уже сидящая девушка сладостно застонала и позволила рукам Шестого гладить её спину на границе с дозволенным и ниже. Она снова и снова повторяла имя того, кого любила — имя этого чёртового Учихи! Воспоминания захлестнули сероглазого с головой, они закружили в голове беспорядочным вихрем, будто пожелтевшие от времени фотографии. Она стояла в дверном проёме. Заплаканная. Сломленная. Глаза её горели мольбой. Они просили помощи. Ещё чистые и искренние. И он согласился. Согласился стать игрушкой. Тем, кем будут заглушать боль и дыру, зияющую в груди на месте сердца. Им будут сшивать раны, используя в качестве замены, аналога. Это продолжалось уже одиннадцать месяцев. Командир седьмой команды зарычал сквозь поцелуй, прикусил нижнюю губу куноичи и повалил её на кровать. Он расстегнул брюки, девушка в его руках уже изгибалась в предвкушении. Однако взор сероглазого медленно застлала пелена. Всего мгновение, и тёплая солёная капля упала на живот Харуно. Слёзы текли по щекам Хатаке. Он не мог больше сдерживать себя. Девушка ошарашенно глядела на беззвучно плачущего бывшего сенсея. Таким она его ещё не видела. Таким он сам себя давно не видел. Быстро прохрипев что-то вроде извинений, Какаши застегнул штаны и выбежал из квартиры. Он мчался, на разбирая дороги, по памяти к выходу из Конохи. Да, какой там по памяти — по привычке. Навстречу ветру. Туда, где никого нет. Где не увидят таким. Сероглазый шиноби выбежал из деревни, скрытой в листве, упал на землю и закричал. Однако его мольбу, приглушённую отчаянием, не услышал никто.