Блеф

—…ты уверен? -кажется, будто меня ударяет током, настолько резко перехватывает дыхание. В голове не остаётся ничего, кроме нарастающего гула, похожего на полузабытый рёв генераторов, когда-то служивших единственной надеждой на спасение, а сейчас — оставленных в прошлом, словно страшный сон. Среди смешения цветастых пятен, в которые превратились остальные посетители кафе, беззаботно радующиеся наступлению весны, единственное, что я вижу до боли чётко — чуть осунувшееся и пугающе спокойное лицо старого друга. Мир стремительно сжимается до размеров небольшой горестной морщинки, пролегающей между его бровями. -И…как давно ты знаешь? -Пару недель.-Дуайт почти легкомысленно пожимает плечами, скользя взглядом по светло-бежевой поверхности столика и бокалам, где в рубиновой неге ягодного чая притаился солнечный луч. -Почему молчал так долго? -Не знал, как тебе сказать.-Голос друга звучит ровно и совершенно спокойно. Я пытаюсь различить в нём хотя бы единую нотку страха, горечи, в конце-концов — напускной бравады, однако сидящий передо мной человек совершенно отличается от того, с кем мы бок о бок коротали бессонные ночи среди каменных баррикад в лесу. Дуайт, которого я помню *там*, пугался каждого шороха в кустах и каждого крика ночной птицы, потревоженной внезапным порывом ветра. Руки, перепачканные землёй и мазутом, вечно тряслись, будто он страдал от Паркинсона, взгляд широко раскрытых глаз за стёклами несуразных очков беспокойно бегал в разные стороны, а его обладатель в любой момент был готов расстаться с жизнью. После возвращения в реальность, мой друг разительным образом переменился, словно *тот* мир накладывал на нас совершенно иную личину, вместе с грязной одеждой обличая во что-то уродливое и жалкое; подобно разбитому зеркалу искажая личность, подчеркивая и обостряя лишь то, что было необходимо для выживания в крысиных бегах — ни больше, ни меньше. Не могу судить, насколько значительными оказались перемены во мне самом — я с детства не был душой компании, предпочитая шумным вечеринкам мерное потрескивание костра, а ярким огням ресторанов — бледные звёзды на полотне утреннего неба. Так что, возвращению непутёвого сына, внезапно появившегося на пороге отцовского дома в разгар светского приёма, радовалась только мать. Как сейчас помню недоумение в её глазах, стремительно сменяющееся осознанием и болезненной радостью, когда она порывисто бросилась навстречу, такая ослепительно-прекрасная в своём вечернем платье, чтобы обнять меня, грязного, словно шахтёра, пахнущего потом, сыростью и запёкшейся кровью. Музыканты перестали играть, гости потрясённо молчали, а я, как маленький ребенок, только и мог повторять «Мама! Мамочка!», в то время, как мою грудь сотрясали хриплые рыдания. Именно тогда отец подошел к нам и молча обнял: так мы и стояли втроём, пожалуй, в первый раз за всё время став настоящей семьёй. Разумеется, это слишком напоминало бы финал какого-нибудь подросткового рассказа, когда главный герой, пережив необъяснимые приключения, возвращается домой, получает всеобщую любовь и признание, налаживает отношения с семьёй, и они живут долго и счастливо… Мы — те, кто мы есть. Я слишком долго был один, чтобы менять себя. Мой отец потерял своего младшего сына слишком давно, чтобы его принять. Единственное, что я для себя твёрдо решил — пора перестать просто бежать от реальности, как бы навязчиво она не заглядывала в лицо. Мы и без этого всё время убегали *там*, а *здесь* необходимо было побороть себя и заглянуть в лицо своим страхам. Раньше на меня давило бремя семейных денег, и я позорно скрылся в лесу, пытаясь просто игнорировать своё имя и наследие. Теперь я уже не был своенравным мальчишкой и хотел донести это до отца. Наш разговор был не из лёгких, но всё же принёс свои плоды. Я рассказал о планах уехать в другой город, чтобы всё же своими силами заново поступить в колледж, а потом заниматься восстановлением экологической ситуации в лесах и оказывать помощь животным в заповедниках. Отец никак не прерывал сбивчивый поток моих мыслей, задумчиво пожёвывая губу, но затем лишь коротко кивнул и встал, чтобы пожать мне руку. Буквально на следующий день я обнаружил на столе ключи с запиской, которая гласила «К жизни в сторожке тоже нужно привыкать постепенно». Было сложно удержаться от улыбки, пытаясь представить себе лицо Парка-старшего, сурово выводящего на бумаге мелкие чёткие буквы в попытке почти что пошутить. Если бы сентиментальность являлась одной из наших семейных черт, я бы усмотрел в этом даже некий намёк на грубоватую отцовскую нежность, однако, я всё ещё был тем, кто я есть. Джейк-дикарь. Джейк-хватит-ныть. Джейк-мне-хорошо-и-одному. Вот только всё больше я ловил себя на мысли, что помимо многочисленных шрамов и ран после возвращения я принёс в себе маленькую свербящую дыру где-то слева. Она не была видна глазу, но когда далёкий и протяжный вой соседских собак будил меня среди ночи, я чувствовал, как холодные щупальца сквозняка проникают сквозь неё в тело, почти ласково вылизывая пульсирующие края фантомной раны. Я закрывал глаза и среди сонма цветных пятен видел дружелюбный оскал чего-то чёрного, похожего на огромного паука, как если бы у паука могло быть человеческое лицо, настолько жуткое и необъяснимо нелепое, что мозг отказывался воспринимать его целиком, а память услужливо стирала ночное видение сразу же после того, как усталый организм забывался сном. Кроме всего прочего, я даже не пытался врать себе, что совершенно не скучаю по людям, которые стали моей семьёй на *тот* период жизни. Пожалуй, если бы я посещал психотерапевта, как и половина добропорядочных американцев, которые исправно платят налоги, ходят на работу, а по выходным играют в гольф, то он бы намекнул, что моё представление о любви, мягко говоря, несколько нестандартное. Тем не менее, если бы кому-то вдруг не повезло пройти через то же самое, что и я, он бы понял, что, когда физическая боль, горечь от утраты, страх за жизнь, свою и товарища, а также всепоглощающая, всеобщая ненависть к одному и тому же (человеку? существу?) сливаются воедино, это рождает необычайно яркое чувство. Такая вот, колюще-режущая нежность, такая вот искажённая любовь. Быть может, единственное, что позволило нам остаться людьми. Я до сих пор не знаю, как мы сумели выбраться, когда перестали переживать бесконечный день сурка, в какой момент появилась брешь между реальностью и тем кошмаром, в котором мы провели на деле — каких-то два года, по ощущениям — вечность. Видимо, именно так изнашивается душа. Многие перестали бороться уже очень давно, будто *тот* мир постепенно, день за днём, высасывал из них индивидуальность, превращая в безликих марионеток, послушно играющих по его правилам. Это касалось и тех, по другую сторону баррикад. Все больше они напоминали не причудливые порождения больного разума, преследующие нас по каким-то, только им известным причинам, а становились похожи на персонажей игры, безучастных и почти предсказуемых… Холодными вечерами, когда очередная безумная партия заканчивалась, и мы собирались у костра, кто-то даже позволял себе шутить, что, мол, скоро мы научимся предугадывать траекторию их движения, и тогда *жить* станет немного проще. Человек, помещённый в определенные условия, либо погибает, либо постепенно к ним привыкает. Большинство из нас привыкло… Но были и те, кто отказывался принимать реальность как должное, боролся изо всех сил, яростно и неистово веря, что однажды усталые ноги, пересекающие порог неумолимых ворот, вынесут нас не к привычному костру, а в обычную сырость леса. Такую неуютную и такую реальную. К подобным людям относился и Дуайт — сколько себя помню, он никогда не выглядел человеком, способным на подвиги, но никогда и не сдавался. Когда-то в детстве я увидел дерево, выросшее прямо из сердцевины расколовшегося пополам камня. Могучие кроны, похожие на огромные зелёные зонты, принадлежащие сказочному великану, закрывали небесный свод, а в них весело щебетали птицы. Только подумать, а ведь когда-то этот исполин тоже был всего лишь слабым ростком, нашедшим в себе силы пробиться сквозь мертвенный холод посланника неживой природы, настолько велико было его желание жить… Дуайт напоминал мне подобный росток. Этот образ возникал у меня в сознании каждый раз, когда я был готов совсем отчаяться. Возможно, именно вера и поддержка друзей однажды помогла нам найти ворота в лесу — несмотря на то, что возле костра на много километров вокруг не было ничего, за всё это время мы успели разведать местность. Одни деревья да туман, как в зацикленной видеоигре… Никто не знал, чего ожидать, когда мы, сбившиеся в стайку, подобно потерявшимся птенцам, всё же осмелились сделать шаг за порог. Выходить решили цепочкой, взявшись за руки. Всё протекало в глубоком молчании: наверное, каждый в глубине души ожидал подвоха, принимая это за очередное развлечение господствующей здесь Сущности… Наконец, закрыв глаза и сделав глубокий вдох, я двинулся вперёд, решив, что отсрочка неизбежного бессмысленна, и на какое-то время меня поглотила темнота — липкая, густая. Настолько холодная, что я уже не чувствовал своё тело, будто оно мне и вовсе не принадлежало. -Всё будет хорошо, -как сейчас помню ободряющий, звонкий голос Кейт. Блондинка до последнего лучезарно улыбалась, пытаясь скрыть такое знакомое, и такое пугающее отчаяние в глазах.-Я вас… На выходе её не оказалось. Наверное, слишком долго она пыталась быть сильной, в то время, как сама уже не надеялась на спасение. Лучик надежды, возможно, спасший несколько душ, бесследно сгинул в тумане, будто пламя свечи, потушенное безжалостным ветром. Страшно подумать, что с ней случилось. Ещё страшнее — осознавать, что она вряд ли была единственной. Я почувствовал в горле предательский комок, но не мог позволить себе заплакать и показаться слабым хоть на миг. Как всегда. К счастью, в момент, когда в глазах щипало уже совершенно нестерпимо, я почувствовал тёплое, сочувственное пожатие знакомой ладони. Дуайт. Из-под ресниц сползла одинокая, горькая слезинка, смешивая в себе печаль по ушедшим и радость осознания того, что друг рядом. Я чуть отвернулся в другую сторону, пытаясь незаметно её стряхнуть, но встретил мягкий взгляд цвета тёмного миндаля. Клодетт понимает. Клодетт никому не скажет. Зажмурившись, я задержал дыхание, на десяток секунд и ещё на чуть-чуть, пока не перестало хватать воздуха, и я не смог смотреть на мир сухими глазами, готовый принять страшную неизбежность, осознавая потери. Из-за плеча Дуайта выглянула Мэг, даже сейчас похожая на яркое рыжее солнце. Признаться, я немного завидовал их тёплым, почти семейным отношениям с Дуайтом — они уже нашли друг друга до того, как встретили меня, а затем Клодетт через несколько часов после начала этого кошмара… Мы вчетвером быстро сблизились, однако я не смог заставить себя испытывать к Клодетт то же чувство, что, наверное, возникло между Мэгги и Дуайтом. Догадываюсь, ей хотелось, но… Я не смог. Привязываться к кому-то, когда ты собственной жизнью не располагаешь, было бы непозволительной роскошью. Однако, слыша обрывки разговоров рыжеволосой девушки и моего друга, звучащие так безмятежно под мерный треск костра, я пытался спрятать голову в куртку как можно глубже — чтобы приглушить их голоса, а вместе с ними — тихую зависть и тёмное, опустошающее одиночество. Увидев Мэг, я испытал чувство облегчения — не представляю, что бы ощущал Дуайт, потеряв свою возлюбленную. Она слабо помахала мне правой рукой. Это означало, что… --…Нея? -беззвучно спросил я, но девушка лишь плотно сжала губы и отрицательно помотала головой, не в силах обсуждать судьбу лучшей подруги. Рыжие косички яростно хлестнули её по щекам, растрепавшись, и бессильно упали на плечи, начавшие сотрясаться от глухих рыданий. Мы поняли, что не сумели спасти многих, когда взгляд в очередной раз выхватывал то или иное пустое место в наших, поредевших больше, чем вдвое, рядах, сталкиваясь с чьим-то ещё взглядом, на мгновение замирая, будто в дань памяти. Хочется верить и сейчас, что их души упокоились с миром, а не отправились обратно в туманный мир, став его вечными пленниками. Не выпуская ладоней из рук друг друга, мы стояли на нашей импровизированной панихиде, предаваясь скорбному молчанию до тех пор, пока первые лучи солнца не скользнули по измождённым лицам. Вечная ночь…закончилась? Еле передвигая ноги, будто новорождённые, мы направились к выходу из леса. А дальше — попутные автомобили, удивлённые глаза водителей, пресса, больницы… Жизнь, за которую мы так долго боролись, безжалостной рукой раскидала нас далеко друг от друга, не оставляя ни адресов, ни номеров, на несколько долгих лет, что мы учились жить заново… Благодаря связям отца, мне удалось разыскать адреса Дуайта и остальных. Забавно, что все мы, так или иначе, растянулись по окраине нашей огромной страны — Коннектикут, Северная Каролина, Арканзас… Дом друга находился в Алабаме. На мгновение я испытал болезненный отголосок зависти, что они с Мэг живут в соседних штатах, поэтому могут видеться достаточно часто. Настроение моментально испортилось, что ни говори, а я действительно скучал по нашим тихим вечерам у костра, пускай они и являлись, в своём роде, редкими островками безмятежности в бушующем океане страха, крови и смерти. Тогда мы были рады и этому. Впрочем, благодаря какому-то божьему промыслу (или дьявольским проискам?) — я всегда считал себя агностиком, поэтому не вдавался в подробности — Уоллес, куда я намеревался поступать, также располагался в Алабаме. Не медля ни минуты, я начал готовить все необходимые документы, заполнять анкеты и усиленно готовиться… Меньше, чем через месяц, меня уже ожидала уютная квартира — с минимумом мебели, маленькая и светлая, столь непохожая ни на помпезный особняк родителей, ни на неприветливый тёмный трейлер, в котором я когда-то жил, по дурости своей сбежав в лес от семьи, ответственности и, в общем-то, себя самого. Тогда я в первый раз ощутил себя по-настоящему дома. Тогда я в первый раз позвонил Дуайту — его номер точно также достался мне только из-за проведённой вовремя «разведки». Не слишком честно, но иначе я никак не мог поступить. Набирать было немного страшно — вдруг ответит что-то вроде «Я решил покончить с прошлым, никогда не звони сюда больше», однако я всё же решился. На том конце провода раздались длинные гудки, а затем знакомый, немного сонный голос ответил «Алло?» Я хотел что-то сказать, но не мог: в горле почему-то застрял комок. Всё, что мне далось — несколько тихих, чуть хриплых вдохов. "Только бы он не решил, что это какой-то больной сталкер…"-промелькнуло в голове, однако в трубке раздалось робкое: «Джейк? Джейк, это же ты?» Воистину, приобретённые когда-то навыки выживания остаются с нами навсегда. Ещё во времена отчаянной борьбы мы учились передвигаться как можно более бесшумно, будучи ранеными, стискивать зубы крепче, чтобы не издавать звуков, находить и определять раненых буквально по их дыханию… Он всё ещё помнил. С плеч словно гора свалилась. Я постарался как можно спокойнее поздороваться, рассказал, какими судьбами здесь, попутно извиняясь, что разбудил. «Нет-нет, я просто с ночной смены…»-перебил всё еще удивлённый и радостный голос Дуайта.-«Где ты остановился? Я сейчас приеду!» От Дотана, где я учился, до Оберна, где проживал друг, было немногим больше сотни миль, поэтому мы стали видеться каждые выходные, облюбовав пару кафе, где проводили время, болтая обо всём на свете. Чуть реже, но к нам присоединялись Мэг и Клодетт, с которыми мы связались, сообщив новость о моём поступлении. Мы проводили вместе праздники, ходили в кино и бары, даже смогли разыскать некоторых других своих товарищей. Учёба тоже шла как по маслу, словно я наконец нашёл своё призвание — этот год, воистину, стал одним из самых счастливых в моей жизни. А потом случились первые похороны. Как сейчас помню, этот серый, но душный весенний день. Блёклое солнце, просвечивающее через грязные облака, уже начинало опускаться к горизонту, но воздух всё ещё был влажным и горячим. Обычный климат для Пенсильвании, но тогда это оказывало почти физическую тяжесть. Небольшая похоронная процессия двигалась медленно, то и дело мы с ребятами ловили на себе недоумённые и даже чуть неприязненные взгляды, мол, что здесь забыли? — однако, слова о том, что покойный некоторое время преподавал у нас на кафедре основы военной подготовки, немного успокоили родственников и заставили потерять к нам всякий интерес. О смерти Билла сообщила Лори. Она же и встретила нас у ворот кладбища: бледная, словно тень, что ещё больше подчёркивал чёрный траурный костюм, с заострившимися чертами лица и, будто сама, подобно её брату, надевшая непроницаемую маску. Она коротко объяснила ситуацию и больше не проронила ни слова, пока мы следовали за ней в составе процессии. Вся её фигура — худые, угловатые плечи, согнутая спина — выражала тихое отчаяние и какую-то пугающую безысходность. Мэг поддерживала всхлипывающую Клодетт, которая была самой ранимой из нас и поэтому не могла сдержать слёз. Впрочем, на Томас тоже не было лица — она то и дело оглядывалась по сторонам, хмурилась и растерянно покусывала губы, словно до сих пор не верила в происходящее. Каждый из нас привык видеть смерть в *том* мире, но совершенно позабыл о том, что это означает в реальности. Настало время прощаться — мы подошли к гробу вчетвером, чтобы в последний раз посмотреть на человека, который долгое время был нашим наставником, нашей опорой, нашим суровым, но добрым дедушкой. Он лежал в гробу, спокойный и чинный, сложив руки на груди. Без привычной сигареты в зубах и, против своего обыкновения, одетый не в военную форму, а в строгий похоронный костюм. На лице, испещрённом морщинами и шрамами, застыло почти что умиротворение. Я испытал смешанные чувства, одновременно и узнавая и не узнавая Билла. Человек, лежащий в гробу, казался восковой фигурой, лишённой души, и уж точно не тем, с кем бок о бок мы провели столько смертельных испытаний и вечеров у костра… Кто-то из родственников, кажется, одна из внучек — холёная статная блондинка, подошла к Дуайту, ненавязчиво тронув того за локоть и, тихо о чём-то переговорив с ним, протянула что-то на ладони. Тот рассеянно кивнул, беря маленькую вещицу из рук девушки и убирая в карман, а затем вернулся ко мне. Мы не проронили ни слова, лишь обменялись взглядами, безмолвно прощаясь с нашим старым другом. Гроб закрыли крышкой, укрыли американским флагом и начали медленно опускать в землю под торжественные звуки гимна. Закончив с прощальной молитвой (я позволил себе чуть усмехнуться, вспомнив, какого мнения Овербек был о «ряженых шутах в католических рясах», как он презрительно отзывался обо всех религиозных служителях), священник бросил в могилу цветок, вслед за ним последовали цветы от родственников и от нас. Лори исчезла сразу же после похорон, ни с кем не прощаясь. Мы тоже поспешили в обратный путь, вежливо отказавшись от посещения поминок, на которых нас всё равно никто не ждал. Дорога протекала в молчании. Я сел за руль первым, девушки мгновенно уснули на заднем сидении, утомлённые событиями и слезами. Дуайт некоторое время смотрел на пролетающие мимо огни подслеповатых фонарей и дорожные знаки, после чего всё же решился заговорить, не поворачивая головы. -Знаешь, я пока стоял там, у могилы, даже плакать не мог. Мне всё это таким нереальным казалось. Смотрю на его лицо, бороду, вроде всё, как обычно… А не узнаю. И хочется крикнуть, мол «Это не он, вы что, не видите? Вы другого человека хороните!» Словно Билл снова пропал, а это так, двойник, кукла…-на секунду голос друга предательски дрогнул, он достал что-то из кармана и разжал ладонь. В ней покоилась маленькая потёртая нашивка, та самая, с военного берета… Пройдя через столько боёв во Вьетнаме, побывав во многих горячих точках и даже в безумном параллельном мире, она, так или иначе, пережила своего хозяина. -Его внучка отдала, -Дуайт уже не особенно старался скрыть горечь в голосе.-Сказала, мол, «дедуля просил передать, на память…». А ты видел её и этих родственников, нет? Стая шакалов… Ещё гроб в могилу не опустили, а они уже начинали делить имущество. Ветеранам, говорят, многое полагается… Не поверишь, как сильно я хотел зажать уши, чтоб не слышать всего этого. Друг бессильно откинулся на кресле, а я мог только кивнуть и ободряюще потрепать его по плечу. Несмотря на то, что я понимал всю недолговечность человеческой жизни, было странно, что мы больше никогда не услышим суровый, но мягкий голос старика, рассказывающий о своей военной молодости, об осаде Кхешани и разгромной победе американских войск во время операции «Звёздный свет»… Он был непревзойдённым оратором, поэтому, каждый раз, когда Овербек вещал о сбросе напалма на Южный Вьетнам, или о бомбардировке больницы в Ханое, даже у самых стойких по коже проходился холодок, словно мы сами были там, слышали глухие взрывы и стоны раненых, вдыхали едкий дым от пожарищ и горькую пыль… Возможно, именно те ночи у костра, пока мы слушали рассказы Билла, будто страшные, но всё же, сказки, о человеческом мужестве и воли к жизни, и позволили нам продержаться. Я прекрасно понимал, почему Дуайт так привязался к старику, и почему, в свою очередь, из всех Билл выделял именно его. У первого не было семьи, второй был своей семье не нужен. Поначалу, появившись в мире Сущности и узнав фамилию Дуайта, Овербек задумался и сказал, что она напоминает ему о родном городе. Очевидно, в зачерствевшем после ожесточённых боёв сердце Билла он смог вызвать давно забытые семейные чувства, поэтому никто не удивлялся, что вскоре он начал относиться к нему, как к сыну или внуку… -Поспи. Я смогу вести всю ночь. Дуайт хотел что-то возразить, но, очевидно, силы слишком быстро покинули его, и так выжатого всеми этими событиями. Он измученно кивнул и закрыл глаза, мгновенно проваливаясь в тревожный сон. Как бы я хотел, чтобы на этом всё и закончилось. Мы с Дуайтом проводили наши привычные выходные, когда раздался звонок. Сердце предательски сжалось в ожидании неприятных новостей, пока я старался нашарить телефон в кармане. Я ещё не знал, кто звонит и зачем, но заранее предчувствовал недоброе. Голова закружилась, когда в трубке раздался хриплый от слёз голос Мэг. Выслушав её, я молча нажал на кнопку сброса и направился к Дуайту. -Кто звонил? Что-то важное? -карие глаза наивно уставились на меня, в то время, как я не мог вымолвить ни слова, а в сознании, словно заезженная пластинка, крутились слова рыжеволосой девушки: «…авария…летальный исход…сообщи Дуайту осторожнее…не выдержит…» В комнате царило молчание, когда мы пятеро сидели, уставившись в пол. Фотография с чёрной лентой в уголке неумолимо взирала на нас с аккуратного кофейного столика, губы человека, запечатлённого на ней, были изогнуты в привычной усмешке… Это было последнее Рождество, которое мы провели вместе. Дурацкие милые свитера, подаренные каждому Дуайтом и Клодетт, игры и песни, уютное потрескивание камина… Дэвид ворчал, что не хочет фотографироваться в чёртовых оленьих рогах, но сдался, не в силах противостоять щенячьему взгляду Фэйрфилда. Дуайту вообще никто не мог возразить, когда он делал этот вид. Поэтому на фотографии мужчина даже попытался улыбнуться, со всех сторон окружённый друзьями. Что ни говори, а улыбка у Кинга всегда была своеобразная, будто говорящая «беги, приятель, я считаю до трёх». Воспоминание об этом отдавалось тупой болью где-то слева. Жаль, что мы не смогли полететь в Манчестер, чтобы проститься. Мать Кинга нашла номер Мэг в его мобильном телефоне. Иронично, что он пережил аварию, а его владелец… О случайно замеченном зимой легкомысленном сердечке напротив имени её контакта Дуайту я не сказал ничего. Я мельком бросил взгляд на остальных — девушки молчали, изредка вытирая слёзы платками, Квентин, прилетевший из Спрингвуда сразу же после новости — осунувшийся, бледный, похожий на ходячий труп ещё больше, чем когда мы были в мире Сущности, отсутствующим взглядом скользил от чёрной ленты, пересекающей рамку, до многочисленных букетов, которые мы положили вокруг неё, чтобы попрощаться. Искоса я посмотрел на Дуайта — он, не мигая, смотрел в пол и ожесточённо вращал браслет на запястье — признак того, что его нервы вот-вот сдадут. На лице застыло напряжённое, неверящее выражение, словно он до сих пор пытался осознать горькую истину. Капля крови уже сползала из прикушенной губы, поэтому я мягко коснулся его ладони, чтобы вырвать из транса. Он как-то отчаянно сжал её, а затем жалобно посмотрел мне в глаза. Его губы чуть приоткрылись, почти не издавая звуков, но я всё же расслышал тихие слова. «Это же просто совпадение, верно?» Верно? Запах цветов становился тошнотворно-невыносимым. *** -…не знал, как тебе сказать, -слова, почти легкомысленные, срываются с губ Дуайта, карие глаза внимательно смотрят на меня, словно пытаясь заглянуть в душу, понять, что я чувствую после того, как он сообщил мне эту шокирующую новость. Единственное, что я могу сделать, это издать нервный смешок, передёрнув плечами. -И как, по-твоему, я должен реагировать на известие о том, что ты, блядь, умираешь? -Для начала, может, не будешь кричать об этом на всё кафе, -смущённо отзывается Фэйрфилд, запуская пятерню в и без того взлохмаченную шевелюру, крепко сжимая пальцы.-Знаешь, у меня есть теория… Пусть его голос и звучит обыденно, словно в прогнозе погоды, но до боли знакомый ещё с *тех* времён жест выдаёт его безумное волнение. -Хорошо, а ты тогда перестанешь вести себя так, будто ни черта не происходит, -резко, даже для самого себя, я откидываюсь на стуле и делаю короткий рваный выдох.-Если это какой-то дерьмовый стендап… Парень с сожалением качает головой. -Если бы, но нет. В общем, я много обо всём думал, и пришёл к выводу, что есть определённая закономерность, и…-в этом месте он мнётся и опускает взгляд в чашку, а затем выдавливает, будто с усилием: -…смерти наших друзей не были случайными. Я это понял после того, как Квентин… Голос Дуайта чуть надламывается, и я протягиваю руку, чтобы молча сжать его пальцы. Это его, кажется, слегка успокаивает, и после глубокого вдоха он продолжает. -Тогда я задумался, нет ли связи между всеми событиями? Сначала Билл, потом Дэвид, затем… -Подожди, -устало перебиваю я, глядя в карие глаза за стёклами очков.-Ты надумываешь. Квентин был подростком, а после всего, что мы пережили, его психика была нестабильна… Дуайт сурово поджимает губы и убирает руку, сцепляя ладони в замок. -Подростком, но не самоубийцей. Нужно быть идиотом, чтобы поверить в то, что он мог наглотаться снотворного, пусть даже из-за несчастной любви, -он передёргивает плечами, как будто даже раздражённо. Я чувствую, что с каждой минутой запутываюсь в происходящем ещё больше. -Что, прости? -Квентин давно был влюблён в Кинга, Джейк, -терпеливо, словно объясняя прописную истину дошкольнику, повторяет Дуайт, затем, будто нехотя, отводит взгляд.-Но у этой любви не было будущего. -Почему? -машинально спрашиваю я, хотя в глубине души предчувствую его ответ. -Потому что Дэвиду нравился другой человек…-произносит Дуайт, а затем добавляет с трудом.-У которого, к тому же, уже были отношения. "Знает,"-проносится у меня в голове, и мы какое-то время храним молчание. Сонная муха, очнувшаяся от спячки, медленно курсирует между нами. Дуайт проводит взглядом по траектории её полёта, затем снова переводя его на меня. -Но Квентин никогда бы не поступил таким образом. Кроме того, я всё подсчитал, -он нервно сглатывает.-Его смерть как раз пришлась на период октября. -Подожди, -я с грохотом двигаю стул ближе к столу, так, что его ножки лязгают по полу.-К чему ты клонишь? Друг глубоко вздыхает ещё раз, а затем устремляет взгляд в окно, за которым небо начинает окрашиваться в оранжевые оттенки. -Почти с того самого дня, как я попал в мир Сущности, я не переставал считать дни. Помнишь большое дерево с зарубками? Всё это не очень точно, но… Билл появился, когда по моим подсчётам, в реальном мире должна была быть весна… Дэвид присоединился к нам в июле. Когда случилась авария? Квентин… -Стой, -мне нужна буквально минута, чтобы остановить поток сознания моего товарища.-Не только Квентин попал к нам… -Примерно в конце октября, -неумолимо, почти безжалостно кивает Дуайт, явно не собираясь уступать мне в попытках возразить.-Незадолго перед Хэллоуином в реальном мире. Я узнал номер соседей Лори в Хэддонфилде, когда пытался что-то понять. Фэйрфилд нервно сглатывает, хватаясь за чашку, и тут же снова выпускает её из рук, в то время, как я молча слушаю. -Её… Поместили в лечебницу после похорон Билла. И, судя по тому, как Лори выглядела и вела себя при нашей последней встрече, думаю, что она тоже…догадывалась. Так вот, -Дуайт с отсутствующим видом помешивает содержимое чашки небольшой ложкой.-Я дозвонился и до больницы. Они говорят, что у них никогда не было такой пациентки. Однако, после того, как я попросил поднять архив, чтобы удостовериться, среди списков недавно умерших нашлось имя… -…Синтии Майерс, -я тихо киваю, понимая, куда он клонит. Чувство беспомощности серым туманом, медленно окутывает моё сознание. Всё, что я могу делать — это слушать Дуайта, слова которого заставляют меня подумать, что, возможно, мы ошибались, когда решили, что Сущность оставила нас в покое. -Я спрашивал, где она похоронена, но… Мне сказали, что тело исчезло. Парень смотрит на свой уже остывший чай с безучастным видом, вращая браслет на запястье. -Всё это не просто совпадение, Джейк. Кажется, что тишина в прямом смысле долбит по барабанным перепонкам, несмотря на тихую болтовню людей вокруг. Я немного качаю головой, пытаясь принять факт, сказанный моим другом, однако мозг упорно отказывается соглашаться — совершенно обычная поведенческая реакция более или менее успокоившегося организма, пытающегося защититься от прошлого. -Но мы попали туда в начале лета, одними из первых, -надсадный нервный смешок сам собой вырывается из моей груди.-Это значит, что… Я тут же осекаюсь на полуслове, вспоминая начало нашего разговора. Дуайт же, напротив, необычайно сосредоточен, он устремляет на меня внимательный, проницательный взгляд. -Именно об этом я и хотел поговорить, -парень тихо выдыхает, прежде чем снова задать вопрос.-Ты в порядке? -Живее всех живых, -рвано усмехаюсь я, пожимая плечами и устремляя взгляд в правый угол, где нашла пристанище всё та же муха.-Почему ты вдруг решил спросить? -Хорошо, тогда в моих расчётах есть погрешность… Не то, чтобы я не был этому рад, -Дуайт, кажется, чуть облегчённо расправляет плечи и откидывается на спинку стула.-Возможно, Сущность выбрала только одного из нас, потому что мы попали в её мир одновременно, а значит… -Слушай, прекрати уже эти мученические темы, -я хлопаю ладонью по столу, так, что на нас в какой-то момент оглядываются люди, а Дуайт затихает, но затем понижаю голос.-Прости, но я правда не знаю, как реагировать. Нужно обсудить с Мэг и Клод… -Нет, ни в коем случае, -торопливо выпаливает Дуайт, но затем вновь опускает глаза.-Извини. Но я правда не хочу, чтобы они знали, пока всё в порядке. Я всё ещё надеюсь, что моя теория не подтвердится, а тут, сам знаешь, мысли материальны… К тому же, никто не знает, окажемся ли мы снова в её мире, или же сгинем бесследно… Он криво усмехается и закусывает губу. Я нехотя киваю в ответ: в любом случае, после смерти Квентина наша четвёрка немного отдалилась друг от друга. Любые попытки общаться во время встреч выглядели картонно, словно над нами висела огромная грозовая туча, незримое присутствие которой ощущал каждый. -Как скажешь. Тогда что мы будем делать дальше? -Это ещё одна тема, на которую я бы хотел поговорить, -зрачки Дуайта за стёклами очков начинают беспокойно бегать из стороны в сторону.-Джейк… Могу я попросить тебя об услуге, даже если она покажется тебе странной? -Разумеется, всё, что угодно, -без колебаний и промедления отвечаю я. После всего, что мы пережили вместе, и ввиду сложившихся обстоятельств, нет ничего, что бы я не согласился сделать ради Дуайта, эта мысль проскальзывает в голове как само собой разумеющийся факт. Парень кивает, затем какое-то время молчит, прикрыв глаза, словно решаясь на что-то, а затем поднимает глаза. -Пожалуйста, притворись моим парнем. -Что? -на мгновение мне кажется, словно я ослышался, или что это какая-то странная шутка. Однако, он серьёзно ждёт от меня ответа, закусив губу и положив ладони на стол. -Прости, не хотел обидеть, -я рассеянно провожу рукой по волосам.-Разумеется, если… Просто… Почему? Если до моего ответа во всех ужимках Фэйрфилда можно было разглядеть явное напряжение, то сейчас он немного расслабляется. -Для моих родителей, -парень чуть опускает голову и грустно усмехается, пока по непонятным мне причинам. -Если честно, думал, что у тебя нет семьи, -признаюсь я, вымученно улыбнувшись.-Ты так сблизился с Биллом, и никогда не говорил о доме, поэтому… -О, -на лице Дуайта появляется странное нечитаемое выражение.-Мы не особенно близки. Не то, чтобы я их не любил, конечно… Они — хорошие люди, просто сложные. -Но, какой смысл в…-начинаю я, когда Фэйрфилд завершает свою мысль почти резко. -А, кроме того — законченные гомофобы, поэтому после новости о том, что вместо невесты у меня появился парень, я всё равно, что умру для них. Дуайт пожимает плечами, с затаённой болью в глазах. -…Так что, пускай лучше думают, что я уехал в Массачусетс или Вашингтон, чтобы заключить богопротивный, по мнению отца, однополый брак, и больше никогда меня не ищут. Иногда лучше сразу оттолкнуть близких людей, чем знать, что их расстроит твоя смерть. Я понимаю, что он говорит не только о родителях, но решаю не поднимать эту тему ещё раз, подпирая щёку ладонью и глядя на него. -Хорошо, но ты бы мог просто позвонить им, раз уж скандала не избежать… Он качает головой и поправляет очки, съехавшие с переносицы. -Моя мать — прекрасный психолог, Джейк. Она поймёт, что дело не в этом, только по одному моему тону.-Дуайт ещё раз вздыхает и устало потирает виски, опуская локти на поверхность столика.-Поэтому я и сказал, что просьба может показаться странной… Нужны фотографии… Видеозаписи… Чтобы осталось хоть что-то. Доказательства того, что я счастлив по-настоящему…-друг немного осекается на последних словах и смущённо краснеет.-Имею в виду, что с кем-то чужим я не смогу расслабиться, так что обман быстро раскроется, потому что актёр я отвратительный. А ты — мой самый близкий друг… У меня до сих пор не укладывается в голове, насколько хладнокровно он подошёл к разработке своего плана. Хранить молчание столько времени, наедине с собой и своими мыслями… Что же происходит в твоей голове, Дуайт? Несмотря на печальный повод, мысль о том, что из всех людей он попросил меня об этой услуге, странно и неловко согревает. Я никогда не вдавался в вопросы об ориентации или чём-то подобном — слишком уж был далёк от общества — но сейчас задумываюсь. В принципе, чем моё отношение к Фэйрфилду отличается от того, что другие люди могли бы назвать влюблённостью? Неужели… На секунду я прикрываю лицо ладонью, испытав резкое болезненное чувство в сердце, но быстро приглаживаю волосы и откидываюсь на стуле. Я не должен усложнять отношения между нами ещё больше. Это только мои мысли и мои ощущения. У него всё же…есть Мэг, которой он не хочет причинять боль. Я понимаю, что это всего лишь спектакль, необходимый, в первую очередь для того, чтобы самому Дуайту было спокойнее…уходить. Наверное, как друг я отвратителен. Стоит заставить его поговорить с Мэгги, однако в эту минуту сознание пронзает эгоистичная мысль — я не хочу делить с кем-либо отпущенное нам время. Больше не хочу. -Что-то не так? -осторожно спрашивает Дуайт, и, переведя на него взгляд, я понимаю, что не могу с ним так поступить. Я должен сказать что-нибудь. -Слушай… Думаю, что тебе придётся сказать Мэг…-мой язык будто стал деревянным, слова выходят изо рта с трудом и звучат до невозможности нелепо.-Всё же, она твоя девушка. Это нечестно по отношению к ней… -О, -Дуайт закашливается в кулак, какое-то время моргает, словно взвешивая в уме все «за» и «против», а затем качает головой.-Думаю, что мне нужно тебе кое-что рассказать… А затем, он начинает говорить. Поначалу, довольно осторожно, словно чего-то боится, это заметно по глазам. Затем, всё более экспрессивно, почти отчаянно, а я слушаю это, словно через толщу картонной коробки, потому что во всё сказанное верится почти что с трудом, хотя меня не покидает странное ощущение. -То есть, -я рассеянно делаю жест рукой и показываю баристе, что нам нужно повторить заказ.-Хочешь сказать, что Мэг и Нея… Друг утвердительно кивает, сжимая ткань брюк на коленях. Очевидно, воспоминания о том дне, когда мы выбрались из царства Сущности, дают о себе знать, поэтому после окончания рассказа он надолго замолкает, пока я пытаюсь переварить информацию. -Но, тогда почему…-все вопросы, которые я хочу задать, выглядят донельзя неуместными и неловкими, но я чувствую, что обоюдное молчание лишь сделает и без того напряженную атмосферу ещё более угнетающей, несмотря на играющую в кафе музыку. -Знаешь, даже тем, кто со шкафами на короткой ноге, не так-то легко взять и выйти, -Дуайт усмехается собственному каламбуру и пожимает плечами.-Это была идея Мэг, и так было проще. Мы не встречались, просто не опровергали это предположение. Мне…нравился другой человек. -И про Дэвида ты тоже знал? -негромко уточняю я, кивком благодаря официанта, который ставит на стол новый чайник и расставляет чашки. Стараюсь быстрее выбросить из головы последние слова Фэйрфилда — даже если это не Мэг, разумеется, у него был кто-то, кто был ему дорог. Не хочу бередить его раны, чёрт его знает, может быть, это кто-то из тех, кто не выбрался... Или, как последний эгоист, сам не хочу об этом слышать. -Ну…да, -печально усмехается Дуайт.-Он мне иногда даже страшнее убийц казался, сблизились-то мы все с ним намного позже… Дэвид просто это принял, решив не жертвовать дружбой. В ситуации, когда человек влюблён не взаимно, надеяться на счастливый конец бессмысленно. -Знакомо, -немного грубовато вырывается у меня, прежде чем я приникаю губами к краям чашки, но, тихо чертыхнувшись, отставляю ее подальше, морщась и пытаясь унять боль в обожжённом кончике языка. Это действие отвлекает, поэтому я не вижу сумрачное выражение лица Дуайта, с которым он внимательно смотрит на меня. "Я могу затаить дыхание, могу промолчать, могу не спать сутками, если это то, что тебе нужно…" — льётся из динамиков чуть хрипловатое, но до безумия проникновенное меццо-сопрано Кристины Перри, обрамлённое тихими звуками фортепиано. Дуайт рассеянно прислушивается к песне, а затем вновь берёт чашку в руки. -Ещё раз прости, что втягиваю тебя в это, -он чуть дует на горячую жидкость, уставившись на лёгкую рябь, разбегающуюся по золотистой поверхности чая. Что ж, если они действительно не встречались с Мэг — тогда я не должен испытывать угрызений совести, хотя бы просто находясь рядом. "Я надену фальшивую улыбку, смогу выдавить из себя смех,"-поёт радио, голос неторопливо следует за размеренной мелодией, которая постепенно наполняется ритмичными звуками барабанов, которые становятся все громче к припеву. -Всё в порядке, -волосы вновь падают мне на глаза, когда я встряхиваю головой чуть энергичнее, чем хотелось бы.-У тебя, как и у всех, есть свои секреты, не так ли? -Спросил тот, у кого всегда было было больше всего тайн, а, Джейк? -шутливо кивает Фэйрфилд, впрочем, слегка приободрившись. Я лишь усмехаюсь, легко толкнув его ногу под столом. Ты прав. У меня есть секрет, и ты о нём знать не хочешь. Правда редко делает кого-то счастливым. Мы делаем ещё пару глотков чая в тишине и просим счёт, а затем я поднимаюсь из-за столика. "Я смогу это сделать, смогу это сделать, смогу это сделать…"-словно мантру, шепчет певица на завершающих нотах первого припева, её вокал медленно гаснет, подхваченный звуками вступающих на припеве инструментов, и растворяется в них, словно в морских волнах. -Пройдёмся? -киваю я Фэйрфилду, получая утвердительный кивок в ответ. Оставив на столе чаевые, в несколько раз превышающие счёт, направляемся к выходу, я толкаю легкую светлую дверь, над которой беззаботно и переливчато звякает колокольчик, и она выпускает нас в прохладный мартовский полдень, оставляя позади голос Кристины, наш разговор с Дуайтом и мою прежнюю жизнь, словно она разделилась на «до» и «после». Такая своеобразная точка невозврата. "…ведь я всего лишь человек,"-песня становится еле слышной, пока не исчезает окончательно вместе с тем, как мы удаляемся от кафе. Теория Дуайта — весьма спорная во всех отношениях, однако своя возможная смерть мне как-то не представляется — это всё ещё может быть одним большим ужасным совпадением, потому что чувствую я себя отлично. Жаль, только физически. Скорее, безумно горько наконец осознать свои чувства к человеку, и их невозможность. Спрятав руки в карманы и шагая по тротуару, я вспоминаю, как один из великих писателей, уходя на фронт, сказал, что слова прощания обязательно должны быть словами любви, вот только и этого я себе позволить не могу. Вместо этого я буду притворяться, что притворяюсь — такой вот идиотский двойной блеф. Мои невесёлые мысли внезапно прерывает оглушительное чихание, и я замечаю, что Дуайт одет слишком легко для едва начавшейся весны, поэтому мгновенно начинаю стаскивать с себя шарф, уверенным движением оборачиваю тёплую вещь вокруг его шеи и завязываю так, как когда-то учила меня мать — сложив шарф пополам и продевая один из концов во второй, с небольшим узлом. -Джейк, отстань, у меня рак, а не ангина, -бурчит парень и пытается высвободиться, но, скорее от смущения, чем от неудовольствия. -Если продолжишь так легко об этом говорить, я тебя тресну, -предупреждаю я, потуже затягивая узел.-Или этим же шарфом и придушу. Неопределённо фыркнув, Дуайт перестаёт сопротивляться. Отступив на шаг, я придирчиво оглядываю его. -Вот так, теперь не замёрзнешь. И вообще, ты сам сказал, что я должен играть роль твоего парня, считай, что мы репетируем. Дуайт слегка вспыхивает и зарывается носом в шарф, шумно вдыхая и выдыхая — несмотря на то, что это его собственная идея, должно быть, ему неловко слышать что-то подобное. -Ну и зануда ты, Джейк Парк, -бормочет он тихо, но в голосе слышны нотки благодарности.-Куда мы, кстати, идём? -Гулять и делать атмосферные фотографии, -киваю я в сторону высокого разрушенного здания. Меня всегда привлекали старые, заброшенные дома. Не так, как Нею, потому, что это — вау, адреналин! — а, скорее, потому, что подобные места — средоточие некой памяти, которую люди не тревожили своей постоянной деятельностью уже много лет. Даже сюрреалистичный мир Сущности с его кровавыми комнатами страха не смог искоренить это трепетное чувство в сердце, поэтому я был рад узнать, что Дуайту тоже нравятся заброшки. Это старое здание недалеко от Норт-Фостер стрит я обнаружил случайно, однажды возвращаясь домой из «Бёрд энд Бин» другим путём. Должно быть, раньше оно было чем-то вроде мебельной фабрики. Здание очаровало меня, так что я начал часто посещать его, дав себе обещание однажды обязательно привести сюда друга. Что ж, появился повод. -Только взгляни, как круто, -мы останавливаемся перед давно облупившимися, но всё ещё крепкими дверями и задираем головы, чтобы рассмотреть всё строение. Провалившиеся, ветхие окна с разбитыми стеклами похожи на глаза мудрых старцев — они точно также взирают на вторженцев — молчаливо и покорно, но ничего не говорят. Я поднимаю полотно, прикрывающее разлом в стене, и жестом приглашаю Дуайта подняться вверх по лестнице. Она не кажется надёжной, но парень бесстрашно следует за мной. В полу третьего-четвёртого этажей зияют огромные дыры. Наверное, если оттуда падать, то насмерть. Но, когда ты стоишь, держась за балку и смотришь на руины, которые простираются под тобой, ты чувствуешь момент некоего…величия, что ли. А ещё там, под самой крышей, есть комнаты, где полы покрыты мхом, и всё полностью заросло кустами. Их тонкие ветки тянутся сквозь обломки крыши к небу. Именно туда я и веду Дуайта. Где-то, под балками, гнездятся птицы. Они изредка щебечут, оторванные доски шевелятся и скрипят, я стараюсь ступать осторожно, но потом уже смело прыгаю с камня на камень, на какое-то мгновение чувствуя себя здесь хозяином. В действительности же, это строение принадлежит только само себе. Когда-то в нём работали люди, а теперь оно обособилось от них, привыкло к своему величавому одиночеству, начало этим гордиться. -Вау, -тихо, но восторженно выдыхает Дуайт, доставая телефон и делая снимки. -Подожди, мы ещё не добрались до верха, -подмигиваю я и продолжаю продвигаться вперёд, сквозь поросшие зеленью проходы. Здесь есть двери, которые так и остались запертыми — мне кажется это совершенно закономерным. Некоторые двери никогда не должны быть открыты. На других иногда встречаются почти неповреждённые номерные таблички…сознание немного не улавливает этот блик настоящего в мире прошлого. В большие, пустынные и обвалившиеся залы заброшенных домов заходить не страшно, немного боязно заходить в маленькие комнаты, словно где-то в углу может притаиться что-то неизвестное, столь же ветхое, как и сам дом. Но ты, с любопытством ребенка, суешь нос в каждую из них. -Вот, -почти с гордостью я открываю ржавую дверь, где нашему взору открывается вид на просторный зал, частично полуобвалившийся в центре, лишь ржавые перекрытия торчат, словно обнажившиеся рёбра. По стенам стекает вода, беззвучно падая в мягкий мох, устилающий камни. Звуки окружающего мира, такие, как собачий лай, голоса играющих детей и шелест автомобильных шин почти не слышны — словно не существуют здесь и вовсе. Такое чужое, такое родное место Везде и Нигде. -Здесь…очень красиво, -карие глаза Дуайта восторженно блестят на солнце, словно янтарь, внутри которого застыли маленькие чёрные солнца с расходящимися лучами, и это заставляет сердце пропустить удар. Хочу, чтобы он улыбался как можно чаще. Свет падает сквозь отверстия в крыше, загороженные листьями, заставляя пылинки танцевать и переливаться, и это придаёт заброшенному зданию почти сказочный вид. -Давай сюда, -я уверенно наступаю на перекрытие, перепрыгивая разлом и оказываясь на одной из балок, а затем протягиваю руку Дуайту. Он убирает телефон в карман, и в его глазах на мгновение мелькает беспокойство. -Джейк, это не выглядит безопасным… Что, если… Фэйрфилд замолкает, но я знаю, какая именно мысль его тревожит. -Расслабься, я подстрахую. Кроме того, если ты говоришь, что во всём есть закономерность, то несколько месяцев у нас есть, даже если заняться всеми видами экстремального спорта сразу, -хмыкнув, я ещё раз предлагаю ему руку.-Доверься мне, хорошо? Он глубоко вздыхает, но затем хватается за протянутую ладонь. -Не могу сопротивляться этой твоей фразе. Как и там… Тебе я доверяю во всём. Это звучит так подкупающе трогательно, что в какое-то мгновение я действительно могу нечаянно свалиться с балки, однако быстро прихожу в себя. -Так, наступай сюда, поставь ногу ребром… Чуть медленнее…- я координирую его движения, помогая перебраться ближе ко мне, а затем притягиваю за талию, одной рукой твёрдо обнимая для страховки, а другой держась за стальной трос для равновесия. Ощутив под ногами более-менее устойчивую поверхность, парень инстинктивно прижимается ко мне, чуть нервно выдыхая. -У меня от одного вида голова кружится… Мы стоим на самом краю небольшого перекрытия, а под нами простирается воистину величественный вид на руины и поглотившую их зелень. -Да, у меня тоже дыхание немного перехватывает, -соглашаюсь я, ощущая тепло — настолько он стоит близко, почти касаясь виском моей щеки. Знал бы ты, от чего я задыхаюсь больше. -Если честно, я немного боюсь высоты, -смущённо шепчет Дуайт, отводя глаза в сторону, на что я не могу сдержать негромкий смешок. -Ну, помню время, когда мне было любопытно, есть ли что-нибудь, чего ты не бои…ох! Не слишком ощутимый через плотную куртку, но всё равно неожиданный щипок в бок чуть ли не заставляет меня выпустить из рук трос, что стало бы фатальной и, в общем-то, последней ошибкой в жизни для нас обоих. -Ещё слово, и я вспомню, что когда-то увлекался книгами Дазая, -недовольно бурчит Дуайт.-Не думаю, что тебе хочется узнать, о чём они. -Да ладно, -примирительным тоном произношу я, не вдаваясь в подробности его угрозы, хотя она кажется мне довольно забавной.-Я же шучу. Если тебе некомфортно, просто смотри на меня, а затем сразу же доставай камеру. Дуайт переводит взгляд вниз, а затем заглядывает в мои глаза. В его взгляде так много эмоций, и ни одну из них я не могу объяснить, однако сердце на секунду будто перестаёт биться. -Хорошо, я готов, -глубоко вдохнув, он нашаривает в кармане телефон и, включив фронтальную камеру, пару раз нажимает на кнопку, положив мне голову на плечо, чтобы влезть в кадр. Надеюсь, моя улыбка вышла не слишком нервной. Я возвращаюсь обратно на твёрдую почву, помогаю ему перебраться по балке и спрыгнуть, а затем мы направляемся к выходу из заброшенного здания. В подобных местах время летит незаметно, поэтому лучи вечернего солнца уже начали окрашивать небо в алый, тени вытягивались и удлинялись, а воздух становился все холоднее. -Ох, мой поезд скоро отходит, -спохватывается Дуайт, посмотрев на часы. -Тогда нам нужно поторопиться, -я ускоряю шаг, прикидывая, как можно срезать путь к станции. -Джейк…-голос друга звучит чуть смущённо, когда я оборачиваюсь, и замечаю, как моя рука всё ещё сжимает его ладонь в своей, некоторое время тупо смотрю на это, а затем решаю импровизировать. -Ну да, я же притворяюсь твоим парнем, это нормальный жест, нас должны видеть вместе, -собственный голос звучит настолько уверенно и непоколебимо, что либо это лучшая актёрская игра на свете, либо полный и абсолютный провал. Дуайт без особого энтузиазма улыбается — возможно это не особо приятно для него, но не делает попыток вырваться, впрочем, как и не сжимает ладонь в ответ. -Да, думаю, ты прав. Мы молча достигаем станции, успевая к приходу его поезда, и он оборачивается, чтобы вернуть шарф, но я машинально отступаю на шаг назад. -Нет, -быстро произношу я, в то время, как Дуайт удивленно приподнимает бровь.-Потом вернёшь. На улице холодно. Не хочу, чтоб ты замёрз. Его губы трогает лёгкая улыбка, и он аккуратно обнимает меня на прощание. -Хорошо, тогда…увидимся, и, ещё раз, прости за сегодня. Прежде чем я успеваю ответить хоть что-либо, он запрыгивает в вагон и машет мне в окно, кивнув, я поднимаю ладонь и, когда поезд трогается, поворачиваюсь, чтобы пойти домой. Не думаю, что усну сегодня ночью. *** Мысль о том, что я заигрался в наши фиктивные отношения больше, чем нужно, приходит в последующие пару недель, а именно в момент, когда Дуайт мило улыбается девушке-кассиру. Та кокетливо накручивает на палец локон каштановых волос, и стреляет глазами из-под томно опущенных ресниц. Рефлекторно и внезапно для самого себя я обнимаю Фэйрфилда за плечи, твёрдо направляя его к выходу, одарив сотрудницу супермаркета красноречивым взглядом. Удивление девушки быстро сменяется густым румянцем на щеках, и она стыдливо опускает глаза. -Что на тебя нашло? -интересуется Дуайт, поправляя очки и поудобнее перехватывая пакет с продуктами, который мы несём ко мне домой, чтобы приготовить ужин. Сегодня двадцать первое марта, начало уик-энда, так что мы решили устроить традиционную ночь кино. С одной стороны, жаль, что Мэг и Клодетт не смогут присоединиться к нам — первая, кажется, вывихнула себе колено на тренировке, да так, что боль отдаётся во всю ногу до самого бедра, и теперь девушка лежит дома с температурой. Клодетт не ответила на звонок, но спустя несколько часов прислала сообщение, что на неопределённый срок уезжает с родителями в Гамбург, поэтому очень сожалеет, что её не будет, но передала, что очень нас любит. С другой стороны — перспектива провести выходные с Дуайтом наедине даже радует, особенно в последнее время. Это начинает превращаться в проблему… -Джейк? -Решил, что она как-то странно себя ведёт, -пожимаю плечами я, доставая пачку сигарет и зажигалку. Начал курить я не так давно, совершенно случайно. Был какой-то странный вечер, в голове царил полнейший хаос, а от количества мыслей в голове хотелось выть волком и лезть на стену. Сигареты стали своего рода якорем, держащим в реальности, этим я оправдывал свою новоприобретённую привычку. -Не более странно, чем ты, -с сомнением отзывается Дуайт, вопросительно изгибая бровь, но я, прикусив фильтр, хмыкаю и пожимаю плечами, давая понять, что не намерен развивать тему. Путь до моей квартиры занимает не более десяти минут от супермаркета, после чего мы оба принимаемся за готовку. Приятный запах быстро распространяется из духовки по всей квартире, и я вытаскиваю на свет готовое блюдо. От одного взгляда на золотистую корочку жаркого, рот наполняется слюной, и я с удовольствием втягиваю носом горячий аромат, пропитанный специями. -Кажется, это лучшее, что случалось со мной сегодня. И где ты научился так готовить? -Жизнь научила, -скромно улыбается Дуайт, но по слегка порозовевшим щекам видно, что похвала ему приятна.-Раньше я часто смотрел, как готовит мама, а потом, после возвращения, захотелось сделать что-то для вас… Его лицо становится немного печальным, и он слегка качает головой. -Знаешь, в последнее время кажется, что мы как-то отдаляемся. Словно и не переживали всего этого вместе. Я знал, что тема дружбы является для него довольно острой. Насколько мне уже было известно, он провёл детство в одиночестве, пытаясь прибиться то к одной, то к другой компании, пока не сдался окончательно. Когда лагерь ещё не был таким большим, как-то раз у костра он заговорил об этом, и его слова чётко врезались мне в память. «Наверное, это здорово — дружба сквозь года. Повезло тем, кто встретил своих близких в школе, или университете, потому что, чем дольше мы живём — тем сложнее рассказывать о себе. Тем меньше в этом смысла…» Кажется, именно тогда я решил доказать ему обратное. Мы с Мэг и Клод стали его первыми настоящими друзьями, когда лагерь начал разрастаться — я почувствовал в нём страх, что о нём позабудут, что его снова оставят. Но я помню, что сказал ему. -Эй, я рядом. Я никуда не уйду, -в точности, как тогда, я повторяю эти слова, однако если раньше они были призваны просто утешить Дуайта, то сейчас я будто даю клятву — не только ему, но и самому себе, вместе с этим ощущая горечь где-то глубоко внутри. Друг. Ему нужен друг, и я не могу отнять у него это. Фэйрфилд поднимает голову и улыбается мне, в тот же момент ловко выхватывая из рук противень и выскальзывая в дверной проём. -Я накрою на стол, а ты пока принеси салфетки, -доносится уже из комнаты. Вздохнув и взъерошив волосы, я делаю, как велено. Вечер проходит на более позитивной ноте, мы уплетаем еду и разговариваем обо всём на свете. О моём последнем годе учёбы, о новом менеджере на работе Дуайта, погоде, политике… Осторожно обходим только тему будущего. После ужина мы устраиваемся на диване с ведром попкорна и тянем жребий, кто будет выбирать фильм первым. Я безнадёжно проигрываю, и Дуайт с готовностью щёлкает кнопкой воспроизведения, запуская какой-то классический ужастик про проклятые зеркала. -До сих пор не могу привыкнуть к тому, что ты, несмотря ни на что, продолжаешь любить фильмы ужасов, -усмехнувшись, я забрасываю в рот горсть воздушной кукурузы. Фэйрфилд в ответ лишь фыркает. -Я, можно сказать, на них вырос. Реальность — страшнее. Скажи спасибо, что мы не смотрим какое-нибудь трогательное кино с хэппи-эндом, иначе бы я не гарантировал сохранность твоего ковра в условиях потопа. После небольшой шуточной потасовки мы, наконец, устремляем взгляды в экран и так проводим ближайшие несколько часов, прерываясь только для того, чтобы сделать ещё попкорна или включить новый фильм. Постепенно комментарии Дуайта становятся все более вялыми, и он, в конце-концов, отключается, уронив голову мне на плечо в тот момент, как неведомая сила затягивает домохозяйку прямиком в хищные челюсти измельчителя для раковины. Моё дыхание на мгновение замирает. Затем сердце делает внутри один неловкий кульбит и начинает отбивать ритм марша. Рука невольно тянется, чтобы убрать с его лба непослушную прядь волос и невольно замирает на полпути. Когда подобный жест стал казаться неуместным и до боли интимным? До сих пор идущий на экране фильм ничуть не облегчает жизнь — два целующихся в ванной комнате подростка вызывают непреодолимое желание выйти и покурить. Осторожно подложив подушку под голову Дуайта, я соскальзываю с дивана и стремительно выбегаю на балкон, пропуская разворачивающуюся на экране кровавую сцену. Затягиваясь сигаретой, я думаю о том, что хотел бы запечатлеть в памяти это весеннее утро. Воздух ещё прохладный, слегка усталый, с запахом сошедшего снега, словно дыхание ещё не до конца очнувшейся от зимнего сна земли. И, независимо от того, насколько ты одинок, ты можешь почувствовать красоту неба, раскрашивающего мир под собой в утренние, ярко-голубые, или вечерне-лиловые цвета, с оплавленным золотом лучей солнца. Этот воздух сводит с ума. И если ты допускаешь кого-то в мир своей тишины, то только, чтобы молча курить, или просто разделять это самое чувство, которое не сохранить и не заполучить себе в руки, как тающие звуки, проплывающие мимо, слегка касающиеся и ласкающие слух, как этот сладко-меланхоличный воздух, пропитанный зыбкими надеждами, неясной радостью и такой же неясной грустью. Как запахи, которые ты любишь, но они не могут принадлежать тебе, и запах этой поры каждый год ты можешь только жадно вдыхать и хранить в своей памяти. Жаль, нельзя сделать вечным процесс курения, такой красивый и задумчивый, если не бежать по улицам и не затягиваться на скорость. Жаль, не сохранить тебя самого таким, каким ты являешься в определенный момент этой жизни. -Джейк, -сонно звучит сзади, и Дуайт мягко утыкается лбом мне в плечо, в то время, как я от неожиданности чуть не выпускаю сигарету из рук. -Ты заснул, и я решил тебя не тревожить, -чёрт, я готов ударить себя за глупую улыбку, расползающуюся по лицу. -Да, сил не хватило, -виновато признаётся парень, всё ещё не спеша отстраняться, но явно находясь в полусне, поэтому я выбрасываю окурок с балкона и разворачиваюсь к нему. -Иди в мою комнату и ложись нормально, -дружелюбный кивок встречает его туманный взгляд.-У тебя завтра выходной, так что можешь позволить себе отдохнуть. -Да, пожалуй, -он утвердительно мотает головой в ответ.-А ты? -Тоже лягу скоро, не беспокойся, -незаметно для себя я провожу по его волосам чуть нежнее, и задерживаю руку дольше, чем следовало.-Хороших снов. Совсем не дружеский жест. Что ты делаешь, Джейк Парк? Карие глаза недоуменно моргают, но, к счастью, он слишком сонный, чтобы осознать что-либо, когда я мягко выталкиваю его с балкона прочь. Уже позже, когда я вжимаюсь лицом в подушку, которую бросил себе на диван, мне хочется кричать. Остановись. Человеческие отношения — до боли странная штука. Каждый раз, сблизившись с кем-то, ты завязываешь тонкую ниточку, соединяя своё сердце с его. Иногда — это железная цепь. И в те времена, когда тебе бывает грустно, страшно или одиноко — достаточно всего одного движения руки — одного прикосновения к этой цепи, чтобы почувствовать её обжигающий холод, осознать, что, несмотря ни на что, ты не один. Я всегда избегал цепей, однако, у судьбы явно были иные планы. Не то, чтоб я мог спать достаточно крепко — всю ночь мне снятся довольно конкретные сны, дразнящие и отчаянно невозможные, поэтому я срываюсь с дивана довольно рано, чтобы стремительно запереться в ванной. «Господи, я отвратителен», -прислонившись горячим лбом к холодной стене и спустив воду, я искоса наблюдаю за тем, как постыдные следы неосознанных ночных фантазий исчезают в сливе. Сделав глубокий вдох, я открываю дверь только затем, чтобы столкнуться с Дуайтом, который с легким испугом сжимает руки, явно не ожидая встречи. -Ох, эмм… Доброе утро, -смущённо бормочет он, глаза судорожно бегают из стороны в сторону. Я выдавливаю улыбку и киваю, пропуская его в ванную. -Ага. Захочешь принять душ — запасное полотенце в шкафчике. Я сделаю кофе. -Спасибо, -быстро кивает друг, боком протискиваясь мимо меня. Чтобы не мешать его уединению, я решаю не тянуть время и отправляюсь на кухню. Дверь позади закрывается с громким щелчком. От чашек поднимается ароматный пар, рассеиваясь где-то у тонкой керамической грани, когда Дуайт возвращается из ванной и садится за стол. Комнату наполняет аппетитный запах свежеподжаренных тостов, пока мы молча завтракаем, отчего-то не в силах завести разговор. -Ладно, мне наверное пора ехать домой, -тихие слова Дуайта звучат почти оглушительно в сонной утренней тишине. В голове уже давно зреет одна мысль и я, поднимая глаза на друга, какое-то время колеблюсь, думая, не слишком ли глупо это будет звучать. Однако, в ту же минуту слова сами срываются с губ, пусть я и чувствую себя, словно при прыжке с парашютом. -Слушай, а переезжай ко мне. -А? -его рука с кусочком тоста застывает на полпути ко рту. Небольшая струйка подтаявшего джема стекает вниз, оставляя яркое золотистое пятно на тарелке. -Ну… Смотри, разве тебе не хотелось бы что-то изменить в своей жизни? -неловко бросаю я, нервно кусая свой ломтик поджаренного хлеба.-У меня последний год учёбы, мало ли, какие напряги будут перед экзаменами… А пропускать встречи по такой дебильной причине я не хочу. Кроме того, ты, вроде, говорил, что тебя достала твоя работа, вот я и подумал… На меня нападает мучительный кашель, так что это избавляет от дальнейшего объяснения, однако я всё ещё не уверен, что предложение не выглядит, как минимум, по-идиотски. Чёртов тост так вовремя попал не в то горло. -Ты… Правда этого хочешь? -эмоция Дуайта не совсем мне понятна, но я энергично качаю головой, что сопровождается очередным приступом кашля. Его взгляд сменяется с изумлённого на почти что счастливый, или же мне только это кажется, потому что он тут же опускает глаза и тянется к салфетке, чтобы вытереть капли джема. -Буду рад. Спасибо, Джейк. Сердце гулко бьётся о рёбра на протяжении всего времени, пока мы ищем в интернете фургон, чтобы перевезти его самые необходимые вещи. Привыкнуть жить с кем-то внезапно оказалось легко. К этому выводу я прихожу примерно неделю спустя. Дуайт всё ещё должен отработать некоторое время перед увольнением, поэтому я даже чувствую себя немного одиноко, когда он остаётся ночевать в своей квартире в Оберне. Неприкаянно слоняясь по дому, я тычусь во все углы и, разглядывая остывший кофе на столе, ловлю себя на мысли, что делать две чашки вместо одной тоже быстро вошло в привычку. Слишком быстро. Телефон издаёт мелодичную трель, и я перевожу взгляд на экран дисплея, чтобы затем стремительно схватить трубку и нажать кнопку ответа. -Привет, -голос Дуайта звучит немного устало.-Сегодня, наконец-то, был последний день, прости, немного замотался и не мог позвонить раньше. -Когда ты возвращаешься домой? -наверное, эта фраза звучит немного глупо в своей пылкости, однако, в последнее время мне всё труднее сохранять обычное хладнокровие. -Завтра утром, -на том конце линии раздаётся негромкий смех, и я тоже улыбаюсь, благо Дуайт не может этого видеть. -Буду ждать, -я киваю, зажав телефон между плечом и ухом, пока копаюсь в карманах в поисках сигарет и зажигалки.-Закажу к твоему приезду пиццу, или что-то ещё. -Боже упаси, Джейк, я ещё долгое время не смогу видеть пиццу, -я вполне ясно вижу, как Дуайт сейчас морщит нос, и не могу не рассмеяться. -Так и быть, приготовлю что-нибудь домашнее. Как насчёт кесадильи? -Звучит заманчиво, -одобряет Фэйрфилд и тут же сонно зевает.-Прости, Джейк, я, наверное, лягу, чувствую себя совершенно измотанным. -Конечно, ложись, тебе нужен отдых, -я киваю, выпуская изо рта струйку дыма.-Сладких снов. -И тебе сладких снов, -некоторое время мы молчим, словно за этими словами должно последовать ещё что-то, а затем в трубке раздаётся короткий щелчок. Я закрываю рукой лицо и затягиваюсь сигаретой, громко закашлявшись. Ты не услышишь от меня того, что всё между нами испортит. *** Кончик карандаша рассеянно вычерчивает на полях тетради случайные символы, похожие на сплетение паучьих лап. Закат плавит оконные стёкла, в комнату врывается свежий апрельский ветер вместе с криками стрижей. Я со вздохом поднимаю глаза от лекций и осматриваюсь по сторонам, разминая шею — последние пару часов я провёл над записями, пытаясь подготовиться к финальному экзамену, который должен состояться через пару недель. Дуайт сидит на диване, погружённый в чтение. Он выразил готовность составить мне компанию, пока я учусь, и за это я ему благодарен: кто знает, хватило ли бы мне терпения не пустить всё на самотёк. Мысль о том, что чем скорее я всё сделаю, тем быстрее мы сможем посмотреть что-нибудь, или просто сходить на прогулку, согревает изнутри, и я вновь склоняю голову над тетрадями. Спустя какое-то время я чувствую себя полностью выдохшимся, однако завершаю необходимую подготовку. Поднимаясь из-за стола и с хрустом разминая затёкшие позвонки, я делаю пару шагов к дивану, однако лишь за тем, чтобы упасть лицом в подушку, тут же глухо закашлявшись. -Кажется, я сейчас умру. Дуайт, оторвавшись от книги, какое-то время молчит, а затем любезно похлопывает меня по спине. -Ничего, как говорил Сенека, «Через тернии — к звёздам». От экзаменов никуда не деться. Если честно, я даже немного завидую твоим студенческим будням… Я спохватываюсь, чуть было не обронив опасную фразу о том, что у него всё ещё впереди, поэтому стараюсь перевести тему, к счастью, мой взгляд падает на потрёпанную чёрную обложку. -Через тернии — к звёздам, говоришь… У тебя там что, сборник изречений римских писателей? -Не-а, это «Мизантроп», Мольера, -Фэйрфилд мотает с головой и с готовностью демонстрирует содержимое книги. Я покорно пробегаю взглядом по страницам, машинально выхватывая пару строк, а затем поднимаю глаза на друга. -Не читал, о чём там? Может быть, я никогда не мог назвать себя поклонником литературы, и временами даже засыпал, когда друг что-то зачитывал вслух, однако Дуайт действительно обожал книги, поэтому мог часами увлечённо рассказывать о том или ином сюжете. И мне действительно нравилось его слушать. Дуайт задумчиво возводит глаза к потолку и морщит лоб, поправляя очки. -Как тебе сказать… У меня неоднозначные мысли об этой книге. Пьеса считается комедией, хотя я думаю, что она довольно грустная. -Почему? -я подпираю висок ладонью, глядя на Фэйрфилда. -Скажем так, она о пороках общества и о том, какие все люди разные, -он задумчиво закусывает губу.-Главный герой был слишком прямолинеен, а его девушка — избалована светским обществом, которое он презирает. -Если честно, звучит как обычное мыло, -я широко зеваю, вновь закашлявшись.-Отстойная парочка, в чём трагедия-то? Дуайт стоически выдерживает грубоватую ремарку и качает головой. -В том, что они не хотели принять недостатки друг друга, хотя и действительно любили. Но…оба были слишком упрямы, чтобы пойти на жертвы, или…хотя бы немного соврать, -мне кажется, или с его губ срывается тихий вздох, но он тут же продолжает.-В итоге, каждый остался наедине со своим одиночеством. Я думаю, это и грустно. -Ладно, философ, я сдаюсь, -примирительно поднимая ладони вверх, я улыбаюсь ему, и с облегчением замечаю, что он не сердится на мои комментарии.-Предлагаю продолжить экзистенциальные беседы в ключе гедонизма, потому что если я в ближайшее время что-нибудь не получу, то сожру сам себя, как та…ну, как её…магическая змея или ящерица… Кракен? -Это Уроборос, дурак, -смеётся Дуайт, игриво пихая меня в бок, так, что я снова закашливаюсь.-А Кракен — это мифический моллюск. Ладно, уговорил, пойдём прогуляемся. Ты невыносим, когда голоден. Мы покидаем комнату, перешучиваясь и подначивая друг друга. Я задерживаюсь лишь на мгновение, чтобы бросить взгляд на оставленную им книгу, и моя улыбка гаснет. Чёрные буквы ползают по страницам, точно жуки, сливаясь и растягиваясь, разрываются на части и вновь складываются в слова, оставляющие внутри какое-то липкое ощущение пустоты и горечи. «О, притворитесь же, что любите немного. Я притворюсь тогда, что верю в Вас, как в Бога». *** Город, утомлённый дневной суетой, постепенно затихает. Алые лучи напоследок целуют облака, прежде чем солнце скрывается за горизонтом. Когда мы выходим из закусочной, улицы уже окутаны сумерками, словно иссиня-чёрной вуалью, а в окнах домов начинает зажигаться свет. Я предлагаю Дуайту ещё ненадолго задержаться на прогулке — воздух настолько пропитан зеленью и теплом, что я решаю, это будет полезно для него. Минуя пару кварталов и разговаривая обо всём на свете, мы неторопливо идём в сторону детской площадки, и устраиваемся на старых качелях, поскрипывающих на ветру. На бескрайнем, необъятном небе, простирающимся над головой, зажигаются всё новые и новые звёзды, я показываю другу созвездия Льва, Ворона, малого Пса, на которые любил смотреть ещё в то время, пока жил в лесу. Он понятливо кивает, когда я рассказываю ему миф об Аполлоне и Корониде, ветер играет листвой и треплет тёмные волосы. Чуть позже темы становятся немного более личными, мы вспоминаем детство, школьные годы, словно пытаемся наверстать упущенное, потому что времени узнать друг друга осталось так мало. -Слушай, Джейк, а как вышло, что ты до сих пор ни с кем не встречаешься? -спрашивает Дуайт, чуть покачиваясь на согнутых ногах, и глядя перед собой, на ярко сияющую в небесах Спику. Это на секунду ставит меня в ступор, но я быстро нахожусь с ответом, чтобы не показаться слишком уж растерянным. -Как-то не случилось. Были какие-то недолгие мутки, но ничего серьёзного, -я громко откашливаюсь и поворачиваю голову, немного помедлив с вопросом.-А…Сам-то? У многих в твоём возрасте уже дети. Я стараюсь поддерживать шутливый тон, однако любой хорошо знающий меня человек, особенно Дуайт, бы легко заметил напряжение в голосе. К счастью, он ничего не говорит по этому поводу и лишь слегка ударяет меня кулаком по плечу. -Я всего-то на пару лет старше тебя, отстань. А если серьёзно…-Дуайт отталкивается ногами и раскачивается — качели с лёгким скрипом идут назад, затем взмывая вверх. Позвякивание и металлический лязг заполняют собой неловкую тишину, Фэйрфилд откидывается, держась руками за цепочки и смотрит в небо, на убывающую, но все ещё яркую луну. -…до того, как мы попали *туда*, своего человека не встретил, а с чужими семью не заводят, -Дуайт пожимает плечами и опускает ноги вниз, оставляя кроссовками борозды на песке. -Не жалеешь? -искоса смотрю на него — он отрицательно качает головой. Я на секунду прикрываю глаза.-Вот и я. Друг смотрит на меня, будто хочет сказать что-то ещё, однако лишь качает головой и несколько грустно усмехается. На обратном пути между нами царит молчание, однако я чувствую, что сегодня мы стали как будто немного ближе. *** -…и хотя бы на следующей неделе не забудьте принести заполненный обходной лист, -терпеливо повторяет декан, откинувшись на спинку блестящего кожаного кресла и крутя в пальцах ручку.-К выпускным экзаменам все документы должны быть подготовлены. Покорно киваю с виноватым видом. Разумеется, я в очередной раз позабыл о том, что должен пройти плановый медосмотр, поскольку дома мы не говорим ни о чём, что хоть как-то связано с больницами. А без необходимых справок и обходного листа, колледж не может дать мне допуск на финальный экзамен. -Простите, сэр, я всё сделаю, -неловко кашлянув и выдавив улыбку, я спешу к двери. -Мистер Парк, -окликает меня голос декана и я поворачиваюсь, встречаясь с ним взглядом. -Да? -Вы как будто сам не свой в последнее время. Всё нормально? -Конечно, всё в порядке, -кажется я звучу преувеличенно бодро, но декан не расспрашивает меня дальше. Покачав головой, он вновь опускает голову и склоняется над бумагами, от которых я оторвал его своим появлением. Всё в порядке. В полном порядке. Чёрта с два всё в порядке. Возвращаясь домой, к Дуайту, нашей привычной повседневной жизни с оживлённым обсуждением фильмов и готовкой ужина, я не могу не думать о том, как круто она может повернуться. В детстве многие из нас мечтают стать героями, совершить какое-то небывалое открытие, полететь в космос и сбежать как можно дальше от рутины — теперь же я понимаю, какое большое значение имеют подобные, казалось бы, простые мелочи, особенно после того, как ты был лишён их довольно долгое время. Просто что-то меняется в мировосприятии, заставляет надеть очки с простыми стеклами вместо тёмных или радужных, по-иному взглянуть на вещи. Возникает откуда-то небольшая усталость с пылью на подошвах и обветренной улыбкой человека, знающего жизнь, лёгкая снисходительность на грани с вынужденной нежностью, желание беречь и заботиться, ощущать рядом тёплое плечо человека, который становится для тебя неким средоточием уюта. Я искоса наблюдаю за ним, сидящим за столом напротив и увлечённо гоняющим вилкой кусочки овощей на тарелке, пока он, очевидно пытается построить из них подобие пирамиды. Когда любишь кого-то, то, в первую очередь, думаешь о его счастье, но я становлюсь по-настоящему жадным. Мне мало того, что я уже имею, ведь времени у нас немного. Хорошее случается с хорошими людьми. Что ж, видимо я — не из таких. Я уже не могу себе представить, каким станет дом без Дуайта. Мне хочется выть от беспомощности, хочется наплевать на все рамки и приличия, вдребезги разбить нашу дружбу одним лишь коротким и резким рывком. Нас разделяет меньше метра, нужно всего лишь… -Джейк, всё нормально? -чуть обеспокоенный голос Дуайта отрезвляет и выводит меня из транса. -А? -поднимаю голову и смотрю на него, медленно моргая и пытаясь прогнать навязчивые картины того, что могло бы быть, стоящие перед глазами. Фэйрфилд чуть качает головой, не сводя с меня пристального взгляда, но затем расслабляет плечи и вздыхает. -Нет, ничего, просто ты сегодня какой-то задумчивый, -он вновь нацеливается вилкой в горку овощей на тарелке, резким или неосторожным движением в единый момент разрушая свою постройку.-Словно что-то случилось, но ты мне не говоришь. -Да, ерунда, -отмахиваюсь я, громко хмыкнув.-Просто немного болит голова…-заметив его встревоженный вид, я быстро заканчиваю предложение.-…из-за предстоящих экзаменов и беготни с бумажками, только и всего. -Ты перенапрягаешься в последнее время, выглядишь измотанным, -Дуайт поднимается, чтобы убрать тарелку с истерзанными овощами в раковину, а затем разворачивается ко мне и озабоченно нахмуривает брови.-Точно нормально себя чувствуешь? Прежде чем я успеваю ответить хоть что-то, его лицо оказывается буквально в паре сантиметров, когда прохладная, чуть шершавая от многочисленных шрамов ладонь ложится на мой лоб, проверяя температуру. Если её и не было до этого, то сейчас, по ощущениям, она точно подскочила градусов до сорока. Момент этой неожиданной близости заставляет кровь прилить к щекам, застучать в висках набатом. Я рефлекторно отшатываюсь, издавая еле слышный почти что стон — Боже, как мне хочется поступить совершенно наоборот — и встречаю его растерянный взгляд. Он медленно убирает руку. -Извини, я просто…-фраза застывает в воздухе, потому что любые мысли просто-напросто исчезают из головы, оставляя лишь непроницаемый вакуум. -Это ты меня извини, -глаза Дуайта становятся тёмными и почти неживыми, он выпрямляется, усмехнувшись как-то криво и болезненно, и садится на своё место. Чай мы допиваем в абсолютном молчании, после чего он так же безмолвно встает, чтобы собрать со стола посуду и поставить её в раковину. Я вскакиваю на ноги, чтобы помочь, однако Дуайт отступает на шаг, тем самым проводя между нами незримую границу. -Спасибо, я сам, -его голос звучит стерильно и любезно, словно он разговаривает с одним из посетителей пиццерии, в которой работал раньше.-Ложись спать, ты говорил, что завтра много дел. Не мог же он подумать, что я… О, Дуайт, ты всё не так понял. Что-то внутри предательски сжимает грудь, я сглатываю, собираясь объясниться, однако Фэйрфилд отворачивается к раковине. -Спокойной ночи, Джейк, -произносит он миролюбиво, но почти безапелляционно, словно гильотиной, отсекая все попытки поговорить. Я молча киваю, уходя в другую комнату и закрываю за собой дверь балкона. Холодная и бугристая поверхность стены почти успокаивающе касается позвоночника, в то время, как мысли роятся в голове подобно пчёлам, что безжалостно жалят и без того воспалённое сознание. Рука нащупывает в кармане джинсов пачку сигарет. На ночь хватит. *** -Все результаты и выписки будут готовы в течение дня, расшифровку мы направим на Вашу электронную почту в течение двух…-голос молодой белокурой медсестры звучит так приторно, что я не знаю, от чего мне хочется сблевать больше — от недосыпа, количества сахара в её улыбке или же уровня декольте. Она чуть перегибается через стойку ресепшена, выставляя свои достоинства напоказ и наигранно-невинно хлопает нарощенными ресницами. -Конечно, если хотите, об этом можно сообщить лично, если вы оставите номер те… Я определённо ничего не соображаю после бессонной ночи, однако распознать такой дешевый подкат не составляет труда. Кажется, мой смех звучит более громко и неприятно, чем я рассчитываю. -Простите, как-то не интересует, играю в другой лиге, -девушка кривит губы и опускает глаза в ответ на саркастический комментарий, за успех которого я расплачиваюсь длительным натужным кашлем. Вау, признаться в своей ориентации кому-то, а, следовательно, и себе окончательно — наверное, это было смело. -Кроме того, мой номер есть у доктора Спенсера, этого более, чем достаточно.-Оставляя позади покрасневшую от гнева и досады девушку, я выхожу из клиники, засунув руки в карманы и нашаривая зажигалку. Меня ждут гораздо более важные дела. Замок тихо щёлкает от поворота ключа, и дверь в квартиру тихо открывается, чуть скрипнув. -Дуайт, ты дома? -я заглядываю во все комнаты, чтобы наконец найти его, спящим на кушетке, чуть вздрагивающим и что-то бормочущим во сне. При моём приближении он резко вскакивает, глядя на меня туманными глазами, похожими на цветные стекляшки, словно не узнавая. Я сажусь рядом и молча кладу руки на его плечи, пока его взгляд немного не проясняется. -Д-джейк? -стискивая зубы, словно стараясь не вскрикнуть, наконец произносит он. В комнате тепло, но его тело бьёт озноб, словно он продрог на многочасовом холоде, а побелевшие пальцы с силой сжимают руки. Когда тёплая чашка ароматного напитка на травах оказывается у него в ладонях, Дуайт немного успокаивается, хотя его короткие волосы всё еще взлохмачены, а под глазами залегли тёмные круги. -Прости, не хотел, чтобы ты видел меня таким, -его голос теперь звучит довольно ровно, озноб прошёл, но он всё ещё очень бледен. -Такое…часто бывает? -я закусываю губу почти до крови, в то время, как мой разум и сердце ведут войну за желание просто обнять его, чтобы попытаться как-то поделиться своими жизненными силами, унять боль. Сделать хоть что-то. -Иногда, по утрам, -он смотрит в чашку, не поднимая на меня глаз, а я ловлю себя на мысли, что действительно не замечал, что после того, как мы стали жить вместе, он выходит из комнаты ближе к полудню. Разве что иногда подкалывал его и называл сурком… Ну что за идиот. Мне не удаётся продолжить сеанс самобичевания, поскольку Дуайт внезапно становится прежним, словно ничего не случилось, и переводит на меня уже ясный взгляд. Я тут же вспоминаю, что хотел сказать. -Слушай, за вчерашнее… Хотел извиниться, -пылко вырывается раньше, чем я успеваю хотя бы каким-то образом подобрать слова.-Я вовсе не имел в виду, что ты что-то не то сделал… -О чём ты, Джейк? -его тон мог бы показаться удивлённым, если бы не затаённая грусть, которую я научился безошибочно распознавать ещё *тогда*.-Всё в порядке. Ничего же не случилось. Вот именно, ничего не случилось. -Короче, -решившись, я беру быка за рога.-Я. Ты. Мороженое. Сегодня вечером. В знак примирения. Идёт? Дуайт какое-то время молчит, словно анализируя мои слова и взвешивая их значение, а затем тихо прыскает в кулак. -Дааа уж, в организации тусовок ты всегда был мастер. Хорошо, но ты угощаешь. От сердца немного отлегает. -Конечно, как иначе. Всё-таки, мой косяк. -Да блин, не было там никакого твоего косяка, -бурчит он, отводя глаза, но уже вполне миролюбиво. Если бы ты только знал. Мы решаем, что Дуайту лучше отдохнуть, пока я занимаюсь университетскими делами, а когда в вечерней вышине начинают проклёвываться золотые песчинки, выходим из дома. Спустя пару часов мы уже сидим в оживлённой кафешке, как всегда разговаривая обо всём и ни о чём конкретно. Улыбчивая официантка ставит перед нами две креманки с ванильным мороженым, щедро политым и посыпанным, кажется, всем, что есть в ассортименте. -А потом меня начала клеить эта медсестра, видел бы ты её лицо, когда я сказал, что…когда я отшил её, -уже покончив со своим десертом, я с негромким смехом пересказываю ему утренний инцидент. -Ммм, -парень вежливо изгибает губы в улыбке, засунув в рот ложку мороженого, но его лицо не выражает никаких излишних эмоций. Зачем ты вообще ему это рассказываешь, идиот, хочешь, чтобы он приревновал тебя, или что? -Короче, сказал, что мой номер уже есть у лечащего врача, поэтому шла бы она, -я подвожу краткий итог своего рассказа и опускаю руку, ощущая в кармане джинсов назойливую вибрацию мобильного телефона и, выудив его, бегло скольжу глазами по экрану.-Говоря о Дьяволе… Слушай, я выйду перекурить, хорошо? Здесь немного шумно. -Да, конечно, -Дуайт кивает и я, улыбнувшись ему, поднимаюсь с места, чтобы толкнуть дверь и выйти в объятия тёплого позднеапрельского воздуха. -Салют, Спенс, -приветствую я, зажимая телефон между ухом и плечом, пока роюсь в кармане куртки, пытаясь нащупать пачку.-Как оно? Мужчина сдержанно отвечает на заданный вопрос, между делом, осведомляясь о моём самочувствии. -Всё в порядке, -я зажимаю губами сигарету, прикрывая конец и поджигая его быстрым щелчком зажигалки. На том конце провода раздаётся неловкое покашливание, кажется, словно собеседник раздумывает, стоит ли начинать сложный разговор. Какая-то часть меня ощущает, что то, что он произнесёт, навсегда изменит происходящее, однако три коротких слова всё равно врезаются в черепную коробку, словно острое лезвие топора. -Док, вы шутите? -сознание заполняет белёсый туман, а в висках стоит непрекращающийся монотонный гул, заглушающий все остальные звуки и неловкое «мне жаль» на том конце провода. Я нажимаю кнопку сброса, некоторое время тупо глядя под ноги и сжимая в пальцах тлеющую сигарету. Плавные изгибы дыма гипнотизируют, погружая в некое подобие транса. Мир вращается вокруг, скаля зубы в ехидной усмешке, и, кажется, все взгляды направлены только на меня, словно на человека, которого ведут на эшафот. Перед глазами, словно короткие сновидения наяву, мелькают картины далёкого будущего, в котором меня уже не будет. Ах ты, блядская сука. Огромное количество различных чувств и эмоций, кажется, физически разрывает грудь на части. Они переполняют, бьют через край и ищут выхода, сдавливают быстро бьющееся сердце. Неверие, отчаяние и паника сплетаются в шуршащий змеиный клубок, но что ещё более нелепо — ощущать, что где-то в глубине души крошечной золотой песчинкой вспыхивает искра радости. Мимолётная мысль настолько же искренна, насколько эгоистична. Я не буду один. Столбик пепла доходит до фильтра, обжигая пальцы, и я быстро моргаю, возвращаясь в реальность. Эмоции постепенно отступают, подобно волнам, обнажающим пустынный берег. Опустошающее чувство безысходности сменяют усталость и тихое смирение. Мягкое, спокойное Ничто окутывает сознание, словно кокон. -Джейк? -китайский трубчатый колокольчик на двери рассыпается тонким перезвоном. Развернувшись вполоборота, я вижу лицо Дуайта, читая на нём смесь недоумения, вызванного моим (сколько я уже здесь стою?) длительным отсутствием и тревоги. -Всё в порядке, -я смело блефую, улыбнувшись ему почти искренне.-Неожиданно позвонил ещё один старый знакомый, пришлось пообщаться. -Близкий друг? -Фэйрфилд вопросительно изгибает бровь, из-за больших стёкол очков карие глаза смотрятся ещё больше и наивнее, и именно в этот момент я осознаю, что дальше так продолжаться не может. -Нет, скорее наоборот, ещё век бы его не видел, -качаю головой, пытаясь отшутиться, сунув руки в карман куртки и тут же поднимаю взгляд на парня, понизив голос и звуча почти заговорщически.-Слушай, у меня есть идея. Давай напьёмся. Я знаю отличный бар неподалёку. Наверное, что-то подобное бы мог сказать Дэвид. Или Нея. Сердце делает пару болезненных сбивчивых ударов, а затем возобновляет свой привычный ритм. -Ты хочешь пить в понедельник? -тёмные брови Дуайта взлетают вверх в неприкрытом изумлении.-И, вообще... Почему вдруг? Утвердительно киваю, игнорируя второй вопрос, но он всё еще колеблется. -Не знаю, твой универ… -Один пропуск ничего не значит. -Джейк, «одних пропусков» была уже куча! -несмотря на видимое сопротивление, я отчётливо вижу, что он уже близок к тому, чтобы сдаться. Дуайт смотрит в мои глаза какое-то время, словно взвешивая все «за» и «против» и, наконец, побеждённо поднимает ладони вверх. -Хорошо, ты выиграл. Очевидно, улыбка, расползающаяся по моему лицу, довольно заразительна, потому что он расплывается в ответной смущённой улыбке, но легко толкает кулаком в плечо, словно говоря «что с тобой поделаешь, идиот». -Отлично, погнали, -бодро восклицаю я, хватая его за руку и сплетая наши пальцы. На лице Фэйрфилда мелькает мимолётное удивление, но он не произносит ни слова, даже если моё поведение совершенно очевидно вызывает много вопросов. Кажется, шаг по уличной мостовой настолько стремителен, что ему приходится поспевать следом едва ли не вприпрыжку. Прости, что так много лгу тебе, Дуайт. Я просто не могу иначе. Звёзды над нами безмолвно разрывают ткань ночного неба. *** -Держись… Ставь сюда… Господи, Джейк! -стараясь не шататься самому, друг изо всех сил пытается помочь мне подняться по лестнице. В баре мы пробыли недолго, однако результативно — Дуайт пил не так много, как я, однако и назвать его трезвым язык не поворачивается. Впрочем, не поворачивается он в связи со многими факторами. Мысль не успевает сформироваться, как земля начинает стремительно приближаться, и я почти встречаюсь носом с металлическими пластинами ступенек, пока Дуайт пытается нашарить в кармане ключи. Он издаёт испуганное восклицание, но успевает подхватить меня под руку, крепко обнимая за талию. -Постой спокойно, мы почти пришли… Нечленораздельное мычание с моей стороны можно принять за протест, но я покорно стою, лишь слегка покачиваясь, и уткнувшись носом куда-то в его плечо. Кажется, Дуайт слегка вздрагивает, но дверь открывается, и он оперативно втаскивает меня внутрь квартиры. Полагаю, что создаю впечатление абсолютно пьяного человека, но несмотря на это, мой мозг работает до боли ясно. -Давай, сюда…-Фэйрфилд помогает мне добраться до кровати, и я с удовлетворенным вздохом растягиваюсь поверх стёганого одеяла, перевернувшись на спину. Видимо, в этот момент в его голове что-то щёлкает, переключая тумблер с режима ответственного доставщика на состояние безопасности, и он, словно подкошенный, падает рядом. -Бл-лин, -тихо стонет Дуайт, прикрывая лицо ладонью.-Так долго…держался, а развезло уже дома… Гов-ворил же, что…плохая идея… -Да нормаааально, -словно китайский болванчик, я киваю в темноту, пока из меня какими-то порциями вырывается странное хихиканье.-Один раз…можно, короче. -Встать…в-ве…ртолёты…-жалобно скулит парень, стараясь перевернуться, но лишь перекатывается с боку на бок, словно упавший на спину жук. Я, будучи в своём изменённом сознании, нахожу это милым, но до безумия нелепым, и начинаю смеяться почти в полный голос. Дуайт пытается пнуть меня или хотя бы ударить кулаком в плечо, но все оканчивается тем, что ему хватает сил только схватиться за мой рукав. Мы оба хохочем, как идиоты, до тех пор, пока силы не покидают и его, и меня, оставляя лежать и ловить ртом воздух, как двух рыб, выброшенных на берег. Я утыкаюсь лицом в подушку, чтобы мучительно откашляться. В горле саднит, то ли от смеха, то ли от возвращающихся воспоминаний о разговоре с доктором Спенсером. -Я до своей кровати не доползууу…-хриплым шёпотом жалуется Фэйрфилд, откуда-то сбоку. -Так спи здесь, -я поворачиваю голову ровно в тот момент, когда он поднимает свою. Наши лица оказываются в сантиметре друг от друга, и в оглушительной тишине комнаты я чувствую, как удары сердца гулко отдаются в горле, когда ловлю взгляд его широко распахнутых глаз. Сквозь приоткрытые губы до меня доносится слабое дыхание с лёгким запахом алкоголя, но, когда я невольно поднимаю руку, чтобы дотронуться до его горячей щеки, он, кажется, и вовсе перестаёт дышать. Не знает, чего ожидать дальше. Боится? Как зачарованный, я смотрю ему в глаза, наверное, целую вечность, прежде чем чуть неловко отпрянуть. -Прости, -не знаю, я произношу эти слова или же только успеваю подумать, когда он издаёт какой-то горький смешок. -Я должен идти к себе, -не дожидаясь вопроса «Почему?» с моей стороны, он тут же тихо добавляет.-Не хочу, чтобы мы оба потом жалели. В этот момент он горестно стонет и закрывает ладонью лицо. -Чёрт… Потому я и не пью обычно. Ненавижу быть честным. Кажется, он делает ещё одну попытку подняться, но я, с удивительной даже для себя ловкостью, хватаю его за запястье и тяну назад, крепко обнимая. В плену объятий он, как будто бы, на мгновение затихает. Ещё слишком рано о чём-то сожалеть… или, напротив, уже поздно? -Никто и не будет, -я медленно глажу Дуайта по голове, в то время, как другая рука лежит на его талии. Мне стоит титанических усилий не думать о том, что она может невольно соскользнуть ниже. Дуайт молчит, словно боясь пошевелиться, однако я слышу его тяжёлое дыхание. Моя ладонь ложится ему на грудь, и я чувствую, как сердце гулко бьётся под пальцами, вторя моему сердцебиению и отражаясь пульсом в висках. В голове — миллиард мыслей, и одновременно — ни одной цельной. Я для себя уже всё решил. Осторожно, словно боясь спугнуть дикого зверька, я сжимаю наши лбы вместе, ощущая прикосновение влажных волос. Новый вдох смешивается с его выдохом. Не знаю, кто из нас первым делает робкий шаг вперёд, но я перестаю думать о чём-либо, когда чувствую лёгкое, почти невесомое соприкосновение губ, моментально заставляющее волну электричества прокатиться по всему телу. Я отчаянно борюсь с тем, чтобы не выплеснуть на него все эмоции, которые захлёстывают мой разум, но постепенно наши поцелуи становятся все более яркими, сжигающими. Тьма под веками мерцает золотыми искрами, его язык приятно ласкает мой рот, и мне кажется, что я начинаю сходить с ума. В груди печёт от недостатка кислорода, однако мы не останавливаемся, словно пытаясь разделить всю свою жизненную силу, пока можем. Безудержно. Отчаянно. Волны жара разливаются по моему животу, когда я ощущаю очевидную пульсацию плоти, вызванную близостью наших бёдер. Дуайт прерывисто вдыхает воздух около моей щеки, обдавая кожу горячим дыханием, после чего наши губы снова встречаются, пока пальцы слепо ищут такие мешающие сейчас застёжки на одежде. С каждым движением, стоном и поцелуем все преграды и дружеские узы между нами рушатся с оглушительным треском. Мы в последний раз падаем на подушки, мокрые от пота и обессиленные, когда Дуайт обнимает меня за шею и что-то сонно бормочет. Я целую его в лоб, закрывая глаза. Меня переполняют тепло, нежность, и…чувство абсолютной беспомощности. *** Фраза «Я хочу с тобой просыпаться» гораздо интимнее и даже нежнее обычного «Я тебя люблю». Именно с этой мыслью я начинаю каждый день, стараясь не думать о том, что ждёт нас впереди. Стараюсь запоминать каждый момент — когда он только открывает глаза, сонно моргая и выпутываясь из моих объятий, потому что мы наконец-то засыпаем в одной кровати, или когда я варю кофе по утрам, а он благодарно улыбается, наши долгие прогулки, тепло его ладони, что я крепко сжимаю в своей, не собираясь отпускать… Да. Таких моментов очень много. В какой-то из них я ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы время остановилось. Пожалуйста. Дуайт что-то готовит, изредка озабоченно хмурясь. Лучи майского солнца проникают сквозь щель между плотными шторами, дробясь об оконное стекло и отражаясь в бокалах на полке. -Джейк, попробуй ещё разок им позвонить, -его голос звучит довольно расстроенно, пока я, кивнув, пытаюсь набрать номера подруг. «Абонент временно недоступен», -звучит из трубки, когда я нажимаю на вызов напротив контакта Клодетт. «Простите, парни, нога всё ещё как дерьмо, я так заебалась», -не стесняется в выражениях Мэг, издавая нервный смешок в трубку. Я только молчаливо киваю, чуть вздохнув, желаю ей скорейшего выздоровления и нажимаю кнопку сброса. Дуайт садится за стол, понурив голову и прикрывает глаза, тяжело вздохнув. -Они не приедут, да? -Да, -качаю головой и тут же тянусь к нему, чтобы прижать к себе, чтобы поцеловать в висок.-Есть срочные дела. Он ничего не отвечает, уткнувшись мне в плечо на какое-то мгновение, а затем с улыбкой отстраняется и встаёт, подходя к плите. -Ладно, хотя бы мы должны отметить сегодняшний день, -Дуайт ставит на стол немного подгоревший, но всё равно довольно аккуратный кекс и ставит в середину одну свечку, оборачиваясь на меня. Я понимаю, что от меня требуется и щёлкаю зажигалкой, моментально добытой из кармана. -За Фэнг, -Дуайт прикрывает глаза, явно о чём-то прося несуществующего Бога в несуществующем Раю. Я молча присоединяюсь к его молитве. Пламя маленькой свечи колеблется из-за сквозняка и медленно угасает. *** Ветер доносит в окно запах ночной прохлады, что-то неуловимо тонкое, щемяще-летнее. Запах, ассоциирующийся с нерешительностью, отчаянием, чем-то неизвестным и пугающим впереди. В густой тишине комнаты тихий плач человека, тело которого я сжимаю в своих объятиях, звучит ещё отчётливее, врезаясь в самое сердце. Никакие, даже самые нежные поцелуи не могут заглушить хриплый шёпот «Я больше не могу. Я устал. Мне очень страшно, Джейк, мне так страшно…» Темнота скрывает всё. Рассвет перелистнёт страницу календаря, врежется в сознание цифрой «13», и эта исповедь растает вместе с утренней дымкой. Смятый окурок встречает свой конец в пепельнице, доверху наполненной такими же окурками. Я поднимаюсь, чтобы протянуть руку к висящей на спинке стула куртке, в кармане которой лежит новая пачка, когда чувствую волну тошноты в горле. Едва не упав, я еле-еле успеваю сделать пару шагов, чтобы не рухнуть и не разбудить Дуайта, хватаюсь за край раковины, мучительно кашляя и несколько минут стою, согнувшись. Тяжелое дыхание вырывается изо рта, пока я безучастно смотрю на розовые нити слюны, тянущиеся от подбородка к светлой эмалированной поверхности. В груди всё горит, словно когтистая паучья лапа в клочья раздирает мои лёгкие. Кажется, словно я даже слышу влажный хлюпающий звук рвущихся тканей. Очень больно. Я знал, что с каждым днём будет больнее, но не думал, что настолько. И подобную боль ты так умело скрывал от меня? Небо запоминается в разные моменты жизни. Я ярко помню три из них. Тёмно-синее осеннее небо, похожее на шелковое покрывало, усыпанное крупными, похожими на жемчужины, звёздами. Пыльная дорога под ногами. Любой дом прямо по улице — родной. Но мы не любили дома. Мы останавливались, чтобы передохнуть на тёплых тёмных брёвнах. Около одной из таких колод мы с братом потеряли маленькую фигурку медвежонка, взятую без спроса. Много-много тихих вечеров, из года в год… Чёрное поздневесеннее небо, на котором изредка мелькают спутники. Тихо идущий дождь, влажная и пахнущая сыростью трава. Капли падают в глаза, то и дело смахиваешь их, ощущая комок в горле. Ощущение нереальности происходящего. Отчаяние, граничащее с безумством, восхищением и преклонением перед природой.Диалог с собеседником, смотрящим в то же небо. -…Кажется, как будто небо плачет, -такие книжные, такие глупые, такие искренние слова. Думаю из нас двоих я один запомнил этот момент, хотя, кто знает… Бесцветное летнее небо сегодняшнего дня, ещё не освещенное солнцем. Шесть или семь утра. Туман, дымка и виднеющаяся за забором дорога. Пустые улицы, безликие дома. И ты — единственный бодрствующий человек, кажется единственный во всем мире. Спящее, остановившееся время. Одиночество, окутывающее своим коконом, словно одеялом. -Я останусь с тобой, -почти ледяной взгляд остужает пыл, с которым слова вырываются наружу. -Не нужно, Джейк, мы уже попрощались, -его тихий голос вызывает желание заскулить, как побитой шавке, упасть на колени, прижаться щекой к родным, но уже таким холодным рукам… Но я не смог. Если он не хотел, чтобы я видел, как это произойдёт, я должен был уважать его желание. Как нашего лидера. Как человека, которого люблю. Ноги несут меня вдоль пустых улиц, по которым изредка пролетают случайные такси. Кто-то спешит на работу, или же, наоборот, праздные полуночники возвращаются домой — это больше не имеет никакого значения. В памяти вновь всплывают воспоминания о загородном доме, в котором прошло всё моё детство. Там была длинная-длинная дорога, по которой можно было идти, запрокинув голову и глядя в небо. Я всегда любил так гулять, хотя многим показалось бы, что это странно. Просто смотреть в небо и идти вперёд. А потом резко сорваться и бежать, пока силы не кончатся. Идти обратно пешком…по пустой дороге. Доходить до дома на ощупь, потому что уже совсем темно и ничего не видно. Я глубоко вдыхаю и бегу вперёд изо всех сил. Кажется, что грудная клетка скоро разорвётся, порывы ветра бьют в лицо и заставляют задыхаться, но я продолжаю мчаться, куда глаза глядят. Деревья и дома сливаются в одну длинную непрерывную цепь. У меня больше нет дома. Некуда бежать, потому что куда бы ты ни шёл, ты не убежишь от цепких паучьих лап, медленно тянущих тебя обратно в свои сети. Ноги привычно выносят меня к повороту с Норт-Фостер стрит и я, откашлявшись и сплюнув в ближайший мусорный бак, направляюсь к заброшке. Расположившись на полуобвалившемся выступе, я прижимаюсь горящей щекой ко влажному мху и какое-то время сижу так, не двигаясь, слушая далёкие крики птиц. Лоскут неба, проглядывающий сквозь обрушившуюся крышу, начинает разгораться. Я достаю телефон и некоторое время просто смотрю сквозь экран, стараясь не задерживаться взглядом на родной улыбке. Затем нажимаю дозвон и прикрываю глаза. Как бы я хотел, чтобы ты ошибся. Гудок. Ещё один. И ещё. Я жду до последнего, когда на том конце всё же берут трубку. -Эээ… Здравствуйте, -какое-то время я не знаю, что ещё сказать, потому что ответивший мне голос не принадлежит подруге. -Это мама Клодетт, -чуть сиплый голос женщины звучит устало, словно она не спит уже долгое время.-Простите, она пока не может ответить. Мы…за границей, но я обязательно передам, когда её… На фоне раздаются громкие, но слишком невнятные, чтобы разобрать что-либо, разговоры, кажется, что женщина отводит трубку от лица и прислушивается к ним. Я слышу, как она глухо всхлипывает, и её голос начинает дрожать. -Простите, мне нужно идти. Простите. Она отключается, не дожидаясь, пока я скажу хоть что-то. Но я и не собираюсь. Семейная поездка, да? Эппендорф или Бармбек? Неудивительно, что там не разрешены телефоны… Ах, Клодетт, Клодетт. -Салют, -слишком жизнерадостно приветствует Мэг, сразу же, как только поднимает телефон.-Хорошо, что позвонил, я до смерти по вам соскучилась. Как вы, как там наш милый ботаник? Сердце вновь сжимается и, кажется, внутри лопается натянутая струна, беспощадно врезаясь в плоть. Многие из нас и раньше могли чувствовать друг друга, но сейчас это было особенно остро. Особенно больно. -Он… Мы… Всё хорошо, -я давлю рваное глухое рыдание и фальшиво улыбаюсь в трубку. На том конце царит молчание, но я почти физически чувствую, как она старается улыбнуться в ответ. -Что ж… Рада за вас, парни, -её голос звучит так бодро, что я почти восхищаюсь этой рыжей девчонкой.-Тогда… Ещё увидимся! Берегите себя. -И ты… И ты себя береги, -я какое-то время жду, а затем нажимаю кнопку сброса. Ты всё знаешь и сама. Конечно, Мэгги. Конечно, мы ещё увидимся. Голова нещадно идёт кругом. Из лёгких вырывается свистящее дыхание, превращающееся в хрип, на лбу выступают ледяные капли пота. Мучительный спазм выворачивает организм наизнанку, я изо всех сил пытаюсь сфокусировать взгляд на телефоне в моей руке. Всего лишь одно сообщение… «Мама, прости, многое изменилось. Я уезжаю в Массачусетс. Не ищите меня. Я наконец-то счастлив.» Грудная клетка сжимает лёгкие, словно в тисках, так сильно, что я не могу сдержать желание взвыть, когда капли алой субстанции брызгают на светлый камень.Подкорка пытается исторгнуть страх острой болью и кровавой рвотой. Пальцы разжимаются, и мобильный, последний раз отразив солнечный блик, исчезает в провале между этажами. Ничего, он сослужил свою последнюю службу. Не в силах поднять тяжёлые веки, я вижу сквозь них золотое мерцание. От стенок сознания, тягуче и монотонно, проходя сквозь пульсирующие вены на потном лбу, отражаются слова попсовой песни, что играла в кафе, где мы сидели в тот день. Я смогу сделать это… Я смогу сделать это… Золотой свет становится таким нестерпимо ярким, что, кажется, выжигает зрение изнутри. Я нахожу в себе силы открыть бесполезные отныне глаза, чтобы протянуть руку навстречу тёмному силуэту. -Эй, подожди меня. Потому что я всего лишь человек… Всего лишь человек… Мир вращается, как колесо, уносясь к звёздам, а затем начинает стремительно приближаться. Сквозь алую пелену я вижу такую родную, такую тёплую и невыразимо печальную улыбку. «Я дома».