Barrel

Жизнь мимолетна — тем более, когда ты сам подносишь нож к красной нити судьбы. Это то, что Тошинори — Всемогущий — делает. Он делает это каждый день. Держит пистолет так крепко, так близко ко рту, что ощущает вкус металла, так опасно, что чувствует запах пороха. Он держит его там в течение трех часов, а затем с облегчением отдергивает, не спустив курок. Иногда Тошинори задерживается. Ему приходится это делать. Как и с теми злодеями — теми, кто напал на его учеников. Теми, кто причинил боль его друзьям. Теми, кто переломал каждую кость в руке Айзавы. А что еще ему оставалось делать? Только засунуть метафорический пистолет так глубоко в горло, что тот перекрыл дыхание. И вот что случилось — Тошинори подавился. Он смотрит направо; Мидория лежит рядом с ним, рука забинтована, волосы взъерошены. Яги благодарит свою счастливую звезду за этого проклятого ребенка и его золотое сердце. В больничной палате холодно, несмотря на то, что на улице теплая погода. Тошинори видит через окно деревья, солнце и милых старшеклассников, болтающих внизу — всех тех, кого стремится защитить. Всех, кроме одного. Тошинори умудряется выскользнуть из постели; он знает, что ему грозит лекция о благоразумии и достойном взрослого человека поведении от Исцеляющей Девочки, но ничего не может с собой поделать. Тошинори сказали, что Айзава в порядке, но он убедится в этом сам. Айзава много раз утверждал, что он в порядке — сказал, что ему не нужна помощь в то время, как на самом деле едва не лишился руки, сказал всем бежать как можно дальше, хотя у самого были переломаны обе ноги. Не самые благополучные времена. Тем не менее, все, о чем Тошинори может думать — это та битва; Айзава, без сознания, истекающий кровью, истощенный и сломленный. Он так яростно сражался, чтобы защитить этих детей. Тошинори ковыляет по коридору; пробирается мимо нескольких офицеров и заглядывает в несколько случайных больничных палат, прежде чем находит Айзаву. И боже, когда Тошинори видит Айзаву, его сердце болит. Оно яростно колотится в груди; легкие сжимаются в спазме — на самом деле, одно легкое. Айзава неподвижен, лицо забинтовано, руки закованы в гипс. Медицинское оборудование ритмично пищит, оповещая об ударах сердца. Яги застыл на месте. Он не уверен, насколько долго простоял так — насколько долго он наблюдал, как грудь Айзавы вздымается, застывает и опускается обратно. Быть героем очень тяжело. Заботиться о людях очень тяжело. Всемогущий не жалуется; Тошинори тоже, но он признает, что это тяжело. Боже, это чертовски тяжело. Он со вздохом разворачивается на каблуках, но замирает, услышав приглушенный голос. — Яги. Он останавливается, одна рука упирается в дверь, другая прижата к раненому боку. Он поворачивает голову — смотрит на Айзаву, который все еще неподвижен. Тошинори прочищает горло и шепчет: — Айзава? — Так и думал, что это ты, — бормочет он сквозь бинты. Тошинори трудно улыбнуться, но все же улыбается, надеясь, что Айзава каким-то образом это почувствует. Он кладет руку на изголовье больничной койки: — Хах, как ты догадался? — Ты чертовски громко ходишь. Тошинори фыркает; вытирает рукой глаза, потому что, черт возьми, он может не ладить с Айзавой все время, но это не должно значить, что ему все равно. — Это пугает врагов, — шутит он. Повисло долгое, затянувшееся молчание. Кардиомонитор пищит, напоминая Яги, что они здесь. Что они выжили. — Что ты с собой сделал? — Айзава спрашивает тем же монотонным голосом, глухим из-за бинтов. — Ничего такого, что могло бы тебя удивить, — Тошинори сдвигается в дверном проеме. — Тебе стоит отдохнуть. Может быть, я приду сюда позже. — Только не умри, — это все, что говорит Айзава, но для Тошинори этого более чем достаточно. Когда ему говорят, что Айзава может потерять зрение, Яги кашляет кровью. Для этой формы в крови нет ничего необычного, но это не из-за его легких, а из-за того, что он прокусил собственный язык, борясь с эмоциями, которые ему на самом деле не позволено показывать. Мидория выздоровел очень быстро; он часто навещает Тошинори, что довольно мило. Яги тоже выздоравливает относительно скоро. В день выписки ему сказали, что Айзава полностью выздоровеет, и он снова кашляет кровью прямо на пол в кабинете Исцеляющей Девочки. Он не уверен, когда начал так сильно заботиться об Айзаве. Тошинори просто заботится обо всех, догадывается он. В нем поселяется печаль. Его сердце болит; болит за Мидорию, обреченного взять на себя бремя силы Один-За-Всех. Он чувствует угнетенность, которая приходит во время наблюдения за тем, как его силы медленно ускользают сквозь пальцы, будто песок. Медленно делая Тошинори бесполезным. Оставленным в этом жалком теле, чтобы увянуть и умереть. Как Всемогущий, он прекрасен. Любимая всеми звезда, что беспокоится о надежде на лучший мир. Но это опустошенное «я» бесполезно. Тошинори бесполезен двадцать три часа в сутки. Жалок. Жалок. Когда Тошинори впервые видит Айзаву без бинтов, его сердце снова делает ту глупую вещь — сжимается, как барабан Тайко. Айзава выглядит таким же усталым, как и всегда, взъерошенный, с полуприкрытыми глазами и руками в карманах. Они одни в учительской; Яги — Всемогущий — улыбается и машет рукой. — Айзава! Друг мой! Я вижу, ты полностью исцелился. — Ммм, — бормочет он, склонившись над кофеваркой. — Как твои глаза? Рука Айзавы сжимается в кулак, и он ворчит: — Нормально. — Замечательно! — Всемогущий ухмыльнулся и убрал руки за спину в вежливом жесте. — Я… э-э… как бы… — Чего тебе? — Айзава жует овсянку и наливает себе кофе. Он такой же прямолинейный, как и всегда, отмечает Яги. — Ох, — Всемогущий поправил свой пиджак. — Просто немного поговорить! Теперь, когда ты исцелился, и все такое. Я думаю, нам действительно нужно обсудить то, что произошло. После небольшой паузы Айзава ставит чашку и поворачивается на каблуках. Его налитые кровью глаза сужаются, тонкие волосы красиво обрамляют его лицо. — Не оскорбляй меня. — Чт… — Если хочешь поговорить, не спрашивай в этой проклятой оболочке. — Айзава скрестил руки на груди. — Ты же знаешь, что я ненавижу это дерьмо. Всемогущий остановился, на мгновение замолчав в удивлении. Испуская пар, его тело возвращается в свое истинное обличье: становятся непослушными волосы, худеет и сдувается тело. Боль в боку ослабевает. Тошинори прищуривается и закатывает рукава своего слишком большого пиджака. — Не огрызайся на меня. Ты же знаешь, нам нужно поговорить об этом. — Ммм, — Айзава мурлычет и снова берет свою кружку. — Видишь? Уже лучше. Тошинори вздыхает и потирает глаза левой рукой. Он захлопывает замок на двери и с раздражением садится. — С тех пор… с тех пор, как ты попал в больницу, я уверен, что ты слышал о последствиях боя. — Теперь у тебя есть только час, — Айзава пьет маленькими глотками. — Стыд и срам. — Это совсем не смешно. — Похоже, что я шучу? — Я больше не могу сражаться. — Тошинори кладет голову на руки. — я должен беречь свою энергию. Я должен использовать то, что осталось, чтобы помочь этим детям. — Несмотря на это… — Айзава вскрывает еще один пакетик сливок и наливает его в свой кофе. — Мы сможем видеть настоящего тебя здесь чаще. Тошинори скрипит зубами и сурово смотрит на него с другого конца кабинета. — Ты не понимаешь всей серьезности ситуации. Черт возьми, я-то думал, что из всех ты поймешь лучше всех. — Нет, Яги, — Айзава говорит тем же ровным тоном. — Ты единственный, кто не понимает. Яги — вот, кто настоящий, — он отпивает. — Яги не является фальшивкой для публики. Яги может сделать больше хорошего для этих детей, чем мог бы Всемогущий, держу пари. Больше никакой долбанной лжи. Тошинори открывает рот и тут же его закрывает. Айзава продолжает, небрежно пожимая плечами: — Итак, символ мира уходит в отставку. Неужели люди думают, что это должно длиться вечно? — он фыркает. — Люди глупы. — Людям нужна надежда. — Они смогут найти кого-нибудь другого, на кого можно равняться. — Айзава невозмутимо смотрит на него, и внезапно его поза становится более расслабленной. Айзава отлично умеет выглядеть так комфортно в своей собственной коже. То, чего Яги еще не умеет. Айзава идет к двери, лениво напевая. — Или этот дурацкий бред об идолах закончится. Видит Бог, я не хочу, чтобы какому-нибудь бедному ребенку пришлось нести это бремя. Дверь с тихим щелчком захлопывается. Яги остается обдумывать жестокую правду. Он проводит больше времени словно за кулисами. Тренирует Мидорию; изредка дерется, всего по часу в день; но большую часть своего времени проводит здесь, разбирая бумаги, обдумывая решения со школьным советом. Скучно, но хоть что-то. Яги ненавидит эту форму. Презирает ее. Он не может легко поднимать коробки с вещами над головой. С трудом поднимается по лестнице. Есть кое-что, что грызет Тошинори. Грызет, как моль грызет свитер, но на задворках его сознания. Тошинори протирает классную доску, сметая тщательно нарисованные боевые стратегии, которые были преподаны ранее этим утром. Его дрожащие руки опускаются. Он поднимает их, но они опускаются снова. Он слышит смешок недалеко от себя и разворачивается, крепко сжимая тряпку в руках. Айзава смотрит на него через всю комнату, полуприкрыв глаза и выглядя скучающим. Как и всегда. — Серьезно, — Тошинори снова поворачивается к черной доске, — я все еще не могу поверить, что ты предпочитаешь эту форму вместо Всемогущего. — Ты что, шутишь? — Айзава отвечает, его голос мягкий и низкий, как всегда. — Чересчур жизнерадостное отношение Всемогущего ко всему заставляет меня почти физически блевать. Честно говоря, это должно быть оскорбительно, но Тошинори почему-то обнаруживает, что смеется. Он проводит рукой по лицу; оно такое тонкое — гораздо мягче и тоньше, чем кожа любого мужчины. — А ты похож на Дебби Даунер. — В таком состоянии ты вполне сносный. Нормально, — сонно отвечает Айзава, вставая и отходя от стола. — Нормальность не спасает жизни. — Ты спас более чем достаточно, — Айзава стискивает зубы. — Да перестань ты уже хандрить. Пусть другие герои возьмут на себя эту задачу. Тошинори замолкает; замирает там, потому что над ним нависло осознание отставки. Осознание того, что нет, ему на самом деле не станет вдруг лучше. Что теперь он должен научиться доверять другим. К этому трудно привыкнуть. Директор школы предлагает ему постоянную преподавательскую работу; Яги ценит это больше, чем может показать. Он рад узнать, что с ним все ещё считаются. Все еще помнят, как силен Всемогущий. Однако он стал замечать присутствие Айзавы чаще, чем обычно. Айзава, казалось, принадлежит тому типу людей, которые не волнуются ни о чем; делают свое дело, на самом деле не заботятся ни о ком другом — но все было не так. Возможно, это было не столь заметно. Тошинори видит, как Айзава наблюдает за ним, сидя в углу класса, на диване в учительской, по дороге домой. Это странно. Но Тошинори не будет злиться; если они ладят, то все отлично. Кроме того, у Тошинори есть сон о нем. Сон, в котором он несет Айзаву, разбитого, окровавленного, в своих руках. Сон, в котором он передает тело кучке испуганных детей. Сон, в котором он даже не может улыбнуться. Сон, в котором он даже не может скрыть свой собственный страх. Это воспоминание. Яги вскакивает в постели, растрепанная челка падает ему на лицо, глаза расширены, грудь тяжело вздымается. Самое страшное, что он проснулся с этим образом в своем сознании; образом Айзавы; и непосредственной мыслью о прекрасном. Красивом. Постепенно Тошинори становится на сто процентов уверен, что он не выдумывает. Айзава определенно наблюдает за ним больше. И это особенно беспокоит, потому что Айзава редко проявляет интерес к чему-либо, например, никогда. Как бы то ни было, Тошинори от этого становится особенно неуютно. Он стоит на школьном балконе и смотрит, как дети тренируются, беззаботно болтая друг с другом. Айзава стоит внизу, засунув руки в карманы, его налитые кровью глаза смотрят куда-то вдаль. Тошинори кладет руки на перила и вздыхает. Ветер здесь прохладный, изредка шелестит его волосами, челка шевелится перед лицом. Он не может перестать смотреть на Айзаву. Он такой красивый, его длинные волосы, расслабленная осанка и все остальное. Красные глаза устремляются на него; Тошинори слишком удивлен, чтобы отвести взгляд. Айзава смотрит на него достаточно долго, чтобы Яги успел заметить, как его взгляд движется от ботинок к голове, прежде чем он отворачивается. — Ты что, хочешь навсегда стереть мою причуду? — шутит Тошинори, хотя и немного нервно, когда они однажды сидят в учительской комнате. Айзава моргает, его лицо безразлично, знак, говорящий «нет, придурок». Тошинори потирает затылок и откидывается на спинку дивана: — Господи, ну и дурак же ты. — Мне просто интересно, вот и все, — Айзава кладет голову на руку, оперевшись локтем на диван напротив Тошинори. — Я привык видеть тебя в той ублюдской форме. Когда ты собираешься найти одежду, которая действительно тебе подходит? Тошинори смотрит вниз на свои бедра. Да, он все еще одет в неподходящие брюки и мешковатый пиджак. Он похож на ребенка, маленького и худого, переодетого в одежду старшего брата. — Я… — Тошинори моргает и с нервным смешком трет нос. — Наверное, мне нужно время, чтобы привыкнуть к себе. — Мм, — Айзава выглядит скучающим. Тошинори все еще чувствует жар от его взгляда. Тошинори вздыхает. — К этому трудно привыкнуть. Раньше я проводил все свое время так, в теле Всемогущего. В таком виде чувствуешь просто непоколебимую уверенность в себе. Тяжело вдруг потерять это. Айзава приподнимает бровь. — Ты теперь что, стесняешься? Яги кашляет кровью и недоверчиво смотрит на него. Он смотрит на себя сверху вниз, потом снова поднимает голову. — Ты что, издеваешься надо мной? Айзава фыркает и поднимает голову от руки. Его волосы следуют за ним. Они стали длиннее, отмечает Тошинори. Айзава почесывает щеку, прямо над щетиной, и фыркает. — Я никогда не понимал общепринятых стандартов привлекательности. Тошинори сглатывает, и его грудь вздымается от резкого дыхания. Его ладони внезапно вспотели. Айзава встает с дивана, становясь напротив него. — Все всегда говорили о том, как прекрасен Всемогущий, — он преодолевает расстояние, снимая «шарф» с шеи и бросая его на кофейный столик. — Я никогда не находил эту форму привлекательной. Слишком высокий. Громкий, как дьявол. У Яги сдавливает горло, сердце колотится быстрее. Он не совсем понимает, о чем говорит Айзава, но уж точно не собирается его останавливать. Айзава скользнул к нему на диван, правым коленом упираясь в подушки у левого бедра. Его рука тянется к спинке дивана, и Тошинори давится новой порцией крови. — Эта форма лучше, — бормочет он, голос серьезный и глубокий. — Тише. Красивее. Красивее?! Тошинори ощущает беспомощность, которая пришла, когда его пригвождают к спинке дивана, — и определенный уровень возбуждения, которое пришло, когда Айзава оседлал его колени. По сравнению с Всемогущим, Тошинори меньше ростом, не семь футов, а, может быть, шесть. Такого же роста, как Айзава, только костлявее. — Что ты делаешь? — бормочет Тошинори тихо и податливо. Айзава пожимает плечами. — То, чего хочу. В этот момент мозг Тошинори просто закоротило. Айзава вцепился руками в спинку дивана у изголовья — руками, которые были раньше сломаны и разбиты. Теперь Яги видит его заживший шрам под глазом особенно ярко. Он не уверен, когда приподнимается со спинки дивана; не уверен, почему его рука тянется к голове Айзавы и притягивает его достаточно близко, чтобы поцеловать. Спина Айзавы слегка изгибается, голова наклоняется, волосы падают между ними. Это почти смешно; они оба такие лохматые. Их губы потрескались; Айзава двигает языком, чтобы облизать их, и внезапно Тошинори становится намного лучше. Яги выдыхает через нос, стараясь не обращать внимания на то, как дрожит его рука на шее Айзавы. Он действительно теплый, мягкий, его губы скользят медленно и лениво. Айзава целует точно так, как Тошинори предполагал, аккуратно скользит, медленно отстраняется, тягуче и спокойно. Не то чтобы Яги много думал об этом раньше. Что-то скручивается в животе Тошинори, когда они целуются; он знает, что это не его рана — боль слишком сладкая. Слишком приятная. Айзава чуть отодвигается назад, дышит через нос и отталкивается. Тошинори приоткрывает глаза, совсем чуть-чуть, и видит, что взгляд Айзавы полностью сосредоточен на нем, усталый и спокойный. Тошинори отстраняется и подавляет звук, выражающий удивление. Он втягивает воздух и пристально смотрит, но Айзава не делает ни малейшего движения. — Хм… — Тошинори моргает. Его тело непроизвольно вздрагивает. Может быть, его сердце бьется слишком сильно. Айзава закатывает глаза и садится обратно на бедра Тошинори. — Ты ужасно жёсткий. Тошинори ворчит и поворачивает голову, чтобы проглотить кровь. Он кашляет. — А ты нехарактерно дерзок. Что это за чертовщина? Айзава пожимает плечами и издает неопределенный звук, его руки падают со спинки дивана вниз, к краю мешковатой рубашки Тошинори. Его пальцы теребят низ подола, прежде чем скользнуть под него, холодно прижимаясь к разгоряченному торсу Тошинори. Яги задерживает дыхание, наблюдая, как руки Айзавы осторожно скользят вверх по его груди, избегая шрама, прежде чем упасть обратно. — Скажи мне, — Айзава слегка ерзает на коленях. — Яги что, девственник? Тошинори фыркает. — Ты серьезно? — Я говорю не о Всемогущем, — Айзава закатывает глаза. — Я говорю об этом теле. Тошинори моргает. Сначала дважды, а потом еще раз, потому что он никогда даже не думал об этом. Тошинори открывает рот, а затем закрывает его. Губы Айзавы растягиваются в ухмылке; его пальцы скользят вниз по подолу. — Забавно. — Наверное… да, — Тошинори думает вслух. — Но это не имеет значения, черт возьми. У меня была классная задница в геройской форме. — Но это не считается, — напевает Айзава и снова приближается губами к уху. — Другое тело. — Проклятье, — выдыхает Тошинори, и Айзава хмыкает вполголоса. Его щетина трется о щеку, которая не должна быть такой горячей, какой она является. Тошинори крепче сжимает волосы Айзавы на затылке — они мягкие. Гораздо мягче, чем думал Тошинори. Он осторожно тянет их, и Айзава следует за его движением, опуская голову, чтобы снова прижаться к нему для нового поцелуя. На этот раз Тошинори облизывает его губы, осторожно обводя их языком, а затем почтительно отстраняется обратно. Айзава издает мягкий, теплый мурчащий звук задней частью своего горла — и Тошинори приходится немного сдвинуть бедра назад, подальше от веса тела Айзавы. Айзава замечает это движение, но не обращает внимание на него. Он просто целует Тошинори, лениво, медленно и чудесно. Это немного сбивает с толку — напористость Айзавы — но Тошинори вовсе не жалуется. У него не было секса с тех пор, как он получил травму — он так давно никого не целовал. Айзава отстраняется с тихим влажным звуком. Его взгляд снова скользит по нему; Тошинори чувствует себя неловко, когда понимает это. Так трудно чувствовать себя комфортно, когда он знает, что у него взъерошенные волосы, мешковатая одежда, слабое и худое, а не рельефное и сильное тело. Руки Айзавы сжимают запястья Тошинори, они скользят, скользят вверх по его рукам, подталкивая мешковатый пиджак вместе с ним, прежде чем Айзава отстраняется и обхватывает его лицо ладонями. Его налитые кровью глаза смотрят на часы, которые беззвучно тикают за диваном. Айзава бормочет. — Время. Яги выдыхает. — Завтра, — говорит Айзава. — Надень что-нибудь, что тебе подходит. А потом он уходит. Странно, странно, странно. Айзава такой странный. Это похоже на то, что он получает какое-то удовлетворение от того, что запутывает Тошинори. Он идет домой и очень долго принимает холодный душ, просто чтобы избавиться от странного, нежного чувства в груди. Его квартира не выглядит так, словно в ней живёт герой. Он никогда не интересовался деньгами и сверкающими вещами. Это может объяснить привлекательность Айзавы. Темные глаза, темное тело. Медленные движения, ленивое дыхание, как будто каждый вдох утомляет его. Тошинори выходит из душа — стоит перед зеркалом с полотенцем вокруг талии. С его волос капает — тонкие изгибы лица выглядят менее бледными в свете ванной комнаты, но его тело все еще выглядит таким худым. У Тошинори есть пресс, но он искривлен и искажен раной в боку. Он роняет полотенце — смотрит на щель между бедрами, на маленькие изгибы икр. Это жалкое тело, но другого у него нет. На следующий день Тошинори преподает урок в обличии Всемогущего, и меняет форму в ванной комнате после этого. У него не так много одежды, которая соответствует этому телу, но у него есть один маленький костюм и пара рубашек. Он видит Айзаву в коридоре. Ему даже кажется, что его глаза чуть-чуть расширяются — но Айзава исчезает, быстро, как тень, и Тошинори остается один в коридоре, удивленный. Он проверяет бумаги, когда слышит щелчок замка. Он сидит за своим столом, галстук на костюме ослаблен, глаза усталые под тусклым светом класса. Тошинори поднимает глаза — проходит секунда, а то и две, прежде чем он видит темную фигуру, скользнувшую вокруг края его стола и дернувшую его за воротник. Его тело испускает пар — естественная реакция, показывающая готовность к трансформации, — но он видит глаза Айзавы, и его тело расслабляется. Айзава пристально смотрит, нахмурив брови, в темных зрачках на секунду словно вспыхивает какое-то пламя, когда он поднимает Тошинори и прижимает его к стене рядом со своим столом. — Проклятье, — Тошинори стискивает зубы. — Какого черта? — Ты меня послушал, — Айзава говорит своим тихим голосом. — Ты никогда меня не слушаешь, — его взгляд впивается в него, прослеживая аккуратно сшитые линии костюма Яги. — Мне это показалось хорошей идеей, — огрызается Тошинори. Айзава угукает и прижимается всем телом к Тошинори, проталкивает бедро между ног Яги, налитые кровью глаза смотрят прямо на него. — Великолепная идея, — он поднимает руки, скользит ими вниз, пальцы цепляются за мягкий материал костюма. Он серого приглушенного цвета, по сравнению с ярко-желтым, который носит Всемогущий. Руки Айзавы обхватывают его за талию. Большие пальцы двигаются, чтобы почувствовать, насколько стройный Тошинори. — Да что с тобой такое? — бормочет Яги, слегка наклонив голову, когда Айзава наклоняется вперед. — Я продолжаю видеть сны, — говорит Айзава. — О тебе. Это раздражает. — О. — Мне никогда не снятся сны, — объясняет Айзава, прижимаясь губами к шее, там, где воротник касается кожи. Дыхание у него теплое, его щетина немного колется, но это совсем не неприятно. Тошинори вздрагивает. — Наверное, мне просто нравится это тело, — Айзава думает вслух. — Такой большой потенциал. Тошинори фыркает и поднимает руки, чтобы провести ими по телу Айзавы. Он уже чувствует его мускулы, сильные и непоколебимые под своими пальцами. — У этого тела нет никакого потенциала, Айзава. Оно умирает. — Мы все умираем, — отвечает Айзава и поднимает голову, чтобы прижаться губами к подбородку. Дыхание Тошинори вырывается со звуком «ооохх», его спина, выгибаясь, отрывается от стены, когда бедро между ног немного сдвигается. — Я могу остановиться, если ты хочешь. — Разве я сказал, что хочу этого? Айзава ухмыляется ему в шею, поворачивает голову, чтобы посмотреть на Тошинори, впитать в себя его образ. И снова его пристальный взгляд имеет такой вес. Это заставляет Яги чувствовать… чувствовать… Как будто он Всемогущий. Как будто он красивый, как будто он уверен в себе, как и мир. Его длинные пальцы вернулись назад, толкая, оттягивая, подталкивая его пиджак, разглаживая его рубашку на груди. Они обхватывают его руки, они опускаются вниз вокруг его бедер. Тело Тошинори горит. Он не уверен, что может справиться с этим; думает, что легкое, которое у него осталось, может лопнуть. Поэтому он снова запускает руки в волосы Айзавы и дергает их, соединяя их рты в поцелуе. Их зубы стукаются, но Айзава меняет угол, и внезапно поцелуй становится влажным и мягким. Это все еще медленно, все еще дразня, но Тошинори нравится. Нравится медленный темп. Нравится очень нежное прикосновение к его груди, когда Айзава расстегивает его рубашку. Когда расстегнута последняя пуговица, руки Айзавы возвращаются назад, кружась вниз, прослеживая линии его груди, торса, пупка. Он положил ладони на его тазовые кости, затем снова обхватил ткань костюмных брюк, чтобы сжать в руках задницу Тошинори. Поклонение телу одновременно чуждо и знакомо Тошинори. Он не привык быть в такой позиции, особенно так, как сейчас, когда его тело прижимается к стене, а член упирается в крепкое бедро более сильного мужчины. Тошинори задыхается у его рта — снова чувствует себя подростком, когда он стонет. Айзава ухмыляется себе под нос; Тошинори ждет язвительного замечания, но так его и не слышит. — Я бы трахнул тебя прямо на этом столе, — говорит Айзава в поцелуй. — Настолько долго, насколько хватило бы выносливости. Тошинори вздрагивает. — Я не думал, что ты любишь грязные разговоры. — А кто сказал, что это грязные разговоры? — Айзава целует его ещё раз, губы влажно скользят, прежде чем он снова говорит. — Я только констатирую факт. Тошинори издает невнятный звук, задыхаясь на губах Айзавы. Он поднимает руки, чтобы стянуть ленты с шеи Айзавы, и бросает их на пол. Тошинори бормочет. — Давай я просто тебе отсосу? — потому что, как бы хорошо это ни звучало, он не хочет рисковать тем, что кто-то войдет, увидев Тошинори со спущенными штанами, когда Айзава толкается в него сзади. Боже, этой воображаемой картинки достаточно, чтобы заставить член Тошинори дернуться в его проклятых штанах. — В другой раз, — отвечает Айзава. Он подхватывает Тошинори под бедра, неся, как будто он ничего не весит, и сажает его на край стола. Тошинори развел бедра, Айзава встал между ними. Губы прижимаются друг к другу, руки путаются в волосах и цепляются за бедра. Рубашка Тошинори сползает с его плеч, собирается вокруг запястий. Руки Айзавы медленные и умелые. Они расстегивают его ширинку, спихивают штаны ровно настолько, чтобы вытащить член. Волна стыда захлестнула Тошинори. Стыда за самого себя. Он хочет трансформироваться — стать Всемогущим, стать Всемогущим, стать… Айзава накрывает его губы своими. Айзава негромкий — на самом деле он почти не издает звуки, но у него чертовски вкусный запах, и его руки двигаются плавно, целенаправленно. Тошинори не может вспомнить, когда он в последний раз был так возбужден. Айзава тянет Тошинори к себе, спускает свои собственные джинсы до бедер. На самом деле Яги задается вопросом, действительно ли Айзава планирует трахать его здесь. — Эм… — Перестань волноваться, — Айзава цыкает и сталкивает их бедра вместе. Тошинори не может отвести взгляд — он может только вцепиться пальцами в плечи Айзавы и застонать, когда тот обхватил их рукой. Член Айзавы приятно скользит по его собственному, влажный от смазки, такой же твердый, как и его собственный. — Блять, — сжимает зубы Тошинори, и ругается громче, когда Айзава толкается бедрами. Айзава шипит сквозь зубы, медленно целует Тошинори, потому что хочет этого. Он пробно толкается бедрами снова, приноравливаясь. Тошинори думает, что Айзава на самом деле очень хорошо трахается. Думает, что действительно может подставиться для него — чтобы почувствовать весь этот вес сильного тела над ним. Айзава работает правой рукой, двигая ей в достаточно устойчивом темпе, чтобы создать узел в низу живота Тошинори, но не слишком быстро, чтобы довести его до оргазма. Тошинори хрипит и тяжело дышит, отрываясь от их поцелуя, чтобы сплюнуть кровь. — Прости, — стонет он и крепко зажмуривается, когда правая рука Айзавы снова сжимается. Айзава только пожимает плечами, слегка вздыхает и снова скользит бедрами вверх. На этот раз Тошинори наблюдает за ним — изучает его лицо. Оно довольно необычное и привлекательное. Его левая рука оказывается на внутренней стороне бедра Тошинори. Он периодически сжимает ее, вырисовывая маленькие круги большим пальцем. Он не думал, что Айзава может быть таким нежным, но вот он здесь. Тошинори бормочет проклятие, когда Айзава набирает скорость. Его голова падает вперед, на грудь, светлые волосы беспорядочно рассыпаются между ними, когда Тошинори прижимается лицом к плечу Айзавы и стонет. — Хнннн… Темп становится немного дерганым. Ухудшается координация, но ощущения Тошинори притупляются. Свет за окнами постепенно тускнеет, солнце медленно садится. В кабинете тихо, если не считать их тяжелого дыхания и скрипа парты. Тошинори вдруг стонет, когда Айзава несильно выкручивает ему руку. Его телу не нужно много времени. Во всяком случае, не этому телу. Ему кажется, что его слюна стекает на плечо Айзавы. Даже если так, то Айзава не жалуется. — Блять, я… — Тошинори толкается бедрами, их члены скользят. — Нннхх… — Как м-много, — хрипит Айзава. — Как много людей хотели бы видеть Всемогущего таким? — он дергает своей рукой. — Уставшего, взъерошенного — Всемогущий так… хнн… ах… не выглядит так, когда трахается, — он усмехается. — На своем пике я был бесконечно вынослив. — Не сомневаюсь, — невозмутимо отвечает Айзава. Его правая рука сжимает их обоих; они одновременно содрогаются. — Но так намного лучше. Ты такой мягкий, Тошинори. Он стонет, толкаясь вверх. — Такой красивый. — Это тело… аххх… совсем не красивое. — Я его обожаю. — Не надо, — он скрипит зубами и сглатывает. Он уже близко; рука Айзавы не сбавляет темпа, как и его бедра. — Слишком поздно, — Айзава тихо воркует ему в ухо, а Тошинори скулит. Его руки цепляются за рубашку на пояснице, опускаются вниз к заднице Айзавы. Он сильно сжимает ее и толкает свои бедра вперед, члены трутся друг о друга так, как Тошинори нужно. И он подходит к краю со сдавленным стоном. У Айзавы перехватывает дыхание — это все, что Тошинори слышит, прежде чем его тело тоже задрожит, сжимая руку на них обоих. Тело Тошинори трясется, дрожит, пока не гаснут искры под кожей. Оргазм тяжело давит на его тело; ему требуется вдвое больше времени, чтобы восстановить дыхание. Они устроили настоящий бардак. Боже, они что, подростки? Трахаются в кабинете, как будто им по шестнадцать. Айзава хихикает; Тошинори, должно быть, сказал это вслух. — В следующий раз, — Айзава вытирает руку о внутреннюю сторону бедра Тошинори. — Я подготовлюсь. Тошинори фыркает, поворачивает голову, чтобы сплюнуть кровь на пол. Айзава следует за его губами и целует его, несмотря на кровь и все остальное. — Мерзко, — бормочет Яги. — Я делал вещи и более мерзкие, — фыркает Айзава в ответ. Бывают дни, когда Тошинори вынужден драться. Когда ему нужно засунуть ствол пистолета так глубоко в горло, что он давится. Как только он почувствует запах пороха, как только он подумает, что нужно спустить курок — найдутся люди. Мидория, Киришима, Бакуго, Иида, Урарака, Тодороки, Асуи. Еще герои, учителя, спасатели. Айзава. Всемогущий больше не одинок. И Тошинори тоже нет. — Так ты умрешь, — сказал Айзава однажды, устроившись у него между ног, кусая его бедра до синяков. — Умрешь, если будешь продолжать давить на себя. — Я все равно умру. — Жизнь для тебя одноразовая? — Айзава снова кусает его. Тошинори долго об этом думает. Так или иначе, это, возможно, действительно хорошо — отпустить прошлое. Это — падение Всемогущего. Его силы утекают в никуда. Эта жалкая форма больше не кажется Тошинори чужой. Она начинает ощущаться привычнее, как будто он принадлежит своему собственному телу. Теперь он уже не так сильно ненавидит все это. Ему до сих пор больно смотреть, как они дерутся. До сих пор больно смотреть, как эти дети разбираются с тем, с чем им не следует — такие молодые. Ему все еще больно просто сидеть на месте. Но он делает все, что в его силах. Он думает, что изменение его отношения ко всему этому — дело рук Айзавы. Айзава никогда не признается в этом, но это правда. Он снова чувствует себя живым — благодаря теплым поцелуям в тишине учительской или тому, как его спина прижимается к стене чулана, когда Айзава трахает его в школе, а не дома. А, и это тоже. Айзава теперь иногда приходит к нему домой. Тошинори не должен останавливаться на деталях. Он не должен сосредоточиться на смерти, жизни, добре и зле. Вместо этого он сосредотачивается на том, чего хочет. Он хочет, чтобы у этих детей все было хорошо. Он хочет, чтобы Мидория был в безопасности. Он хочет Айзаву. Жизнь может быть хороша. Даже когда дуло пистолета упирается ему в висок.