***
Гу Су встречает посетителей своей холодностью, поэтому их там немного. Мало кто хочет посетить это хмурое место, наполненное праведностью, порядком и чистотой. Каждый листочек на каждом дереве идеален. Если он падает, то растворяется в небытие, не успевая даже косвенно загрязнить праведную землю. Восстановить такой порядок из руин было сложно. Лань Си Чень пытался максимально приблизиться к довоенным временам. Даже магнолия под окнами библиотеки была на своем истинном месте. Посетители бывают редко, но мужчина в желтых одеждах уверенно направляется к обители главы клана. Он пришел без приглашения, нефритовый жетон ему выдали пару лет назад. Именно в нем Си Чень нашел утешение, после войны. Именно он помогал восстанавливать Облачные Глубины. С ним Си Чень мог поговорить. Поделиться переживаниями. Особенно о брате. — А-Яо, ты пришел меня навестить, — устало взглянул на вошедшего глава Ордена Лань. Попытался натянуть улыбку, но не преуспел. Он уже давно не улыбался. А Гуань Яо это и не нужно. Он знал, как брату тяжело. — Да, брат Си Чень. Как ты? — неуместный, максимально неуместный вопрос. Конечно же, никак. Только это и читалось на его лице. И это «никак» убивало. Лань Хуань не хотел врать близкому человеку, а правду сказать не смог, потому решил промолчать и посмотрел в сторону. Ну, а что он мог ответить? Что, если он не спал два дня, разбирая бумаги, помогая в восстановлении библиотеки и медитируя. Уединенно. Он не видел брата несколько недель. Да и его там не особо ждали. — Нет изменений с… Ним? — глава ордена Цзинь не мог найти правильных слов, чтобы спросить такой личный вопрос. Лань Хуань посмотрел на гостя со всей болью и мучением. Он не знал что делать и кого винить. Вэй Ина? А какой смысл, тот уже давно мертв. Себя? За что? За то, что не уберег? Или за то, что много лет назад позвал на обучение адептов других орденов. Это было словно в другой жизни, остались лишь тени воспоминаний о беззаботной и радостной жизни. Что от этого осталось? Ничего. Жизнь меняется, за белой полосой идет черная. Но слишком она затянулась. Лань Си Чень не выдерживал. Сил не осталось. Совсем. После осады горы Луань Цзан все слишком изменилось. Все радовались, на каждом углу кричали о великом поражении ужасающего Старейшины И Лина. Несколько месяцев после радовались даже те, кто не имел к событию ни малейшего отношения. Его ненавидели. Презирали. И радовались об отмщении. Даже те, кто кого-то потерял в битве участвовали в огромных банкетах и празднованиях. Те, кто потерял друга, брата или отца. Но не те, кто потерял самого Вэй Ина. После осады горы Луань Цзан все слишком изменилось. Казалось бы, один человек, но будто в Аннигиляции Солнца они потеряли его последний лучик. Будто все погрузилось в гнетущую тьму, источник которой когда-то являлся для всех спасением. Один человек. Одна жизнь. И все разрушилось как карточный домик. Глава ордена Цзян словно потерял рассудок — кричал, крушил все вокруг, гневался на весь свет и искал. Искал темных заклинателей, души умерших. Исследовал каждый клочок земли в поисках хотя бы кусочка, маленькой капли души, некогда любимой. Прикрывал боль ненавистью. Любовь — криками. Лишь маленький Цзинь Лин стал для него утешением и отчаянием. Единственным родным человеком во всем мире. Единственным напоминанием о семье. Лань Ван Цзы вынес невыносимое наказание. Даже старший брат не мог ему ничем помочь. Ему лишь оставалось наблюдать, как Второй Нефрит Клана Лань стоял на коленях, получая удар за ударом дисциплинарным кнутом, не произносил ни звука, ни единого лишнего вздоха. Затем годы уединения. Молчания. Медитации. Прошло 6 лет, заклинатель почти не выходил из цзинши. А если и выходил, то на источники или к, с недавних пор, Лань Юаню. Он спас маленького мальчика, сидевшего в дупле дерева, метавшегося в лихорадке, хотя в лихорадке готов был метаться и сам Ван Цзы. Может так и было, но за закрытыми дверями, пока никто не видит. Брат всегда видел его с пустыми, покрытыми пеленой глазами. На коленях. Держащим в руках алую ленту. И молчащим. Он замолчал навсегда, не произносил ни одного слова. Ни малейшего возгласа. Сначала Си Чень умолял его произнести хоть слово, поделиться болью. Ци Жень пытался заставить его говорить. Ван Цзы никогда не перечил ни брату, ни дяде, всегда был идеальным во всем. Но с детства был упрямым. Дядя вел с ним длительные разговоры, брат брал за руку и шептал успокоения и мольбы, но тот словно лишился не только голоса, а еще и слуха. Но он слышал. Каждое слово. В этом Си Чень убедился, когда спустя два года после трагедии Ван Цзы пришел ночью к постели Си Ченя, встал на колени и склонился в молчаливой благодарности и просьбе прощения. В детстве им не разрешали спать вместе, даже когда было тяжело или снились кошмары. Их растили нефритовыми изваяниями, не имеющим права на эмоции или утешение. Они должны были с детства быть сильными. Но сейчас, когда никто не может им запретить, когда никто не контролирует, Ван Цзы может свернуться калачиком в объятиях старшего брата и пролить холодные слезы на его грудь. Тихо, почти незаметно, но Си Чень заметил и лишь сильнее сжал его чуть подрагивающую спину. Он рядом. Всегда рядом. Больше Второй Нефрит слабостей не проявлял. И выходить стал намного меньше. Лань Юань рос, становился все старше, и заклинатель в белых одеждах перестал к нему приходить. На вопросы мальчика о нем все смущенно молчали, не зная, что ответить. Ван Цзы все реже выходил за пределы цзинши. Но все чаще стали слышны оттуда печальные переливы гуциня. Они были очень тихими, а к его дому никто старался не подходить. Лишь брат иногда проходил мимо, в непонятной надежде. Поэтому только он слышал эту музыку. Печальную, тоскливую, словно плач. Иногда казалось, что Ван Цзы, за неумением выражать искренние эмоции, переносил их на музыку. Мелодии были разными — расспрос, очищение души, еще мотивы из старинных фолиантов библиотеки. Но чаще всего звучала мелодию, которую Си Чень слышал впервые. Она была самой скорбной, самой разбитой, но в конце словно появлялось что-то теплое, греющее душу. Всего несколько звуков, но они окрашивались в надежду, веру и любовь. Лань Ван Цзы верил в любовь. Лань Си Чень верил в брата. Лянь Фан Цзунь все это знал. И знал, что брату нужно подставить плечо, чтобы он был уверен, что не один. Что ему есть на кого положиться. Гуан Яо никогда не желал ему зла. И никогда не пожелает. Наверное, единственному во всем мире. — Я… я пришел сказать, что брат Мин Цзуе страдает от сильнейшего искажения энергии ци. Ты, как лучший в игре «Очищения души» и «Успокоения», мог бы помочь ему справиться с этим. Упоминание о Главе Ордена Не немного всполошило Цзе У Цзюня, он попытался резко подняться, обеспокоенный новостями, но ноги его подвели, и нежные руки А-Яо еле спасли его от соприкосновения с полом. — Я… — примерно на это и рассчитывал Цзинь Гуан Яо. Он аккуратно посадил ослабевшего Лань Хуаня на циновку, — но уже не важно. Если бы ты разрешил мне доступ к запретной секции библиотеки, я бы мог сам сыграть те мелодии очищения. Я не такой профессионал, я ведь не в Ордене Лань, но очень постараюсь освободить нашего брата от ужасных мук. Лань Си Чень устало и благодарно улыбнулся. — Спасибо, А-Яо. Он не скажет названному брату, что лучшим в музицировании стал Хань Гуан Цзюнь. Ведь он занимался только этим прошедшие четыре года. Как и Цзинь Гуан Яо не скажет своих настоящих намерений. Ведь он не хотел делать больно любимому.***
Спустя 2 года Второй Нефрит Ордена Лань уверенным шагом направлялся к библиотеке. Сейчас у юных адептов было свободное время, но он был уверен, что объект его поисков находится именно там. В библиотеке сидел лишь один человек. Точнее совсем еще маленький мальчик лет одиннадцати. Но с таким серьезным и напряженным лицом изучал он старый фолиант, что становился старше своих лет. Как лицом, так и умом. Когда заклинатель в белом перешел порог зала, парень резко подскочил, чуть не уронив старинные записи. Затем заложил бумажную закладку и сложил руки в приветственном жесте, склоняясь. — Хань Гуань Цзюнь, — в его голосе было уважение и нескрываемое восхищение. Лань Ван Цзы был для него наставником, учителем, а в детстве даже почти отцом. Юноша помнил каждый свой день в Облачных Глубинах, каждое теплое прикосновение Ван Цзы, каждый нежный поцелуй в макушку. Да, их было очень мало, по пальцам пересчитать, но от того эти воспоминания становились еще ценнее. Но он никогда не слышал его голоса. Никогда не слышал своего имени, хотя бы шепотом. Даже когда в детстве мальчик боялся грозы и весь дрожал в объятиях, тот успокаивал молча. Не произнося ни единого слова. Парень часто фантазировал на тему того, какой у наставника голос. Казалось, он должен быть очень уверенный, с легкой хрипотцой, но абсолютно безэмоциональный. Иногда успокаивающий и вселяющий доверие. А иногда осуждающий, но не злой, а напутствующий. Но услышать его было не суждено. Лань Ван Цзы учтиво склонил голову, развернулся и пошел в противоположном направлении. Лань Сы Чжуй был немного растерян столь резким уходом, но быстро сообразил, что от него требовалось и пошел за наставником. Парнишка был на редкость сообразительным и одним из тех, кто понимал хмурого Нефрита без слов. Возможно, дети воспринимают эмоции проще, чем взрослые. Они, не торопясь, шли в сторону цзинши. Лань Юань был здесь очень давно, но во внешнем виде покоев ничего не изменилось. Как не менялось уже много лет. Двое заклинателей прошли за дом, в небольшой внутренний дворик. Сы Чжуй не знал, что от него понадобилось, но был шокирован, увидев два гуциня, стоящих на зеленой траве. Один был полноразмерный, резной — знаменитый Ван Цзы, которым восхищались не меньше, чем его хозяином. А второй меньше, словно для ребенка, чуть менее узорчатый, но от этого ни чуть не хуже. Юноша завороженно подошел к уменьшенной копии знаменитого инструмента и, не веря, коснулся изумительного узора на белоснежном, немного отливающем голубым, корпусе. — Это… мне? — Лань Юань оглянулся на наставника, все еще стоящего позади. Тот молча кивнул. Парень снова перевел взгляд на инструмент, затем снова на Ван Цзы и еле сдержал порыв кинуться ему на шею. Он понимал, что это неуместно и неприлично, что ему стоит просто склониться в поклоне, что это всего лишь часть обучения как адепта Ордена, он не мог ничего поделать. В душе он оставался все тем же мальчишкой, который всего боялся, до жути всего стеснялся и хватал понравившихся людей за ноги. Да, он этого не помнил. Зато помнил Лань Ван Цзы. Поэтому не стал наказывать или отталкивать юношу, когда тот осторожно, но взбудоражено подошел к нему и прижался всем телом, не произнося ни слова. Это было то, что нужно обоим. Теплая тишина, в которой они понимали друг друга, несмотря на разницу в возрасте, прошлое и статус. С одной болью на двоих. Может, один и не помнил всех тех ужасов, что произошли в детстве, но зато помнил второй. Помнил за двоих. Помнил за весь мир.***
Спустя 4 года Время лечит. Кто только это ни говорил. В разных ситуациях, казалось, даже в самых нелепых. Время лечит. Какой умник это придумал? Хотя, если рассуждать логически, так и должно быть. Спустя какое-то время страшные, приносящие боль события должны забыться, покрыться новыми счастливыми моментами и приносить с собой лишь легкую тоску. На это может уйти месяц, а могут и годы. Для всех по-разному. Так и должно быть. Если рассуждать логически. Но логически рассуждать не получалось. Время лечит. Но сколько нужно времени, чтобы залатать дыру в душе? Два? Три? Семь? Прошло уже двенадцать лет, а пустота никак не уходила. Время лечит? Клевета и ложь. Время не лечит. Иногда Ван Цзы казалось, что признание того не стоило. Сложно потерять то, чего не имел. Если бы он тогда не признался, если бы его чувства не приняли, если бы они не были вместе в момент см… в тот момент, то, возможно, было бы не так больно. Да, он бы горевал, но сложно горевать по чему-то, что было лишь в твоем воображении. Может, спустя пару лет он бы оклемался. Или, хотя бы, заговорил. Молчание приносило боль. Но слова ранили еще сильнее. Говорить хотелось только о Нем. Или только с Ним. Но мертвецы не рассказывают сказки. Он искал способ. Переиграл и выучил наизусть все мелодии гуциня из запретной комнаты библиотеки. Перечитал все книги, древние трактаты и рукописи. Но ничего. Ничего не было. Для всех способов воскрешения, или, хотя бы, разговора с мертвым, требовалась его душа. Которой у заклинателя не было. Он искал. Не спал ночами, износил всю обувь, забросил все дела, но не нашел и осколка искалеченной души. Ни малейшего намека на ее существование. Спустя восемь лет он все же вернулся в заклинательство. Ему дали нелепое определение «Всегда там, где хаос». Но на самом деле, ему было все равно, хаос там, или нет. Это было единственным способом отвлечься от тяжелых мыслей, ранящих воспоминаний и обманчиво обнадеживающих снов. Ван Цзы боялся засыпать, боялся просыпаться, боялся жить. В этом мире его держал лишь брат, приемный сын и настолько маленький лучик надежды, что терпеть сил не было. Все чаще к нему начали закрадываться мысли, что у Си Ченя есть названные братья, у Сы Чжуя — друзья и старейшины, а у надежды просто не осталось шансов. Поэтому он вышел из цзинши, последний раз сыграл с Лань Юанем дуэтом, выпил чашку чая с напряжённым, но добродушным Лань Хуанем и ушел из облачных глубин. Стал бродить по свету, изгонять нечисть из людских домов и искать новые способы воскрешения мертвых. Не то, чтобы он на что-то надеялся. Просто уже не мог остановиться.***
Юные адепты Гу Су Лань уже не справлялись. Они держались как могли, приложили все силы, но руку усмирить не получалось Да, им сильно помог сумасшедший из Клана Мо (которому мало доверяли, но делать было нечего), но и это не спасло положение, а лишь отсрочило поражение. И когда юноши уже были готовы к мучительной смерти — раздались мелодичные переливы гуциня. Все жители деревни застыли в недоумении, а заклинатели радостно просияли. Лань Сы Чжуй даже выкрикнул «Хань Гуан Цзюнь!». Вот пришло их спасение! Услышав тихие, но такие уверенные и знакомые переливы гуциня, Вэй У Сянь почувствовал целый ворох эмоций: страх, радость, волнение, надежду и недоверие. Неужели он? Не успел Старейшина И Лин возродиться — Хань Гуан Цзюнь уже здесь. Помнит ли его? Узнает ли? Чувствует ли еще что-то? О, Вэй Ин и помнил, и чувствовал, и узнал. Узнал с первой ноты знакомого мотива знакомого инструмента. Страх овладел его разумом. А вдруг больше не любит? А вдруг возненавидел и не хочет больше видеть? Хотя, может он и не узнает старого возлюбленного. Сколько лет прошло? Два? Три? Семь? Он же даже не знает, какой сейчас год! А вдруг прошли десятки лет? Тогда, наверно, у Хань Гуан Цзюня давно есть жена и дети. Но думать об этом сейчас не хотелось. Следом за прелестным мотивом появился и сам музыкант. Уверенный и непоколебимый Второй Нефрит Ордена Гу Су Лань как всегда был идеален — белые традиционные «траурные» одежды, приглаженные черные волосы, лобная лента с узором из облаков. Его боялись и уважали. От него хотелось спрятаться или восхищаться вечно. А Вэй У Сяню хотелось никогда его больше не встречать или наоборот, прижаться всем телом, снова почувствовать тепло. Еще пара старинных мотивов и рука, как по волшебству, успокоилась. По сути, это и было волшебство. Лань Ван Цзы в принципе был волшебным. Ну, или это влюблённому мозгу Вэй Ина так казалось. Жители деревни, да и юные адепты, стремглав побежали благодарить своего спасителя (адепты Гу Су, конечно, важно и спокойно пошли). Вэй У Сянь метался в неуверенности, не зная, что делать. Позвать? Подбежать? Поблагодарить? Ни малейшего понятия. Вокруг столь холодного заклинателя люди долго не задерживались. Поэтому Хань Гуан Цзюнь быстро обнаружил пристальный взгляд. Источник его выглядел весьма нелепо — оборванная одежда, грязные руки, макияж висельника. Но глаза… глаза казались до боли знакомыми. Сначала казалось, что это убитое горем воображение разбушевалось, но… — Лань Чжань! — Вэй Ин не стерпел любимого взгляда карих глаз. Испугавшись, Старейшина И Лин зажмурился, но не смог долго не смотреть на заклинателя в белом и резко распахнул их вновь. Лань Чжань сначала разозлился. Как какой-то оборванец посмел назвать его столь вальяжным образом? Адепты, услышавшие это, побоялись за жизнь сумасшедшего. Но в следующую секунду заклинатель посмотрел в глаза парнишке и… не смог поверить. Не смог поверить, не смог не узнать игривый взгляд на незнакомом лице. Не смог сдержаться. Нарушив все существующие законы и правила, Ван Цзы со всех ног побежал навстречу вновь обретенному счастью. Не может быть правдой. Но и ошибки быть не может. Вэй Ин был немного в шоке, но был искренне счастлив, когда желанные губы накрыли его собственные. Когда нежные руки обвили его талию. Когда ласковый голос прошептал на ухо заветное «Вэй Ин». Он не мог не улыбаться. Не мог не обнять в ответ. — Сколько прошло? — Тринадцать лет, — голос надрывался от долгого молчания и от разрывающих сердце чувств. — Ох… И ты все еще… — Всегда.