Двое не спят.

Ветер за окном зазывал уже час, двадцать минут и пятнадцать секунд. Очередной сильный порыв здорово раскачал ветку за окном, и она влетела со скоростью упитанной летучей мыши прямо в окно, заставив старые массивные стекла и деревянные ставни дребезжать в ритм пению темного леса и его обитателей. Виктор готов был поклясться, что сегодня — последняя ночь, когда он выпивает столько чая за ужином, потому что бессонница замучила его уже до предела: ещё бы, третью ночь Поляков не мог сомкнуть глаз и без определённой цели смотрел в потолок, сверля взглядом дырку в свежей побелке. В этот раз ситуация со сном только ухудшилась — погода решила подыграть расшатанной нервной системе Виктора и устроила настоящий осенний карнавал за окном, разбрасывая ветви, листья, пластиковые стулья из деревянной беседки по территории школы: да, дворник с утра вряд ли обрадуется всем этим катаклизмам. С тех пор, как он переехал в эту комнату, ещё и комфорт от пребывания на собственной кровати пропал с концами. Кто вообще придумал, что директор должен жить между крыльями детей и учителей? Если вторые вели себя прилично, то первые шуршали ночью словно мышки, и Полякову казалось, что это происходит не где-то за пределами разума и комнаты, а именно у него в мозгу. Виктор отчетливо помнил, что, когда он учился в этой школе, точнее, в детском доме, кровати были мягче, молоко вкуснее, а ночи спокойнее.  — Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет! — Виктор одним взмахом поднялся с постели и поправил свои строгие пижамные штаны, которые закатились по самые колени, делая из приличного Полякова самого настоящего гопника. Рубашка от пижамы выглядела более-менее прилично, хоть и казалось, что утюг в этой комнате не использовался никогда, а вот тапки ну никак не соответствовали гордому званию «директор», потому что эти розовые резиновые драконы с Черкизовского рынка, подаренные по случаю близким другом, с косящими в разные стороны глазами и клыками удивительного зелёного цвета, сочетанием цветов напоминающие героиновый приход, выглядели нелепо. Поляков махнул рукой, натянул их и, разумно посчитав, что в это время суток не спит только он и местные совы, пошёл на выход из комнаты. Путь до двери оказался коротким, но опасным, потому что ножки деревянной кровати, платяной шкаф и даже вешалка для верхней одежды устроили охоту на мизинцы хозяина комнаты, и Виктор чудом избежал поездки к травматологу завтра утром. Дверь скрипнула, и Поляков бесшумно пошёл в сторону лестницы, внимательно прослушиваясь к тому, что происходит за такими знакомыми дверями учеников. Вот, комната Антона и Вадима Уваровых как всегда источала потрясающее амбре, и Виктор лишь в очередной раз удивился, как эти двое могут совмещать отличную учебу и такое глубокое увлечение спортом? Комната самых популярных одиннадцатиклассниц подсвечивалась розовым, потому что одной из них мама привезла причудливый китайский светильник, который стал достоянием общественности и поводом для хвастовства примерно неделю назад. Виктор прошёл всю дистанцию практически на цыпочках, затем быстро спустился по лестнице, стараясь не шаркать твёрдой подошвой тапок по шлифованной древесине, и оказался в холле первого этажа. Ветер, помешавший здоровому сну директора, орудовал и здесь, так, что даже закрытые двери немного качало, а сквозняк метал из стороны в сторону чью-то забытую тетрадь привычно зелёного цвета. Поляков поймал тетрадку, прочёл фамилию и усмехнулся — у Королёвой никогда не было хороших оценок по литературе, а ведь тетя — знаменитый журналист! Дверь кухни оказалась невероятно скрипучей, и Виктор аж напрягся всем телом, искренне надеясь, что своим ночным визитом разбудит только тараканов и парочку уже одомашненных добротой местного повара крыс. Так оно и вышло, потому что ни одна живая душа, решившая перекусить ночью, не осыпала вошедшего проклятиями, и Поляков совершенно разумно решил, что путь к еде и стакану молока абсолютно свободен. Когда первой его встречей на кухне оказался очень -ОЧЕНЬ- громкий половник, Виктор проклял все столовые изощрения (да, он не готовил, и даже половник ему показался диковинкой), включая плиту, духовку и, на всякий случай, кухонную раковину. Когда дребезг от упавшего на пол половника затих, Поляков нахмурился и неуверенно поглядел по сторонам: мужчина готов был поклясться, что вокруг присутствовали какие-то посторонние звуки, никак не совпадающие с музыкальным сопровождением шумной осенней ночи. Виктор прислушался настолько, насколько мог, и понял, что больше всего аномальный аккомпанемент походил на всхлипы и тихий плач. Поляков поджал губы и пошёл в сторону кладовки, откуда и доносились посторонние звуки. Дверь долго не поддавалась даже сильным мужским рукам, зато плач затих, потому что человек, находящийся там, оказался в пространственной ловушке и, если это не генетически модифицированная крыса решила всплакнуть по случаю полнолуния, то убежать не смог бы. Когда деревянный массив все же открылся, Поляков пару секунд вглядывался в кромешную темноту, откуда на него смотрело два больших печальных глаза. Идея включить свет пришла далеко не сразу, зато после исполнения показалась невыносимо гениальной, и Виктор наконец убрал пальцы с доисторического черненького выключателя, чтобы повнимательнее рассмотреть ночного Пьеро.  — Вера? Назарова? Мужчина удивленно разглядывал ученицу, которая куталась в форменный кардиган и обнимала свои тощие коленки, пытаясь как можно быстрее стереть со щек солёные мутные дорожки слез и перестать бесконечно шмыгать носом. Вера приехала в «Логос» совсем недавно, буквально пару недель назад из какого-то городка под Петербургом. Её оценки по истории, да и по всем предметам, кроме силовых занятий по физической культуре, впечатляли, поэтому Виктор не мог упустить столь одаренного ученика, решив, что она сможет здорово поднять рейтинг школы на всяческих олимиадах, образовательных и творческих конкурсах. Если с первым и вторым у Веры не было никаких проблем, то творчество совершенно не давалось новой ученице. Она исправно писала грамотные и качественные сочинения, но никогда не выражала там своё личное мнение, интерпретируя тонну прочитанной литературы и изворотливо подкрепляя её твёрдыми аргументами. Кажется, от какой-то из Вериных одноклассниц Виктор слышал, что девочка она «невыносимо скучная, нелюдимая и вообще — стремная». Последнее слово вообще очень резво влилось в лексикон его подопечных, видимо, новая мода, но вот применить его к Назаровой директор точно не мог. Возможно, ему стоило углубиться в лингвистическое значение данного определения, но Вера казалась Полякову весьма милой и спокойной девочкой. Возможно, при других обстоятельствах Виктор бы даже развал её красивой, но сейчас это казалось совершенно неприемлемым.  — Что случилось? Почему ты плачешь? — Поляков протянул все ещё сидящей на полу ученице руку и решил не уточнять причину её нахождения здесь, а не в постели, в такой поздний час. Может быть, испугалась грома? Впрочем, эту мысль Виктор отмёл сразу: ну ей же не пять лет, чтобы пугаться такого.  — Извините, — Вера снова всхлипнула, но уже гораздо тише, утёрла ладонью лицо в последний раз и выпрямилась, оказавшись в одной параллели с директором, — я просто не могла заснуть и решила что-нибудь перекусить. Врать девочка, видимо, не умела совершенно, потому что её и без того раскрасневшееся лицо превратилось в одно пунцовое пятно, а губы предательски задрожали, потому что подкатила вторая волна рыданий, которую девушка героически пыталась держать в себе, чтобы не ударить в грязь лицом. Поляков добродушно улыбнулся и отступил от выхода в кладовку, чтобы дать ученице возможность вдохнуть воздуха. Однако как только та навострила свои ноги в сторону выхода из кухни, за спиной раздалось удручающее «Стой, раз, два!».  — Д-д-да, Виктор Николаевич? — Вера снова подняла на директора свои большие глаза и пару раз для пущего драматизма хлопнула ресницами. Следов рыданий это, конечно, не стёрло, но Поляков по крайней мере улыбнулся, и это показалось надеждой на то, что на неё хотя бы не будут орать.  — Вера, я понимаю, что я тебе не отец, — Назарова хмыкнула и скрестила руки на груди: говорил прямо истину во плоти, — и, наверное, пока даже не авторитет, — Виктор поднёс указательный палец к губам, прервав ее поток оправданий, — и я считаю, что это совершенно нормально. Но, — мужчина попытался взять ученицу за руку, но та боязливо отдёрнула её и слабо улыбнулась, пытаясь оправдать столь резкий жест, — я бы очень хотел, чтобы ты знала: я здесь твой друг, который готов выслушать. Особенно, когда хочется, чтобы выслушали. Вера внимательно посмотрела на директора, шумно выдохнула, пытаясь остановить грядущий поток слез: её губы задрожали, на шее появилась пульсирующая венка, а лицо снова оказалось мокрым. Виктор вздохнул, осторожно приобнял её за плечи и повёл к своему любимому круглому столику. Когда Назарова окончательно перестала всхлипывать: ее грудь больше рвано не дёргалась, ладони перестали беспорядочно утирать слёзы, а колени усмирили дрожь, Виктор успел поставить на стол небольшой чайничек, который Галина приобрела ещё в далеких семидесятых, пару кружек с ароматным горячим напитком (а ведь обещал себе больше не пить чай!) и глубокую тарелку с шоколадным печеньем.  — Так, а теперь я очень прошу, — Поляков проследил, чтобы Вера съела хотя бы один кусочек печенья и отпила из кружки, чтобы согреться, — расскажи мне, что такое случилось? Вера быстро закивала, запихивая в рот ещё одно печенье и пытаясь его прожевать.  — Фсё офень фкуфно, — девушка наконец-то справилась с лакомством и обречённо взглянула на директора — понимала, что он совершенно точно не отстанет, — спасибо. Ничего страшного не произошло, — Назарова опёрлась подбородком о ладонь, внимательно глядя на Полякова, — просто мне тут… плохо.  — Почему? Этот вопрос мог показаться до ужаса раздражающим (так и было), но Вера решила стойко выдержать единичный вопрос и никогда больше не возвращаться к этой теме.  — Потому что ваши девочки меня обходят стороной, смотрят на меня, будто я больная или прокажённая, — Назарова снова начала закипать, и Виктор впервые увидел у неё настолько сильную эмоцию: там, в кладовке почему-то даже плач показался скорее спектаклем перед самой собой. — В этой чертовой школе никто со мной не разговаривает! Никто. Понимаете, каково это?! Вам бы было приятно? — Вера агрессивно глотнула чая и стукнула кружкой по столу. Виктор был совершенно точно поражён: он даже и подумать не мог, что в его идеализированном школьном мирке может появиться такая крупная трещина. Злая Вера перед его лицом выглядела совершенно разочарованной и в школе, и в людях, и, самое страшное, в самом Полякове.  — Вера, иди спать, — внезапно проговорил он, глядя ученице прямо в глаза, — сейчас ты очень устала, и организм нуждается в воздухе и отдыхе. А с завтрашнего дня, — Поляков поднял ученицу с места и буквально силой принялся выталкивать её из кухни, — мы будем здесь встречаться с тобой ровно в 12 ночи и, — Поляков улыбнулся, — раз-го-ва-ри-вать.  — А Вы что, ночами не спите? Вы вампир? — Вера была удивлена, ошарашена, но на губах заиграла улыбка: по крайней мере, он был интересным собеседником.  — Вот завтра и поговорим. Спать! — и дверь кухни за Назаровой закрылась.