Отсутствие

Тихий шепот. — Хосок-а, просыпайся. Пора вставать, ну же. А веки такие тяжелые, что вмиг становится страшно. Нужно открыть глаза! Паника тугим узлом завязывается вокруг гортани, перекрывает дыхание, заставляя резко и прерывисто выдохнуть. Я снова сажусь рывком, утыкаюсь ладонями в похолодевший от пота лоб, дышу быстро и мелко, будто только что вынырнул из плотной толщи воды. Все повторяется. Цикличный круговорот воспоминаний, совсем не щадящих и жестоких. Кто-то мудрый однажды сказал, что то, чему ты сопротивляешься, непременно остается. Вот и я представляю собой очередное подтверждение бесстрастных замечаний мыслителей. Выдох… Вдох. Выдох… Все пройдет, но лишь на время, пока луна не выплывет вновь, оголяя шрамы, так тщательно спрятанные. Я снова останусь там один, наедине с ней. Снова буду слышать этот голос, тихий и ласковый, чуть прерывистый, будто от волнения. Буду держать ее ладони, заглядывать в пустые глаза, силясь рассмотреть что-то родное, давно забытое. Она снова назовет меня глупым, будет трепать волосы и настойчиво повторять одно и то же, одно и то же, как мантру: «Ты так ничего и не понимаешь, глупенький Хосок-а». И хмуриться. Я не уверен, как уживаюсь с ней уже столько лет, оставаясь при этом в здравом уме. Хотя можно ли назвать здоровым человека, не способного бороться с внутренним голосом?.. За ночью неизменно следует утро, за ним день, затем вечер и снова ночь. За кошмаром следует пробуждение, далее отрицание, торг, депрессия и принятие. Цикличный круговорот без единого изъяна и отступа от системы. Кто из нас даст сбой раньше, я или подсознательное? Вопрос без ответа. Однако сегодня что-то пошло не так, точнее, не так, как обычно. Тот неразборчивый шепот, идущий из ниоткуда и одновременно отовсюду, он чужой, незнакомый. Это первое изменение в моих ежедневных записях с тех самых пор, как она разбудила меня впервые. Настойчивый, но неразборчивый, срывающийся на полуслове и продолжающийся вновь. Тихий шепот. Мама, кто они?..

***

Газовая конфорка тихо потрескивала, синие языки перебрасывались на небольшую затертую кастрюльку с кипящей водой. Рассеянно пробежав взглядом по потемневшим краям, Хосок подумал, что было бы неплохо ее почистить, тогда, возможно, и еда перестанет отдавать привкусом гари на языке. Хотя… Овсяная крупа мерно сыпалась в воду, заставляя ее успокоиться. Хотя эта гарь помогает хоть немного разнообразить осточертевшую кашу, совсем безвкусную и пресную. Небо было затянуто привычным сизым куполом, будто в подтверждение монотонной речи метеоролога ежедневных новостей: «Сегодня в воздухе очень высокое содержание пыли. Рекомендуем, по возможности, оставаться в закрытых помещениях и не выходить на улицу. Воспользуйтесь масками с фильтрами, если же…» Он хотел увидеть солнце. Но совершенно не был уверен, что смог бы почувствовать его тепло даже без этой завесы. В такие дни небо и земля обычно смешивались в одно серое полотно, не имевшее форм или оттенков; даже люди, кажется, подстраивались под общую тональность, как хамелеоны, и брели синхронным унылым шествием в свои такие же унылые душные офисы. — Эй, подай мне кружку! Парень моргнул, прогоняя наваждение, и чуть поморщился. — Не обязательно орать мне в ухо, чтобы что-то попросить, Пак Соён, — оглядев гору грязной посуды в раковине, он не без усилий вытянул оттуда большую красную кружку и протянул девушке, — Мыть я это не буду, даже не проси. — Больно надо, — зажав в зубах резинку для волос и удерживая одной рукой собранные в хвост волосы, Соён ловко подхватила кружку и с грохотом поставила ее на стол, — Что-то я не припомню, чтобы ты хоть когда-нибудь был хозяином кухни, если встал у плиты, будь добр, исполняй роль старой доброй аджумы. На мгновение она остановила взгляд на парне и весело фыркнула, представив его в клетчатом фартуке и с прихваткой. Зрелище невероятное. Каша снова переварилась и очень зря. Кажется, сегодня склизкие водянистые хлопья не полезут в горло ни к одному из жильцов, и хозяйка снова будет сетовать на криворукость и медлительность Хосока «в таких важных делах». С другой стороны, она сама захотела избавить себя от необходимости готовить завтрак на пять ртов, и могла спокойно отсутствовать до запроса очередной квартплаты. Поставив галочку напротив своего имени в графике готовки, юноша плюхнулся на табуретку и принялся с усилием заталкивать в рот неудавшийся завтрак. Ну, с другой стороны, после этого еще очень долго не захочется принимать какую-либо пищу. Справившись, наконец, с волосами, Соён бросила в кружку чайный пакетик и, слегка помешав, громко отхлебнула. — Не кисни, если хочешь, могу периодически тебя подменять. Не постоянно, конечно же, и не задаром, — она притворно сдвинула брови, будто глубоко раздумывая, — можешь обойтись шоколадным батончиком. Страсть, как хочу шоколад, ты бы знал… Не выдержав, Хосок фыркнул. За все годы, проведенные вместе, не было и дня, чтобы она не напоминала про шоколад. Только вот у пожилой аджумы из приюта всегда были припасены сладкие подарочки, сейчас же хвалить их было не за что. Да и некому. Устроившись на подоконнике, девушка вновь сделала глоток, покосилась на гору неаппетитной каши в кастрюле и протяжно хмыкнула. — А ты ожидал благотворительности? Я и так поступаю очень отважно, спасая семью от неминуемой гибели. Ну, или расстройства желудка, кто знает, чего ты туда намешал… — Да ничего я как раз туда и не мешал, одни разбухшие в воде хлопья с порцией пригари, — против воли парень слегка улыбнулся. У Соён была забавная привычка называть любой коллектив, в который она попадала, семьей. Возможно, от того, что оба провели в приюте всю сознательную жизнь, она хотела создать для себя хоть какую-то иллюзию общности, обрисовывала вокруг желанную обстановку и внушала другу, да и себе самой, что все хорошо. По правде говоря, это работало. Они вместе сменили много «семей», дружно переходя их одной возрастной группы в другую, из класса в класс, от одних соседей к другим. Для Хосока все еще оставалось загадкой, почему жизнь не раскидала их в разные стороны, что так часто происходит в период взросления, но он просто был благодарен. Благодарен за то, что эта маленькая фигурка все еще сидела перед ним на подоконнике с несоразмерно огромной красной кружкой, полной дешевого чая, и так привычно выгибала бровь в молчаливой иронии. — Я бы не сказала, что это исправляет ситуацию, но ладно. То, что твоя жена будет горбатиться на кухне в одиночестве, мы уже поняли. А что насчет выпускных экзаменов? — ее насмешливые карие глаза вмиг посерьезнели, — Ты ворочался всю ночь и громыхал, как слон, когда куда-то выходил, поспать мне не дал… Девушка прерывисто выдохнула, чем красноречиво дала понять, что не могла уснуть совсем не из-за шума, а из-за волнения. — Ты… ты снова очнулся в холодном поту сегодня. Опять кошмары? Может стоит сказать доктору О, если они вернулись? Юноша не переставал возить по краям тарелки тягучую остывшую кашу и всячески старался игнорировать ноющее чувство в груди. Можно было бы без всяких проблем обратиться к доктору, рассказав обо всем, но в таком случае пришлось бы описывать еще и то, что скрывалось годами, таилось в глубине души, не желая выходить наружу. Никто, даже Пак Соён, единственный по-настоящему родной ему человек, не знал, что на протяжении всех лет, с тех самых пор, как мать оставила его, Хосок видел эти сны. Как правило, они все были одинаковыми, схожими по сюжету и действующим лицам, впоследствии превратившиеся из кошмара в обыденное видение. Она никогда не оставляла его, навещая каждую ночь, за исключением тех случаев, когда он спал настолько крепко, что не помнил ничего, если что-то и снилось. Что оказалось еще интереснее и необъяснимее, чем все эти зацикленные видения, это тот факт, что парень просто физически не мог рассказать о них доктору, как бы порой сильно этого не хотел. При любых попытках поделиться, горло перехватывало судорогой, сковывало сознание, не выпуская и пряча ото всех их еженощные встречи. «Чон Хосок, ты одна сплошная загадка, головоломка, заложенная в твоей голове, не собирается принимать чью-то помощь. Только ты один можешь решить эту задачу, только ты один можешь навести порядок в своем разуме», — эти слова доктора О звучали тогда, как приговор. Довольно тяжело справляться в одиночку с тем, что ты до конца не понимаешь и не можешь даже объяснить. Из всех возможных вариантов решений пока подошел только один — смирение. Научившись со временем принимать эти сновидения, как должное, контролировать свои эмоции и переживания, стало довольно легко убеждать доктора и Соён в том, что все хорошо. Если бороться суждено в одиночку, зачем выносить это сражение на всеобщее посмешище? — Нет, все в порядке, — улыбка получилась слишком натянутой, придется как-то компенсировать, — Волнуюсь из-за выпускных экзаменов, на самом деле. Такое ощущение, будто все эти годы не учился, в голове вакуум. Все же отчасти это было правдой. На носу окончание школы, нужно будет задумываться о поступлении или хотя бы стабильной подработке. Но очень сложно думать о будущем, когда все не можешь избавиться от цепких лап прошлого. Девушка с сомнением покачала головой. Слишком хорошо знала его и слишком это ненавидела. Безумно тяжело наблюдать за терзаниями близкого человека, без возможности понять их причину. — Я могу позаниматься с тобой. Натаскаем хотя бы на средний балл, на высокий репутации не хватит, — многозначительная пауза, — Но если у тебя есть, что рассказать, я всегда рядом, чтобы выслушать. Могу даже не лезть с советами, вряд ли они помогут. — Нет, ну тот лайфхак с носками был очень даже полезным, теперь они не теряются даже при всем желании. Она засмеялась. И в этот момент Хосок забыл обо всех кошмарах, проблемах, скребущих душу кошках… Забыл ради нее. Отстраненно он подумал, что мог бы отдать все за то, чтобы она чаще смеялась, звонко и непосредственно, так, как умела только его Соён. Она заметила и замерла на какой-то миг, раздавшийся в них обоих непонятной дрожью. В одну секунду его лицо опалил жар, в то время как пальцы рук буквально одеревенели от холода. Он подумал о том, что слишком сильно сжимает край своей футболки, а она, что выглядит просто ужасно с нелепым узлом на голове. Кофе на плите отозвался презрительным шипением, послужив ободряющей пощечиной. Вздрогнув и с трудом подавив не до конца сорвавшиеся с языка ругательства, парень подхватил теперь полупустую турку. Хорошо, это было своевременно, очень даже полезно… Он тряхнул головой, отгоняя дурацкий флер, никому сейчас не нужный. Подавлять который становилось все сложнее и сложнее с каждым днем. Соён неловко поерзала было, прикусила губу изнутри, уткнувшись взглядом в острые коленки. Но тут же спохватилась и, будто боясь быть пойманной, натянуто пропела. — Ты уже и зелье свое приготовить не в силах. А ведь это то, что, должно быть, держит тебя хоть в какой-то форме в течение дня. Очень жаль, ты снова будешь бродить сонной мухой, пока наша любимая Паучиха не поймает тебя в свои налоговые паутины. Ха-а, ой, как я полюбуюсь на это… Она все продолжала тараторить, совсем забыв про почти полную кружку чая, дымящуюся рядом. Он все стоял, отвернувшись, молчаливый и усердный в безысходном оттирании кофе. — Ну-у, в общем… — Я схожу за очищающим средством, — парень выпалил это быстрее, чем Соён придумала очередную колкость, способную, как она считала, ободрить и ее, и его. Еще быстрее он выбежал из кухни, невнятно махнув рукой, полоснув ветерком по лицу. Она окончательно пришла в себя.