I'm killing myself for your love

      День обещал быть дождливым и промозглым. Брюс задёрнул шторы, присел на край кровати, прижимая маску Бэтмена к животу. Голова всё ещё кружилась, и начинало подташнивать, если он резко поворачивался или наклонялся.       «Альфред опять будет ругаться…» — подумал Брюс и невольно улыбнулся. Дворецкий, ставший ему отцом, терпеть не мог, когда Брюс в костюме летучей мыши садился на чистое бельё.       Мысли об Альфреде всегда были, как глоток свежего сока в жару или чашка горячего чая зимой. Помогали остановиться и передохнуть, яснее увидеть картину происходящего. Но сейчас...       Что делать дальше, он не знал. Сумасшедшая встреча с Джокером на мосту, падение в воду, токсин, кошмары — всё это, казалось, случилось не вчера, а пять минут назад. Организм бил тревогу, которую Бэтмен вынужден был игнорировать, потому что одного неловкого разговора по душам с бэт-семьёй, разумеется, было недостаточно. Конечно, они все переживают за него. Даже Тодд. Но Джокера нужно было найти как можно скорее, несмотря на тянущее кишки неприятное предчувствие. Бэтмен наглотался отравленной речной воды, и токсин попал не только в кровь, но и впитался в стенки желудка. Его мучили навязчивые образы даже наяву и непрекращающаяся головная боль.       — Мастер Брюс, может быть, стоит поставить в известность ваших друзей…       — Что случилось, Альфред?       Дворецкий опустился на стул рядом с Брюсом, по-отечески сжал его колено.       — Компьютер засёк местоположение Джокера, но вам не следует идти туда в одиночку, особенно после случившегося.       — Нет, Альфред, я не хочу их вмешивать. Джокер именно этого и добивается, чтобы манипулировать мной. Я не прощу себя, если с ними что-то случится. Я не должен идти у него на поводу, это касается только меня и его. Отправь мне его координаты.       — Но, сэр, вы ещё не до конца пришли в себя, и токсин...       — Альфред, я в норме. Приготовь оборудование и будем действовать по отработанной схеме, только ты и я. Хорошо?       — Конечно, мастер Брюс. Только вы и я. И этот ненормальный…       За последние несколько дней Альфред сильно осунулся и как-то резко постарел. Брюс отчётливо различил в его спокойном, никогда не повышающемся голосе тоску, которой прежде не было, но ничего не сказал и не спросил. За невыразительным, строгим лицом невозможно было различить, поверил ему Альфред или нет.       Ругая себя за неуместную молчаливость, Брюс просто поднялся, похлопал Альфреда по плечу, натянул маску и вышел из комнаты. Он чувствовал себя паршиво, в сердце разворачивала чёрные крылья тревога.       Бэтмобиль беззвучно свернул на территорию заброшенной фабрики, и петлял по старым буковым аллеям. Сумерки поглощали многорукие деревья-великаны, за которыми садилось в красном облаке солнце. Его лучи еле пробирались через лабиринт могучих стволов, вспыхивая, словно далёкие сигнальные огни в бушующем океане.       Проверив периметр и не обнаружив прихвостней Джокера, Бэтмен направился к приоткрытой центральной двери. Активировал ночное зрение и послал короткое сообщение Альфреду, что осматривается на месте. Альфред ответил, что не засёк ни одного движения — ни среди окружающих фабрику деревьев, ни на крыше, ни в разбитых, оскалившихся стеклянными клыками окнах.       «Интересно, он всё ещё здесь или это отвлекающий манёвр?» — подумал Бэтмен, а потом заметил крохотный перемещающийся огонёк на втором этаже огромного, неприветливого здания.       «Конечно, он здесь», — ответил он сам себе. Не желай Джокер встречи, не оставил бы слишком явных признаков своего присутствия. Для него — Бэтмена. Раз полиции до сих пор нет — значит, они не в курсе происходящего. Может, оно и к лучшему.       На тёмной лестнице его попытался оглушить Джокер и у него это почти получилось. Уворачиваясь и резко уходя в сторону, Бэтмен успел заметить яростное разочарование на перекошенном лице, когда лом с грохотом канул в небытие, упав в лестничный пролёт. Джокер потерял преимущество внезапности и отступил.       — В тот раз нас с тобой прервали, дорогой. Но мы ведь сами виноваты, правда? Не повесили на дверь табличку «не беспокоить». А нам столько всего нужно обсудить, Бэтси. Но как с тобой поболтаешь, когда ты такой… серьёзный и напряжённый. Когда не связан по рукам и ногам.       Джокер хихикнул и бросился на противника с новой силой, в его руке мелькнул молоток, опасно близко с головой Бэтмена, но Джокер промахнулся, потому что Бэтмен дотянулся до запястья прежде, чем тот смог завершить выпад, поднырнул под руку, выворачивая её и толкая психа к стене рядом с окном. Свободной рукой Джокер дотянулся до осколка стекла, валяющегося на подоконнике, ударил Бэтмена в плечо, но бронированная ткань выдержала. Замахнулся ещё раз, но Бэтмен перехватил и вторую руку, вынуждая разжать пальцы, перевернул Джокера спиной к себе, ударяя лицом об стену. Отшвырнул в сторону.       Джокер проехался по полу, усыпанному битым стеклом, камнями и железным мусором, чудом не поранившись.       — Я же говорил, когда ты не связан, с тобой просто невозможно разговаривать. Ты же знаешь, как я обожаю это в тебе, мой дорогой. Но не сегодня. Сегодня я хочу… несколько иного внимания.       — Заткнись, Джокер. Ни сегодня, ни завтра, никогда. Хочешь поговорить — поговорим в Аркхеме. Я устал от твоих чёртовых выходок, — не выдержал Брюс. — Как же было спокойно, когда ты зализывал свои раны и никого не трогал в этом городе.       — Мерзкая ты мышь, хочешь задеть меня за живое? Дразнишь ненавистью и равнодушием? Я тебе не верю. Признайся, ты ведь скучал по мне. Сходил с ума без своего любимого шута, не зная, к чему приложить свой интеллект, свою силу и безумие. Размяк, потому что меня не было рядом! Боишься признаться мне? Но вот незадача, Бэтси, я такой же, как и ты, профессиональный врун. И как врун, умею различать правду и ложь.       Он прыгнул на Бэтмена, больно ударив в плечо тяжёлым ботинком.       Бэтмен развернулся, принимая удар и отталкивая Джокера от себя. От резкого разворота в голове вспыхнуло, но боли и головокружения за вспышкой не последовало — сработало обезболивающее, которое он успел принять по дороге до фабрики.       Джокер споткнулся, грязно выругавшись. Ему было неудобно: чувство постоянно съезжающей маски, отсутствие кожи на лице и век, защищающих глаза, мешало, чудовищным образом отвлекая от боя. Он взвыл от понимания того, что сделал себя непозволительно уязвимым перед своим лучшим врагом. Ненавидя себя за дискомфорт, от которого не могли избавить ни мази, ни глазные капли, он попытался дотянуться до шеи соперника, ударить не сильно, но достаточно, чтобы оглушить. Ему хватит и пяти минут, чтобы сделать из Бэтмена благодарного слушателя. Но Бэтмен снова опередил его, схватил за лицо, комкая края кожи и впиваясь в мышечную ткань пальцами, приподнял, отшвыривая от себя, как надоедливого щенка.       — Достал уже, — завопил Джокер, поднимаясь на колени. Опустил голову, больше не пытаясь драться. Скуля оттого, что его лицо болит и нещадно щиплет от отвратительных, непроизвольных слёз. — Не трогай лицо! Я просто хотел поговорить…       — У тебя странная манера разговаривать, Джокер, — Бэтмен остановился, недоумённо глядя на него.       — Нечестно, — Джокер исступленно тёр лицо, пытаясь стереть с него гадские слёзы, чем делал себе только хуже.       Бэтмен не должен был на это вестись, но в груди противно кольнуло. Проклятье. Он чувствовал, что Джокер сейчас не притворялся. Бэтмен подошёл к нему вплотную, опустился на одно колено, отнял руки Джокера от лица.       — Не трогай, хватит, — строго проговорил он, сверху глядя на высокого, худого, сгорбившегося мужчину, который ещё минуту назад в полумраке просторной комнаты казался обезумевшим, неистовым демоном с горящими, угольно-чёрными глазами, а сейчас демон был повержен, и его отчаянные слёзы могли прожечь даже камень.       Джокер замер, а потом схватил его руку, но не ударил, не оттолкнул, а прижался к ней искалеченной щекой. Чувствуя, как от прикосновения прохладной гладкой перчатки лицо успокаивается и постепенно щиплет всё меньше. Ему было хорошо и спокойно, и абсолютно тихо внутри.       — Джокер, — позвал Бэтмен.       Он был обескуражен его поведением и ждал подвоха, которого всё не было. Вероятно, следовало пойти ему навстречу и поговорить. Альфред не раз напоминал Брюсу, что не всё решается силой, и, возможно, сейчас был тот самый момент: попробовать другую тактику. Поговорить с Джокером, выслушать его, если потребуется. В конце концов, Бэтмен не мог вечно игнорировать своё собственное желание узнать, что руководит Джокером, кроме его безумия.       — Хочешь поговорить — давай. Решим всё между собой. Ты ведь для этого меня сюда позвал? Хотел, чтобы я тебя обнаружил. Ты ведь тоже этого хочешь… иногда, не драться, а просто поговорить.       — Даже если я не всегда хочу с тобой драться, что с того? — прошипел Джокер. — Я не могу себя контролировать, понимаешь? Иногда я до смерти тебя ненавижу за то, что до тебя не доходит, насколько прекрасным ты можешь стать рядом со мной. Без меня ты бы сорвался в пасть к своим же собственным монстрам, а я… без тебя я стал бы бесполезной тенью шута, чистым безумием. Ты не хочешь быть заживо съеденным самим собой, а я не хочу превратиться в тень. Понимаешь? Мы с тобой, как… голос и эхо в горах. Не будь меня — ты не услышишь себя. Не будь тебя — я перестану существовать, что, в общем-то, одно и то же.       Джокер говорил, не останавливаясь, а Бэтмен не прерывал его и не убирал руки, даже когда тот обхватил запястье, прижавшись ещё сильнее. А потом Джокер резко отнял руку, сложился пополам, поджав под себя колени и закрыв голову руками.       Он то ли плакал, то ли истерически смеялся, глотая слёзы, — было не разобрать.       Ругая себя за неосторожность и чёртово добросердечие, Брюс обнял Джокера: дрожащего, жестокого, но, вероятно, очень несчастного и одинокого. Положил одну руку ему на колено, а вторую — на плечо, сжал несильно, склоняясь к нему и прижимаясь грудью к его спине.       Всё происходящее меньше всего походило на реальность. Что Бэтмен мог сделать с тем, что только что сказал ему этот человек? Он знал: стоит ему разжать объятия, и всё моментально станет как прежде. Он думал о том, что всё могло быть иначе, о том, что, возможно, он сам чудовище, ведь было ясно, как белый день: Джокер при всей его злости, жажде крови и извращённости нуждается в нём, а он упорно делает вид, что ничего этого не замечает. Джокер нуждался не в ком-то абстрактном, а именно в нём, в Бэтмене. И многие сумасшедшие поступки: ненависть, отчаяние, желание уничтожить и растоптать мир Бэтмена — всё это, вероятно, проистекало из нечеловеческого притяжения. Бэтмен попытался прогнать опасные рассуждения прочь, но это было всё равно, что прогонять стаю потревоженных летучих мышей. То ли токсин сделал его чересчур чувствительным, то ли Джокер был необъяснимо настоящим и несчастным в его объятиях. Непривычным. Новым. Незнакомым. Тягостным и притягательным. «Для Бэтмена или для Брюса?» — он не знал ответа.       А Джокер даже не пытался высвободиться из объятий. Сначала ему было тошно от самого себя, от того, что его мысли и желания не всегда соотносились с его действиями и словами. Уверенное тепло Бэтмена лишило его всяческих сомнений — это был его король, в объятиях которого не стыдно проявить и слабость. Совсем немного, ещё чуть-чуть, потому что король защищает всех своих подданных, даже шута.       — Бэтс, я хочу, чтобы ты кое-что сделал… для меня, — ему всё ещё было тяжело говорить из-за сдавившей горло судороги. — Пообещай, что сделаешь то, о чём я попрошу.       — Джокер, я не стану тебе ничего обещать, — как можно мягче постарался ответить Бэтмен, не разрывая объятий.       — Бэ-э-этс…       — Что?       — Я не попрошу убить кого-нибудь. Это можно не исполнять, даже если попрошу. Никакого членовредительства, честно.       Бэтмен вздохнул. Он понятия не имел, стоит ли ввязываться в игру обещаний.       — Ладно. Говори, — в конце концов, он решил рискнуть: Джокеру нужна была помощь, и, возможно, речь пойдёт о технологиях Бэтмена и восстановлении утраченного лица. В таком случае он мог бы подумать и даже что-то сделать, что в его силах.       Джокер облегчённо вздохнул. Он не верил, что Бэтмен может так легко согласиться. Это было невероятно. Лучший подарок, который мог ему сделать его король. Обезумевшее от счастья сердце бешено колотилось. Одна сумасшедшая идея захватила его, как лавина — разбросанные по склону камни. Он не планировал ничего подобного, оставляя для Бэтмена следы с самого утра, но уже знал, что так сильно хочет получить от своего короля.       Джокер вырвался из объятий и бросился прочь, на улицу, в заросший старый сад за фабрикой, зная, что Бэтмен последует за ним по пятам. Там, среди буков и клёнов, был вход в готэмские пещеры. Заброшенный, наполовину заваленный камнями и прошлогодними листьями, затерявшийся в густой зелени и буреломе. Глубоко под землёй играло в прятки с тенями красивое ледяное озеро, чистейшую воду которого он не раз использовал для своих химических экспериментов.       Он бежал прямиком к озеру, минуя загромождённые расколотыми валунами залы и искусно преодолевая препятствия, так как отсиживался здесь целый год после операции Кукольника. Задержавшись у тайника с клоунской шапкой, он выудил из расщелины любимую вещицу, отряхнул от пыли и, бросив на камень, с размаху прыгнул в ледяные воды, чувствуя, как тысячи иголок пронзают тело.       Преследуя Джокера по пятам, Бэтмен чуть не потерял его из виду: сначала среди косматых теней заброшенного сада, а затем — в лабиринте подземных ходов. Не в первый раз он шёл по следу Джокера, опираясь на собственное чутьё, как гончая, вынюхивая любой намёк на его присутствие. Бэтмен услышал всплеск воды, находясь в соседней зале. Он чуть не напоролся на колючий сталагмит, раскорячившийся морским ежом и жутко подмигивающий светлячками. Бэтмен осмотрелся. За чудовищным сталагмитом на уровне щиколоток метались бледно-голубые блики. Горизонтальный лаз — опасно узкий, но достаточный для того, чтобы человек его комплекции мог протиснуться на брюхе. Прижимая тело к земле, он полз, подтягивая себя вперёд руками, чувствуя над собой тонны влажного камня — немого свидетеля их погони. Это заняло у Бэтмена чудовищно много времени. Наверняка Джокер знал какой-то скрытый, более простой ход из одной залы в другую, раз опередил его на столько шагов.       — Ты с ума сошёл! — воскликнул он, увидев распятое в идеально-прозрачной воде тело Джокера.       Бэт-коготь выдернул чёртова психа из озера на каменный пол. Джокер закашлялся, сплёвывая воду. Подтянув ноги к животу, сжался в комок, стуча зубами и всхлипывая, постепенно приходя в себя от сковавших сердце ледяных тисков. «Вот так, наверное, себя и чувствуют жертвы Фриза», — подумал Джокер.       — Ты зачем это сделал? Хочешь сдохнуть у меня на глазах, больной ты придурок? — вспылил Бэтмен и подошёл вплотную к Джокеру, опустился на корточки, прощупал пульс. Правильнее было бы отвезти его в Аркхем, чтобы там ему оказали медицинскую помощь, но сердце в любой момент могло остановиться от температурного шока. Джокер молчал, его бил озноб. Он поскуливал, трясясь всем телом, и Бэтмен, больше не медля ни секунды, начал стягивать с дрожащего Джокера ботинки и комбинезон.       Потом расстегнул броню, снял с себя костюм, оставив только трусы и маску. Прижал его к себе, закутывая их обоих в плащ, проклиная его за чертово безумие, а себя — за дурость. Согревая собственным теплом.       Так они лежали какое-то время. Казалось, что Джокер заснул, уткнувшись Бэтмену в грудь ледяным лбом, пока тот оглаживал его спину и руки, стараясь согреть как можно быстрее. С потемневших зелёных волос холодными струйками стекала вода. Ладонь Джокера, в драке схватившая стекло, кровоточила, и Бэтмен, высунув руку из-под плаща, на ощупь дотянулся до своего пояса, нащупал нужный отсек, достал пластырь. Джокер не сопротивлялся, позволив заклеить глубокий порез, и постепенно согревался, дышал ровнее, с каждой минутой всё тише и глубже. Только его костлявые плечи невольно вздрагивали от сбегающей на них влаги, но и они вскоре успокоились. Стало жарко.       Джокер завозился, освобождаясь от ткани плаща.       — Выкладывай уже, что ты там хоте...       — Тс-с-с-с, ничего не говори, — прошептал Джокер, его ладонь внезапно оказалась у Бэтмена между ног.       Его снова потряхивало, но уже не от холода, а от близости любимого короля. Он смотрел на него подёрнутыми болотной дымкой глазами, дрожа от предвкушения и осознания того, что его король рядом: горячий, обнажённый, более доступный, чем обычно. Без бронированного костюма. Джокер чувствовал скрытую в Бэтмене силу кончиками пальцев. Это было похоже на разряды тока. Он трогал его грудь, живот, пах, теряя связь с реальностью от головокружительной мысли, что его Бэтмен может стать его целиком и полностью. По-настоящему. Лишь бы только он ничего не испортил! Проклятая, вредная, непредсказуемая летучая мышь! Драгоценный король!       — Если не хочешь, чтобы я был твоей семьей, я могу быть… — неуверенно прошептал Джокер, но тут же взял себя в руки, языком коснулся соска Бэтмена. Оставил робкий влажный штрих.       Брюс смутился, попытался отпихнуть его в сторону, но Джокер вцепился в него мёртвой хваткой, подминая под себя. Мысли Брюса смешались, потому что Джокер успел засунуть руку ему в трусы и уже трогал головку члена большим пальцем. Медленно, едва касаясь. Инстинктивно Брюс поджал ноги и схватил мерзавца за запястье, останавливая его руку. Хотя надо было просто врезать ему по довольной, наглой физиономии.       — Какого дьявола ты делаешь? — рявкнул он на Джокера, смотрящего ему прямо в глаза.       — Ты же пообещал, что сделаешь для меня всё, что я попрошу, кроме убийств и прочей фигни, так вот… Я прошу. Часто я тебя о чём-нибудь прошу? Так что просто расслабься. Пожалуйста. Если тебе не понравится — мы больше не будем пробовать этот вариант отношений между нами.       — Нет никаких отношений между нами, Джокер. Просто убери свою руку! Иначе…       — Иначе, Бэтси, я хоть и обожаю твой гонор, но сделаю так, что твои помощнички…       — Не смей угрожать им. Я пытался тебе помочь, а ты…       — Не заводись, дорогой. Разве я смогу обидеть твоих верноподданных, если ты дашь мне шанс… Всего один шанс. Бэ-э-этс? Видишь, я тоже умею быть благодарным.       Не дождавшись ответа, Джокер смелее лизнул сосок Бэтмена длинным размашистым движением, а его большой палец очертил неровный полукруг по головке члена мыши. Он вытащил руку, нарочито медленно облизал пальцы… И Брюс снова не успел отпихнуть гадского психа от себя, потому что белая рука уже тянула его трусы вниз, освобождая напрягшийся член.       У Брюса давно не было секса, и сейчас он ругал себя за то, что тело его не слушалось, что он был как в прострации и никак не мог сосредоточиться, чтобы поставить психа на место. То ли токсин всё ещё действовал и мешал здраво мыслить, то ли… Брюс пытался убедить себя, что его тело хочет Джокера только потому, что он давно ни с кем не трахался: днём занятый в корпорации, ночью — расследованием и поимкой преступников, а Джокер использовал эффект неожиданности.       Весь ужас крылся в том, что Джокера хотело не только его тело… все чувства помешались на одном единственном нелепом желании узнать, насколько сильным и безрассудным было то, что Джокер называл любовью.       — Хватит… — Брюс силой воли выдрал себя из тумана, в который погружался.       Вышло не очень убедительно.       — Тс-с-с… Тебе ведь нравится… — Джокер лёгким движением оседлал Бэтмена, прижал большой палец к его губам. Солёный и сухой.       И Брюс почувствовал, что краснеет, когда палец раздвинул губы, проник в полуоткрытый рот.       — Твой... большой мышонок, — он посмотрел вниз и довольно хихикнул, — уже готов к экспериментам, никто не узнает, я обещаю. Ну, пожалуйста, Бэтс. Я не хочу тебя заставлять.       — Если не хочешь меня заставлять, слезь с меня.       — Не хочу заставлять и не заставлю — две разные вещи, дорогой. Я знаю, тебе хочется узнать то, что я могу тебе предложить, — сердито прервал его Джокер.       Его страшный рот был очень близко, Джокер почти касался лица Бэтмена своей полуистлевшей кожей. Это было жутко и… дьявольски приятно, потому что длинный язык уже облизывал его губы, подбородок и кончик носа, в то время как его голову повернули вбок. Язык оставил влажную дорожку от губ до шеи. Джокер ласково прикусил кожу рядом с ухом, одна рука держала Брюса за голову, лаская кожу по краям маски, а вторая прижимала два твердеющих члена друг к другу, поглаживая их.       — Не надо, — едва слышно попросил Брюс и… закрыл глаза. Теперь дрожал он, и от этих чёртовых, нереалистичных, безрассудных прикосновений весь мир сузился до размеров человека, сидящего на нём. Такого худого и почти прозрачного в густом полумраке пещеры. — Пожалуйста.       — Мой стеснительный мышонок, мой король, — ласково шептал Джокер, прикусывая шею сильнее, болезненнее. — Я сделаю тебя самым счастливым. Тш-ш-ш. Мы ведь ничего плохого не делаем, никого не убиваем, не калечим.       Он скользнул вниз, покрывая грудь Бэтмена мокрыми прикосновениями своего языка.       — Джо-о-о… — сопротивление оборвалось на полуслове, потому что Брюс заскулил от того, как чувствительно язык ткнулся в кончик его члена, прошёлся вверх и замер.       — Что, мышонок? Не нравится?       — Нет, — поспешил ответить Брюс.        — Врё-ё-ёшь, — радостно протянул Джокер. — Я всё чувствую и хочу узнать тебя всего. Ты хоть представляешь, как это было не просто — прочитать в твоих зрачках… спрятанные глубоко-глубоко желания. Но я справился, — довольный самим собой, подытожил Джокер. — Мой король властвует над ночным Готэмом, но в постели хочет, чтобы его обожали, чтобы заставили забыть, кем он является для всех. Поэтому ты такой напряжённый, ведь у тебя никогда ничего подобного не было? Мой угрюмый, одинокий мышонок, ты полюбишь каждый дюйм моего тела, потому что я всего лишь шут, исполняющий твои желания. Я смогу защитить тебя ото всех, кто захочет сделать тебя слабым.       Бэтмен заскрежетал зубами. Это было уже чересчур.       «Неужели он готов на всё… что он вообще несёт?» — Брюс охнул, не окончив мысль, прижал руку к своему рту, впился в неё зубами, лишь бы не застонать, не показать, как сильно ему хорошо от ласковых, навязанных прикосновений. Жарких. Дразнящих. От слов — провокационных, неприлично возбуждающих, пробирающихся под кожу, кусающих за больные места, чтобы тут же зализать их обещаниями.       Брюс не мог понять, почему он до сих пор под ним, почему не сражается, позволяя вытворять с собой подобное. Его глупое сердце до сих пор щемило от мысли, каково это — быть Джокером. Ненавидеть, беситься, строить грандиозные безумные планы, играть с судьбой, верить в выдуманную сказку о короле или искусно врать об этом, сходить с ума от одержимости им, Бэтменом, снова ненавидеть и уставать от самого себя.       Тем временем Джокер увлёкся, он помогал себе рукой, засовывая член в рот, облизывал круговыми движениями, играл с чувствительными местами, освобождал из горячего плена, растирал выступившую смазку и снова погружал в себя. Его рука едва ощутимо подрагивала — то ли от возбуждения, то ли потому, что он нервничал. Брюс кожей чувствовал эту странную нервозность. Джокеру хотелось быть самым лучшим, и Брюс с ужасом сознавал, что так нежно и головокружительно минет ему ещё никто никогда не делал. С таким наслаждением, с такой отдачей и любовью. Это было ненормально, неправдоподобно, дико, абсурдно. Брюс тронулся умом, если до сих пор не прекратил всё это.       Джокер нервничал, его руки, ставшие горячими и влажными от слюны, смазки и прилившей к ним крови, казалось, беспорядочно блуждали по бёдрам, паху и животу летучей мыши.       И Брюс готов был кончить от сжавших его тело неожиданных, острых, нестерпимых ощущений, но влажные ласки обманули его, переместившись от паха к животу, а потом ещё выше, захватили набухший сосок, подразнили его и снова поднялись выше, к шее, коснулись приоткрытого рта. Джокер облизал языком губы Бэтмена, а затем залез им в рот, пощекотал кончиком верхнее нёбо. Брюс инстинктивно сжал губы в попытке сделать поцелуй привычным, сильным, долгим. Но Джокер дёрнулся в сторону.       — Нет, нет, нет, ты же знаешь, я так не могу. Мышонок, я не могу с тобой целоваться, — заговорщически прошептал Джокер, и Брюса ударило током от осознания того, что только что он пытался поцеловать несуществующие губы…       Брюс зарычал. Хотелось размазать мерзавца по полу… и трахаться без остановки. Он попытался спихнуть его с себя, лечь на него, прижать к земле, избить в отместку за издевательства, сунуть член ему между ног. Но Джокер больно прижал руки Брюса к полу. Потёрся членом о член и снова «поцеловал» кончиком языка в шею.       — Всё будет, я обещаю. Не торопись.       Грязный ублюдок как будто читал его мысли. Просунул руку между ними, но Брюс перехватил её — подлое желание самому потрогать Джокера захватило его. Он дотронулся до его члена, провёл пальцами от головки до основания, чувствуя, как Джокер реагирует на прикосновения, вздрагивая и втягивая носом воздух. Хотел продолжить ласку, но его руку грубо отпихнули в сторону. Разозлившись, Брюс повторил попытку, но тут же был отвергнут снова.       Брюс нахмурился. Его внезапно разозлила мысль, что Джокеру, возможно, не нравятся его прикосновения.       — Тебе неприятно?       — Да.       — Врёшь. По глазам вижу, что врёшь, — настойчиво повторил Брюс.       Его задела реакция Джокера.       — Просто не трогай меня, хорошо?       В этот момент Джокеру ужасно хотелось врезать летучей мыши, желательно под дых и посильнее, потому что прикосновения были чересчур приятными. Чересчур возбуждающими. Он чувствовал, как кровь приливает к его лицу, отчего оно начинало неприятно ныть. Любое прикосновение Бэтмена было слишком желанным. Он просто привык чувствовать его через одежду, а не так, когда он обнажён и беспомощен перед ним, когда достаточно одного прикосновения, чтобы его искалеченная химикатами кожа покрылась мурашками. Он не хотел, чтобы Бэтмен видел его слабым. Он хотел раствориться в нём — и ненавидел себя за это. Как только король почувствует его слабость, всё будет испорчено. Всё будет зря. Все другие приготовления пойдут прахом. Он с ним, чтобы король был сильным. Счастливым и несчастным одновременно, но никак не чувствующим, насколько хорошо его придворному шуту быть просто рядом, безо всяких титулов, обещаний и сражений, без этой дурацкой игры в ненависть и бесконечную вражду, без доказательств, какая семья лучше, а просто так. Просто потому что руки Бэтмена могут быть столь же ласковыми, сколь и безжалостными.       — Не надо, — повторил Джокер. — Пожалуйста, я сделаю всё сам…       Джокер просунул руку между ними и начал дрочить самому себе. Его рука и член тёрлись о член Брюса, и Брюс откинул голову назад, закрыв глаза — было невыносимо, невероятно приятно. Он не мог остановить Джокера, но и кончить от неритмичного, замирающего на доли секунд трения тоже не мог. Если бы только Джокер опять потрогал его, поласкал, взял в рот, что угодно. Делал это с ним, а не с собой. Брюс стиснул зубы, чтобы не дай бог не попросить гадкого психа ни о чём подобном.       — Поцелуй меня, — услышал задыхающийся голос Джокера. — Бэ-э-этс.       Брюс зарычал, прижимая Джокера к себе, ладонями давя на поясницу, чтобы быть ближе, теснее, чтобы тот уже сделал хоть что-нибудь с ним, а не с собой. Но не смог заставить себя поцеловать его. Это было чересчур…       — Гадкая… гадкая мышь, — зарычал Джокер. — Чёрт, Бэ-э-этс, я… а-а-ах-х…       Он кончил резко, заливая спермой низ живота Бэтмена.       Брюс вспыхнул, как маленький уголёк в пламени костра, когда Джокер стал размазывать свою тёплую сперму по его члену. Щёки Брюса моментально зарделись. Пальцы Джокера скользили вверх-вниз, пока не заточили член Брюса в мокрый плен кулака. Движения были скользкими, влажными, с липким, разрывающим гул в голове звуком. Брюс закусил губу, постанывая, пытаясь двигаться в такт, а потом почувствовал, как скользкий палец прижался к его анусу, надавил несильно, вошёл неглубоко, за ним последовал второй, пальцы мягко растягивали стенки в стороны одиночными ритмичными движениями.       Захлебнувшись возмущением и… желанием, Брюс не успел даже выругаться: Джокер заскользил по его члену своим. Весь мокрый от пота, он упирался в грудь Бэтмена лбом и тихонько постанывал, чувствуя, как встаёт измазанный в его сперме член Бэтмена. Он ускорил движения, пока Брюс не вжался в него, кончая от жара между ними, от липких хлопков и скольжений, от ласкающего языка.       Получив долгожданную разрядку, Брюс хотел, чтобы с него слезли, дали прийти в себя, но вместо этого Джокер приподнялся, дотянулся до шутовской шапки и, надев её на себя, стал усаживаться поудобнее. От лёгкого покачивания из стороны в сторону бубенчики зазвенели, это были серебряные колокольчики, крохотные цветные барабаны и вырезанные из дерева, покрашенные в чёрно-фиолетовый переливающийся цвет летучие мышки. Последние явно были сделаны и пришиты Джокером самолично.       — Нравится? Уверен, во всём свете не найдётся такого шута, как я. Ты счастливчик, Бэтс, — Джокер лениво болтал, размазывая их смешавшуюся сперму по груди Брюса, рисуя неприличные узоры. Наигравшись, Джокер упёрся двумя руками в пресс Бэтмена, поёрзал своим вновь затвердевшим членом. Его зелёные глаза возбуждённо сверкали, жадно рассматривая своего короля.       — Это ещё не всё, мышонок, дальше будет ещё приятнее…       Одним резким движением Джокер привстал, сдвигаясь назад, — бубенчики озорно звякнули — и подтянул ноги Брюса к своей талии.       Три пальца, густо покрытые до основания спермой, беспрепятственно проникли в его проход. Брюс стиснул зубы от тянущей, тугой боли, а потом от острой вспышки наслаждения, потому что настырный псих нащупал чувствительное место и помассировал его.       — Стой, — прохрипел Брюс.       — Не мешай, — Джокер наклонился вперёд, обвёл языком контур подбородка Бэтмена. — Будь послушным ещё чуть-чуть. А потом можешь меня арестовать, — хихикнул он.       Пальцы выскользнули наружу, погладили пульсирующий, ноющий вход.       Брюс стиснул зубы, до крови прикусив язык. Он видел перед собой блестящую от влаги и пота фигуру, молочно-белую, как снег в горах, в ярком оранжево-фиолетовом трёхконечном колпаке, который, не переставая, звенел. Длинные концы шапки колыхались, притягивая внимание Брюса. Картина была настолько завораживающей, что только силой воли Брюс смог сбросить Джокера с себя. Тот охнул, больно приземлившись на спину. Брюс попытался отползти, но Джокер снова повалил его на каменный пол. Вялым хуком Брюс отпихнул его в сторону, набросился на него, прижимая к полу, впиваясь взглядом в расширившиеся от возбуждения зрачки, сжимая в одной руке фиолетовый хвост колпака — миниатюрные летучие мыши больно впились в ладонь острыми краями. Сдаваясь, потому что Джокер улыбался не как обычно. В его растянутой насильно улыбке было... Рука Джокера легко высвободилась из ослабившейся хватки, протиснулась между их телами, погладила член Бэтмена, собрав остатки спермы с его живота, медленно размазала по своему члену. Джокер выгибался под ним и снова ласкал себя, бесстыже постанывая от тянущего живот удовольствия.       — А теперь поменяемся местами, — скомандовал он и перевернул ахнувшую мышь: уложил на спину, засунув свой член между его ягодиц. Надавил. — Доверься мне. Никто не узнает. Это будет НАШ с тобой любимый секрет, наша связь. И к чёрту весь мир — только шут и его верный король. Ой, или наоборот.       — Нет, не на… то есть… а-а… да, чёрт, ненавижу тебя… ненавижу… пожалуйста…       Брюс больше не мог достойно сопротивляться.       Забыв насколько всё происходящее чудовищно, безумно, аморально, они оба дрожали не только от возбуждения, но и от странного, необъяснимого волнения. Джокера колотило даже сильнее, чем Брюса, но он чудом управлял ситуацией, в которой Бэтмен впервые не просто сдался, а принял тотальное поражение ещё до первого раунда, оставив со всем разбираться Брюса.       Джокер вошёл в него, сначала не глубоко, потянул назад и снова толкнулся вперёд, чуть глубже. Три мелких и один глубокий толчок, три мелких и один глубокий. Противный шут не хотел, чтобы всё закончилось слишком быстро, поэтому периодически резко приподнимал таз, вытаскивая член до глубины в пару сантиметров, и оставался так какое-то время, не двигаясь и не дыша. И снова продолжал толчки — чередующиеся болезненные глубокие и мелкие дразнящие. Медленно приближаясь к чувствительному месту. Он кончил раньше Брюса. Сперма густой струёй потянулась вслед за членом, стекая по ногам. Брюс застонал, краснея, закрывая лицо руками, желая только одного — продолжения.       — Джокер, пожа-а-алуйста, — лихорадочно прошептал он.       — Мой мальчик, мой король, — хриплый, низкий голос заставил тело Брюса покрыться мурашками.       Джокер переместился ниже, и Брюс почувствовал прикосновение языка к его ягодицам. Он дразнил, пока Брюс не заскулил от отчаяния, не дёрнулся в попытке высвободиться и прекратить издевательства. Но сильные руки удержали его на месте, раздвинули ягодицы. Джокер медленно провёл языком по пульсирующему колечку подрагивающих мышц, слизывая собственную сперму вместе с сукровицей, следя за любимым королём из-под соскользнувшей на лоб шутовской шапки. Два пальца скользнули внутрь, они легко помассировали простату, и Брюс захлебнулся собственным стоном. Он кончил быстро, весь поджавшись, и еле сдержался, чтобы не расплакаться от переполнивших его, похожих на фейерверк, эмоций. Замер, мечтая только об одном: чтобы Джокер прижал его к себе как можно крепче. И пусть ему будет стыдно. Не сейчас. После. Когда всё закончится, и они снова станут врагами. Когда он будет ловить его на улицах Готэма, сражаться на крышах и мостах, тащить за шиворот к бэтмобилю, везти в Аркхем.       Горло сжала болезненная судорога: уже ничто и никогда не будет таким, как прежде.       И Джокер в очередной раз как будто услышал его мысли, обнял крепко-крепко, перевернув на бок лицом к себе, обхватил ногами. Погладил по голове, между ушек маски, по скулам и рядом с глубоко втягивающим воздух носом.       — Тише, — шептал его несчастный, навечно растянутый в улыбке рот. Больше не раздражающий и не пугающий. — Можешь меня ненавидеть. Так сильно, как только захочешь. Я всегда буду рядом, обещаю.       Брюс не ответил, он был не в состоянии даже подумать о том, с чего всё началось, и как так получилось, что он лежит рядом со своим главным врагом, прижавшись к нему всем телом. Он потрогал лежащие на плече Джокера смешной чёрно-красный барабанчик и самодельную летучую мышку, положил ладонь на мокрую, горячую белую грудь и закрыл глаза. Можно было минутку полежать, ни о чём не думая. Неважно, что будет после. Неважно, что сделает Джокер завтра. Бэтмен со всем разберётся. Или не со всем. Как получится.       — Когда-нибудь я тебя убью, — в сердцах пообещал Брюс.       Джокер тихо усмехнулся, а Брюс подумал о том, что на камнях долго лежать нельзя, и провалился в темноту, а когда очнулся, Джокера рядом уже не было.       Он лежал, завёрнутый в плащ так, что ни одна часть тела не касалась холодного камня. Рядом, аккуратно сложенная, лежала одежда и амуниция, из которой ничего не пропало. Со стен равномерно капала вода, Брюс слушал её монотонный звук — звук рождения сталактитов и сталагмитов. В сердце было тихо, как в эпицентре бури.       Приняв ледяную ванну, он целую вечность одевался: в голове стоял туман, тело ужасно ныло. Заляпанный спермой плащ он сжёг. Глядя на затухающий огонь, пообещал себе разобраться с психом раз и навсегда и только потом покинул пещеру, с трудом преодолев узкий лаз, вернулся к бэтмобилю и дал по газам. Покидая территорию фабрики, он даже не обернулся на старый, пугающий скрипучими деревьями дремучий сад. Приближался рассвет.       Вернувшись в особняк, Брюс с бесстрастным видом выслушал лекцию о своей несознательности, вяло отмахиваясь от расспросов Альфреда о том, что случилось, куда подевался его плащ, где Джокер и почему Брюс не отвечал на звонки и сообщения. Альфред следовал за ним по пятам, пока Брюс не попросил оставить его в покое. Обед, объяснения, медицинское обследование — всё может подождать. Всё равно рассказывать нечего.       Растянувшись на кровати прямо в одежде, он долго смотрел в потолок, ничего не чувствуя, как будто всё его тело онемело. Джокер сделал с ним нечто ужасное — пробрался к нему в самое сердце и выцарапал по живому своей извращённой, жестокой любовью признание. Где-то глубоко внутри Джокера жил ребёнок, который тоже, как и Брюс, нуждался в любви, только безумие, пережитые травмы извратили его мечты, сделали привязанность одержимостью, а жажду семьи болью, которая толкала его на страшные поступки. Брюс понимал, что ни в чём не виноват перед ним, но и отмахнуться от него больше не мог. Дикое чувство ответственности за никому не нужного человека сковало мышцы. Брюс сдерживался, стиснув яростно зубы, и, только стоя под горячим душем, бессильно, совсем по-детски расплакался оттого, что получил то, о чём давно мечтал и чего ему так мучительно недоставало — сводящую с ума ласку и любовь, но от человека, к которому ему лучше было бы не приближаться никогда.