Не уходи

Я пыталась вот уже второй день заставить себя подняться и всё таки выйти на улицы. Там, за разбитыми окнами светило солнце, на деревьях набухали почки и люди поменяли пальто на легкие толстовки. Но тут внутри - было сумрачно. Темнота держалась по углам вне зависимости от времени суток. Она тенями липла к ногам, когда я шаркая переходила из одной разграбленной комнаты в другую. Кроме темноты в доме жил холод. Он заставлял кутаться в порванное одеяло, которое пахло плесенью и неприятно чувствовалось возле щёк, но согревало достаточно, чтобы терпеть. Мне всегда казалось, что моё обоняние может привыкнуть к любому запаху, но это было совсем не так. Дрожжевая вонь грибков, кисловатый запах кошачьей мочи и острый мускус собственного немытого тела - всё это заставляло голову кружится и щипало нос. Иногда я тихо плакала, присев на корточки в комнатушке, которая была раньше туалетом. Я знала, что где-то позади по стене ползают пауки и прочие насекомые, но во мне всё еще слишком сильны были остатки достоинства, чтобы справлять нужду на улице или (не дай боже) в любой другой комнате покосившегося дома. Откуда в абсолютно пустом, без единой крошки еды, доме появляются тараканы, мучные мухи и дрозофилы - я понять не могла. В те моменты, когда голодная боль в желудке приглушалась и я лежала на грязном матрасе в “гостиной”, уставившись в стену, мысли сами собой возвращались к тому времени, когда всё было хорошо. Это было больно, и я никак не могла решить, что лучше - мучаться, обнимая живот, или захлёбываться рыданиями. Но, в общем-то выбор был не велик. Не велик, но именно этот выбор поселил в голове навязчивую мысль о том, что можно было бы выйти на улицу и попросить мил… Нет, даже в голове я не могла произнести это слово. Лучше думать об этом, как о помощи. Люди же должны друг другу помогать, правильно? Захотелось смеяться. О да, помогать, как помогли моим брату и сестре, которые задохнулись от угарного газа в перевернувшийся машине. Как помогли маме, которая медленно истекла кровью, не способная выбраться и помочь детям, потому что ремень безопасности заклинило, а ноги застряли в обломках покорёженного переда. Застряли, сдавленные со всех сторон острыми железными деталями. Ночами мне снилась мама и её ноги, которые она все больше обдирала до крови, стараясь выбраться из западни, чтобы спасти моих брата и сестру. Они всё время плакали сзади и звали её тем самым детским голосом, от которого родные готовы голыми руками порвать любого противника. Они пытались пробраться к ней вперёд, по крыше усыпанной разбитым стеклом. А кровь всё больше приливала маме к голове и оставаться в сознании становилось всё труднее. В некоторых снах я была мамой, в некоторых я была безвольным телом отца, висящем на водительском месте разбитой головой вниз, в некоторых я видела всё как будто снаружи - но в каждом сне я закрывала глаза вместе с мамой и умирала, чувствуя, что улыбаюсь. И каждый раз я просыпалась на грязном матрасе. Хотелось смеяться, когда в голове появлялись мысли обратиться за помощью к друзьям. Никто бы из них не понял. Никто из них даже на мгновение не мог себе вообразить, что это такое разом потерять всю семью. Самых близких и дорогих людей. Мне не нужно было их сочувствие, мне нужно было забыться. Я замерла перед окном на кухне. Оно было единственное, которое более менее сохранилось в этом заброшенном доме. Смотреть из него на мир было чуть проще - окно было запыленное, в потёках краски, и мир из него казался совершенно не существующим. Я сама себе показалась на мгновение... Не существующей. Совсем. Я почувствовала, как замерло тело. Мы с ним, кажется, подошли к какой-то очень-очень важной мысли. В груди всё стянуло и заболело, только вот боль в этот раз была совсем другой. Сладкой-сладкой. Все мысли, которые не касались непосредственно событий трехмесячной давности, ворочались в голове как разжиревшие черви. Копошились, наползали друг на друга, начинали поедать сами себя, и тогда я оставалась с ошмётками идей, обрывками фраз. Но эта мысль была поразительно громкой среди общей какофонии. Сердце застучало громче, заколотилось прямо в горле, так что я почувствовала его огромным комком, перекрывающим дыхание. Как будто тело вдруг ожило и попыталось напомнить, что всё ещё существует. Вдруг стало совсем зябко, как будто весь холод, который я чувствовала последние месяцы - разом вернулся и пронизал до самых костей. Мелко задрожала нижняя губа, застучали зубы. Если бы у меня было зеркало, уверена, я бы увидела, как резко расширились зрачки. За окном неожиданно раздался детский смех, и всё моё существо обратилось к этому смеху, в нём послышались знакомые нотки. Этот смех как будто звал меня. В груди болело настойчиво, точно показывая, что я близка к решению. Что я впервые знаю, что делать дальше, после всего, что было. Ребенок снова засмеялся, на этот раз ближе и ещё звончее. Я отскочила от окна, ударяясь спиной в скрипнувшую стену. Сердце колотилось как бешеное. Скорей! Скоре! По тёмному коридору, в бывшую спальню, к дальней стене. Я споткнулась в предбаннике, упала и ободрала ладони о дощатый пол. Голова гудела, как растревоженный улей. Думать было невозможно. Оскальзываясь и цепляясь за стену я поднялась и в три шага оказалась у прохода в пустую спальню. Я шарила глазами по заваленному тряпками полу, пока не наткнулась на разбитое зеркало в дальнем углу. Правильно говорят - разбитые зеркала к несчастью. Мне было плевать. Упав на колени в кучу тряпья, я начала лихорадочно перебирать осколки, пока наконец не нашла идеальный. Пальцы на руках закололо, и мне показалось, что от резкого прилива адреналина, я упаду в обморок. По краям зрения замельтешили черные точки, а голову обнесло. Я крепко сжала в ладони зеркало, чувствуя, как оно впивается в ладонь. Правую руку я задрала к потолку, пытаясь странными движениями оттянуть рукав свитера к сгибу локтя. Когда это не вышло, я стала неловко помогать левой рукой с зажатым в ней осколком. Сердце больше не бухало в горле, оно снова было в ушах и как будто в животе. Я чувствовала, как разгорается лицо, пока я одной рукой закатываю рукав. Мне казалось, если я выпущу зеркало, то у меня больше никогда не хватит решимости. Потом я замерла, уставившись на бледное предплечье. В голове проносились мысли о том, что надо вдоль, а не поперёк, что надо достаточно глубоко, что боль только от кожи, а нижние слои не имеют нервных окончаний. Что эта боль будет последней. Я крепко зажмурилась и надавила острым краем у запястья. Потом надавила ещё. Потом зарычала и надавила со всей дури и тут же вскрикнула, отдергивая руку. Запястье пульсировало болью, а кровь струилась тонкой красной чертой по коже. Лучше не становилось. Я вдохнула поглубже и задержала дыхание, а затем снова надавила. Пришлось зажмуриваться и давиться криком, пока я вела красную дорожку по предплечью. Но наконец левая рука дошла до сгиба локтя и безвольно упала на пол, разжимаясь. Зеркало звякнуло об пол, острый кончик от него откололся. Я завороженно смотрела, как капает красное на дощатый пол, и ждала, когда же мне станет легче? И постепенно становилось. Закружилась чуть сильнее голова, поток стал чуть сильнее, как будто осмелел. Становилось действительно легче, и я улыбнулась, покачиваясь и сжимая правую ладонь в кулак. Я прикрыла глаза, представляя, как открою нашу входную дверь и скажу всем “Привет! Я дома, спасибо, что подождали.”. Сидеть становилась всё труднее, поэтому я оперлась о левую ладонь и свесила голову. Что-то странное привлекло моё дрейфующие внимание. Я скользнула глазами по доскам и тряпкам и вдруг наткнулась на смотрящие на себя глаза. На мамины глаза. Я испуганно дернулась, и солнечный свет из разбитого окна отразился от куска разбитого зеркала. Я жадно, забыв обо всё, метнулась ближе. Кровь испачкала брюки. На меня из зеркала смотрели мамины глаза. Мои глаза. Глаза моих брата и сестры. Глаз моего дяди, живого и ищущего меня по всей области. Моей двоюродной тёти, которая на похоронах гладила меня по спине. Моих троюродных братьев-близнецов. Моих дальних бабушек и дедушек. Дядей и тётей. Всей моей многочисленной семьи, которая собралась вокруг могил ровно три месяца назад. Их было так много. Я с ужасом перевела мутнеющий взгляд на окровавленную руку.