Твоя больная клоунада

      Утро. Тонкие нити солнечного света просачиваются через маленькое окошко с решёткой. Потихоньку вся психиатрическая больница начала просыпаться. В самом темном и отдалённом углу палаты, куда не доставали лучи света, свернувшись в клубочек и немного подрагивая, лежал человек. Он был бледен и сначала могло показаться, что он дрожит от холода, но его юное лицо было искажено болью. Под глазами обосновались темные круги, щеки мокрые от слез. Он тихо постанывал, обвив себя худыми как спички руками. Никто не решался подойти к нему, да и не хотел. Он был нелюдим и никого к себе не подпускал просто так, лишь работников больницы. Он знал, что если будет сопротивляться санитарам, то станет только хуже. Они все спишут на истерику и отправят его в одиночную камеру, где тишина и пустота сводили его с ума, поэтому приходилось безмолвно подчиняться. В какой-то степени его это даже забавляло.       Пациенты собирались на завтрак. В помещение зашел санитар, чтобы проверить, все ли ушли на утреннюю трапезу, и заметил парня, корчившегося в углу.       — Что случилось? Снова пытаешься цирк устроить?       Мальчик лишь простонал в ответ и покачал головой. Выглядел он жалко, как побитая собака. Тяжело вздохнув, санитар достал градусник из нагрудного кармана и начал мерять ему температуру. Пару минут прошло, и термометр показал 36,7. Температура оказалась нормальной, однако пациент продолжал стонать от боли и держаться за живот. Почесав затылок, мужчина вышел. Вскоре он вернулся в компании врача, но комната уже оказалась абсолютно пустой.       — Черт, опять он!.. Я так и знал! - прошипел санитар от досады.       — Успокойтесь. Скорее всего, Кокичи на завтраке. Пусть дурачит нас и дальше, все равно не сможет выбраться.       В это время в столовой стоял шум разговоров и звяканье посуды. Пациенты с подносами по очереди подходили за своей порцией еды, кто-то уже ел, кому-то с этим помогали медработники. Кокичи тоже стоял в очереди и хихикал себе под нос, представляя какое лицо было у этого олуха в палате.       "Нишиши. Неплохо я их обманул, для утра сойдет", - подумал он. Получив свою порцию пресной каши и стакан сомнительного чая, он сел на свободное место за пустой стол. Ома всегда предпочитал есть в одиночестве. За все время пребывания в этом учреждении одиночество стало его новой привычкой, "общался" он только со своим врачом, и то не так часто. Родители никогда не навещали его, не присылали писем или гостинцев, никогда не звонили. Парень ненавидел их всей душой, даже больше, чем эту дыру, куда они его засунули. Если раньше у него и была пара-тройка приятных ему личностей, то здесь он так и не смог обзавестись друзьями, никто его не любил. И это было взаимно, он также никем особо не интересовался. Иногда, конечно, когда становилось невыносимо скучно, он с кем-нибудь сближался, но лишь для того, чтобы позже подшутить над ним.       Скучно здесь было частенько. Больница — это такое место, где люди, еще не потерявшие себя, готовы даже работать, мыть полы, например, лишь бы не мучаться безделием. В основном, "жертвами" становились новички - не так важно, пациенты это или медработники. Кокичи всегда веселило выражение лиц обманутых людей. Можно было проследить, как нарастает их недоумение, которое затем сменялось шоком осознания, а потом досадой или злостью. Иногда его проказы заходили слишком далеко. Наверное, поэтому никто его и не любил.       После унылого, как и всегда, завтрака Кокичи направился за порцией своего другого "завтрака" — горсти таблеток. Беззаботно вприпрыжку шагая по коридору, он уже издалека заметил, что дверь в кабинет его врача открыта, а внутри — два незнакомых силуэта. Ома подошел ближе, внутри него зажужжало любопытство. Это был высокий мужчина средних лет, одетый в брюки и белую рубашку, поверх которой была шерстяная жилетка в ромбик. Рядом, сутулясь, стоял молодой парень, тоже высокий и худощавый. На нем была черные кепка и брюки, кеды и такая же белая рубашка, что и у мужчины, но поверх неё был темно-зеленый пуловер. Кокичи стало интересно. Что это за люди, это новые пациенты? Только парень или оба? Больница "рада" постояльцам любого типа, начиная от суицидальных подростков и заканчивая стариками с маразмом. Во всяком случае, его это не волновало достаточно сильно, чтобы помешать его собственным делам: он шёл к своему психиатру, чтобы получить таблетки и, может быть, поболтать о том о сем.       — До-оброе утро! — громко протянул Ома, наконец зайдя в кабинет.       — О! Ома, ты пришёл за своими лекарствами? — психиатр, сидевший за столом, поправил очки и повернулся к нему.       — Да! Если это можно назвать лекарствами... — лично Кокичи считал, что либо его кормят пустышками-конфетками, либо конкретно так травят.       Проигнорировав этот комментарий, врач отошёл в соседнюю комнату, смежную с его кабинетом, где он хранил те самые, так называемые, "лекарства". Оставшись наедине с незнакомцами, Ома сложил руки за головой и стал ждать. Молодой парень украдкой посмотрел на него, кепка удачно прикрывала часть его лица. Ома поймал его взгляд и намеренно сладко улыбнулся. Задумчивость незнакомца тут же сменилась смущением, и он быстро отвернулся, натянув козырек пониже. У него были довольно изящные черты лица и длинные ресницы, а вот мешки под глазами выдавали недосып.       — А вот и твои лекарства, Ома, — внезапно вернувшийся психиатр прервал процесс разглядывания. Взяв разноцветные таблетки, Кокичи поблагодарил врача и хотел было выйти из кабинета, но его остановили.       — Ома, не зайдешь ко мне попозже? — окликнул его мужчина, — И обязательно выпей лекарства, а то тебе станет хуже.       Помахав рукой на прощание и кивнув, парень выскользнул наружу.       — Чёртов врачишка... — пробубнил Кокичи, отойдя на разумное расстояние, — Чтобы вы все тут сдохли... — сжав в руке таблетки, он направился к себе в палату.

***

      — Надеюсь вы всё подготовили? — сказал чей-то мужской голос.       — К-конечно, сэр! — нервно произнес, видимо, парень.       — Отлично, — произнёс мужчина, — Пока никто ничего не знает, мы можем продолжать свои дела.       За окном стояла ночь. Шёл дождь. Луна была скрыта за тучами и никто не узнает, не услышит и не увидит, что здесь произошло или происходит.