Печенье предсказало

Эдвард из последних сил стоял за кассой, валясь с ног от усталости. Он всю ночь писал предсказания для печенья. Очередная замануха для посетителей, придуманная Крабсом, которая должна быть выполнена немедленно и за свои деньги, разумеется. Спанч Боб испёк целую миску печенья, и теперь она стояла возле кассового аппарата и мозолила Эдварду глаза. Медленно: вдох, выдох. Сегодня Эд был как никогда молчалив. Усталость сказывалась на нём не лучшим образом. Он с трудом держал на замке свой поганый рот, чтобы лишний раз не грубить клиентам. Даже непрекращающийся лепет Спанч Боба не вызывал раздражения нужной насыщенности. Морально опустошён. В очередной раз скользнув взглядом по печенью, Эд без зазрения совести взял одно. Я за него заплатил — имею право, подумал он, но по сторонам всё же посмотрел: не следит ли за ним вездесущий Крабс. Как он и думал, работа челюстью немного взбодрила. Надо отдать должное Бобу: печенье вышло весьма и весьма недурным. Эдвард безразлично смотрел на аккуратно свёрнутую бумажку с предсказанием. Глупая забава, но почему нет?.. «Хуй тебе, а не зарплата». Эд усмехнулся. Если учесть, что все предсказания имели схожее содержание по типу «Хуй соснёшь» или «На хуй присядешь», не за горами день, когда он, Эдвард, и впрямь полетит с этой работы. Тем более Крабс почти не платил парню, а значит, терять было нечего. Зато Эдвард вчера неплохо развлёкся. От приятных воспоминаний отвлекла надвигающаяся толпа голодных клиентов. Эд хрустнул пальцами, утёр рот от крошек и готов было настроиться на рабочий лад, как вдруг во главе толпы он разглядел знакомое лицо. Кадык нервно дёрнулся. Кассир лихорадочно посмотрел на часы. Полдень — в дизайнерской арт-студии Уильяма обеденный перерыв. И вот он, Уильям Фэнсисон собственной персоной заходит в Красти. Эд не верил глазам. — Всё ещё стоишь за кассой, Эдди? — у Эдварда сердце кровью обливалось от одного только голоса Уильяма. Вот он, стоит в брючном костюме: бардовая рубашка с небрежно накинутым на плечи пиджаком. Идеален во всём. Пальцы Эда с выкрашенными в фиолетовый цвет ногтями вцепились в столешницу кассы, как только до него донёсся запах дорогого парфюма. — Тоже хочешь постоять? Могу уступить, — было сложно не поддаться обаянию Уильяма, но не для того Эд сдерживался с посетителями, чтобы сейчас промолчать. Нет смысла скрывать, что ему доставляло удовольствие обмениваться остротами со своим врагом. — Нет, спасибо. Мне за это не заплатят. Впрочем, — Уильям с презрением изогнул бровь, — как и тебе. — Да, мне не платят за работу, но и за пустую болтовню — тоже. Очередь не задерживай. И какого чёрта ты вообще сюда припёрся? Неужели санэпидем закрыл наконец-таки твой «пятизвёздочный» ресторан? — Не угадал, — губы Уильяма изогнулись в снисходительной улыбке, — там сейчас известное музыкальное агентство снимает клип. Эд ожидал услышать что-то в этом духе. Не уловив в лице Эдварда ни капли удивления или раздражения, Уильям продолжил: — И ни о какой очереди речи не идёт. Все эти люди — сотрудники моего агентства и мои друзья, — Эдварда передёрнуло от последнего слова: оно было слишком громким. — Я привёл их сюда, чтобы показать, где работают неудачники вроде тебя, неспособные и бесталанные. А работают они там, где им самое место, — на дне общепита. Смотрите внимательнее, — обратился к соратникам Уильям тоном лектора, — смотрите хорошенько и запоминайте: от таких людей стоит держаться подальше, иначе они потянут вас за собой. Так вот почему… Эд внимательно смотрел на Уильяма и, к удивлению, даже не испытывал к нему ненависти. Он пропустил все самые обидные слова мимо ушей. Больше всего его волновал не собственный авторитет, не задетая гордость, а нагло обманывающий себя Уильям. — Пойдёмте в мой пятизвёздочный ресторан, соблазним съёмочную группу отобедать с нами, — на слове «пятизвёздочный» бизнесмен бросил вызывающий взгляд в сторону Эдварда. — Ни в чём себе не отказывайте: ланч за мой счёт. А вечером приглашаю всех на закрытую вечеринку в мой пентхаус. Жаль, что мистер Крабс ещё не додумался брать деньги с людей, которые приходят в Красти за самоутверждением, с сожалением подумал Эд, провожая задумчивым взглядом толпу зазнавшихся сотрудников из арт-студии. Тем временем Уильям медленно приблизился к кассе. — Не грусти, Эд, в том, что ты неудачник, нет твоей вины, — элегантным движением руки, одетой в кожаную перчатку, он взял одно печенье. — Просто успех — качество врождённое. А на тебе природа отдохнула. На мгновение в кроваво-карих глазах мелькнуло сожаление. Наверное, показалось, подумал Эд, когда одинокая спина Уильяма растворилась в толпе постоянных клиентов. Не верилось, что всё это на самом деле было: все эти люди, дурацкий диалог, выскочка Фэнсисон. Единственное неопровержимое доказательство всему происходящему — терпкий запах дорогого парфюма, который Эдвард узнал бы из тысячи едва различимых. — Что это только что было? — послышался сзади до боли противный голос. Но Эдвард и эту реплику оставил без ответа: объяснять что-либо Бобу — себе дороже. Эдвард правда не собирался ничего никому доказывать. Разве что Уильяму — его собственную неправоту. На его собственной вечеринке. В его собственном пентхаусе.

***

Уильяму нравилось наблюдать за ночным городом с высоты небоскрёба. В бокале с тюльпанообразными стенками плескался золотистый коньяк. За пределами террасы, отгороженной тонированным стеклом, в большой зале с приглушённым светом гремела музыка. В такт ей струились расслабленные тела. Уильям кинул пренебрежительный взгляд в сторону стоящих у входа на террасу охранников. Эта жизнь продолжала быть чужой. Жизнь, в которой ему приходилось делать только то, что от него ожидали. Жадный глоток, и огни, что очерчивали город в ночи, стали будто ближе. Он сидел за маленьким столиком, закинув ногу на ногу. Ни две, ни три расстегнутых пуговицы на рубашке не помогали вдохнуть свободно. Поставив бокал на стол рядом с перчатками, он заметил печенье. То самое, что взял на кассе в Красти. Губы тронула усталая улыбка. Детская забава. Он надломил печенье и развернул свёрнутый вдвое маленький листочек. В свете точечных светильников пришлось напрячься, чтобы прочитать. От внезапно порвавшего тишину смеха руки охранников синхронно дёрнулись к пистолетам. Это не ускользнуло от Уильяма и рассмешило ещё больше. Он утёр выступившую слезу и прикрыл пальцами угасавшую улыбку. Уил с любованием разглядывал смятый листок с маслянистым краем и старался не напороться на тяжёлые мысли, которые по обыкновению любили заползать в голову, когда тот выпивал. — Чак, — обратился он к одному из охранников, — передай зажигалку. Синеющее снизу пламя озолотило край листка. Уильям смотрел, как стремительно тлела бумага и осыпалась пеплом в бокал. Прям как моя жизнь. Но почему-то не жаль. Ещё мгновение, и Уил рисковал погрузиться в унылые мысли, если бы не странные выкрики из толпы по ту сторону стеклянной стены. Он не торопясь поднялся с плетёного стула, листок погрузился в бокал целиком. Двери разъехались, и охрана, не дожидаясь приказа, встала между ним и буквально выпавшим на террасу человеком, наставив на того дула пистолетов. Уильям с интересом выглянул из-за стены покатых плеч, и лицо его мгновенно просветлело. — Эдвард?.. — Уил замялся — из его уст это прозвучало чересчур взволнованно. Человек, что стоял на карачках и тяжело дышал, действительно был Эдвардом. Крашенные в зелёный волосы торчали в разные стороны и, надо признать, придавали парню вполне себе устрашающий вид. Ещё пара охранников, такая же потрёпанная и не менее устрашающая, прибежала с главного входа. Не церемонясь, они до хруста завели руки Эда за спину и поставили того на ноги. Эдварда трясло, он хватал ртом воздух не в силах выдавить и слова от боли. Уильям приказал опустить пушки и вышел вперёд. — Что ты здесь делаешь? Нет, не так. Что он здесь делает? — обратился он к держащим Эдварда охранникам. Те переглянулись, мямлили что-то, и, не дождавшись ничего вразумительного, Уильям продолжил: — Так вот, я вычту это из вашей зарплаты. Эдвард долго терпел, но свисающие с разбитого рта кровавые слюни уже толком поднадоели. Он смачно сплюнул. И только потом заметил, что на ковровую дорожку. — Да, конечно, Эдди, плюйся. Это всего лишь арабский ковёр. Ничего важного, — взорвался Уильям, из-за чего его голос стал на пару тонов тоньше. — Это я тоже вычту из вашей зарплаты, — он зло ткнул пальцем всё в тех же охранников. Те в отместку ещё дальше заломили руки дрожащему от боли Эду. — Уильям, скажи им, пусть они меня отпустят, — сдавленно произнёс тот. — Зачем? — Нам надо поговорить. — Мне не о чем с тобой разговаривать, — сказал Уил и небрежным взмахом руки подал охранникам знак, чтоб отпустили. Опустившись в кресло, он отстранённо наблюдал за разминающим затёкшие руки Эдвардом. Нос и пирсингованная нижняя губа у того были разбиты, правый глаз начал опухать, а с костяшек по пальцам ползли дорожки засохшей крови. Заметив, как в дверной проём пытались проникнуть любопытные носы, Уильям приказал охранникам занять свои посты, а тем, что дежурили на террасе, — выйти. — Какого чёрта ты всё это устроил? — спросил он, как только они остались наедине. Уил прекрасно понимал, что надо очень сильно захотеть, чтобы прорваться через эту охрану, к тому же без оружия. Мысль льстила, но он всячески старался подавить её, так как давно научился смотреть в лицо фактам, а не собственным домыслам. — Хотел убедиться, что тебе весело, дружище, — Эдвард попытался изобразить подобие улыбки, но с разбитой губой сделать это было в разы сложнее. — Дружище? Эдди, тебе, по всей видимости, нехило досталось от моих ребят. — Да, ты прав, — сказал Эдвард, вытирая кровоподтёк возле носа. — А что тебя так удивило в этом слове? Или друзья у нас те, — он кивнул в сторону веселящейся за стеной толпы, — которые с тобой ради твоих денег? Те, которые рядом, потому что ты выгодный? — Ты тоже считаешь меня выгодным? — Не я. Ты. Тебе самому не надоел весь этот спектакль? Кого ты этим хочешь обмануть? Готов поспорить, ты не знаешь ни одного имени из той толпы. Водишь их постоянно с собой… Чтобы что? Не ощущать себя одиноким? — Если ты сейчас же не заткнёшься… — Уил вцепился в ручки кресла. Он ещё никогда так сильно не хотел кому-то врезать, просто потому что почувствовал себя уязвимым. — А меня ты знаешь, — уверенно продолжал гнуть своё Эдвард. — Знаешь, потому что тебе важно знать, насколько плох я, чтобы понимать, насколько хорош ты. Почувствовав, что перевес правды в его пользу, Эд не торопясь направился к стоящему на столике графину с коньяком. Уильям не остановил. С молчаливого согласия Эдвард поднёс графин к губам и, зашипев от боли, тут же согнулся пополам: так сильно коньяк обжёг рану на губе. — Посмотри уже наконец правде в глаза, — охрипшим голосом продолжил он, глядя на Уильяма покрасневшими от сдерживаемых слёз глазами. — Мы с тобой связаны. И как ты сказал? От таких надо держаться подальше? Тогда у меня для тебя плохие новости, Уил, — он угрожающе поднёс к лицу собеседника графин, — я всегда буду рядом. Как бы ты не хотел избавиться… Дальше Уильям его не слушал. Он смотрел на увешанного пирсингом Эдварда, на окровавленную улыбку и слышал, как привычный мир трещал под тяжестью слов, которые он хотел услышать больше всего на свете. — Ты даже ногти красишь в фиолетовый как я, — Эдвард сел на корточки перед Уилом и очаровательно рассмеялся, продемонстрировав растопыренную пятерню. Он уже не мог точно сказать, была ли эта эйфория вызвана действием одного единственного глотка алкоголя или страхом, что Уильям может в любую секунду вышвырнуть его за такие шуточки. — А, может, это ты красишь как я? — Уильяму понадобилось усилие, чтобы придать голосу настойчивости. Со всей этой неразберихой он совсем забыл надеть перчатки. Те самые, которыми размахивал у него перед носом Эд. — По крайней мере, я не ношу перчаток, чтобы это скрыть. — Тебе хватит, — Уильям выхватил графин из рук парня: не дай боже арабский ковёр пострадает вновь. — Посмотри на себя, — он обошёл Эдварда и прислонился к застеклённому парапету, скрестив руки на груди. — Понавесил на себя железо, ворвался на частную вечеринку без приглашения и теперь пьяный и побитый учишь меня жизни? Эдвард потупил взгляд, понимая, что возразить нечем, и пожал плечами: — Да. — Никакого чувства такта и типичного знания этикета, — губы Уила изогнула презрительная усмешка. — Никакой тяги к совершенствованию, никакого личностного роста. Ты балласт. — С каждым словом Уил ненавидел себя всё больше, но боялся остановиться, боялся наброситься на сидевшего на полу парня, уткнуться тому в шею и рыдать, повторяя еле слышное «прости». — И, как и положено балласту, ты тянешь вниз. Я не отрекусь от того, что сказал днём: от таких, как ты, нужно держаться подальше. — Поэтому ты предпочитаешь быть в толпе себе подобных, даже если в ней ты ещё больше одинок? — Эд подскочил с места и, пошатнувшись, направился к Уильяму. — Ты — не они. Почему ты так сильно боишься сделать шаг в эту пустоту? Почему ты боишься сделать шаг навстречу себе? — Что за чушь. Я прекрасно знаю, кто я есть. — Не правда. Ты не хочешь признавать того, что без меня ты никто. Друзья, враги — не важно. Кто ты без меня, Уильям? Никогда не задумывался? — приблизившись, Эдвард всмотрелся в глаза напротив. Или наоборот, приблизился, чтобы Уильям сумел разглядеть в нём накопившееся за долгие годы бессмысленной вражды бессилие. — Вот я без тебя ещё больше никто, чем я есть сейчас, — усмехнулся Эд. В его глазах читалась усталость. Или это была ласка. Как Уил ни старался, в жёлто-синем полумраке трудно было разобрать. — Это нормально, Эдди, — но отравленную ласку в собственном голосе утаить не получилось, — нормально, потому что между нами огромная пропасть. И мы никогда не будем по одну её сторону. Так что не смей называть нас друзьями. — Мы не друзья, — Эдвард приблизился к Уильяму на непростительно близкое расстояние. — Может, потому, что ты испытываешь ко мне нечто большее?.. Уильям плотно стиснул зубы. В глазах кипела холодная ярость. — Пошёл вон. Обезумев, Эдвард схватил Уила за грудки и хорошенько встряхнул. — Я нахуя задницу рвал, чтоб добраться сюда? Твои гончие на мне живого места не оставили и всё ради чего? Чтобы ты так просто взял и выгнал меня? Почему ты так отчаянно борешься за меня… Будто я что-то значу для тебя… — Можно не просто, — Уильям накрыл руками сжимавшие рубашку кулаки и буквально содрал их с себя. — Чак! Бенджи! У Эдварда внутри всё опустилось. На террасе тут же показались двое охранников, что всё это время стояли за дверью. — Уил, — пропавшим в одно мгновение голосом проронил Эд, глядя, как хозяин пентхауса безмятежно направился к столику с коньяком. — Пожалуйста, не надо… — Будьте добры, проводите молодого человека на выход. — Уильям, нет, пожалуйста, — Эдварда передёрнуло от одной только мысли, что ему ещё хоть раз за этот вечер сделают больно. — У меня всё болит. Скажи им! Скажи, чтобы они не трогали меня! Нет! Уил! Заглушающие музыку крики впивались осколками в спину Уильяма. Сложно оставаться невозмутимым, когда тебя выдает дрожащий в руке графин. — Пустите меня! Не трогайте! Уил! Скажи им! Скажи!.. — чем больше Эдвард сопротивлялся, тем сильнее его сдавливали в тиски четыре каменных руки. Бившаяся в конвульсиях музыка становилась всё громче, голос слабел с каждой секундой, а горло душило от боли и бессилия. — Уильям! Я тоже!.. Графин застыл возле самых губ. — Ты нужен мне! Я не хочу падать в эту пропасть один! Графин с пронзительным звоном разбился о кафель. На мгновение перед глазами Эда мелькнуло лицо Уильяма. Испуганное и обезумевшее. Правую руку Эдварда пронзила неистовая боль, будто её пытались оторвать. Этим рывком Уильям вырвал Эда из рук охранников и тут же врезал ближайшему по челюсти. Эдвард не мог поверить собственным глазам. Как сквозь толщу воды до него доносились выкрики из толпы. Цветные лучи от светомузыки стремительно скользили по потолку, из-за чего земля уходила из-под ног. В этой какофонии растерянные охранники испугано переглядывались, не понимая, что им делать. Опасность подошла откуда не ждали. Их заминка была Уильяму на руку. Одного за другим он вышвыривал с террасы. Такая тусовка была Эду по душе. Вытерев большим пальцем кровавую дорожку под носом, он сделал замах и принял на кулак отлетевшего от Уильяма бедолагу. В мгновение обмякшее тело было отброшено в толпу. Вдруг Эдварда затащило обратно на террасу. За спиной съехались раздвижные дверцы, самого парня накрепко в них вжало. Напротив стоял тяжело дышащий Уильям, напряжённая рука со вздувшимися венами сжимала Эду горло. - Уил... Уил, успокойся. Все хорошо... Это я, - с трудом мог выговорить Эдвард. Дрожащими пальцами Эд пытался ослабить хватку на шее. Пальцы Уильяма были липкие. Увидев испуг в глазах Эдварда, Уил с трудом заставил себя успокоиться и разжать хват, но руку с шеи не убрал. В затянувшемся молчании шумное дыхание Уильяма, тёплое, со сладковатым запахом коньяка, мягко ударялось о щёки Эда, растекаясь мурашками по позвоночнику. Затаившись, он наблюдал, как в кроваво-карих глазах желание смешалось с ненавистью. — Почему?.. — губы Эдварда едва шевелились. Он не успел заметить, как лицо Уильяма очутилось перед самым носом, из-за чего инстинктивно вжался в холодящее затылок стекло. Но Уильям лишь устало боднул Эдварда. — Если падать, то вместе. Ведь так?.. Его бархатистый голос обладал поразительной способностью проникать в самую душу и переворачивать всё вверх дном. Эдвард неуверенно заключил лицо Уильяма в ладони и, когда тот блаженно прикрыл глаза, притянул его ближе к себе, прошептав почти в самые губы. — Тогда обними меня, — рука Уильяма послушно заскользила по талии. — Крепче. Падать придётся долго. В лёгком головокружении они подались навстречу друг другу. Эд робко ущипнул губами нижнюю губу Уила, приглашая того в желанный поцелуй. И тот без раздумий прижался к припухлым разбитым губам. Эдварду нравилось чувствовать себя зависимым, ведомым, нравились сильные и уверенные движения Уила. Нравилось, как тот вдавливал его разгорячённого в стеклянную стену, тонкую плёнку, отделяющую их от реальности, в которой каждый из них мог лишь в тайне мечтать прикоснуться к другому. Во рту у обоих начало вязать от привкуса крови. — Прости, — прохрипел Уил, очерчивая поцелуями тонкую скулу. Дыхание предательски сбивалось от одного только вида млевшего от ласк Эда. Он протиснул ногу между ног парня и медленно заскользил коленкой вверх, пока не упёрся тому в пах. — Стой, — Эдвард едва мог говорить. — Я тороплюсь? — осведомился Уильям, заботливо проведя по щеке Эда. — Нет, — Эд не на шутку запаниковал, но продолжал храбриться. — Правда? — Уильям это заметил, но решил поддразнить новоиспеченного любовника. — Конечно! — Эдвард готов был просто сгореть со стыда. Но более осуществимым выходом из сложившейся ситуации было приподняться чуток на носочках. Хотя выглядело так, будто он специально ёрзал на пристроившейся возле паха коленке. Взгляд метался в поисках другой темы и, удачно скользнув по столику, зацепился за разломанное печенье. — Кстати, а что было в печенье? Уильям прищурился, пытаясь вспомнить зловещие строчки: «Судьба вот-вот преподнесёт тебе сюрприз — готовь очко». А вспомнив, оценил иронию судьбы, рассмеялся, сладко чмокнул в губы недоумевающего Эдварда и сказал: — Тебя.