Если ты счастлив

Ничто не предвещало: — Арсений женится. Мама уже рассказала о самом важном: о том, что с отцом планируют отправиться, наконец, в путешествие, о том, что недавно проходили обследование — он от работы, а она просто так, и у обоих сахар слегка повышен: «Ничего серьезного, но приходится сидеть на диете, отец очень недоволен» — и «У меня все хорошо, мама, сдавал кровь недавно, все в пределах нормы». Вот сейчас она должна была перейти на кого-то из дальних родственников или, что более вероятно, на рассказы о школе. Как будто Денис был в состоянии запомнить всех ее учеников. А вместо этого… — Арсений женится. Хотя нет, некоторых он определенно помнит. Того, с дурным характером, который на первое сентября всегда притаскивал самый большой букет. «Я, когда этот букет в первый раз увидела, сразу неладное заподозрила». Когда они с братом были мелкими, им тоже приходилось таскать в школы эти неподъемные веники. — Арсений что? Неровный стык между обоями. Переклеить? Помнится, он не собирался задерживаться в этой квартире надолго. А вот уже четвертый год как пошел, с хозяйкой давно на ты: «Привет, Лен, извини, что оплату задержал, перевел все тютелька в тютельку и даже с процентами, заходи на кофеёк». Кошака ее пару раз у себя приютил, как бы она его насовсем не сплавила. Был у нее уже парень с аллергией, да обошлось. — Женится, — радостно повторила мама. — Уже и дату свадьбы назначили. — Вау, — сказал Денис. Да, надо переклеить. Хотя он бы лучше покрасил стены. Надо будет с Леной обсудить, она вроде и сама насчет ремонта задумывалась. В синий? Красивый такой, глубокий — какой Арсений обожал, у него синих свитшотов было не счесть. — Я не знал, что… Что у него настолько серьезно… — Да уж, они нас ошарашили, — мама улыбалась в трубку. — Может быть, и ты приедешь? — Куда? — тупо спросил Денис. Стык между обоями расплывался перед глазами мутным пятном. А ведь Леша писал, что ремонт замутил в новой двушке, приглашал потом на новоселье. Блажь, конечно, незачем им видеться, расстались они пусть и без скандалов, но все равно как-то нехорошо. И зачем вообще общаются до сих пор? Хотя какое это общение, так, перебрасываются сообщениями раз в месяц. Ну и звонит Леша по пьяни, куда без этого. — На свадьбу, — мама тут же заговорила по-другому, осторожно. — Домой. Сеня не будет против. Да и с отцом вам бы увидеться. С отцом они мирились по телефону. Потом созванивались иногда по «Скайпу», но в последнее время интернет у Дениса барахлил, картинка вечно подвисала — одно раздражение. Так что в основном все общение велось через мать, которая набирала строго один раз в две недели и пытливо выясняла интересующие ее детали: сыт, здоров, встречается с кем-то? «Да-да, ты говорил, что постоянные отношения у… вас как-то не приняты, но разве это жизнь?». Рассказывала новости, передавала приветы. Денис был рад ее звонкам, но по окончании разговора всегда облегченно выдыхал. Бодяжил себе водки с колой, хвалил себя. Молодец. Про Сеню не спросил, хотя зубы зудели страсть, но молодец. Незачем спрашивать. С братом они так и не помирились. — Я все-таки не уверен, что Арсений захочет… — Сколько можно вам друг на друга дуться?! — обычно мама не была так настойчива. Она предлагала приехать, он отделывался делами, обещал подумать в следующий раз. И в следующий раз все повторялось. — Это же такой праздник. Твой брат женится, ты можешь себе представить? Да, нужно написать Леше: может, у него скидки какие-нибудь сохранились, ремонт-то в копеечку влетит. Можно будет с Леной договориться и сделать все в счет оплаты. Хотя бы напополам. Четыре года, в конце концов. Денис-то, конечно, по мелочи что-то поправлял, но вообще сильно не заморачивался. «Твой брат женится, представляешь?» И потолки натяжные можно сделать, раз на то пошло. Денису всегда нравилось. Женится. Что он может сделать своими руками? За что придется заплатить? «Представляешь?» Представляет. — Вдруг ты совсем скоро станешь дядей! Денис сполз по стене на пол — помыть бы не мешало, он тряпкой не возюкал с месяц, хотя на прошлой неделе для виду пылесосом прошелся. В тапках вроде норм. — Ты думаешь? — отвратно голос звучит. Безрадостно. Тоскливо. Палевно, Денис, палевно. Но мама же не подумает. Рукава синего свитшота закатаны до локтей, кулаки сжаты. Адски пульсирует разбитая губа, и, кажется, лбом он тоже приложился. Мокрое и теплое собирается на брови. Мама еще не бросается к нему. Мама все еще в шоке — стоит рядом с отцом в дверном проеме. Переводит растерянный взгляд с Арсения на Дениса, с Дениса на парня в его кровати. Глаза, такие же, как его собственные, никогда прежде не смотрели на него так — со злостью и отвращением. — Пидор, — презрительно выплевывает Арсений — Сеня, Сеня, Сенечка — и выходит из комнаты. Денис привычно потянулся к шраму над бровью. Потер большим пальцем, почувствовал неровно затянувшуюся кожу. С тех пор он брата не видел. Не говорил с ним. С тех пор у него не было брата. — Я думаю, она беременна! — восторженно выдохнула мама. — Иначе с чего бы им так торопиться? Мама обожала детей. Она вырастила своих, выпустила целую ораву четвероклашек, она мечтала о внуках с тех пор, как Денис и Арсений пошли в среднюю школу. Денис думал, что это была единственная причина, по которой мама так расстроилась после того идиотского каминг-аута. — Вау, — снова тупо сказал Денис. Ковырнул пальцем кусок обоев, потянул. — Сеня станет папой. — Так ты приедешь? — Ты уверена, что он не будет против? — Конечно, мы говорили с ним об этом. А сам Денис? Сеня, Сеня, Сенечка… — Я приеду. Мама восторженно защебетала. Денис закрыл глаза. Сеня — рыжевато-серые глаза, родинка на подбородке, едва заметный шрам над верхней губой — неудачно рухнул с забора, пришлось зашивать. Мягкая улыбка, всегда насмешливо-доброжелательная, чего бы Денис ни учудил, что бы он ни сказал. Вены на руках. Чуткие пальцы. Нежные прикосновения к клавишам. Сильный удар, кто бы мог подумать. Сеня женится. Все хорошо. Все правильно. Я так рад за тебя. — Тебе обязательно понравится Анечка, она чудесная девочка. Разве Сеня мог выбрать кого-то другого? — Хорошо, мам, — сказал Денис, поймав паузу в маминой речи. — Я тогда скину тебе дату прилета, когда куплю билеты. Нужно с работой что-то решать, пока не знаю, на сколько смогу отпуск взять. — Конечно, только поторопись, — мама снова улыбнулась — он всегда слышал улыбку в ее голосе. — Пойду я, ужин нужно приготовить. Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю. Сеня, Сеня, Сенечка… я тебя… Есть не хотелось. Хотелось курить, но Денис давно бросил. Цветы не терпят табачного дыма, строго говорила Виктория, а ведь когда он только начинал, у нее был лишь один цветочный магазин. Цветы требуют особого отношения, Денис. Нужно чем-то жертвовать. И Денис жертвовал. Кто бы вообще мог подумать. Мама удивленно ахала, не верила до последнего, говорила: «Ты и цветы, Дениска? У тебя же даже кактусы сохли. Я бы еще поняла, если бы Сеня…» Сеня с его трепетными пальцами и патологическим желанием о ком-нибудь заботиться. Фотографию его первого букета мама поставила на заставку телефона. «Интересно, что думает об этом Сеня?». Если Сеня и думал о своем брате, вряд ли там было что-то лестное. «Это извращение, ты же понимаешь?». Денис плеснул в стакан водки, залил это все колой. Он как в школе прикипел к этому сочетанию, так ни на что его не менял. Разве что водка подорожала. Его давно уже не задевало, что думает о нем его брат. Что делает. С кем встречается. Кого любит. Он сел на табуретку, подогнув под себя ногу, хлебнул напитка и открыл ноутбук. Щелкнул по открытому плей-листу. «Она влюблена не в Дюма, не в Лавкрафта, / Она влюблена в своего космонавта, / Она не из тех, кто использует тормоз, / Её ждет и манит наверх оскаленный космос, чудовищный космос…» В детстве они с Сеней налепили флуоресцентных звезд на потолок, лежали потом ночами, пялились. «…наверх отчаянный космос, чудовищный космос…» Денис, когда видел в магазине какую-нибудь шмотку с рисунком галактик или просто звездного неба, всегда выскребал последние деньги из карманов. Презентовал потом Сене — он так смешно реагировал, ошеломленно-радостно, удивленно-недоверчиво, потом сразу натягивал на себя и улыбался. Так улыбался, что у Дениса дыхание перехватывало. Сеня, Сеня, Сенечка… Конечно, дешевых билетов на самолет уже не найдешь. Может, поехать поездом? А что, взять верхнюю полку в плацкарте, вечером закинуть тело наверх — утром уже будет в Москве. И с вокзала добираться проще, чем из аэропорта. Отец, конечно, предложит подвезти. Но отец… «Не будет педика в моем доме». «И хорошо, что Арсений тебя ударил. Я бы вообще убил, наверное». «Денис, поживи пока, пожалуйста, у теть Оли. Отцу с Сеней надо остыть». Остывал отец почти год. Денис тогда мыкался в Москве по съемным квартирам и случайным знакомым, бросил институт и пытался забыться. Потом они с Сашкой, тогдашним любовником, вечным бродягой, перебрались в Питер, где Сашка играл на гитаре в переходах метро, а по ночам они бродили по улицам и ели мороженое. И было неплохо. Потом были еще города, еще улицы, чьи-то квартиры, в одной из которых Саша вмазал в вену героин, после чего Денис сразу дал деру. Когда отец тяжело спросил в трубку: «У тебя это серьезно, сын? По-другому никак?», Денис уже осел, работал в салоне связи, ненавидел эту работу, но она позволяла снимать квартиру совместно с коллегой и покупать нормальную еду. До знакомства с Викторией оставалось четыре месяца. «У тебя это серьезно, сын? По-другому никак?». Денис подошел к зеркалу, смахнул со лба пушистую челку: рыже-серые глаза, родинка на подбородке, тонкий шрам над бровью. «По-другому никак. Прости». «Нет. Ты прости меня, сын». Дениса тогда захлестнуло таким облегчением, что он не сдержался. Спросил. «Как Сеня?». «Арсений, он… Он когда-нибудь поймет». Денис знал, что не поймет. — Я люблю тебя. — Это извращение, ты же понимаешь? — Я люблю тебя. — Очнись, мы же братья! Он действительно готов к этому? Готов увидеть его? Пять лет прошло. Пять лет. Целая жизнь. Неужели он до сих пор с этим не покончил? — Сеня, Сеня, Сенечка… Чуткие пальцы по всему телу, горячие губы, сильные руки. — Возьми, возьми, возьми. Жарко и больно, и так желанно, что можно умереть прямо сейчас, в этой горячей душной тьме, в этих горячих и крепких объятьях, в этом одурманивающем шепоте. — Дени… Как хорошо было растворяться в той ночи и как холодно просыпаться тем утром, выныривать из этого сладкого дурмана. Невыносимо. — Мы братья. И только. — Но… — Забудь. — Забудь, Денис. Давно пора. Виктория отпускала его неохотно, драматично заламывая руки и причитая, на кого же он ее оставляет. Правда, уложилась в пару минут, дел у нее было невпроворот. Обязала вернуться через неделю, обещала по возвращении нагрузить работой так, что он вздохнуть не сможет, и дала свое благословение. И уже закинув сумку на вторую полку плацкарта, Денис понял, что если бы свадьба была через месяц, а лучше через два, он бы ни за что не поехал. Позвонил бы матери, повинился, нашел бы себе тысячу дел, чтобы не ехать, и не поехал бы. Куда он собрался? К брату, который его ненавидит? В дом, в котором однажды был абсолютно безоговорочно счастлив и так же абсолютно беспросветно несчастен? В детство, которое никто никогда ему не вернет? Дени, мама тебя убьет; Дени, давай наперегонки, кто быстрее до угла; Дени, это что, ящерица, мама ни за что не разрешит ее оставить; Дени, хочешь, я сыграю тебе на фортепьяно? Сыграй мне, Сеня, сыграй мне. Никто и никогда ему этого не вернет. Но у него не было времени, чтобы передумать, испугаться — снова — и завернуться в привычный кокон своей жизни. Ему было хорошо в ней: Лена и кофе на кухне, сериалы по вечерам, необременительные романы, любимая работа, звонки от мамы раз в две недели. Денис ловко постелился и забрался наверх, как только поезд тронулся. Замелькали перед глазами рельсы. Когда-то он любил поезда: они всегда несли его дальше и быстрее туда, где ждали его новые люди и новые эмоции. Он до сих пор предпочитал добираться поездами, если была такая возможность. Возможность выпадала нечасто, ведь он давно не выезжал куда-то просто так. Он не был в отпуске уже года два, только Виктория иногда брала его с собой по работе, но она предпочитала самолеты, экономила время. Самолеты ему тоже нравились, но поезда вызывали щемящую ностальгию. И она была почти приятная. Вопреки надеждам, уснуть не получалось. То ли жарко было, то ли подушка неудобная, то ли нервы брали свое. Хотелось сбежать. Выйти на первой же станции и взять билет на поезд, который идет как можно дальше от Москвы. По коже поползли холодные мурашки. «Трус ты, Денис, всегда был трусом, им и остался», — горько подумал он, размотал наушники и воткнул их в старенький плеер. Взялся недавно слушать Кинговскую «Темную башню». Не то чтобы ему нравился Кинг, но от Князева он мог слушать что угодно. Или, по крайней мере, очень многое. Аудиокниги всегда помогали ему отвлечься. А вот Сеня терпеть не мог, когда ему читал не голос в его голове. Денис его понимал, знал, что вслух Сеня читает с потрясающей интонацией. Только благодаря этому голосу и, конечно, бесконечному Сениному терпению, который соглашался тратить на него свободные вечера, Денис смог осилить школьную программу по литературе. Поезд стучал колесами, Денис кутался в одеяло, голос в наушниках казался все тише и невнятнее. На платформе мама увидела его первая. Широко замахала, заулыбалась, Денис улыбнулся в ответ. Постарела, но не очень, морщинки вокруг глаз, вокруг рта, красивая. Волосы такие же, как в его детстве: густые, каштановые, без следа проседи. Может быть, красит, а может, и нет. Но мама же не водит, где отец? Он скользнул взглядом чуть вбок. Почти споткнулся. Об этом он не подумал. Даже в голову не пришло, что… Мама чуть замялась перед тем, как обнять его, и Денис обнял ее первым. Закопался лицом в пушистые волосы, вдохнул с детства знакомый запах. Она была невысокая, ниже его на целую голову, потянулась, чтобы поцеловать его в щеку. — Привет, мам, — внезапно сипло сказал Денис, чувствуя, как глаза обжигают слезы. Мама всхлипнула. — Сыночек, как ты вырос. Она разомкнула объятья, сделала шаг назад, рассматривая. — Красивый какой. Денис улыбнулся, не стесняясь, вытер глаза тыльной стороной ладони и снова посмотрел. — Брат, — Сеня протянул ему руку. Мы братья. И только. — Привет, — Денис ответил на рукопожатие. Крепкое, короткое, он бы продлил его, но Сеня почти сразу отдернул ладонь. — Помочь с сумкой? — Я сам. — Хорошо. Сеня развернулся и уверенно пошел сквозь толпу. Мама подхватила Дениса под локоть, и они двинулись следом. Денис смотрел на прямую спину, затянутую в синюю рубашку. Узкие джинсы облегают длинные ноги, светлые волосы убраны в «конский хвост». И когда он начал волосы отращивать? Денис свои продолжал стричь почти коротко, по-разному, как модно было, так и стриг. Ему нравилось укладывать их по утрам, да и клиентам приятно. После ночи в поезде, конечно, ни о какой укладке и речи быть не могло, но ему и шухер шел. — И не жарко ему в рубашке? — Арсений всегда такой, — мама улыбнулась. — Не любит футболки. Когда-то давно им нравилось одеваться одинаково. Носить одинаковые прически, говорить в одной манере. А потом… Денис был первым, кто нарушил эту традицию. Кто постригся не так, как брат, и начал покупать одежду, которую Сеня бы не надел. Мама списала все на подростковый бунт, а Денис уже тогда понимал, что видит в брате мужчину. И возненавидел то, что они братья. Сеня тогда все воспринял спокойно: продолжил одеваться в синий, игнорировать футболки, носить всю ту же прическу. А теперь — надо же, волосы отрастил. Теперь Денис жалел, что не смог как следует рассмотреть его лицо. Что еще изменилось? Сумку он бросил в багажник машины, сел с мамой на заднее сиденье. Та радостно прильнула к его боку. — Как доехал? — Спал в основном. Соседи тихие были, тоже спали. Хорошо доехал. — А выглядишь уставшим. Голодный? — Вообще есть такое. — Приедем — я тебя покормлю. — Мама еды наготовила на целую армию, — подал голос Сеня. — Да и Аня наверняка уже что-то сотворила. Ее только пусти на кухню. Денис откинул голову назад. Значит, сегодня он встретится сразу со всеми. Что ж, хорошо, ни к чему тянуть. — Очень хозяйственная девочка, — поддакнула мама. — Тебе тоже нужен кто-то, кто будет о тебе заботиться. Нехорошо это, один как перст. — Мама… — Не поверю, что не хочется себе кого-то под бок. — Я подумываю завести собаку. — Ох, — мама шутливо ударила его по руке. — Арсений, хоть ты ему скажи. — Уверен, брат отлично может позаботиться о себе. Дени… — Да, мам. Знаешь, какой я борщ варю, — Денис блеснул глазами и улыбнулся. — Пальчики оближешь. По твоему рецепту, между прочим. Мама вздохнула. — Ну что с тобой поделать. Но борщ я проинспектирую. На этом разговор как-то застопорился, и Денис был этому благодарен. Да, он умел улыбаться в любом состоянии, Виктория натаскивала его, говорила: «Человек должен контролировать себя всего, от макушки до кончика мизинца. Если ты не можешь уверить в своей улыбке других людей, то чего ты стоишь?». Но здесь и сейчас это отнимало куда больше сил, чем обычно. Он словно возвращался в те времена, когда был всего лишь эмоциональным мальчишкой, ведущимся на слабо и влюбленным в родного брата. Мальчишкой, который однажды перепил и потянулся к тому, к кому нельзя было тянуться. «Хватит!» Тогда они оба перепили. Просто дыши. Денис почувствовал, что замерзает. Хотелось поежиться, обнять себя руками, пройтись ладонями по плечам. Дыши. — Я обещал Виктории, что сделаю Ане свадебный букет. Я пойму, если вы уже наняли флориста. — Не нанимали, — ровно сказал Сеня. — Думаю, Аня будет рада твоей помощи. Справившись с собственными эмоциями, Денис вдруг понял, что не так. В голосе брата эмоций не было совсем. Ни радости, ни тепла, когда он говорил о своей невесте, ни злости или ненависти, когда обращался к брату. Судя по тому, что мама вела себя вполне беззаботно, это не было чем-то непривычным. Что еще изменилось? Отец встречал с порога. Сгреб в объятья, прижал к себе. Он был высокий, той же светловолосой масти, что и сыновья, но темноглазый, что сочеталось странно и красиво. — Привет, папа. — Дениска, — отец отпустил его и положил руку на плечо. — С возвращением. Пойдемте, Анька как раз на стол накрыла. — Или ты хочешь в душ сначала? — проницательно спросила мама, все-таки отбирая у него сумку. — Пожалуй, есть я хочу больше. Ему почему-то казалось, что Аня должна была хоть немного походить на него, но у них не оказалось ничего общего. Она была невысокой, с мягкой белой грудью и крутыми бедрами, скорее похожа на маму, что было понятно и отчего-то больно. Она застенчиво улыбнулась, приобняла Дениса, скользнула взглядом по его лицу, потом за его спину и сказала: — Какие вы разные! Денис с полным правом обернулся. Рыжевато-серые глаза, родинка на подбородке, едва заметный шрам над верхней губой. То же лицо — и совсем другое, взрослое, но все еще ужасно похоже на его собственное. Те же скулы, та же линия подбородка. Только лоб у Сени открыт, а Денис скрывает его челкой. Одинаково широкий лоб. И все-таки была у них какая-то неуловимая разница, которую Денис, видевший свое лицо только в зеркале да на постановочных фото, не мог поймать. — Да садитесь уже, — Аня махнула рукой и покосилась на маму: мол, ничего, что распоряжаюсь на чужой кухне? Мама только улыбнулась. — Денис, ты голодный, наверное? — Просто ужасно. Ужасно было то, что Сеня сел напротив. Все такой же прямой, с ровным голосом и ровным взглядом, которым он скользил по Денису как по предмету мебели. Денис сглотнул кислый ком и принялся за еду. Никакие душевные терзания не отобьют у него аппетит. Вкусная еда всегда приводила его в порядок. Так что, подкрепившись, Денис нашел в себе силы продолжить диалог. — Какие еще новости? — спросил он, стараясь смотреть на брата так же, как и он на него. Правда, вряд ли у Дениса это получалось, он всегда был эмоциональным… «Какие вы разные!» Вот что. Что ж, теперь имя «Арсений» действительно подходит брату больше. Какой уж тут Сеня — Сеня был добрым, веселым, с этой своей насмешливой улыбкой и таким же взглядом. А этот выглядит так, будто и вовсе улыбаться не умеет. В этом ведь не я виноват? — Кто будет на свадьбе? — Тьма народу, — сказал Арсений, накладывая себе салат. — Родители, родственники, друзья. Денис еле сдержался, чтобы не поежиться. Родственники и старые друзья — это вопросы. Это «А сам когда жениться собираешь» и что еще хуже — «Не стыдно, что родителей бросил? Мать говорит, что вообще их не навещаешь». Он даже не знал, кто из всей этой любопытной кодлы в курсе его ориентации. Родственники-то, возможно, и нет. А друзья? Сенины друзья. — Тетя Роза рассказывала, ты флорист. — Аня посмотрела на Дениса с любопытством. — Поможешь мне с букетом? — Конечно. Моя начальница не простит мне, если я упущу возможность пополнить свое портфолио. — У тебя есть портфолио? Покажешь? Она была хорошей. Денис видел такие вещи. Аня была из тех людей, которые умели создать нужную атмосферу, и для этого им не приходилось специально учиться. Такой вот врожденный талант. Просто человек, который сразу всем нравится. Денис ее ненавидел. — Конечно, — он улыбнулся. — Как раз сможешь посмотреть, вдруг захочешь чего-то конкретного. Но мне бы взглянуть на платье да и вообще на антураж. Чтобы представлять, что делать. — Конечно, я тебе все покажу. А еще такие, как она, легко различали чужую неискренность. После душа Денис почувствовал себя человеком: сытый, чистый и с уложенными волосами, он готов был к новым свершениям. — Я вернулся, — он вошел на кухню. Отец с Сеней уже обосновались в гостиной. — Милые дамы, вам помочь? Аня как раз закончила загружать посуду в посудомойку. — Какой рыцарь, — сказала мама. — Ты вовремя. Мы как раз закончили. — Но плюсик в карму тебе зачтется, — улыбнулась Аня. Ясно, чего они спелись. — Завтра мы идем в ателье, контрольная примерка платья, — Аня вытерла руки о кухонное полотенце, потом аккуратно повесила его на ручку духовки и посмотрела на Дениса. Все с тем же любопытством. Денис чувствовал себя неуверенно под этим взглядом: хотелось вцепиться пальцами в локоть, передернуть плечами, не смотреть в ответ. Сеня же не мог рассказать ей? Кто рассказывает такое будущей жене? О чем я думаю вообще? Денис продолжал смотреть в ответ дружелюбно и открыто. — Пойдешь с нами? — Кто еще будет? — Тетя Роза, — Аня кивнула на маму. — И моя подруга. Это недолго. — Я с удовольствием. Мама подошла ближе, снова замялась на мгновение, но обняла уже первая. — Не могу поверить, что ты дома, — сказала она, прижимаясь губами к его уху. — Да, я тоже. В квартире ничего не изменилось: те же пушистые ковры под ногами, которые мама всегда бесконечно пылесосила, те же мягкие кресла в гостиной, широкие подоконники, крашеные стены. Постаревшая мать на той же кухне, постаревший отец перед телевизором. От всего этого Денис вдруг почувствовал себя отчаянно маленьким и при этом отчаянно далеким от того себя, который в последний раз покидал родительское гнездо. — В Москву возвращаться не собираешься? — спросил отец, когда они все собрались в гостиной. Аня села прямо Сене на колени, Денис видел, как он мягко притянул девушку к себе, как ладонь с длинными музыкальными пальцами остановилась на ее талии. — Мне нравится у себя. Я уже присматриваю варианты с ипотекой. — Все люди стремятся сюда, а ты, значит, отсюда, — отец хмыкнул. — Ну, как знаешь. У тебя вроде с твоим цветочным магазином все серьезно. Цветочный магазин давно разросся в широкую сеть, да и Виктория скорее специализировалась на праздниках, чем на рознице. Денис улыбнулся. — Более чем. — И правильно. Мужчина должен найти дело, которое будет кормить его и его семью. А вот Арсений о своем жилье пока не думает. Наверное, надеется, что мы с матерью помрем и оставим ему квартиру. — Миша, ну что ты такое говоришь! — Ха-ха, да шучу я, — отец добродушно хмыкнул. — Но знайте, квартира для внуков, мы собираемся еще пожить, да, мать? — А может, и для правнуков, как пойдет. — Мы с Аней хотим посмотреть мир. Смешно. Когда-то все было наоборот. Это Сеня был тем, кто всегда хотел осесть, желательно где-нибудь недалеко от родителей, завести детей и собаку, посвятить себя какому-нибудь делу. А Дениса вечно несло куда-нибудь, над его кроватью висела огромная карта мира, где он цветными булавками отмечал места, в которых хотел побывать. А в итоге за последние годы всего лишь пару раз съездил на море по пакетным турам. Он особо и не жалел. Мечты меняются со временем, нет в этом ничего плохого. Денис накочевался уже, тот год без кола и двора ясно показал ему, как приятно иметь место, куда можно вернуться. — Посмотреть мир тоже здорово, — сказал он, улыбаясь. Улыбаться не хотелось. Смотреть, как льнет девушка к крепкой мужской груди, не хотелось тоже. Но он смотрел. — Осесть никогда не поздно. — Разберутся как-нибудь, — добродушно хмыкнул отец. — Денис, покурим? Денис кивнул. Из балкона родители сделали просторную лоджию. Отец открыл окно, облокотился и выглянул на улицу. — Хорошая погода. — Да, — Денис встал рядом. Двор немного изменился, парковку расширили, детскую площадку переоборудовали, но в целом узнаваемо. Бегали здесь дворовой оравой, дрались, падали, бесконечно разбивали коленки. Отец взял лежащую здесь же пачку, протянул ему. — Будешь? — Бросил. — И правильно, — достал из пачки сигарету, зажал между зубами. — Мать мне всю плешь проела, брось да брось, да как тут бросишь. Он затянулся. — Слушай, сын. Ты это, если у тебя кто есть, ты бы с матерью познакомил, переживает она. — Знаю, — Денис вздохнул. — Нет никого. Бывает, конечно, но несерьезно. — Разве в Москве с этим не проще было бы? Денис пожал плечами. Может быть, и проще. Но в Москве родители. И Сеня. Все то, от чего Денис когда-то добровольно отказался. — С Арсением не поговорили? — перевел тему отец. — Нет. — Не дело. Надо помириться. Куда это годится, с пеленок вместе, а теперь как чужие друг другу. Как помириться после всего? Может, нужно? Сеня женится, у него все хорошо. И у Дениса тоже все хорошо. Время сгладило углы, смягчило чувства, можно же начать все заново. Почему нет? Мы братья. И только. А свои чувства Денис спрячет. Он это умеет. Он всю жизнь этим занимается. — Я вздремну? Все-таки устал с дороги. Их комната почти не изменилась. С полок пропали вещи Дениса, со стола — старый компьютер. Но его кровать продолжала стоять у стены, а над ней — висела карта мира с воткнутыми разноцветными булавками. Кровать Дениса была заправлена, кровать Сени просто затянута покрывалом. Он уже год как съехал, родители хотели переделать их комнату под кабинет, но пока все руки никак не доходили. На потолке не было звезд. — Что у меня есть, — Денис вытащил из-под толстовки бутылку водки. — Отметим окончание школы? Сеня смерил его насмешливым взглядом. — Я думал, ты сегодня бухаешь со всеми. Тусу собирала Тася Макина из параллельного. Родители купили дочери отдельную квартиру и поселили ее там, а сами уже несколько лет балансировали на грани развода. Приглашали всех, но Сеня отказался, сославшись на головную боль. Денис, конечно, пошел. Окунулся в привычную кутерьму вписки, пристроился в углу рядом с каким-то цветком и отчаянно заскучал по брату. Чувство было привычное, к семнадцати годам уже нет смысла врать самому себе. Это в тринадцать можно убеждать себя, что это не то самое «скучаю» и не то самое «люблю». Что когда брат обнимается с девчонкой — это зависть, а не ревность. К семнадцати нельзя оставаться таким же идиотом, как в тринадцать. — Да там тухло, — Денис беспардонно уселся на кровать Сени и будто ненароком прильнул к его боку. Это можно, это ни у кого не вызовет подозрений, они всегда были тактильные, с самого детства. — А родителей все равно до утра не будет. Окончание школы отмечали не только дети. — А чем запивать, ты стащил? — В холодильнике два литра колы стоит. Нормально. — Водка с колой? Извращенец. Денис лег на кровать, подгреб подушку руками, зажмурился. Воспоминания, истертые временем и многократным повторением, сейчас снова вспыхнули перед глазами, оживленные этой комнатой и ровным рыже-серым взглядом. Он помнил, какими теплыми могли быть эти глаза. И какими злыми. — Забудь, все что было. Мы были пьяны. — Я люблю тебя. — Это извращение. Он так отчаянно помнил ту ночь, в которую Сеня — его Сеня — вдруг оказался так близко и пах так знакомо, и как повело, затуманило взгляд — может, это сон? Если сон, то можно ведь. И Денис потянулся, и коснулся губами губ, и чуть не умер от счастья, когда ему ответили. И как же плохо он помнил утро. Только страх и опустошение, и злые слова. «Мы братья». — Ничего не было, — прошептал Денис одними губами. — Ничего не было. Ничего. Сеня, Сеня, Сенечка… Проснулся он разбитым. В комнате было душно — надо было окно открыть — и голова неприятно гудела. Странно, он же всегда с распахнутым окном спит. Он открыл глаза и огляделся. Светло. Его что, днем вырубило? О… Это же не его комната. Это же его комната. Денис сел в постели, тряхнул головой, окончательно придя в себя. Снилась какая-то муть, сейчас и не вспомнить. Может быть, нежные руки и мягкий цвет флуоресцентных звезд. А может быть, и нет. В гостиной что-то тихо наговаривал телевизор. Денис подошел ближе, разглядел знакомую картинку. — «Матрицу» крутят, — донеслось из кресла. — Крутяк, — хриплым со сна голоса отозвался Денис. Не потому что горло перехватило. Он огляделся. Кроме Сени в гостиной никого не было. — А где все? — Отец повез Аню с мамой по делам. — А ты? — Голова болит. — Голова болит? — Денис посмотрел на брата поверх дисплея смартфона. Листал ленту «ВКонтакте», скука смертная, и на улицу не выйдешь. Мелкий дождь зарядил, с утра противной изморосью висит в воздухе. — Нет, — Сеня оторвал взгляд от книги и улыбнулся. — Нормально все. Денис вздохнул, встал со своей кровати, медленно пересек комнату. — Врешь, — он выбросил вперед руку и большим пальцем разгладил собравшуюся на переносице складку — Сеня слегка хмурился, и никакая, даже самая лучезарная, улыбка не выглядела достаточно убедительной. — Сделаю тебе чаю. — Спасибо, Дени. Денис быстро разобрался на кухне, навел две кружки чая: Сене — крепче, чем себе, себе — слаще, чем Сене. — Ты все еще с сахаром пьешь? — спросил, возвращаясь в гостиную. — Да. Сеня взял кружку из его рук, касаясь на мгновение пальцами, — мурашки врассыпную бросились по спине. — Спасибо. — Угу. И это оказалось почти уютно, сидеть рядом, смотреть любимый когда-то фильм — в первый раз смотрели так же вдвоем, взяли кассету у одноклассника, пили «Буратино», жевали чипсы. Мама иногда разрешала. — Я думал, ты не приедешь, — вдруг сказал Сеня. — Я тоже. — Думал, струсишь. — Я… — Денис вцепился пальцами в кружку так, что побелели костяшки. Кружка жгла кожу, перед глазами Киану Ривз в слоумо уворачивался от пуль. — Я бы струсил. Просто не успел. — Я раньше никогда бы не подумал, что ты такой трус, Дени… Дени. Дени. — Я люблю тебя, Дени. — Мы не можем. Мы братья. — Мой Дени. — Нет. Денис скрипнул зубами. Когда-то он тоже не думал. Когда-то казалось, что у твоих ног целый мир. Целый мир, который возненавидит его, если он будет с братом. Который возненавидит Сеню, замечательного, такого открытого и доброго Сеню, которого обожали все вокруг, которого ставили в пример Денису и всем остальным. Его Сеню. От которого отказались бы родители, который не смог бы свить свое гнездо, создать семью. Сеня, который хотел ходить по воскресеньям в гости к родителям, учить сына рыбачить, танцевать с женой под старый винил. Я люблю тебя, Дени. Сеня, который готов был кричать о своей любви всему миру. — Мы братья, и только! Сеня, мой драгоценный брат, которому я не посмею сломать жизнь. Прости меня, прости меня, прости… — Все еще считаешь, что я поступил неверно? — Денис хмыкнул и решительно перевел взгляд на брата. — Ты женишься. Аня чудесная, родители счастливы, разве это не то, чего ты хотел? — Ты знаешь, чего я хотел. — И что? До сих пор хочешь? — Денис скептически вздернул бровь, но голос сорвался. Дышать было так сложно, когда сердце стучало, казалось, в самом горле. Что, если… Что… — Не с таким трусом, как ты, — ровно сказал Сеня, не отводя взгляда. — Не после того, что ты сделал. Рукава синего свитшота закатаны до локтей, кулаки сжаты. Адски пульсирует разбитая губа, и, кажется, лбом он тоже приложился. Мокрое и теплое собирается на брови. Мама еще не бросается к нему. Мама все еще в шоке — стоит рядом с отцом в дверном проеме. Переводит растерянный взгляд с Арсения на Дениса, с Дениса на парня в его кровати. Глаза, такие же, как его собственные, никогда прежде не смотрели на него так — со злостью и отвращением. — Пидор, — презрительно выплевывает Арсений — Сеня, Сеня, Сенечка — и выходит из комнаты. Все правильно. Так нужно. Ты не верил моим словам, ты смотрел так очарованно и влюбленно, так, что мне хотелось обнять, окутать собой, скрыть от всего мира. Но эти взгляды видел не только я. Так что лучше так. Пусть так. Денис не ответил. Сжал губы, снова посмотрел на сцепленные пальцы. — Что ты делаешь с Сеней? — Ничего. — Что ты делаешь с Сеней, сын? — Ничего. — А ты? Ты не жалеешь? — и что-то дрогнуло в его голосе, какая-то неясная эмоция, которую Денис не успел понять, расслышать как следует, но она была, точно была. Что там? Злость? Злорадство? Надежда? Какая разница. — Не жалею. Если ты счастлив, я ни о чем не жалею. Ни о чем… Ни один мускул не дрогнул на застывшем лице. Сеня опрокинулся назад, утопая в мягкой спинке, и перевел взгляд на экран. — Вкусный чай. У меня до сих пор так не получается. — До сих пор перебарщиваешь с сахаром? — Каждый раз, — а вот теперь Сеня слегка улыбнулся, совсем немного, самыми уголками губ, но в душе у Дениса затрепетало. — Но у Ани выходит как надо. Трепет свернулся в груди холодным, колючим комком. Конечно. Аня. Аня в свадебном платье была прекрасна. Вообще, на его взгляд, все невесты прекрасны, но это же была невеста его брата, и она была прекраснее в сотни раз. Как же Денис ее ненавидел. Как же захлебывался в этом чувстве, презирал себя за него, улыбался так искренне, что мог бы сам себе поверить. Конечно, она должна была быть такой: такой красивой, такой счастливой, доброй. Ее же выбрал Сеня, разве Сеня мог бы выбрать кого-то… …как Денис. «Ты знаешь, чего я хотел». Мама держала Дениса под руку, клала голову ему на плечо, и ее глаза светились мягким уютным счастьем. — Какая ты красивая, — говорила она, хваталась за телефон, щелкала затвором камеры, снова обнимала Дениса. — Как хорошо, что все мы будем вместе в этот день. Его мама: маленькая, мягкая, смешливая, понимающая его как никто.  — Пирожков тебе купила, — мама помахала перед лицом бумажным пакетом. — Твои любимые, с вишней. Ставь чайник. — С чего вдруг? Ты же на диете. — А мы никому не расскажем, — мама подмигнула ему и легкой рукой растрепала отросшие волосы. Денис улыбнулся, набрал воды в чайник. Мама поставила пирожки в микроволновку. — Эх, так я и не научилась их сама делать, — сказала, разглядывая вращающуюся тарелку. — Тебе все равно некогда, — Денис пристроился с ней рядом. Помолчал. — Как ты узнала? — Голос по телефону у тебя был какой-то не такой. Расскажешь? Они всегда были близки. Сеня был больше похож на отца: спокойный, надежный, как скала, и был ближе с отцом. Может быть, поэтому мама его любила больше? — Почему Сеня так на тебя смотрит, Денис? — О чем ты, мама? — Я вижу, Денис. — Я не понимаю… — Что ты делаешь с Сеней? — Я… — Если он запутался, ты должен указать ему на это, Денис. — Мама… — Ты должен, Денис. Он не такой, как ты, ты же знаешь. У него большое будущее, ты понимаешь меня? — Я понимаю, мам. — Я знаю, какой букет здесь нужен, — сказал Денис, когда Аня повернулась к нему. — Можно это будет сюрприз? — Конечно, — Аня разгладила ткань на животе. — Я полностью тебе доверяю. Денис отвел глаза. Он все еще не мог привыкнуть к этому ее взгляду: так ученый смотрит на подопытного, с любопытством, ожиданием и каким-то превосходством. Она ведь не знает? Не знает, не знает, нет… Чего ты ждешь от меня? И почему Сеня смотрит по-другому? Так пусто, будто не ждет ничего. Потому что не ждет. Потому что, признай уже, ты разбил ему сердце. Но время лечит. Просто не всех. Просто прими уже: у него есть невеста, а у тебя нет никого, потому что ты так и не справился с этим проклятым чувством. И он перед тобой не виноват. — Сыграй мне, Сеня, сыграй. Денис обожал фортепьяно куда больше самого Сени. И в музыкальную школу мама отдала их с его подачи. Но Денис никогда не мог усидеть на месте слишком долго, школу он бросил, а Сеня остался. И теперь играл Денису каждый раз, когда он хватал его за руку и тащил к инструменту. — Сыграй мне, Сеня, сыграй. И улыбался, и нежно прикасался к клавишам, и высекал такую же нежную мелодию. И Дениса скручивало счастьем. — И как у тебя хватает терпения высиживать эти уроки? — Мне ведь есть кому играть, Дени.  — Может, по кофе с пироженкой? — Аня вынырнула прямо перед его лицом и пытливо заглянула в глаза. Денис аж вздрогнул от неожиданности — только что ведь болтала с подругой, он был уверен, что и уедут они вместе. Ан нет, бело-желтое такси тронулось, а Аня продолжала стоять рядом. — Да я как-то не пью кофе. Аня удивленно вздернула бровь. Тупая отмазка, никто не мешает ему взять чай, какао, молочный коктейль, даже стопку водки, но он не хочет идти с ней куда-то. Не хочет сидеть под этим пристальным взглядом и думать: она знает? знает? Она ведь не может знать. Мама. — У тебя дела, Денис? — проницательно спросила мама. — Хотел с друзьями увидеться, — Денис с облегчением достал телефон и проверил время. — Думаем посидеть где-нибудь. — Конечно, — Аня улыбнулась, но Денис увидел ее разочарование. — Хорошо провести время. — И вам. Он рванул под этим взглядом так, будто и правда куда-то опаздывал. Шел, не разбирая дороги, а сердце тревожно трепыхалось. Хотелось дышать. Все это сложнее, чем он думал. Белое кружево на мягкой груди. Лукавая улыбка из-под прозрачной фаты. Кольцо на безымянном пальце. Не стоило приезжать. «Ты не жалеешь?» Денис огляделся. Крошечный сквер, окруженный потоками машин, вокзал через дорогу, старые здания. Он знал этот город, он любил этот город когда-то, но теперь он казался слишком большим, слишком шумным, слишком людным. Хотелось вернуться в свою квартирку, залезть под одеяло, включить сериал. Забыть. Забыться. Телефон в кармане завибрировал. Денис подцепил тонкую пластинку двумя пальцами, потянул из узких джинсов. Номер был незнакомый, либо реклама, либо по работе. — Да. — Динёк, ты? Денис нахмурился, пытаясь идентифицировать голос. Женский, низкий, с легко хрипотцой, знакомый. — Да, я. — Это Люда Гущина, помнишь? Копна соломенных волос, подведенные зеленым глаза, обкусанные пальцы, перебирающие струны старенькой гитары. — Привет, Чиж. У нее были обветренные всегда смеющиеся губы и грустные глаза. Она пела незнакомые Денису песни, варила густой глинтвейн и отпаивала его им, когда он промерз на сырых питерских улицах и неделю валялся с температурой. — Как ты? — Нормально. Всегда неловко говорить с человеком, которого ты не видел много лет. О котором даже не помнил до этой минуты. Особенно неловко, когда раньше ты грелся с этим человеком под одной курткой, жался боком, на ухо рассказывал сказки заплетающимся языком и смеялся тепло и пьяно. — Ты как? Она хрипло рассмеялась. — Все хорошо, Динёк, — вопреки ответу голос ее был тусклый, надтреснутый какой-то. — Саша умер. Что-то тяжелое и холодное упало прямо в желудок. Горло сдавило колючей веревкой. — Что случилось? — Передоз. Во рту стало как-то кисло. Вспомнилось: Саша, голубые глаза, широкая улыбка, звонкий голос, подвешенный язык. Вспомнилось: холодные улицы, горячая рука в его руке, «Денис, весь мир у наших ног». Вспомнилось: игла, тонкая, блестящая в свете тусклой лампы, «Это целый мир, Денис, попробуй». — Ты как? — повторил он свой вопрос. — Ты молодец, что ушел, — Чиж не ответила. — Не проеби эту жизнь. — Тебе нужна помощь? — У меня все хорошо, Динёк. Не стоит переживать, — она помолчала. — Ну, в общем, я просто рассказать хотела. — Спасибо за это… Если нужна будет помощь, ты… — Конечно, — заверила Чиж, но Денис знал, что она больше не позвонит. — Береги себя. — Весь мир у наших ног, Динёк. Стало холодно. Денис обхватил себя руками, пытаясь согреться, но его било крупной дрожью. Нужно выпить чего-нибудь горячего. Это всегда помогало, даже если холод не был настоящим. Как сейчас. В баре Денис заказал водку и кусок торта. Дрожь прошла, оставив после себя опустошенность и бессилие с легкой ноткой истерики. Что было бы, если бы он остался тогда? Если бы они остались в его жизни: Саша, Чиж, Юрок, Димка — конечно, Денис их помнил — что было бы? Переваренные макароны, песни под гитару, густой глинтвейн, страшные сказки, подкидной дурак, «Давайте летом в Карелию, какая красота в Карелии, вы только представьте». Денис не спросил, что стало с остальными. Да и какой смысл? Он мог бы узнать раньше, если бы хотел, но он не хотел. Он знал, чем заканчиваются такие истории. Передоз. В какой-то момент их деньги стали уходить не на еду и струны для гитары, а на наркоту. Чиж еще не употребляла, но, просыпаясь, первым делом заливала в себя пару стопок чего-нибудь алкогольного. Саша предпочитал травку, а вот Димка с Юрком на героине сидели прочно. Юрок — красноволосая, в рваных колготках, с голосом звенящим, как колокольчик, — это она тогда подтолкнула Сашу: «Ну же, давай. Это целый мир, Саша, ты же хочешь почувствовать целый мир? Ничего не бойся, Динёк, все хорошо». Телефон снова завибрировал, вызывая у Дениса волну иррационального ужаса. И потом ужаса вполне настоящего, когда на дисплее высветилось «Сенечка». — Да? — Не знал, что у тебя остались друзья в Москве, — донеслось ровное из трубки. Что бы Денис ни отдал, чтобы услышать в нем почти забытую теплую насмешку. — А с чего бы тебе знать? — У нас были общие друзья. Денис поджал губы. Он так хотел забыть Сеню, что под раздачу попало все, что было с ним связано. Если бы не мамина настойчивость, родители бы тоже оказались чем-то далеким и чужим. — У меня новая жизнь и новые друзья. — Ты там что, пьян? — Нет. Денис отрицательно мотнул головой, и мир перед глазами поплыл. Сколько он выпил? — Где ты? — Не твое дело. — Просто скажи, где ты. Не хватало еще, чтобы что-то случилось. Мама и так переживает. А ты? Денис не хотел спорить. Если напрячься, то можно представить, что Сеня переживает. Это было приятно. Это теплом скручивалось под ребрами. Денис попытался объяснить, где находится. — Да, я понял, где это, — сказал Сеня. — Там Колька Самохин с родителями жил. Точно. Колька. Они с Сеней ходили к нему играть в приставку. — Жди. — Подожди, — вдруг закричал Денис, повинуясь внезапному порыву. Смутился, когда на него начали оглядываться. — Эм, а отцовская гитара у тебя? — Да она уже никакая, на даче где-то. — Жаль. — Тебе зачем? — А, — Денис махнул рукой, не соображая, что его не видят. — Ты там вообще в говно, что ли? Жди в общем. Денис подозвал официанта и попросил торт. Он был голодный, но по пьяни не мог есть ничего, кроме сладкого. Надо было сначала нормально пообедать, а потом уже напиваться. Но что поделать, он вообще напиваться не планировал. Старался не пить в одиночестве. От алкоголя его развозило на минорно-печальное, но в хорошей компании становилось как-то лампово-уютно, а в одиночестве жалостливо-тоскливо. Тортики шли на ура. Денис доедал уже третий кусок, когда напротив приземлился Сеня. Знакомо-незнакомый с этим своим спокойным взглядом, длинными волосами, застывшим лицом. Какой ты раньше был, Сеня, помнишь? Я помню. — По какому поводу пьем? Денис улыбнулся и не ответил. — Пьянь, — бросил Сеня, подозвал официанта, попросил счет. Они молчали. Сеня ничего не спрашивал, Денису нечего было ответить. Весь мир был грустный, такой же, как он, весь мир понимал его и разрешал ему делать все, что захочется. И Денис делал. Смотрел на Сеню, скользил взглядом по скулам, по линии челюсти, по изгибам губ. У них было такое одинаковое лицо, но Сеня всегда казался Денису не похожим на него. Какой-то лучшей версией его, что ли. А сейчас они и вовсе были разные. У Дениса с годами появились веснушки — легкой россыпью по носу. У Сени их не было. Ему бы пошли веснушки. Эдакая шалость художника, брызнувшего на идеальную статую охровой краской. Официант принес терминал, Сеня приложил карту к экрану, забрал чек. — Пойдем, — сказал брату. Денис кивнул. Встал — слишком резко, его зашатало — но он удержался на ногах. — Надо на воздух, — выдавил он смешок, хотя стало как-то мерзко. Очарование прошло, теперь он видел равнодушный взгляд. Раньше Сеня бы подскочил, схватил бы за плечо, удерживая. Раньше Сеня был заботливым. Он остался таким, наверняка остался. Просто не для тебя. Почему-то от мысли, что Сеня изменился слишком сильно, было даже больнее. Я хотел уберечь его, а не сломать. Я не хотел разбивать ему сердце. Я никому не хотел навредить. На воздухе ему стало получше. Прохладный ветер мазнул по пылающим щекам, забрался в волосы. Денис глубоко вздохнул и огляделся. Москва сияла огнями. — Красиво. — В машину садись. — Не нужно было приезжать, если тебе так неприятно, — без злости в голосе сказал Денис. — Я взрослый мальчик, вызвал бы такси. Сеня поджал губы, раздраженно дернул бровью. Денис аж забыл, о чем хотел сказать. Надо же, все-таки есть еще эмоции в этом холодном человеке. Он сел на переднее сиденье, застегнул ремень. Поплыли перед глазами огни. — Что случилось? — спросил Сеня, и в голосе Денису почудилась та самая мягкость, которая всегда там была. — Один старый друг… умер. — Кто? Денис повернул голову в сторону брата. — Саша. — Саша? — Сеня чуть нахмурился, пытаясь вспомнить. На виске пульсировала тонкая жилка. — Этот твой?.. Рукава синего свитшота закатаны до локтей, кулаки сжаты. Глаза, совсем пожелтевшие от ярости, смотрят на парня за его плечом. Саша молчит, но Денис спиной чувствует, как тот напряжен. Еще одно резкое движение со стороны Сени, и Саша вцепится ему в глотку, как дикий зверь. Его больше не остановит то, что у Сени такое любимое лицо. Сеня смотрит на Дениса, Саша продолжает следить взглядом за Сеней. — Да. Сеня скрипнул зубами. Потом откинул голову назад и выдохнул. — Мне жаль. Денис кивнул. Сеня припарковался и вышел следом. Денис с ностальгией разглядывал двор. Им было хорошо здесь в детстве. У них всегда была куча приятелей, но главное — они были друг у друга. Из-за этого ни у Дениса, ни у Сени никогда не было достаточно близких друзей. Никто просто не мог втиснуться между ними. А он все испортил. Сеня хлопнул задней дверцей. — Держи. Денис обернулся. В руках Сеня держал гитару. — Ты же сказал… — Это не отцовская. Денис взял инструмент в руки, провел ладонью по гладкому боку. — Красавица. — Не знал, что ты играешь. — Больше нет, — Денис нашел взглядом скамейку у детской площадки, подальше от подъезда, и пошел туда, неровно переступая ногами. — Когда-то играл. Сеня двинулся следом. Пальцы плохо помнили, как нужно двигаться. Пальцы вообще плохо слушались. Но когда получалось взять нужный аккорд, сердце отзывалось радостно и тоскливо. — Сыграешь что-нибудь? — Я плохо помню, — Денис неловко ударил пальцами по струнам. — Что-нибудь… классическое… Прочистил горло, вспоминая, как это, и тихо запел: — Просто нечего нам больше терять, все нам вспомнится на страшном суде. Эта ночь легла, как тот перевал, за которым исполненье надежд… Он не смог доиграть до конца. Пальцы соскальзывали, да и аккорды Денис вспоминал с трудом. Надо же, а ведь когда-то его могли разбудить, и он сонный сыграл бы безошибочно. Они всегда любили эту песню. Конечно, негласным гимном у них считался «Беспечный ангел», но Денису на сердце больше ложился «Перевал». Чиж тоже больше любила эту песню. А Саша обожал «Беспечного ангела». «Один бродяга нам сказал, что он отправился в рай». — Почему ты бросил играть? — Стало не с кем, — Денис поднял глаза на брата. В темноте было не видно его лица. — А ты все еще играешь? Сыграешь на свадьбе? Сеня мотнул головой. Поднял правую руку, сжал и разжал пальцы. — Я давно не могу играть. Травма. — Так серьезно? — В обычной жизни не мешает. Но играть больше не могу. — Жаль. Ты любил фортепьяно. — Нет, — Сеня сел рядом. Денис почувствовал аромат его одеколона. Незнакомый запах. — Это ты его любил. Денис понял, что готов расплакаться. Решительно шмыгнул носом. — Тогда чья это гитара? — Ани. Все правильно. — Спасибо, что привез. День перед свадьбой был совершенно суматошным. Денис носился по городу в поисках цветов и материала для букета. Ему хотелось сделать что-то совершенно прекрасное, и он был намерен это прекрасное сотворить. Потому что… Любимое дело затыкало черную сосущую пустоту внутри. Что-то темное грызло, казалось, ребра изнутри. Денис знал, что это за чувство. Отчаянье. Наверное, этот букет был лучшим, что он сделал. — Какая красота! — Аня восхищенно распахнула глаза. — Не красивее невесты, — Денис улыбнулся. — Надеюсь, у вас рукастый фотограф. Такое очарование стоит запечатлеть на века. Аня улыбнулась. Поправила локон. Денис увидел на ее запястьях алые следы. — Что это? Аня схватила тонкие ажурные перчатки со стола, принялась натягивать. — Это… Ну, Сеня любит пожестче. У Дениса потемнело в глазах. «Я люблю жестче», — это то, что он говорил своим партнерам. Потому что чувствовать на себе нежные прикосновения было невыносимо. Потому что… — Дени… Дени, мой Дени… моя драгоценность… — Дени, все хорошо? Денис вынырнул из воспоминаний и растянул губы в резиновой улыбке. — Не знал. — Кстати, Сеня рассказал про вчера, — Аня продолжала улыбаться и смотреть… невыносимо. — Можешь забрать гитару, если хочешь. Она все равно мне не нужна. — Вы чего все еще здесь? — мама заглянула в комнату. — Все уже собрались. — Да, буквально минуту, — Аня дождалась, пока дверь закроется. — Так сказать, раздадим все ненужное. Ты мне брата, я тебе гитару. Что скажешь, Дени? Денису словно удавку на шею набросили. — Что ты… — Шучу, конечно, — она похлопала его по плечу. — Ну, пойдем. Ноги его не слушались. «Так сказать, раздадим все ненужное». — Дени? «Ты мне брата, я тебе гитару». — Не называй меня "Дени". — Прости, не знала, что тебе не нравится. Еще раз спасибо за букет. Денис хотел смотреть. Хотел впечатать в себя эту картинку навечно. Специально стоял в первом ряду и почти не моргал, но когда услышал «Можете поцеловать невесту», то зажмурился так сильно, будто это могло спасти его от этого кошмара. Будто ему снова пять, и под кроватью что-то шуршит. — Дени, ну что ты трусишь? Давай я посмотрю. — Не надо! Вдруг оно тебя утащит. — Ну, тогда давай ко мне. У меня под кроватью не шуршит. И Денис вскакивает и бежит через комнату, все еще не открывая глаз, отчаянно боясь, что его сейчас схватят за пятку. И когда он открывает глаза, то перед ним смеющиеся губы. Когда он открыл глаза, жених с невестой… муж с женой уже принимали поздравления. Еда казалась безвкусной. Денис не смог заставить себя доесть свою порцию, но никто не обратил на это внимания. Денис был как всегда весел, галантен, танцевал с незамужними подругами и замужними родственницами, рассказывал смешные истории о женихе, отвешивал комплименты невесте и через два часа смылся с банкета. Вышел на улицу, вдохнул воздух. Уже пахло осенью. Денис любил осень. Осенью он всегда начинал новую жизнь. Все будет хорошо. Он вернется домой. Снова займется цветами. Снова будет созваниваться с мамой один раз в две недели. Может быть, однажды они спишутся с Сеней. Сеня расскажет, что у него родилась дочь. Или сын. Будет присылать фото. И когда-нибудь они снова смогут стать братьями. Денис сел на корточки и запустил пальцы в волосы. — Портишь такую красивую прическу, — сказала Аня. Денис дернулся. Поднял на нее больные глаза. — Опять ты. — О, — она весело усмехнулась. — Наконец-то ты снял свою лицемерную маску. — Не понимаю, о чем ты говоришь, — он встал, пригладил волосы. — Что ты здесь делаешь? — О, это весело, — она схватила его за руку и куда-то потащила. — Мы сбегаем со свадьбы. — Кто мы? — Денис слегка ошалел и, наверное, поэтому покорно шел за девушкой. — Я и Сеня. Сеня слинял десять минут назад. Ты бы заметил, если бы не был так занят своими страданиями. Ты водишь машину? — Да… О каких страданиях ты говоришь? — Подозреваю, что о душевных. Машина мигнула сигнализацией, и Аня перекинула ключи ему. Денис рефлекторно их поймал и только тогда понял, что его уже никуда не тащат. — Садись, — Аня обошла машину и села на пассажирское сиденье. — Я не умею. — Это автомобиль Сени. — Да-да, он уехал на такси. Ну, не тормози ты. Денис определенно ничего не понимал. — Я не могу вести, — он сел на место водителя, чтобы продолжить этот дикий диалог, но определенно не собирался никуда ехать. — Я же пил. — Ты даже не пригубил! Это правда. — Объясни по-человечески, что ты от меня хочешь. — Чтобы ты, как хороший мальчик, завел машинку и уехал отсюда, пока нас не хватились. — Дурдом. — Да. Двигай уже! Были в ее голосе какие-то повелительные нотки, прям как у Виктории, и Денис какого-то черта послушался. Аня назвала навигатору адрес. — Ну вот и отлично, — она разгладила платье на коленях. — Мои родители психи, — доверительно призналась она Денису. — Отвалить столько бабок, чтобы я покрасовалась в этом пару часов. — Наверное, они рассчитывали, что ты покрасуешься в нем чуть дольше. — Звучит похоже на правду. — Зачем вы сбежали? — А что там делать? Мы вообще собирались простенько расписаться. Торжество захотели родственники, так пусть теперь развлекают друг друга. — А вы? — О, у меня грандиозные планы на эту ночь. Денис начал приходить в себя. А эта фраза подействовала лучше любой самой звонкой пощечины. «Сеня любит пожестче». — Что ты морщишься, Дени? — Аня насмешливо дернула бровью. — Это ведь ты его бросил. Ну да. Конечно, она знает. — У меня были причины. — О да, кажется, причину звали Саша. Сеня рассказывал. Пусть так. — Не твое дело. — Не мое, — Аня кивнула. — Но и не твое дело, что мы с Сеней вытворяем в постели… Но тебе ведь есть до этого дело. Денис вздохнул. — Есть, — признаться оказалось неожиданно просто. За столько лет правда уже подкатила к самому горлу и вырвалась легко вместе с очередным выдохом. — Какое значение это имеет сейчас? — Может быть, и не имеет. Ну брось, Дени, ты слишком бурно реагируешь для того, кто выбрал другого парня. Неужели Саша действительно был причиной? — Я не собираюсь открывать тебе душу. — Почему? — Не хочу, чтобы Сеня узнал. — Я ему не расскажу. — И почему я должен тебе верить? — Брось, с какой радости я должна рассказывать своему мужу о том, что человек, которого он любит всю свою жизнь, любит его в ответ. Денис не смог — не сумел, не справился — сдержать эмоции. Аня восхищенно ахнула. — Так это правда. Ты все еще его любишь! — Я не… — Знаешь, это достойно уважения. Твоя преданность. — Я же сказал, что я не… — Я говорю о преданности своему решению, — Аня вдруг заговорила серьезно. — Не так часто в наше время встречаются люди слова. Большинство предпочитают свою тушку… Скажи, Денис. Можешь не раскрывать все поводы и аргументы. Одна причина. Просто озвучь ее. Никто ничего не узнает из моих уст. — Зачем тебе? — Я расскажу тебе, если ты расскажешь мне. Денис скосил глаза на карту навигатора. До пункта назначения осталось несколько минут. Несколько минут, и Аня уже не сможет ничего от него добиться. — Я хочу, чтобы он был счастлив. — Так я и думала, — Аня удовлетворенно улыбнулась. — Ну так, а ты? — Конечно, по той же самой причине, глупенький. Спасибо, что не "Дени". — Ты знаешь, почему Сеня перестал играть? — Он говорил, что травма. — Какая травма, не говорил? — Нет. Они остановились во дворе. Аня вышла из машины. — Так что за травма? — Денис вышел следом, перекинул ей ключи. — Пойдем, — Аня поманила его за собой. — Спросишь у него. — Нет, — Денис остановился и помотал головой. — Я не пойду. — Боишься? Денис раздраженно фыркнул. — Да. Ты меня еще на слабо возьми. Мы не в пятом классе. — Стоило попытаться, — Аня пожала плечами. — Пойдем. Задашь ему свой вопрос. — У меня нет к нему вопроса. — А как же убедиться, что он на самом деле счастлив? — Ты хочешь разбить мне сердце? — Да. Как ты разбил сердце ему. Тебе не кажется, что это будет честно? И Денис пошел. Как ребенок за крысоловом. Он счастлив. Он счастлив. Он счастлив. Потому что если нет, то я ошибся. Если нет, то все было зря. Они поднимались на лифте на тринадцатый этаж, и Денис улавливал цветочные духи девушки. — Кто поймал букет? — Лиза. Такая кудрявая. — Красивая. — Угу. Думаю, ее парень не в восторге. — И дурак. Дверь открыл Сеня. Распахнул широким движением, увидел Дениса и изменился в лице. Не смог сдержать удивления. И боли. — Что он здесь делает? — Привез твою машину, — Аня толкнула Дениса внутрь и закрыла за собой дверь. — Мы договорились, что машину позже заберет Руслан, а ты доедешь на такси. — Ну и зачем напрягать кого-то еще, если можно было так хорошо все решить. Помоги мне снять платье. Денис чувствовал себя неуютно. Он не понимал, что происходит. Он чувствовал агрессию, исходившую от Сени, и понимал, что брат подавлял ее все это время. Денис злился. На себя. На Сеню. На Аню. Пока эти две возились в комнате, Денис попытался сбежать, но дверь была закрыта на ключ, а ключ канул в неизвестном направлении. Тогда Денис отправился исследовать квартиру. Кухня была миленькая и чистенькая. В холодильнике обнаружился наполовину съеденный «Наполеон». Денис щедрой рукой отрезал себе кусок и уже с тарелкой в руке отправился осматриваться дальше. Квартира оказалась двухкомнатной. Из-за закрытой двери, за которой скрылись молодожены, доносилось недовольное «Какого хрена» и «Сколько здесь этих застежек» и веселое «Аккуратнее, может, нам еще удастся его кому-нибудь втюхать как ни разу не надеванное». Вторая комната была небольшая и явно использовалась как спальня. Об этом говорила неубранная кровать-полуторка. Еще в комнате обнаружились компьютерный стол с компьютером, шкаф для одежды, пара книжных полок на стенах. Обычная комната, у Дениса дома почти такая же. Закрытая дверь хлопнула. — Дени! — Аня в обычном летнем платье и убранными на затылок кудрями появилась прямо перед ним. — Телефон с собой? Мой сдох. — С собой. — Дай звякну. Денис вздохнул и протянул ей смартфон, предварительно разблокировав. — Спасибо, — Аня снова скрылась в комнате. И Денис уперся глазами в Сеню. Брат стоял, скрестив руки на груди, босой, в спортивках и майке. С убранными в небрежный хвост волосами. Вообще-то длинные волосы определенно ему шли. И сейчас, разглядывая тело, обычно скрытое под рубашками, Денис признал, что подкачался Сеня чуть больше. Несильно, но все-таки. Потянуло где-то внизу живота. — Я не… собирался приходить. — Не сомневаюсь, — едко усмехнулся Сеня. — Я… — и тут свет погас. Оба удивленно заозирались. — Пробки? — предположил Денис. — Скорее всего, — Сеня вышел из комнаты. На улице уже темнело, но пока ориентироваться можно было без проблем. — Ань? Девушка не откликнулась. — Анна! — Сеня повысил голос. Потом выматерился. Денис услышал, как он дергает входную дверь. Потом шум, грохот, снова мат. Вышел из комнаты, Сеня повернулся к нему. — Она нас заперла. — В смысле? — Забрала все телефоны, ключи, закрыла нас и вырубила пробки. Денис чувствовал себя отчаянно тупым. — Холодильник разморозится, — сказал он. — Там пельмени в морозилке. — Я с утра ничего не ел. — Чего так? Денис только передернул плечами. Сеня вздохнул. — Пойдем сварим пельменей, пока совсем не стемнело. Это был какой-то нереалистический сюр, в котором Сеня стоял у плиты, а Денис сидел в парадном костюме и доедал «Наполеон» прямо вилкой из коробки. Они молчали. Денис чувствовал, что Сеня злится, и злился сам. Что эта девка задумала? Зачем? Какой в этом всем смысл? Наконец Сеня раскидал пельмени по тарелкам и поставил их на стол. Бросил в свою кусок масла. Денис подцепил один пельмешек той же вилкой, что ел торт, и сунул в рот. — Все еще жрешь как попало? — Недавно залил жареный фарш сгущенкой и так съел. Было странно, но вкусно. — Ты что, беременный? Денису стало совсем не смешно. — А Аня… Аня беременна? — Нет, — Сеня мотнул головой. — С чего ты взял? — Мама так думает, — Денис как можно непринужденней пожал плечами. Снова подхватил пельмешек, следом сунул в рот кусок торта. Сеня наблюдал за этим с какой-то плохо различимо эмоцией. Похожей на… добрую насмешку что ли, не разглядеть из-за сгустившихся сумерек. — Маме хочется внуков, вот ей и мерещится. Не сомневаюсь, что она и от тебя ждет не дождется. — Она же знает, что я… — Непостоянный? Денис скрипнул зубами. — Ты все-таки злишься на меня? — Злюсь. — Зачем тогда согласился, чтобы я приехал? — Да они все насели. Мама, отец. «Он же твой брат. Ты не можешь вечно осуждать его за его выбор. Он же не человека убил». Не говорить же им было, что лучше бы ты человека убил, чем так… Боль. Острая, скручивающая боль под ребрами. — И Аня туда же. А она невыносимая просто, когда что не по ней. Проще было тебя потерпеть пару дней. — Сеня не церемонился. Говорил, что думает, резал каждым словом. — Надо было написать мне, чтобы не приезжал. — Так я был уверен, что ты не сунешься. Я же говорил, — Сеня доел пельмени, встал, опустил тарелку в пустую раковину. — В душ пойдешь? Если да, притащу тебе фонарь. Только не навернись. Денис не любил темноту. Дома на кухне всегда горел ночник, а в комнате — небольшая неоновая гирлянда. Но после костюма смыть с себя пот не помешало бы. — Дашь шмотки какие-нибудь? — Да. Сеня вышел из комнаты. Денис продолжал меланхолично жевать торт. В ванной стояла просторная душевая кабина. Денис помнил, Сеня никогда не любил ванны. Было светло, Сеня пристроил фонарь над дверью, из-за чего ту не получилась закрыть. Денис зябко поежился, вылезая из кабины, кожа покрылась мурашками. Быстро вытерся, натянул на себя майку и шорты, вычистил изо рта вкус пельменей и вышел из ванной. Фонарь покачнулся, упал и погас. Денис вздрогнул. Стало темно. Слишком темно. Он по стеночке дошел до комнаты. Остановился в проходе, попытался разглядеть что-то в темной комнате. Мне страшно, Сеня. — Что случилось с твоей рукой? Что за травма? Сеню видно не было. В черном проеме окна желтым горели окна дома напротив. — Неудачно подрался. — Ты? — Я злился. После того как ты уехал, я часто ввязывался в драки. А так как опыта у меня было немного, я чаще проигрывал, — голос Сени звучал совершенно спокойно, а вот Дениса начинало потряхивать. — Однажды я проиграл особенно сильно. Нет. Нет. Боль. Моя вина. Денис старался дышать и смотреть на огни окон перед собой. Светлее не становилось. — Как думаешь, она надолго нас здесь заперла? — Не думаю. Еды маловато, не будет же она нас голодом морить. Аня все-таки не садистка. — Зачем ей все это? — Наверное, хочет, чтобы мы помирились. — Но она… она ведь знает. Сеня сел в кровати: Денис услышал, как прогнулся матрас, увидел силуэт на фоне окна. — Что она тебе сказала? — Что… что это я тебя бросил, так что нечего… — Денис заткнулся. Его воспаленному воображению показалось, что глаза в темноте сверкнули желтым. Глючит уже от нервов. — Нечего что? — Неважно, — Денис нервно дернул плечом. — Я знаю, что она знает. Наверняка знает от тебя, больше не от кого. Не понимаю, почему ты ей рассказал, но… Ей нет никакого смысла нас мирить, — от нервного напряжения Денис начал заводиться и говорить громче. — Как она вообще это представляет? Что я скажу «Прости Сеня, что разбил тебе сердце?» А ты… — Да, — жестко перебил его Сеня. — Что да? — Ты мог бы сказать это. Мог бы сказать «Прости, что я разбил тебе сердце, Сеня. Мне жаль». — И что это изменит? — Это покажет, что тебе не наплевать. Что мое сердце — это не то, на чем можно потоптаться, а потом вымести вместе с грязью. Что пусть хоть немного, но оно для тебя тоже ценно. Темно. Страшно. Больно. Простипростипрости. Что же я наделал? Денис почувствовал, что глаза обожгло слезами. Он не хотел ничего такого. Не хотел, чтобы Сеня говорил так. Чтобы в его голосе было столько болезненного надрыва. Он не хотел уезжать, приводить Сашу в их дом, видеть, как любящий взгляд сменяется ненавидящим. Не хотел вырывать брата из себя вместе с мясом. Он просто однажды потянулся к тому, кого любил всю свою жизнь. И этот человек потянулся к нему в ответ. Сеня был такой искренний, он не умел притворяться. Не мог делать вид, что Денис ему лишь брат. Он любил и готов был бросить весь мир к ногам этой любви. И лишиться всего. — Мы откажемся от него, если ты ничего не сделаешь с этим. — Мама, что ты говоришь? — Мне нужен нормальный сын. — Дени? — обеспокоенно позвал Сеня, но Денис его не слышал. Он дрожал, обхватив себя руками, и пытался дышать. Было холодно, холод сковывал мышцы, и Денис никак не мог протолкнуть воздух в легкие. Так уже было. Он помнил. Они выходили из дома, Саша держал его руку, Денис зажимал тряпкой рану на лбу. И думал: «Вот и все. Вот и все». И не смог дышать. — Дени, черт возьми, — Сеня подскочил, безошибочно находя его в темноте, схватил его за плечи, заставляя распрямиться. Денис и не заметил, что скрючился на полу. Воздух больно ворвался в легкие. — Все хорошо, Сеня, — еле слышно прошептал Денис. — Все хорошо, не беспокойся. — Ты дрожишь. — Нет-нет-нет, ты не должен… — Что? — снова едко спросил Сеня. — Прикасаться к тебе? — Беспокоиться, — Денис по привычке попытался сложить губы в улыбку, несмотря на то, что ее никто бы не увидел. — Не обо мне. — Идиот, — Сеня вздернул его с пола. — Ну, двигай ногами, ты слишком тяжелый. Втащил на кровать, притянул к себе, укрыл сверху одеялом. — Ну же, Дени, — позвал ласково, провел ладонью по спине. — Ты что, все еще боишься темноты? Денис отрицательно мотнул головой и не выдержал — нельзя было всей этой нежности, этой заботы, нельзя — и разревелся. Сеня лихорадочно гладил его по спине. — Ну ты чего. Дени, Дени. Ты же никогда не плакал, никогда. Я не знаю, что делать. Денису было все равно. — Прости-и-и, — сквозь слезы завыл он. — Прости, что разбил тебе сердце. Мне жаль. Мне так жаль. Оно ценное. Оно самое драгоценное, что у меня было в жизни. Я не имел права его разбивать. Мне так жа-а-аль. Сеня весь замер, натянулся словно струна, но потом снова расслабился, продолжил гладить по спине и волосам и прижимал к себе. — Ты тоже прости меня, — горько сказал он. — Ты ясно дал понять, что не хочешь быть со мной. Я не должен был… Ты имел право быть с этим своим Сашей. Я несправедливо поступил с тобой. Ты не должен был страдать из-за моей любви. — Ты не виноват, — Денис хныкал, слезы все еще катились по щекам, но больше не душили его. — Ты добрый, — теплые губы коснулись виска. — Вот я извиняюсь перед тобой за прошлое, а ведь ты снова страдаешь из-за моей любви. Прямо сейчас. Что? — Что? — Денис дернулся было из объятий, но Сеня удержал его. — Тс-с-с, я ничего не делаю, слышишь. Просто разреши побыть с тобой сейчас. Только сейчас. Пока ты плачешь. — Сеня, — осипшим голосом позвал Денис. Кровь стучала в ушах. Ему послышалось. Послышалось же, да? — Что ты имел в виду? — Я напугал тебя. Тебе пришлось быть здесь в полной темноте, быть здесь, со мной. Аня все это… из-за меня сделала. Он же не имеет в виду? Имеет? А как же убедиться, что он на самом деле счастлив? — Сеня, — Денис облизал губы. — Сеня. Ты счастлив? Сеня усмехнулся, и Денис виском почувствовал эту усмешку. — Я же говорил тебе, помнишь? Ты — мое счастье. Денису казалось, что он падает в бездну. Что бездна добралась до него и поглотила без остатка. «…манит наверх отчаянный космос, чудовищный космос…» — Ты все еще меня любишь? — Прости. — Но ты же с Аней, — мозг отказывался принимать эту информацию. А вот тело понимало. Реагировало. Тело точно знало: мое. Темный восторг бежал по венам. — Аня — это Аня, — Сеня пожал плечами. — Не могу об этом говорить. Я ошибся. Ошибся. Уже ошибся один раз. — Просто нечего нам больше беречь, / Ведь за нами все мосты сожжены. / Все мосты, все перекрестки дорог, / Все прошептанные тайны в ночи. / Каждый сделал все что мог, все что мог, / А мы об этом помолчим, помолчим. Костер трещал, бросал вокруг алые всполохи и причудливые тени. На Чиж была старая выцветшая парка, на Саше — оранжевая дутая куртка. Они жались друг к другу, смотрели на огонь. Юрки танцевала не в такт, а Димка снимал ее на полуживую камеру. Денис пел. — Ах как я тебя люблю горячо, / Годы это не сотрут, не сотрут. Я больше не ошибусь. Денис резко вывернулся. Наверное, Сеня просто не ожидал от него такой прыти, поэтому выпустил. Денис опрокинул брата на спину и сел сверху. Провел пальцами по горлу. — Что у вас с Аней? — выдохнул почти зло. Нетерпеливо. — Ничего, — Сеня как-то сдавленно задышал. — Вы поженились сегодня, — он сильнее надавил пальцами на горло. — У меня на глазах. — Фиктивный брак, — с какой-то надеждой признался Сеня. — Мы даже живем по разным комнатам. Кровь продолжала шуметь в ушах. — Итак. Подведем итог. Я твое счастье. Ты меня любишь. У вас с Аней ничего нет. Я все верно понял? — Да. Оглушающе. Болезненно. Восхитительно. Ябудуненавидетьсебявсюсвоюжизнь. — Мне нравится, как ты поешь эту песню, Динёк, — Чиж забирает из его рук гитару, он чувствует ее холодные дрожащие пальцы. — Как? — Будто сердце рвешь на куски, — она бросает сигарету в огонь, садится рядом, устраивая гитару на коленях. — Я сейчас тебе тоже спою. Про космос. Тебе понравится. Денис наклонился и ткнулся носом брату в шею. Почувствовал запах — не тот незнакомый одеколон, а его личный запах. Последние силы, израсходованные на этот рывок, ушли. Денис хотел бы поцеловать, но мог только дышать, шумно, с наслаждением ведя носом по коже. — Сеня, — позвал он, набираясь решимости. Все равно было страшно. Но какая разница, когда Сеня здесь… и в это мгновение полностью его. «Не проеби эту жизнь». — Будь со мной. Сеня напрягся всем телом. — Что именно ты предлагаешь? — осторожно спросил он. — Отношения. Это как руку и сердце, но с поправкой на то, что мы не можем пожениться. По многим причинам. — Ты предлагаешь мне свои руку и сердце? — судя по голосу, Сеня очень подозревал в его предложении шутку. Как будто он может об этом шутить. — Я предлагаю тебе себя, — уверенно сказал Денис. — Я люблю тебя. — И утром ты не скажешь, что мы просто братья? — Только если ты мне сейчас откажешь. — Правда? — Нет, — напряжение било по нервам, и Дениса несло. — Если ты мне сейчас откажешь, я предложу тебе это еще тысячу раз. А еще я могу сказать это цветами. Поверь мне, ты не хочешь, чтобы я захламил всю твою квартиру цветочными признаниями в любви. Им нужны вазы. И вода. И все равно они вянут. Сеня рассмеялся. Сказал насмешливо-ласково: — Это правда звучит угрожающе. Денис чуть не заурчал от счастья. — Что Аня сказала, чтобы ты согласился прийти? — Она сказала, что если ты разобьешь мне сердце, это будет честно. Сеня осторожно взял его за подбородок, приподнял, сказал в самые губы: — Это неправда. Твое сердце — моя самая большая драгоценность. Ничто в мире не стоит того, чтобы оно разбилось. Ябудуненавидетьсебявсюсвоюжизнь. Я всю свою жизнь буду тебя любить. Денис сжал Сеню в объятьях. Почувствовал, как крепко сжимают его в ответ. «Весь мир в моих руках». — Весь мир… — Дени? Денису было тепло.