55 наших дней

      Только сейчас, когда это был настоящий человек, к которому я мог прикоснуться, обнять и поцеловать, я понял, как больно бывает расставаться. Слезы? О, нет. Тут нечто другое. Даже, если слезы и есть, они проходят быстро. У меня и пяти минут не было, как всю боль выпил любимый человек, которому я так и не сказал, что любил давно и он вдохновлял. А вот пустота остается. Она пронизывает изнутри, заставляя быть эгоистом. Заставляя быть собой. Медленно идя по улицам, я понял, что теперь не нужно хранить в памяти тонны информации, забываться в чужих проблемах, решать их, понял, что есть я. То самое я, которое я прятал в этой любви, пускай и получал тепло, даже со своими недостатками. Как все произошло? Быстро. Очень быстро. Вся наша история была сумасшедше быстрой. Я расскажу все с самого начала. Вплоть, до сегодняшнего дня. День первый.       О, как я был взволнован! Как боялся написать что-то не то, с какой болью откликалось сердце на обычное «понятно». Как спешил показать себя с лучшей стороны, пытался найти общее, пытался привлечь, а потом и пригласить. Весь оставшийся день, после того, как ушел на очередное внеклассное мероприятие, я был счастлив. А потом, придя домой с испорченным настроением уткнулся в блокнот со слезами. Со временем привыкаешь переносить слезы в слова. В стихи, полные боли и отчаяния. День второй.       Волнение? Страх? Интерес? Попытка все бросить? Это лишь малая часть того, что я тогда чувствовал. То чувство было в миллионы, миллиарды сильнее обычных слов. Ты пришла. Пришла, как и обещала вчера. Ты обняла меня и мы поговорили. Совсем немного — меня ждали дела, и я ушел. Вечер-ночь. Это время я считал тогда одним из лучших в своей жизни. Мы общались с двух дня и до четырех ночи. Обсуждали все: интересы, людей, чувства. И решили поиграть. В этой маленькой игре завязалась моя любовь. И твоя, наверное, тоже. Нет, не думайте, мы не играли в любовь, простая ролевая. День третий.       Общение в сети, горячее обсуждение, новые впечатления и. обида. Маленькая, совсем ничтожная, но разрушившая мои надежды еще тогда, в первый день нашего февральского знакомства. День четвертый — пятый.       Школа. Открытые объятия и скрытые от чужих глаз поцелуи в шею, щеку, висок. О, какое же это было счастье. Когда же я был так счастлив с человеком? Никогда. Это счастье ослепило и помогло зародившейся любви повзрослеть, стать более увесистым аргументом. Что говорили вокруг? Боги, да все, что угодно. Обзывания, осуждающие взгляды, пустые взоры, интерес и пожелания удачи. Такая разная реакция в России на лесбиянок.       А вечером пятого дня снова горячие обсуждения и едкий, брошенный случайно, комментарий, который дал толчок моим чувствам, моему сердцу. День шестой.       Вперед. Мы, наконец, одни. Мы пошли гулять, но прежде, я сказал о том, о чем ты ехидно заметила вчера. Ты стала моей девушкой. И как? Я подарил значок, парный, один был у меня. Но этот изначально предназначался для кохая. Я ведь любил его, да и пошутить не отказывался, потому что надпись на значке — «Uke». Но, понимая, что мои чувства скрыты, то он воспримет это, как дурацкую шутку, поэтому, со временем он оставался для меня простым человеком, а значок — символом отношений. Моих отношений. Каждый день, проведенный с тобой был для меня наслаждением, но этот я вспоминаю в особой любовью. Я прикасался к тебе, всматривался в глаза, пытался запомнить все линии твоего лица и шеи — все, что мог увидеть, положив голову на твои колени. Потом он. Твой троюродный брат, знавший все сплетни, распускающие обо мне. Младше меня на год, он курил и пил, матерился, как сапожник и абсолютно не дружил с головой. Он. Он сподвигнул тебя рассказал родителям обо всем. Следующие полчаса были столь быстрыми, туманными и абсолютно необъяснимыми. Что будет с нами? — первая мысль, а за ней другая — Что будет с тобой?.. Я решил признаться, сказать кто я. Каминг-аут перед мамой. Она слышала мои слезы спустя столько лет, которые я заглушал всхлипы. Слышала все. Я чист, открылся.       Что было с тобой? Важно, но не так, как то, что я рассказал, что произошло. Поддержка, впервые после долгого угнетения. Я просто откинулся и забыл. Закинул мысли в урну и лег спать. Тихо и молча. Можно сказать, что я ушел от них по-английски. День седьмой.       Что было с тобой? Первый мысль, мучавшая меня весь день, пока мы не поговорили один на один, в сети. Моральное унижение. Мать унижала тебя за сказанное. Унижала и презирала. А еще возненавидела меня. Ты боялась и плакала, а я не мог ничего сделать.       Вечером узнаю, что твоя мать на этом не остановилась. Разговор с моей. Моей мамой, которая вынесла мне все мозги, скрывающие чувства, все, до единого, своими «расскажи» и «с чего она взяла?». Как я себя чувствовал? Разбито. Устало. И убито. Весь день болела голова, а сердце ужасно кололо. Лег я, приняв корвалол. За что сильно поплатился. День восьмой.       Что чувствую? Боль. Сильную. В сердце. И туман.       А потом директор, разбирательства и истерика, вдалеке от всех, тихая, выносящая всю целостность сердца. Она была там. Мама. Узнала, что я не хочу говорить, что все это из-за того, что я не хочу говорить, что я скрытный. Стал таким, из-за нее — но это я так и не сказал. Не нашел поддержки тогда, так зачем она мне сейчас. А что чувствовала ты? Ты сдалась. Сдалась, сказав, что все просто не так поняла. День девятый — одиннадцатый.       Они прошли, как в тумане. Ничего.       Пустота и боль. Скрытность и новая волна желания умереть. А ты? Ты боялась. Боялась новых истерик и криков. И боишься до сих пор. День двенадцатый.       Я начинаю отходить, медленно ползаю в своих исковерканных мыслях, какая бы яркая улыбка не играла на лице. Я мерт. И сейчас оживаю. Вот, что я чувствовал тогда. Мы давали друг другу нелепые обещания, обязались целовать каждый день. И скрывать. Все. На публике — уж точно. Я не мог этому противиться — ты боялась, и я это знал. И тоже боялся. День тринадцатый — девятнадцатый.       Скрытность. Отношения сошли на переписки в сети. Что делал я? Страдал. И безумно хотел прикоснуться. Смотрел издалека, как ты смеёшься в компании школьных друзей и снова закрывался в туалете, проливая слезы. Я даже умолял. Однажды. Умолял пойти со мной. Но ты отказала. И я прогулял литературу, отдавая себя теплым лучам солнца и еще прохладного ветра.       Что было на четырнадцатый день? Я проснулся в шесть, с ярким чувством новой идеи. Я собрался, пришел в школу в семь, оставил там портфель и пошел к тебе. Навстречу. Я шел по улице и мое сердце бешено колотилось в груди. Твой силуэт. Я ни с чем его не спутаю. Твоя странная пружинистая походка заставляла меня тихо беззлобно хихикать. Это ты. Ты напротив меня. Улыбаешься и бежишь обнимать. Я жив. Боги, я снова жив.       Каждый день я встречал тебя. Каждый, но пятнадцатый и шестнадцатый не увенчались успехом. Твоя мать, которой было по дороге с тобой до школы мешала мне приблизиться и обнять два дня. Два мучительных дня, к которым прибавился и третий — семнадцатый, — воскресенье.       Восемнадцатый день был значим, как и все, когда я видел тебя по утрам. А на девятнадцатый ты решилась записаться в художественную школу, которую года три назад закончил и я. День двадцатый — двадцать шестой.       Дни не отличались между собой. Каждый из них был наполнен счастливыми мгновениями встреч с тобой, бессонными ночами и ранними утрами, когда я вставал, дабы встретить СВОЕ солнце. День двадцать третий.       Его нужно особенно выделить, ведь я так к нему готовился. Восьмое марта. Почти. Седьмое. Зная, что восьмого ты никуда не сможешь выйти из дома, я приготовил все подарки на седьмое. Сладкий букет, сделанный своими руками, пару коробочек в красивом пакетике и стихи. Стихи, наполненные чувствами и любовью. Написанные специально для тебя, заученные и сказанные сквозь чертово волнение и боязнь. Я хотел все бросить, ограничиваясь подарками. Но это было нужнее. То, что я готовил специально для тебя и ни для кого больше. Я ничего не получил в ответ. Только короткое «Спасибо, папочка» (я фетишист) и поцелуй в щеку. Было некое разочарование, которое я закрыл на ключ в маленькой снаружи, но огромной изнутри комнате «Для накопления слез». И продолжил улыбаться.       Вспоминая сейчас тот день, я могу с точностью сказать, что ты ни копейки не потратила на наши дни и мое поздравление, хотя я поздравлял тебя каждый месяц в день твоего рождения, 21; тогда как я тратил все деньги, чтобы увидеть твою улыбку. Деньги не самое главное, как и подарки, да, но. твои нелепые «Поздравляю!» почти выводили из себя, хоть я и улыбался им, когда видел.       Но на двадцать шестой я смог вызвать глубокую ревность. Я был счастлив, но меня осчастливило далеко не твое объятие с утра, а прикосновение парня. Да, так вот иногда случается. Я, полностью ощущающий себя парнем, мог стать счастливым на весь, по крайней мере, день, от прикосновения парня, внешность которого мне нравилась. До тебя у меня был кохай. Моя муза и. любовь. Он вдохновлял, все шаги были рассчитаны, исходя из его жизни. Все, касательно моего будущего. Я жил ради него и его улыбки, а потом стал жить ради тебя, заменяя музу на скудную любовь наших нечастых встреч. Скудную, но я согревался под ее нежными лучами. Я знал, что мне нравятся и парни и девушки. Неожиданно открыл я для себя это спустя 55 дней нашего знакомства, потому что противился очень давно. Противился любви к парням. Почему противился? Потому что знал, что девушка, хоть и считал себя парнем. Я стал выделяться с шести лет. И всегда буду. Всегда, но сначала, продолжу свой рассказ. В тот день я прикоснулся к тому парню, который привлек меня своей внешностью. Обычный жест, ставший для меня солнцем на весь день. Вечером твоя ревность вылилась на меня. Нестерпимая ревность. И гнев. Такая же была к курению, еще на четвертый день. Я осознал. Осознал, что ты не будешь терпеть мои радостные моменты не с тобой или родными. И перестал говорить о них, потому что исключил их из жизни. Исключил, ради тебя. День двадцать семь — тридцать два.       Обычные радостные дни, полные утренних стеснительных прикосновений и школьных быстрых, искрящихся взглядов друг другу. День тридцать третий.       Сегодня. Сегодня ты должна была поцеловать меня два раза, закрывая наказания на слова, которые мне когда-то не понравились. Я встретил тебя, с надеждой получить их с утра. Но ты боялась. Всего. Боялась начать, сделать первый шаг, боялась, что кто-то увидит. Ты так и не дала мне те два поцелуя, случайно оцарапав руку.       Днем, когда я помог тебе преодолеть страхи, я получил свой долгожданный долгий поцелуй в 16:50, перед занятиями в художественной школе. Был ли я рад? Да, но что-то внутри меня недоумевало: «Почему?», хотя я наглухо заглушал этот голос. Я заглушал и закрывал все, чтобы улыбаться тебе. День тридцать четвертый — тридцать седьмой.       Я не мог нормально есть и спать все это время. Ни с чего. Из-за этого мой режим сбился и месячные начались раньше. Я, будучи, в некотором роде везунчиком, хоть и полный неудачник, совсем не чувствовал боли в эти чертовы пять дней. Совершенно. Я не был раздражен, не кричал на каждого, никому не говорил об этом, не разговаривал на эту тему с одноклассницами и подружками (у меня один друг, который такой же полный придурок, как и я), занимался на физ-ре, которую смело прогуливаю. Я забывал об этом. Совершенно. Но так или иначе, сбившемуся режиму я рад не был, но забил на него и гордо вынес. Я не мог нормально жить из-за пробелов в режиме сна. Нет, я ложился в десять, а вставал в половине седьмого, но просыпался всю ночь, а ближе к будильнику, со временем, вообще перестал сопротивлялся накатившему пробуждению, хоть и лежал, закрыв глаза под теплым пледом в горошек. Такое продолжалось вплоть до сорок шестого дня. День тридцать шестой.       Он так же знаменателен, как и двадцать третий. В тот день было два месяца с твоего XX-летия. (Я не сказал, но обещал ей дарить подарки на каждый месяц дня рождения.) Решил так сам, пускай ты и долго отнекивалась. В этот день я не пошел тебя встречать. У тебя было плохое предчувствие, и я спал до половины восьмого, после чего привел себя в порядок и в семь пятьдесят подходил к школе. Я увидел тебя там, в коридоре. Твой подарок? Я нашел его не так давно. Плюшевый мишка. Он стоил мне четыреста пятьдесят рублей, которые я без особого сожаления отдал за него, хоть тот и был небольшого размера. Плюшевые мишки нравятся мне давно. Но осознал их ценность я только пол года назад. Именно мишек, мишек и панд. Больших и маленьких. Но этот особенно привлек мое внимание. Он сидел на полке среди других игрушек и смотрел на меня своими тихими печальными глазами. Я взял его на руки, свалив что-то с нижней полки и запнувшись о подставленную какого-то черта корзину для продуктов. И спал с ним два дня, прежде, чем отдать его тебе, в этот тридцать шестой день. Взамен — спасибо и улыбка. Постоянные упоминания о том, что назвала его в честь меня — Себа. Так называют друзья и мать ее не поймет, о ком идет речь. Ты обнимала его всегда, когда было плохо, скинув с кровати старого друга розового зайца. А я хотел его обратно, не так сильно, но хотел. Хотел, потому что он был создан для меня, и теперь, наверное, считает меня предателем.       Сон. Я думал, что, если, лягу рядом с ней, если обниму, то обязательно смогу выспаться. Обязательно. Пускай и смог таки сделать это без нее, после советов школьной медсестры о принятии валерьянки и пустырника, которые никак не помогли. Я выспался просто потому, что был слишком истощен. Я выспался. А через неделю начал и нормально питаться. День тридцать восьмой.       Мы ушли на длительные карантинные каникулы. Долгие. На которых я обижался. Один раз. Возможно, ерунда, но ты боялась подойти ко мне на улице и обнять. И я обижался. А гордость не позволяла написать. Я дурак, и что? Мы помирились. Спустя, почти, день. Я гордый. Безумно. Потому что ты гуляла со всеми своими подругами, но не с девушкой, не со мной. Я злился, пока ты сама не села дома, на карантин. День тридцать девятый — пятьдесят четвертый.       Почему такой большой отрезок? Потому что наше общение ограничивалось социальной сетью. Мы были в ловушке, где никто не может дотронуться до другого, слыша лишь голос в темноте и редкие вспышки света, в виде фото, которые не помогали встать на верный путь.       Я страдал без тебя. И сильно. Я писал о своей любви, а ты делилась своей. Своими рисунками и переживаниями. Чем еще делился я? Из личного — только тем, что ел. А в остальном, я лишь отдавал. Советы и помощь, поддержку и любовь. Много любви. День пятьдесят пятый.       Обычный, ничем не примечательный день. Я проснулся с хорошим настроением, выспавшись. И пошел к маме. Мы говорили с тобой все утро, после того, как ты проснулась и до того, как я ушел обратно к бабушке, помогать им по дому. Пришел я обратно в четыре часа, с твердым намерением снять новое видео, которое было лишено звука из-за авторских прав. Поэтому я просто забил. Поделился с тобой негодованием. А в ответ — мое имя. Обращение. Ты хотела чего-то. И я насторожился. Сразу. Обычно эти такие привычные «Папочка», а сейчас имя. Мое чертово имя. Которое не нравилось мне даже из твоих уст. Боги, мне казалось, что это сообщение ты писала целую вечность, тогда, как я, изнывал от мучительных мыслей, забыв о еде, которую приготовил.       «Вообщем. не буду тянуть… Слушай, давай закончим эти отношения… Которую ночь я лежу и думаю о том, что будет дальше… Я очень боюсь, что станет хуже… Что все же начнутся скандалы, и ты пострадаешь из-за меня… Я. Я не могу дать тебе должного внимания, да и не могу тебя видеть или радовать тем что мы вместе… Я очень волнуюсь из-за этого, и, все же, после того, как я немного посидела в здравом уме и подумала я поняла, что… Это сделает лучше всю ситуацию. Прости.»       Сообщение, ни капли не отвечало на все мои вопросы. Вопросы, вставшие комом в горле. Почему? Неужели? Из-за чего? Ведь не только боязнь, не только! Наши отношения выдерживали мои скрытые истерики, давление твоего окружения, мои обиды, твое непонимание шуток и наши ревности. Так почему сейчас, когда все хорошо, ты решаешь оставить меня? Столько догадок! Я думал о непостоянности подростков в этом возрасте, знал, что это недолговечно, но строил планы. Ведь наши отношения выдержали даже столь печальное известие о твоем скором переезде. Что я начал делать? Действовал. Быстро. Я нашел способ закончить школу быстрее и уехать вслед за тобой. Экстернат. Это был тот самый выход. Год за два. Год. И мы будем вместе. Я сразу же нашел университет, хотя до этого искал подходящий неделями. Я решал вопрос со своей стороны, потому что с твоей выхода не было. В тот же вечер я узнал, за что ты меня любишь и как влюблялась, а ты узнала тоже самое от меня. Тоже самое, но в корне отличающееся от моего: большого, яркого, четко описанного. Я знал, почему и как. Тогда как ты описала только процесс, не выдав ярких, каких-то выделяющихся чувств. И сегодня. Сегодня я потерял веру во все те слова. Потерял все. Мир, буквально, рухнул. У меня дрожали руки. Я писал все, о чем думаю. Говорил о том, что мы можем скрываться, но ты твердила свое — это не будут отношения. Я решил отступить. Я понимал, что не имею права держать. Ты хочешь этого, значит, я сделаю это. Напоследок, я сказал о том, чтобы ты вернула значок — символ того, что ты — моя девушка. И напомнил, а, может быть, и разбил последнюю надежду, что друзьями мы стать не сможем, потому что друга в тебе я не вижу. Не смогу. После всех поцелуев и прикосновений, после всего этого… Мы не сможем быть друзьями. Сейчас — точно.       Я спрятался. Спрятался ото всех, звонил другу, который не брал трубку, но я не винил его. Недосып. Знакомо. Поэтому я зашёл в ВК, в поисках человека, которого ты не знаешь, а если и знаешь, то не пишешь ему, но которому могу я могу сказать обо всем, который в сети. И нашел кохая. Прошлую музу и любовь. Он поддержал, сначала ни капли не утешающими слова (в тот момент они меня не утешали, но сейчас.), потом шуткой. И я заулыбался. Грустной улыбкой, после — ярче солнца. Тихо смеялся и… начинал осознавать, что ты — просто очередная потеря моей жизни. Придя домой, я решился написать плюсы и минусы нашего расставания. А пока писал, понял, что, когда меня бросают — я становлюсь эгоистом. Защитная реакция. Мне всего шестнадцать, боги, откуда у меня познания мира и сознания, не столько своего, сколько чужих. Человеческих.       Что сказала мама? Забыть. Забыть ее. Жестоко забыть… Но, как по мне, лучше помнить. Помнить те счастливые наши мгновенья, чтобы дотянуть до очередного человека, где мгновенья будут только накапливаться, перед встречей с тобой.        Что чувствую сейчас? Отвращение. Отвращение к тебе. Абсолютное. Наши мгновенья до сих пор делают меня счастливым, но, думая о тебе, я чувствую что-то отталкивающее, больно режущее по сердцу. Отвратительное. Я получил урок. Я отвернулся, навсегда.