***
Ты одержим. Поэтому я не беру телефон, Соблюдаю постельный режим... Но в зеркале – ты. Из крана – твой смех. Ты не можешь меня отпустить, А я не могу вас всех... Гробовая тишина окутывает опустевший особняк. Некогда разноцветные листья давно сгнили под слоем снега, и даже он растаял и превратился в мерзкую кашу, ведь свинцовые тучи придавливают сырость и остатки тепла обратно к земле. Музыка скрипки летит по темным коридорам, забивается в самые дальние щели, проникает сквозь тяжелые, бархатные шторы. Звук рвется прочь из этого дома, как, впрочем, и все живое. — Лилиан? Композиция резко обрывается. Оконные стекла вздрагивают от порыва ветра. Она сидит, сгорбившись, длинные, тонкие пальцы сжимают смычок. — Лилиан... Она – шепот сухой листвы. Она – порывы ноябрьского ветра. Она в каждом предмете, в каждой частичке этого гребаного мира. — Ты умерла. — Нет же, Лилли, я здесь... посмотри на меня! Лютор медленно поворачивается, не в силах даже моргнуть. Смутный силуэт все ярче. — Я... я похоронила тебя! — её голос хриплый от долгого молчания и сигарет. — Глупышка. Мелодичный смех эхом отдается в стенах особняка, разбиваясь на мельчайшие осколки и врезаясь в плоть, чтобы потом найти путь к сердцу и вонзиться в него. — Ты умерла... Она снова смеется. Её улыбка такая яркая, невозможно, чтобы она принадлежала тени, призраку прошлого. — Тогда с кем же ты говоришь, Лилли? Лилиан зажмуривается и против собственной воли воскрешает воспоминания, такие болезненные, словно это произошло вчера. Из раны, оставленной криптонитовым клинком, струится кровь, выплескивается на бревенчатый пол. Она видела много ранений, она хирург, черт побери! Но теперь она позволяет своей любимой женщине умирать, и ничего не может сделать... вертолет D.E.O. не успеет, у нее нет ни одного инструмента под рукой, и Лилиан остается лишь зажимать рану перепачканными чужой кровью руками и молиться Богу, к которому раньше не обратилась бы даже под страхом смерти, чтобы он спас женщину, содрогающуюся на ее руках. Но Бог не слышит её. Пульс криптонианки все тише, все дальше, все слабее... когда прибывают вертолеты, Лилиан целует холодные пальцы, гладит каштановые волосы и просит безымянного бога забрать её в обмен на душу мертвой судьи. Бог молчит. Лилиан открывает глаза. Призрак исчез, она совершенно одна в нутре этого гигантского дома, такого темного, такого пустого... Кровь пульсирует в висках, и стук собственного сердца выдергивает Лютор из транса. — Ты ещё здесь? Серебристый смех летит по коридорам, исчезая и снова появляясь. Это сводит с ума. Но разве она уже не сумасшедшая? Так и есть. Совсем двинулась. С катушек съехала окончательно. Лилиан не знает, что с ней происходит. Она больше не ощущает ни времени, ни пространства. Лишь бесконечный холод. Она и не помнит, когда в последний раз ей было тепло. Или... В камине трещат поленья, и от огня идет приятный жар. Лютор лежит на кровати, подложив локоть под голову, а рядом устроилась Зор-Эл, уткнувшись носом в сгиб шеи Лилиан. Глава Кадмуса чувствует еще учащенное сердцебиение женщины. — Ты уже спишь? А как же Рождество? — тихо шепчет Лютор, выводя ногтем причудливые узоры на нежной коже обнаженного бедра Алуры. Криптонианка вздыхает и с некоторым усилием открывает глаза. — Сколько времени? — сонно спрашивает она, поднимая голову. Лютор оборачивается, чтобы посмотреть на часы. — Без двух минут полночь. Зор-Эл снова вздыхает, затем садится на край кровати, некоторое время глядя на огонь. Лилиан молча наблюдает за ней. Алура поднимает руки и потягивается, выгибая спину, словно кошка. Отблески пламени сверкают на её коже, и Лютор уверена, что не видела в своей жизни чего-то более прекрасного. Произведя должное впечатление, криптонианка разворачивается и снова, бросив мимолетный взгляд на часы, возвращается к Лилиан. — С Рождеством! — горячо шепчет она на ухо Лютор и переплетает их пальцы. Лилиан снова открывает глаза. Вокруг лишь полутьма, хотя она в той же самой спальне. Но теперь в камине лишь кучка золы, а изящные гобелены покрыты пылью. К горлу подкатывает ком. Внезапно Лютор осознаёт, что ничего не ела уже несколько дней. Странно, она не чувствует голода. Но вряд ли она вообще теперь способна что-то чувствовать. — Тебе больно? Лилиан моргает. Да, ей больно. Ей так больно, что хочется кричать, хочется биться в истерике, но она не может. Слез больше не осталось, тело словно онемело от холода. — Я скучаю, Лилли... А она-то как скучает. Некогда птица в поднебесье, теперь она лишь разбитая кукла-марионетка с оборванными нитями, за которые её дергали. — Иди ко мне. Невесомое прикосновение призрачных пальцев к щеке. — Ты не она. Ты просто призрак. Ты не она! — шепчет как мантру Лютор, сжимая собственные худые плечи, стараясь защититься. Бесполезно. — Я так люблю тебя. — Я знаю... Розовые и фиолетовые букеты. Она не любит мертвые цветы, но Лена настояла. Её светло-серый костюм-тройка несколько контрастирует с пастельными оттенками интерьера. Лилиан ждет, и её сердцебиение учащается в предвкушении. Наконец тяжелые дубовые двери медленно отворяются. На пороге стоит она, в прекрасном белом платье, сшитом специально для этого дня, каштановые волосы собраны в замысловатую прическу с жемчужными нитями. А глаза... глаза сверкают изумрудным светом в лучах заходящего солнца. У Лютор перехватывает дыхание от этой в прямом смысле неземной красоты. — Я буду любить тебя вечно. — говорят они друг другу. Она хочет больше ничего не видеть и не слышать. Раствориться в своей боли. Исчезнуть, стать звуком скрипки, который еще отдается эхом в каменных стенах подвала. — Прости меня. — призрак сменяет тон, теперь в тихом голосе звучит... сожаление? Умеют ли мертвые жалеть? — Ты не должна была умирать! — Лютор поворачивается и смотрит в затуманенные зеленые глаза, — Алура- Видение рассыпается искрами, и женщина чувствует острую боль в области шеи. Точно. Она не может теперь безболезненно произносить это имя. — Вернись... где ты?! Лилиан вскакивает с кровати, безумным взглядом обводя комнату. Она теперь совершенно одна, и это одиночество ледяными когтями впивается в плоть, раздирает и поглощает. Лютор чувствует себя зверем, загнанным в ловушку воспоминаний. — Вернись! — хрипло шепчет она, — укладывая голову раненой к себе на колени, — прошу тебя! Изумрудные глаза приоткрываются на мгновение, губы изгибаются в болезненной улыбке. Зор-Эл протягивает руку и прикасается к щеке Лилиан. — Я умираю, Лилли? Мне так- — криптонианка морщится от боли, когда глава Кадмуса прижимает ладони к ране, — мне так жаль... — Ты так просто от меня не отделаешься, слышишь?! — женщина отрывает кусок ткани от собственной блузки и на скорую руку делает повязку. Это не помогает: меньше чем через секунду ткань пропитывается багровой жидкостью насквозь. — Алура, кровь... она не останавливается! — голос Лютор срывается, к глазам подступают слезы. Её железная выдержка впервые подводит. Зор-Эл слабо усмехается и тут же морщится. Её лицо стремительно бледнеет. — Лилли, у меня- — она замолкает, из уголка рта начинает течь кровь: она прокусила губу, — дыра в животе от криптонита. Ты не сможешь мне помочь, — она прерывисто дышит, — пожалуйста, не плачь... Но плачут они обе. Слезы главы Кадмуса смешиваются с темно-красной кровью криптонианки, перед глазами все расплывается. — Ты не умрешь, Алура, ты, черт побери, здесь не умрешь! — она пытается сделать хоть что-то, но все бесполезно. — Ты сама знаешь, Лилли. Ты же врач... — ТАК В ЭТОМ-ТО И ДЕЛО! Алура смеется, но тут же начинает задыхаться. — Не говори Каре, что я съела её пельмешки два дня назад. Она мне этого не простит... — её голос все тише. — О Боже, как ты можешь быть такой легкомысленной... — Лилиан улыбается сквозь слезы, она гладит каштановые волосы своей пассии и вдруг замечает, что глаза той начинают закатываться. — Алура? Нет, нельзя! Алура! — Я люблю тебя. — шепчет криптонианка и проваливается во тьму. Эти стены наступают на неё, грозят раздавить, как мошку. Лилиан переворачивается на спину и ощущает, как в лопатки и затылок впиваются дубовые доски пола. Жалкая, разбитая. А ведь когда-то она была великой... Лютор с трудом разлепляет пересохшие губы и начинает напевать. Сипло, без каких-либо интонаций, но это все, что ей остается, потому что сознание начинает покидать тело. — Я умираю? — Нет, Лилли. Пока нет. Она здесь. Призрак прямо над ней, холодные, мертвые глаза смотрят в её собственные, испуганные. — ...а если я хочу? — Тогда ты знаешь, что надо делать. Ты же врач. Верно. Она же врач. Врач, который не смог спасти жену. Зачем же ей тогда все эти почетные грамоты? Зачем награды? На самом ответственном моменте карьеры, да что там, жизни, она провалилась. Но сейчас она знает, что делать. Лилиан медленно поднимается с холодного пола, надеясь, что не упадет в голодный обморок. Когда она выпрямляется, в глазах темнеет, и женщина вцепляется в резной столб, подпирающий балдахин кровати. Напротив висит треснувшее зеркало в тяжелой, богато украшенной раме, и Лютор смотрит в него. Её собственное отражение пугает больше всех призраков этого дома. Из зеркальной глубины на неё смотрит еще один призрак. На бледном лице остались одни глаза, тусклые, словно затянутые пеленой. Лилиан внезапно криво усмехается, поднимает руку и вытаскивает две шпильки из давно растрепавшегося пучка, позволяя русым волосам свободно спадать на плечи. Затем максимально выпрямляет спину, рассматривает отражение и зло сжимает зубы. Черт бы побрал этот мир со всеми его смертями. От прежней Лютор больше ничего не осталось. Теперь она – порождение собственной боли и слабости. Призрак отражается в зеркале. Тонкие руки ложатся на плечи Лилиан, пальцы скользят по подбородку. — Дорогая, тебе нужно лишь попросить. — Тогда я прошу. — Лютор оборачивается и смотрит прямо, — я согласна. Призрак Зор-Эл улыбается и кивает. Лилиан знает, что это не её Алура, но все равно непривычно видеть эту тошнотворную улыбочку. Наваждение исчезает, и глава Кадмуса находит взглядом таблетки на прикроватной тумбочке. Верно. Так и надо. Она медленно подходит и онемевшими пальцами поднимает упаковку. Ровно столько, чтобы заснуть. И не проснуться. Соблазн слишком велик... Лилиан с некоторым усилием открывает оранжевую баночку и высыпает несколько белых кружочков себе на ладонь. Затем еще. И еще. Только когда несколько таблеток соскальзывают с ладони и со стуком ударяются об пол, глава Кадмуса вздрагивает от непривычного в этой звенящей тишине звука. Она опускается на кровать и берет с той же тумбочки стакан воды. Странно, она не помнит, чтобы ставила его туда. Но это уже не важно. Три быстрых глотка, шершавые таблетки царапают горло, но ей плевать. Лилиан возвращает пустой стакан на тумбочку и ложится, опираясь спиной на подушки. Темная комната слегка расплывается, ей еще удается фокусировать взгляд. Но спустя пару минут веки становятся свинцовыми, и Лютор с облегчением закрывает глаза. Голова тяжелеет, и ей кажется, что она начинает соскальзывать куда-то в пропасть. Так и есть. В самый Ад... В треснувшем ровно посередине зеркале отражается призрак женщины, мягко кладущей руки на грудную клетку главы Кадмуса. Теперь они – единое целое...***
— Шокирующие новости! Сегодня утром в своем особняке была найдена мертвой Лилиан Лютор, ранее судимая за терроризм. Источники утверждают, что это было не что иное, как самоубийство. Так что же привело к таким трагическим последствиям? Муки совести? Или же причина кроется в чем-то другом? Смотрите далее на нашем канале! Кара выключает телевизор и садится на диван рядом с брюнеткой, закутавшейся в плед. — Я не могу поверить, что она сломалась... — шепчет Лена, кладя голову на плечо Денверс, — она... она всегда была такой сильной... Кара печально улыбается и тянет девушку на себя. — Мы не могли знать, что происходило у нее в голове. После смерти- — блондинка резко вдыхает, но продолжает, — после смерти моей мамы она словно заперлась в своем собственном сознании. Мы не могли ничего сделать, Лена. Это не наша вина. — Я понимаю. Но все же, какой бы сучкой она не была, все же в последние годы она исправлялась... Они еще долго сидят, держась за руки. Солнце медленно заходит за горизонт, окрашивая здание L-corp в розовые тона. Любовь их матерей оставила наследие для них. Теперь Кара обязана защищать свою девушку всеми силами. А сил у нее чертовски много.