Stay alert

/ Моя незримая армия во сто крат сильнее, Тысячи светлых ангелов Грозно стоят за спиною моею. Мрак озарят лучезарные Вспышки просветов ночных облаков. Непобедимая армия, моя. / Когда здание падает на автотрассу, хороня под своим массивом часть, так неудачно здесь проезжавших, машин; Даби видит, как что-то страшное, инородное расцветает на только что улыбчивом лице Хокса — кажется, что это страх. Нет, первобытный ужас человека перед неумолимо приближающейся смертью. Паника, прошившая все нутро своими ядовитыми нитями. В глазах Хокса горит и умирает вселенная, а вместе с ней понимание, что он не успеет — что он не сможет помочь. Быстрый герой не успевает — как иронично, как омерзительно. Вот он — апогей его стремлений — этот разрушающийся дом. Крики людей, вой сирены и лай дворовых собак смешиваются и превращаются в отвратительную какофонию, не позволяющую сдвинуться с места, даже шагу ступить. Зачем нужны злодеи, если люди и так отлично справляются, сами устраивая себе тихий геноцид? Так со временем потихоньку и вымрут, а то они здесь ещё и революцию решили устроить, заморочиться решили. Много чести, видите ли. Многоэтажка рушится, подкошенная взрывом, и вместе с ней рушится Хокс. Они находятся на крыше здания в квартале от трагедии, но с этой крыши открывается прекрасный вид на происходящее действее. Вид на человеческое бессилие. На трагедию всего сущего — на беспомощность перед простым случаем. Хокс, только что мирно сидящий на ржавых перилах и рассказывающий о доброй бабушке, живущей с ним по соседству, пытается сорваться с места и лететь на помощь, но его останавливает рука Даби вцепившаяся ему в воротник. Тот резко прижимает его к себе, стискивая бьющиеся крылья-обломки между их телами. — Отпусти. Что ты делаешь? Я должен им помочь. Хокс бьётся в его хватке, как птица о прутья железной клетки, выворачивает жилы, но все равно тянется вперёд. Вперёд — на помощь к маленьким человечкам, которые сами себе не способны помочь. — Идиот, ты ничем не сможешь помочь: твоя способность на это не рассчитана. Ты сдохнешь под какой-нибудь неудачно упавшей плитой! Герою — все равно. Он был бы счастлив сдохнуть под этой плитой, но людей спасти он должен. Плевать на себя — главное другие. Даби всегда поражался, как этот человек, чьей мечтой является диван и покой, рвется при любом раскладе спасать жизнь другим, совершенно незнакомым, людям, которые для него ничего не значат. Что в такие моменты с ним приходит? Почему ему так резко становится плевать на себя и свое благополучие? У Хокса, как будто механизм переключается: он из одного человека регрессирует в другого, совершенно непохожего. Даби с первого раза угадывает в чём разница. Проходит пять минут и Хокс наконец успокаивается. Он лежит тряпичной куклой в руках Даби и ни на что не реагирует, как будто проводку перегрузило и замкнуло — все перегорело. Даби слышит звук сирены пожарной машины, крики людей, плач ребенка и шум улицы. Он садится на потрескавшийся настил и прижимает несопротивляющегося Хокса поближе к себе, гладит по голове. На улице нещадно палит солнце, и настил похож на раскалившуюся добела сковороду. Личный ад на двоих. Хокс кашляет и хрипло спрашивает. — Зачем ты меня остановил? — Зачем? Сам подумай. Твои перья ещё не отросли, так что была велика вероятность, что ты не только никого не спасёшь, но и сам кони двинешь. К тому же, если бы ты этого не понимал, я бы не смог тебя остановить: ты бы перерезал мне пером горло и сиганул вниз. Хокс задирает голову и смотрит ему в глаза с такой ненавистью, что Даби чуть не давится своими словами. Он как будто ребенка со всей силы пнул. Когда-то очень давно, когда в его жизни были дорогие люди, он усвоил один урок: один важный тебе человек, может стоить сотню не важных. Люди — безлики. Их много и они совершенно не важны по сравнению с близкими. Кажется, тогда он был способен разжечь ради них крематорий, если бы ему предоставили бы выбор. Сейчас от крематория остались лишь тлеющие угли. Похожие угли тлели в глубине глаз Хокса, пытающегося прожечь в нем дыру. Хокс не видел себя со стороны; он не замечал, как трясутся его руки, как нервно закушена нижняя губа, как в уголках глаз скапливаются слезы; но он замечал, что как герой сегодня он — проебался. Все моральные догмы похерил и пеплом сверху посыпал для надёжности. Даби взял его лицо в свои руки и, сняв маску, вытер слезы. Хокс сдавленно всхлипнул, вцепившись в лацканы его пальто. — Разве у каждого героя нет своего личного кладбища, или тебя не за красивые глаза называют гением? — У меня его нет, — резко обрубил Хокс, утыкаясь лбом в его плечо. — Ты не представляешь, насколько я тебя сейчас ненавижу. — Представляю, но я не могу дать любимой пташке умереть. Прости меня, ибо я — конченный эгоист. Кейго бьёт его в грудь кулаком раз, потом второй и третий, а после заходится тихим, сдавленным плачем, роняя слезы на пальто человека, которому он оказался в первый раз не безразличен. Даби прижимает дрожащую птицу к себе покрепче, гладит по нервно трясущимися крыльям, и думает, что Хокс сейчас пережил двойной удар. К мальчику, которого никто никогда не жалел, проявили неравнодушие. Представляете? Забавно, неправда ли? — Пойдем отсюда. Я хочу домой и выпить. Хокс неуверенно поднимется, вытирает лицо и подаёт ему руку. Он хватается и тоже встаёт. На фоне воет сирена и догарают обломки чьих-то жизней. Маленькому мальчику нужно время, чтобы смириться с несправедливостью собственной жизни и системы, в которую он попал по глупости, и Даби готов дать сколько потребуется.