Моя Офелия

С каждым днём отряды французов под предводительством Наполеона продвигались вглубь страны. Многие деревни были сожжены, разграблены. В разрушенных поселениях захватчики устраивали пиршества, где между собой хвастались добычей, которую смогли вынесли из горящих изб. Русские солдаты не справились с натиском войск захватчика, а потому постоянно получали приказы об отступлении. Как бы это не было неприятно, им приходилось отдавать родные земли этим противным пьяницам. А ведь у многих за спиной оставались семьи, у многих братья полегли на тех дорогах, по которым потом с громким топотом от качественных армейских сапог шли французы. Даже их внешний вид отличался. Все они были одеты в чистую и опрятную форму, даже лица, по мнению русских, у них были одинаковые. Противные. Если быть честным, французы обладали таким типом внешности, который отталкивал русского человека своей наигранной улыбкой. Когда они видели перед собой загнанных в угол солдат, их губы обязательно ползли вверх в насмешке. Эту насмешку так и хотелось стереть хорошим пороховым зарядом. Их масляные глаза начинали блестеть, когда они слышали крики боли тех простых деревенских людей, которые оказались на захваченной ими территории. А впереди обязательно ехал офицер, возглавляющий их ряды. Величавый, с гордым взглядом, с ровной спиной. На руках - белоснежные перчатки, а повод он держал в руке так элегантно, будто ехал не воевать, а просто на конную прогулку; или будто сидел за завтраком в своем поместье, а вместо повода - фарфоровая кружка с первоклассным чаем или бокал с вином, сделанным на самых лучших винодельнях. Надменное выражение лица, поджатые губы, словно ему было неприятно смотреть на всех этих простолюдинов, которых он встречает на русских землях. Аристократические замашки, с которых брали пример и помещики в России. Но только после начала войны они вдруг объединились против всего французского, предпринимая, а точнее, обсуждая меры по выведению “французской заразы” из их языка и предметов интерьера. Впрочем, обсуждали они всё это на французском, что говорит о надменности абсолютно всех аристократов, которые хоть как-то принимали участие в сложившейся ситуации. Одним из таких офицеров был Франциск. И именно с таким выражением лица он въехал на коне в деревню, которую по приказу сверху они должны были захватить. Но из-за того, что его отряд довольно сильно устал после предыдущих грабежей, он был вынужден отдать приказ о том, что в этом поселении они делают стоянку на ближайшие два-три дня, чтобы хорошенько подкрепиться могли не только солдаты, но и лошади, которые начинали выглядеть так, будто скоро свалятся на дороге от усталости. Оглядев презрительным взглядом высыпавшую из своих изб толпу простолюдинов в оборванных одеждах, он поправил свои золотистые кудрявые волосы, дождался, пока к нему подойдет один из его помощников и подаст руку, чтобы офицер спустился с своего белогривого коня. Животное же фыркнуло от облегчения, когда вторая нога француза опустилась на зелёную траву. Он отдал повод в руки помощнику, а сам, поправив края мундира, пошёл навстречу русским, которые с нескрываемым любопытством и страхом смотрели на захватчиков. Кто-то что-то кричал, кто-то возмущался и махал рукой в сторону подступившего к деревне отряда, а кто-то просто с беспокойством оглядывался на своих родственников, друзей и соседей. Но тут вперёд какой-то молодой парниша вытолкнул девушку. Она робко подошла вперёд, опустив глаза вниз. Но Франциск уже подметил, что цвет глаз у нее был необычный. На первый взгляд они были просто голубые, цвета морской волны, но если присмотреться повнимательнее, то можно было увидеть фиолетовую радужку, которая, в свою очередь, напоминала французу лаванду, а русскому человеку - сирень. В русые волосы девушки были вплетены небольшие цветочки васильков. Она была по-настоящему красива: румянец на бледных щеках, которые плавно обрамлял всё лицо и спускался на шею, к ключицам и плечам, выделяя их на фоне кожи. Мужчина не мог перестать с любопытством разглядывать её, ведь по какой-то неизвестной ему причине даже скромный сарафан был девушке к лицу. Он же и подчеркивал те гладкие плечи, которые ранее привлекли внимание француза. Девушка же в свою очередь подметила, что Франциск явно вышел к ним не с намерением в ту же минуту перебить всю её деревню, поэтому немного успокоилась, оставаясь тревожной только в душе. Впрочем, поразглядывать француза она смогла и из-под опущенных ресниц, отметив, что выглядит он даже слишком опрятно по сравнению с остальными солдатами. Только у него были такие роскошные, как ей подумалось, пшеничные локоны. Остальные солдаты не обладали пышными или длинными волосами, все были аккуратно подстрижены. Из неопрятного на всех них была только щетина, которая успела появиться за время похода. Анна. Так её назвали при рождении, но все в деревне и семье звали её просто Аней. Она никогда не обращала внимания на своё имя и больше завидовала сёстрам, которых назвали звучными именами Ольга и Наталья. Она не была старшей дочкой в семье, но и не была младшей. Ей не уделяли особого внимания, но она с детства любила таскать из отцовского сундука старинные книги и словари, написанные на французском. Именно поэтому на данный момент она была единственным человеком, который хоть как-то мог контактировать с захватчиками. Когда она набралась смелости поднять голову и посмотреть в глаза офицеру, который стоял перед ней в ожидании, она сказала: – Вы собираетесь убить нас, не так ли? Её французский был такой ломаный, что сперва Франциск даже не смог разобрать ни единого слова. Скорее, его удивила смелость девушки. Не в каждой деревне находился человек, который решался вступить в контакт с ним, с офицером французского отряда! А тут был не то, что человек, тут перед ним стояла хрупкая юная девушка. Нет сомнений, что француза заинтересовало такое положение дел. – Не волнуйтесь, мы бы просто хотели сделать здесь остановку. Не так ли, господа? - француз с улыбкой обернулся на солдат, которые в ответ лишь кивнули, не решаясь открыть рот, когда говорит их начальник. Анна заметила подвох в его словах, потому что после этой фразы лица захватчиков резко сменились с усталых на надменные. Даже лицо их офицера говорило о том, что он врёт. И врать он, видимо, умел, потому, что краем глаза она заметила облегчение на лицах некоторых деревенских. Девушка обернулась к собравшейся толпе и четким размеренным голосом сказала: – Они говорят, что хотят остановиться тут на передышку, но я сердцем чувствую ложь в словах их высокомерного офицера. Французский офицер с улыбкой наблюдал, как лица русских меняются с испуганных на более враждебные. Его это изрядно позабавило. Ему нравилось видеть безысходность в лицах матерей, которые пытались прикрыть своих детей руками, подолами юбок и всем, чем только могли; нравилось смотреть, как на морщинистых лицах стариков скользит недовольство, что их потревожили и страх, что их землю отнимут; смотреть, как рослые мужики сжимают руки в кулаки, как их брови сводятся, а на лицах появляются агрессивные гримасы. Всё это казалось Франциску таким забавным, что он не мог не засмеяться. – Глупые русские. Я бы советовал доверять нам, если вы действительно хотите, чтобы мы вам не вредили. – француз ещё раз прошёлся собственническим взглядом по девушке, подмечая все достоинства её тела, после чего дополнил, - а ты девушка смелая. Как же тебя зовут? – Анной Брагинской кличут. – Какое прекрасное имя! Меня можешь звать как угодно, но на время остановки для всех вас я господин Бонфуа. Франциск отошёл к своей лошади, мягко, даже любовно, погладил по гриве и нежно что-то прошептал. Что-то, что Анна не смогла разобрать. Но этот момент помог ей понять для самой себя, что этого мужчину не будет заботить ничего, кроме себя, своего отряда и своей белогривой лошади. Ей был неприятен этот человек. Не внешностью, а тем фактом, что сейчас он был её врагом, что он начал вести себя на русских землях так, будто он здесь хозяин. Будто все эти бескрайние территории принадлежат ему. Она топнула ножкой от возмущения, после чего развернулась и пошла к своей семье. Успокоила старшую сестру, которая с беспокойством сжимала в руках белый платочек с узорами по краям. – Ну же, чего стоите, располагайтесь, пока все лучшие места не заняли! - послышался возглас офицера. После этого солдаты начали медленно разбредаться по деревне, останавливаясь прямо во дворах чьих-то изб, под яблоневыми деревьями и, разумеется, приметив для основной стоянки местечко повыше. Это было что-то вроде мыса над широкой рекой. С него было прекрасно видно все окрестные земли: дорогу, поля и дремучий лес, который окружал деревню с другой стороны. Сам офицер занялся осмотром деревни. Дети продолжали резвиться на улице, но при виде Франциска их родители спешили загнать ребят домой поскорее, выбирая в качестве предлога обед или помощь по дому. Проходя мимо своих солдат, расположившихся в тени ближайшего дерева, он махнул рукой, а они в ответ улыбнулись и продолжили чистить ружья. Мимо склонившихся друг к другу белых деревьев берёзы он заметил каменистую тропинку, огибающую мыс почти полностью. По этой дорожке рыбаки спускались к реке; по этой дорожке дети бегали купаться, а девушки ходили пускать по течению очередной венок. И сейчас француз там был не один. На большом камне у берега, склоняя голову к речной глади, сидела, сложа руки на коленях, Анна. Она задумчиво вглядывалась в своё отражение, будто никогда раньше себя в зеркало не видела. Подойти незаметно у Франциска не получилось. Хруст маленького камешка под ногой – Анна уже, вскочив с камня за секунду, стояла напротив француза с недовольным лицом и сжимала свои тонкие ладони в кулаки, чтобы выглядеть хоть чуточку грозно. – Вы следите за мной? Бонфуа улыбнулся. Его позабавила излишняя подозрительность по отношению к своей персоне, поэтому он поспешил заверить русскую: – Я просто прогуливался по окрестностям. Только я решил насладиться чистым речным воздухом, как увидел вас! Неужели судьба преподнесла вас в качестве девушки, которая скрасит моё одиночество? – произнёс француз, делая как можно более легкомысленное выражение лица. Конечно, он кривлялся, но при этом не чувствовал никаких угрызений совести. Наоборот, он чувствовал наслаждение. Но красота и ум этой девушки действительно заставили его сердце болезненно ёкнуть, поэтому в душе он надеялся, что Анна не будет против провести с ним хотя бы несколько минут. – Мы могли бы вместе посмотреть на реку. Этим же вы занимались, пока не заметили меня? Щеки девушки покраснели от смущения. Ей было стыдно, что кто-то застал её за этим занятием, будто это было чем-то личным, что не может затрагивать других людей. Да, она действительно часто спускалась к этому месту, чтобы посмотреть на речные волны или посмотреть на то, как в солнечную погоду в воде плескаются дети. Брагинской было искренне жаль, что война не даёт простому народу наслаждаться жизнью, как это было раньше, до прихода французской армии на российские земли. Но сейчас дела обстояли совсем иначе. Какую неделю уже до неё доходили вести из соседних сёл и деревень, что идут варвары по русской земле, траву зелёную вытаптывают, да кровь проливают. Её волновало, что человек, который стоит перед ней, может приказать и своему отряду сотворить такое с её близкими, с детьми и стариками. Русские солдаты давно ушли с этих земель, отступая вглубь страны, а они остались без защиты. Даже если бы они попробовали сопротивляться, то что они сделают? У французов есть не только численное превосходство, но и оружие. А у деревенских мужиков есть только лопаты, топоры и вилы, которыми они будут размахивать из стороны сторону и заденут своих же. – Простите, господин Бонфуа. Так же вы попросили вас называть? – Верно. – Так вот, господин Бонфуа, я бы осталась с вами, но я просто не переношу таких высокомерных аристократов, которые готовы убивать беззащитных людей ради удовольствия и денег, – все это время девушка сжимала в руках краешек сарафана, видимо, для уверенности, – и если бы вы были действительно не таким плохим, какое сложилось у меня мнение, то в вашей пустой голове даже не проскочила бы мысли спросить меня о чём-то таком. – Какая ты у нас злая. Только вот у кошечки ещё коготки не выросли голосок на меня поднимать. Я не прав? Поправь меня! – француз наклонился так близко у её уху, что она могла ощутить на своей коже его горячее дыхание. – Ты обязательно увидишь, как твои односельчане кричат от боли, сгорая в своих избах заживо. Но только если продолжишь так себя вести со мной, - Франциск произнес это сквозь зубы. Анна вздрогнула и отступила назад, глядя на француза с вызовом. – Вы сейчас только подтвердили то, насколько Вы черствый. Как и все французы, – бросила она, одергивая подол сарафана и размашистым шагом уходя в другую сторону, как можно дальше от офицера. Французу такой расклад, конечно, не понравился. Он пошёл за ней, сначала молча рассматривая её, потом несколько раз пытаясь завести разговор, на что получил раздраженный взгляд и неясные ему русские слова (ругательные, судя по интонации). Так обошли они и рощу березовую, и поле, и даже небольшую белую церквушку, которая одиноко стояла на зеленом холме. Анна хотела было зайти туда, да не решилась. Постоянное присутствие Франциска жуть как напрягало девушку. И даже когда та пошла к подругам и сестрам своим на поле, дабы поболтать с ними, поплести веночки и песни попеть, тот не отставал. – Пойду ль я, выйду ль я, да, Пойду ль я, выйду ль я, да, Во дол, во долинушку, да, Во дол, во широкую… – затянули девушки, присевши на корточки и начав осторожно рвать цветы. Аннушка с ними. Она с какой-то особой нежностью гладила бутоны срываемых ею цветов. Казалось, иногда она забывает, что неподалёку от них стоит её враг - настолько она была увлечена своим делом. – То ли мне не ягодка, да, То ли мне не винная, да, Я цветочек сорвала, да, Я веночек совила, – девушки вновь собрались, сели в кружочек, да начали цветочки собранные сплетать в венки причудливые. Ромашки, одуванчики, васильки… Венки были пышными, поэтому девушки на каждом из них завязали по ленточке: у кого-то была красная, у кого-то белая, а у кого-то зелёная. – Ой, Аннушка, какой пригожий у тебя веночек! – Ольга широко улыбнулась, наблюдая, как девушка вплетает анютины глазки в качестве финального штриха. – Как и у всех вас! – поспешила возразить Анна, наконец, надевая венок на голову. Франциск, всё это время наблюдавший за ними неподалёку, был сражен. Он практически не смотрел на других девушек, его взгляд был сосредоточен исключительно на Ане. Ему вдруг подумалось, что этот венок Анну красит лучше, чем красили бы любые дорогие украшения с благородными камнями. А нежный голос девушки был мёдом для его ушей, ему хотелось, чтобы она пела ему так же, но уже не в русском поле, а на его родине, во Франции. Чтоб пела на нежном французском, а не причудливо-странном русском (хотя и тот звучал нежно из её уст!). Но его присутствие напрягало не только Брагинскую, но и всех девушек, которые находились в это время рядом с ней. Они постоянно оглядывались на него с осторожностью и страхом. Даже зная, что он пообещал не причинять их деревне вреда, он являлся врагом и захватчиком. Столько страшных историй о французском варварстве они от взрослых переслушали, мол, девиц-красавиц они любят из горящих селений забирать, а потом использовать и хвастаться перед другими, кто красивее добычу достал. А француз будто и не чувствовал повисшего напряжения, потому что его взгляд целиком и полностью был на русой девушке. – Девоньки, а может, к реке? Поглядимся на себя в венках! – одна из подруг Анны вдруг вскочила на ноги, и, лучезарно улыбаясь, потянула её за руку. Девушки согласно закивали и, шумно что-то обсуждая, направились к речке. – Анна, – Франциск поймал за руку идущую последней девушку. Та вздрогнула замерла на месте, испуганными глазами глядя на француза. Тот лишь завороженно смотрел на неё, – погоди немного. – Господин Бонфуа… - она запнулась, вспоминая, верно ли называет офицера-захватчика. - Вы преследуете меня? Я ведь простая девушка из деревни. Я не знаю ничего о передвижениях русской армии и… – Франциск вдруг прервал её, приложив ей палец к губам. – Меня не интересует русская армия. Меня интересуешь ты. Ты красивее всех, кого я встречал в этих краях, - он нежно погладил её щеку ладонью, – И не только красивее. Аня, ты обязана стать моей. Я заберу тебя из этой глубинки и, поверь, не причиню никакого вреда, о каком вам могли рассказывать глупые старики. Я покажу тебе мир красоты и изящества, ты увидишь свет, высшее общество. Выучишь французский по-божески! – француз взял её за обе руки, целуя тыльные стороны ладоней. Анна замотала головой, вновь отступая от него, словно боялась, что после нежных слов и баллад последует удар в спину или выстрел из ружья. – Нет-нет! Ни за что, - девушка поджала губы, заводя руки за спину, – Я ни за что не соглашусь быть с кем-то вроде Вас. Вы мерзкий. Вы лживый. Вы убиваете всех, кто Вам не нравится. Вы не считаете нас людьми! – она всплеснула руками, – Всего несколько дней назад Вы без зазрения совести убивали таких же русских людей, как и я. И если бы не моя внешность, Вы бы и меня убили, не задумавшись ни на секунду. Вы мне противны, – было видно, как её трясло. То ли от гнева, то ли от страха. Её глаза были наполнены слезами. Не дожидаясь ответа, она побежала вслед за уже ушедшими подругами к реке. – Аннушка, где ж ты была, кто тебя задержал? - Наталья первой заметила возвращение сестры. Опустив голову так низко, чтобы никто не видел ее отчаянного выражения лица, девушка поравнялась с ними. – Француз тот, – коротко отрезала девушка, наклоняясь как можно ближе к воде. Она зачерпнула немного ладонями и сделала один большой глоток. Девушки вокруг неё шокировано вздохнули. – Он тебя допрашивал? Но ты же ничего не знаешь! - вскрикнула одна из них. – Он тебя не ранил? - запричитала вмиг Ольга, обнимая сестру за плечи. Анна на это лишь улыбнулась, нежно погладив сестру по спине. – Всё в порядке. Я сильная девушка. Долго они ещё сидели у реки. А после пустили по ней венки свои, распевая песни о любви, да о суженных своих размышляя. А у Аннушки неспокойно на душе было. Остался какой-то осадок, а слова француза не выходили у неё из головы. Девушки завороженно смотрели на плывущие по реке цветочные венки. Чей-то венок уже был достаточно далеко, чей-то через какое-то время начал расплетаться, а чей-то вообще прибило к берегу. Лишь у Анны венок ко дну ушёл почти сразу. Ярко-красные цветы ещё долго было видно сквозь водицу, но и они скоро пропали. – Несчастная любовь у тебя будет, Аня, – тихо прошептал кто-то из девушек, – осторожнее будь. Сестры кивнули головой, а Анна продолжила смотреть на то место, где под воду ушёл её венок. – Хорошо, что лента осталась, правда? – сказала с улыбкой девушка, показывая синюю полосочку ткани, что осталась от плетения. Сам Бонфуа вернулся к своим солдатам. Он проголодался и надеялся поживиться чем-нибудь, что успели его соотечественники раздобыть в этой нищей деревеньке. – Месье Бонфуа вернулся! - солдаты лениво отозвались на его возвращение. Кто-то в ожидании командира задремал, кто-то распихивал по мешкам провиант, который смогли собрать с местных жителей. Франциск лишь кивнул на их слова и с грустью осел на бревно, задумчиво глядя в пол. Кто-то из его помощников позаботился о том, чтобы предоставить своему начальнику миску с уже остывшей кашей. Она была твёрдая и противная на вкус, поэтому француз не смог съесть и половины. Возможно, это было из-за скверного настроения, на душе было тяжело. Он молчал, когда рядом с ним солдаты с улыбкой на лице обсуждали то, как они сегодня ночью пожар устроят. Кто-то довольно поддакивал, а кто-то особо громкий выкрикнул, что действовать будут часа через четыре, когда жители бдительность потеряют. Со всех сторон слышался гогот, но офицер с отчужденным видом всё вглядывался в горящий огонь. Казалось, что искорки успокаивают его сердце. Потрескивающие брёвна теплом отзывались в его душе. От этого становилось чуть спокойнее. Но улыбки на его лице по-прежнему не было. Так и просидели они перед костром до полуночи, прижимаясь к друг другу, распевая французские походные песни, рассказывая забавные или грустные истории из жизни. Кто-то действительно хвастался своими любовными подвигами, а кто-то оживлённо рассказывал о том, как какой-то сапожник перепутал вино с кровью свиньи, отчего потом плевался неделю. А в деревне в это время было совсем не так спокойно, как рассчитывали французы. – Батюшка! Беда! Аннушка… она… – начала было Наташа, как её прервала девушка за её спиной – подруга, – Пропала! Сказала, мол, хочет одна погулять. Ну мы и пошли домою, думали, вернется… Но её все нет и нет! Который час уже прошёл, - на этих словах стоявшая рядом Оля уже ревела и причитала. Каждая из стоящих здесь девушек боялась, как бы варвары что с Аннушкой не сотворили. Отец нахмурился и тяжело вздохнул. – Собирай село. Найдём как-нибудь, но будьте готовы ко всему… – он зажёг факел и вышел из избы. На крик его сбежались все. Помочь был готов каждый: от малых детей до стариков. С факелами ходили они, обошли всю деревню, ближайший лес, поле, рощи, церквушку, мыс. Кликали её по всем вариантам имени, заглядывали даже туда, куда, казалось бы, не могла Анна попасть. Несколько мужиков прочесали даже болото, что находилось чуть ниже по реке, но и там всё равно не отыскали ничего. Совсем ничего. Уж думали: звери съели? Или же заблудилась в лесу и не слышит криков? Кто-то предложил обратиться к французам, но предложение это было отвергнуто вмиг. Мальчишки путались под ногами, но, тем не менее, бегали по тропинкам и дорожкам быстрее всех, изо всех сил стараясь помочь взрослым отыскать девушку. Раздался громкий крик. За ним истерический женский визг. Вся толпа побежала на громкий звук, попутно успев заинтересовать своей активностью французов. Из них кто-то крикнул что, мол, пора, и побежал в сторону деревни, ведя за собой остальных солдат. Но Франциск побежал к реке, вслед за удаляющимися огнями факелов. Тропинка, приближающиеся вздохи, гул, топот и чьи-то всхлипы. Вот, стоят Ольга и Наташа, прижавшись друг к другу покрепче. Кто-то из девушек вытирает слёзы платком. Старики и старушки причитают, а мужики неловко мнутся на одном месте, потому что не знают, как реагировать на неожиданную находку. Франциск с опаской перевёл свой взгляд на землю, где лежало бледное тело девушки, в которой, к своему ужасу, он узнал Анну. Её лицо обрамляли её мокрые русые волосы, хотя многие пряди и были спутаны в ком. На лице и плечах виднелись прозрачные капли воды, которые изредка скатывались вниз, очерчивая влажной дорожкой каждый изгиб её бледного тела. На лбу виднелась тина, а к сарафану, который прилип к телу, прицепились кувшинки. Перепачканные в земле босые ноги были ещё бледнее. А французу всё мерещилось, что на её безжизненном лице есть тот розовый румянец, что её посиневшие губы, с которых медленным ручейком стекает вода, что-то шепчут, будто зовут его. Глаза Ани были сомкнуты, поэтому он даже в последний раз не мог посмотреть на её прелестные глаза, что так глубоко проникли в его душу. – Бедная, в реку упала. – Как так? – Да на дереве ленточку её нашли. Синюю такую. – А, которая для венков? – Да, она. – Улетела, видно. Потянулась за лентой, да и упала в реку. А корни у него видала какие? – Какие? – Большие такие корни у неё. Ива же. Ну вот корни эти в воду растут, а сами у поверхности такие разветвленные. Зацепилась, небось, волосами своими. Смотри, какие запутанные! Точно, зацепилась! – Ну тебя, Никитична! Спилить это дерево давно пора. Франциск чуть отдалился назад, завороженно смотря на мёртвое тело, пока со стороны доносился оживлённый разговор двух старух. Часть сознания отвергала мысль, что та, которой он объяснялся в любви ещё днём, теперь лежит на мокрой земле под светом факелов. Только они, звёзды и луна освещают её прекрасное фарфоровое тело. Сейчас она была похожа на куклу, как показалось французу. Из деревни тоже послышались крики. Он обернулся через плечо, глядя, как на холме разгорается пожар. Горело всё: деревья, дома, ограды. Огонь медленно двигался в сторону поля и берёзовой рощи. Женские крики, детский плач, громкий собачий лай. Берег вмиг опустел, ведь обезумевшие люди тут же побежали наверх, надеясь спасти что-то из своего. Топот и прочие резкие звуки будто окружили его со всех сторон. Так он и стоял, с отчаянием во взгляде смотря на то, как по тропинке спускаются его солдаты, ведущие белую лошадь за собой. Она резко фыркнула, качнула гривой в качестве приветствия и цокнула, задевая копытом рыхлую землю, а потом уткнулась мокрой, но тёплой мордой в плечо француза. – Всё, месье Бонфуа, отбывать пора, – раздался со стороны голос солдата, который и передал в руки Франциска повод. Он принял его, всё ещё не до конца осознавая то, в какой ситуации он сейчас находится. Всё вокруг смешалось в твёрдую пресную кашу, которую он ел там, наверху, в лагере. Он обернулся на семью Брагинских, которая с испугом глядела то на французов, то на лежащую на земле девушку. – Моя Офелия, – с нежностью прошептал француз, едва раскрывая сухие губы, – я найду тебя на том свете. Его выражение лица вдруг стало задумчивым или, можно сказать, серьезным. Он свёл вместе брови, после чего резко крикнул. – Уезжаем! Всем солдатам покинуть деревню! – услышав приказ, французы уж было достали сабли, чтобы расправиться со стоящими вокруг девушки людьми, но Франциск их остановил плавным движением руки, – А их оставьте. Поубиваете ещё. – Есть, командир! Деревня была покинута в течение получаса. Толпа французов шла по дороге, распевая свои песни. Кто-то смеялся, кто-то болтал. За спиной всё ещё горел огонь. Кто-то пытался тушить то, что мог, кто-то причитал и плакал. Франциск ехал впереди на своей белой лошади и нежно поглаживая её гриву. В скором времени на неё упали две маленькие солёные слезинки, что скатились по щеке офицера. У него было что-то своё на уме. Что-то, что заставило его улыбнуться и что-то, что заставило его плакать.