Эпизод XXXIII
Заведение нашлось случайно — задрипанный бар на окраине города лучше всего подходил под определение места, где можно было забыться, не опасаясь наткнуться на знакомых, и даже если кто из персонала признает их лица, всегда можно было откупиться и попросить сделать вид, что тебя там не видели. В тех местах, в которых обычно проводили свой досуг Кунсайт и Диамант, остаться незамеченным было практически невозможно: их маленький, узкий мирок богатых и знаменитых был слишком широко известен. Оказавшись внутри маленького паба, они поняли, что не прогадали с выбором — внутри не было никого, кроме уставшего работяги за дальним столиком, который мирно глушил (судя по его виду) очередную пинту пива, и бармена, унылым образом протиравшего стойку. Он поднял на них ленивый взгляд, когда услышал звук открывшейся двери, и сощурился, пытаясь, видимо, вспомнить, где он мог видеть эти лица. Не преуспев в этом ни на йоту, он бросил это дело и, поздоровавшись с мужчинами, продолжил делать то, что делал до этого. — Бутылку виски… — начал было Кунсайт, но, бросив быстрый взгляд на Диаманта, переменил свое решение, — на всякий случай две. Выбор виски был сделан по принципу «тот, что подороже», потому что в целом было все равно, что пить. Повесив пальто на спинки стула, они устало рухнули за стол. В полном молчании они разлили виски по стаканам и, не чокаясь, сразу же выпили. В баре было тихо — разгар рабочей недели был на руку им обоим — меньше любопытных глаз и меньше любопытных слушателей. После третьей стопки они не выдержали и заказали закуску — она была подана практически сразу — как будто бы бармен заранее ее приготовил, едва они заказали бутылку. Они понимали, что это единоразовая акция — единственный вечер на многие месяцы вперед, когда они могли позволить себе послать обязанности к черту — завтра они вопреки всему будут снова делать то, что делали каждый день без исключений: слишком много ответственности лежало на их плечах, чтобы так просто отмахиваться. Хотелось помолчать, но долго длиться это молчание не могло — они молчали по поводу этого пять лет, чтобы продолжать молчать и сейчас, когда это самое молчание привело к тому, к чему привело. Диамант без особого интереса изучал выбоину в столе — вполне возможно, она была оставлена каким-то особенным интеллектуалом, от скуки ковырявшим ножом некогда гладкую поверхность. «И что теперь со всем этим делать?» — повисло в воздухе неозвученным вопросом. Смысл задавать вслух его был только в том случае, если хотя бы у одного из них имелся в запасе какой-никакой вразумительный ответ. Но этого ответа не было. — В какой момент мы свернули не туда?.. Спросил Айно, разрезая затянувшуюся тишину и не требуя ответа — он изучал стоявший перед ним стакан, склонившись над столом, однако ответ со стороны Кунсайта все же последовал: — В тот момент, когда объявили друг другу войну. Со стороны могло показаться, что он оставался бесчувственным и холодным, но это было не так — он просто озвучивал Диаманту то, над чем раньше задумывался, но не озвучивал вслух. То, что сам Айно не хотел признавать. Диамант посмотрел на своего — действительно — врага, и левый уголок его губ изогнулся в едкой насмешке: — Хочешь сказать, что, если бы мы не ненавидели друг друга, этого бы не произошло?.. Кунсайт поначалу не ответил — бездумно поводил стаканом по столу и резко остановился. — «Этого»? — переспросил он, — ты имеешь в виду смерть человека по нашей с тобой неосмотрительности, которая привела одну женщину к вдовству, а ее сына ставила без отца? — помолчав с мгновение, Кунсайт сказал: — Да. Этого бы скорее всего не произошло. Спустя минуту он вдогонку произнес то, что Айно не ожидал от него услышать: — Мы оба виноваты, — тихо выговорил Кунсайт, смотря прямо перед собой и делая маленький глоток. — Я этого не отрицаю. Это признание, озвученное вслух неприметной интонацией, прозвучало громче, чем крик. — Но там стоит моя подпись, — эта невероятно-спокойная фраза оказалась неожиданно просто озвученной самим Айно. — И я это признаю. Ты меня предупреждал. — Да, — помолчав с мгновение, Кунсайт задумчиво мотнул головой, — я предупредил. Но вместо того, чтобы настоять на своем, дал тебе волю делать, что вздумается. В глубине души я понимал, что это может привести к катастрофе, но моя неприязнь была к тебе настолько сильна, что я невольно подумал, что было бы даже неплохо, если бы это обернулось дополнительными проблемами… — он помолчал, — но оно привело к тому, за что нам не расплатиться вовек. Я смалодушничал, Айно. Ответь честно, — Кунсайт в своей привычной манере чуть наклонился над столом, — какова вероятность того, что я позволил бы тебе это сделать, будь я твоим другом? Диамант знал ответ на этот вопрос: нулевая. — Этого бы не случилось, — он задумчиво мотнул виски в стакане. — Но подпись ставил я. А мог бы послать тебя нахуй, как делал это всегда. — Мы действительно будем сейчас определять, чьей вины больше? Это прозвучало невероятно резонно и рассудительно: но Айно, которого вся эта ситуация буквально выбила из колеи, всё равно гонял эту мысль у себя в голове — болезненно смаковал её и старался довести её до абсурдности. Он понимал, что ему нужно это просто прожить: последний раз, когда его подобным образом выбивали события, был невероятно давно. Что бы ни происходило, он всегда мог орать благим матом, но при этом быть собранным и решать проблему — какого бы масштаба эта проблема ни была. А сейчас… — Тут не нужно определять, — Диамант мрачным движением опрокинул остатки виски в себя и сразу же налил еще. Очевидно, он хотел напиться, как можно скорее. — Еще одна вещь, в которой я с радостью уступил бы тебе первое место, но не могу. Несмотря на то, что это было шуткой, шуткой оно не звучало. — Делай, что должно, и будь что будет, — неожиданно произнес Кунсайт как будто бы самому себе, хотя при этом его взгляд был направлен на собственный стакан, объятый правой рукой. — Не мне тебе давать советы, но иногда этот жизненный принцип может сослужить хорошую службу. — Я всю жизнь по нему жил, и оказался здесь, — он взглядом обвел помещение, очевидно имея в виду не бар, а в целом точку на жизненном пути. — Или думал, что жил. Что из того, что ты делал, было сделано по совести, Айно? Диамант неожиданно застыл — его рука, подносившая стакан ко рту, словно бы обратилась в мрамор: как и он сам. Легкий намек на насмешку — такую стандартную, такую привычную для Айно — промелькнул в его взгляде, однако спустя невероятно короткое мгновение она растворилась в тех эмоциях, которые им пришлось прожить за этот немыслимо длинный, казавшийся вечностью день. — Тебе честно или можно соврать? — Мне без разницы. — Если без разницы — то практически все, что я делал, всегда было по совести. — Какое совпадение, — с усмешкой откинулся на спинку стула Кунсайт, — и вот мы оба, всегда делавшие всё по совести, будем пожинать плоды этого еще минимум лет двадцать. Если не больше. — Мне кажется, мы с тобой вернулись на исходную позицию, — Айно залпом допил остатки виски и сразу же налил еще. — Давай поставим вопрос по-другому, Кунсайт, — уже тогда можно было заметить в голосе Диаманта легкий намек на угрозу, которая была добротно скрыта за напущенной легкостью и смешком: — что из того, что ты делал или ДЕЛАЕШЬ, ты делаешь не по совести? — подчеркнул особо форму настоящего времени Айно. Кунсайт даже бровью не повел: — У тебя есть какие-то подозрения? — Чтобы были подозрения, нужно иметь представление об эфемерной или хотя бы предполагаемой цели, а я, честно говоря, цели твоей пока не понимаю. Поэтому раз уж мы сидим тут, угробив напару за раз жизни трех людей, и изливаем друг другу душу по этому поводу, мне хотелось бы знать, есть ли что-то, к чему мне стоит готовиться в ближайшее время. — Говори прямее, Айно. Я не люблю эти детские игры. — Ты можешь их не любить, но играешь в них ты так же превосходно, как и я. Кунсайт сощурился, наклонил слегка голову — словно бы убеждался в том, насколько пьян был его собеседник, и, дождавшись, пока со стола уберут уже пустую бутылку, ответил: — Я не берусь сравнивать себя с тобой, это абсолютно бессмысленно. Хочешь играть в эту детскую забаву — то чем бы дитя ни тешилось, хочешь задать вопрос — задавай прямо и получишь прямой ответ. — Но ты же знаешь, о чем я говорю. В ответ Кунсайт помолчал, не сводя взгляда с собеседника. Диамант практически незаметно, самодовольно усмехнулся и вкрадчиво спросил: — Как дела с Минако? Со стороны могло показаться, что давний друг спрашивал у своего такого же давнего друга о том, что происходит в его личной жизни. На взгляд тех, кто наблюдал бы за ними, они отчетливо походили на них — друзей, что связывала многолетняя дружба, прошедшая не одну проверку и выдержавшая не одну бурю, выстоявшая испытание деньгами, судьбой и женщинами. Но правда была иной — и эту правду знали они оба. — Ты действительно думаешь, что я буду с тобой это обсуждать? — Не понимаю, что ты имеешь в виду под «это», мой вопрос был в крайней степени невинен. — Так если он настолько невинен, может, задашь его Минако? Или она по каким-то причинам с тобой не разговаривает? Может, мне следует спросить ее тогда, почему она вообще с тобой ничем не делится? Последняя фраза отозвалась на лице Айно промелькнувшей тенью душевной боли. Кунсайт попал в точку, ударил по самому больному, даже не хотя этого. — Делится, но о том, что происходит у нее с тобой, я никогда не спрашиваю. — А у меня, значит, спрашиваешь? Мне кажется, в этом отсутствует логика. — А в том, что ты встречаешься с сестрой человека, которого ненавидишь, логики прямо через край, — елейно ответил Айно. — Ее так много, что мы с тобой в ней, видимо, захлебываемся. От такого обилия логики у меня и возникают неудобные для тебя вопросы, Кунсайт. — Вопрос не неудобный. Вопрос бессмысленный. — Ты так думаешь. Но посмотрел бы я на тебя на своем месте. — Люди могу влюбляться в кого угодно, Диамант. И встречаться с кем угодно. Одному совпадению я неимоверно благодарен — спасибо на том, что женщина, которая мне нравится, — твоя сестра. И ты не сможешь ее у меня отнять. Диамант опасливо, но обманчиво-ласково прищурился: — Смогу, — невероятно спокойно оповестил Кунсайта он, — но не буду. Еще одна давняя история покоилась на дне пропасти, разделявшей их, и некогда сделавшей невозможной крепкую дружбу. Труп этой прошлой истории, практически забытой, все еще разлагался, но на это уже никто не обращал внимания. Нехелления исчезла из их жизни, и поэтому казалось, что одна из причин взаимной ненависти пропала вместе с ней, оставив лишь пустую оболочку этого черного чувства без внутренней, смысловой составляющей. Нехелления была одним из первых гвоздей в крышке гроба их недосбывшейся дружбы. — Советую не пробовать, — произнес тихо Кунсайт, — а если все же решишься, спроси изначально ее мнение по этому поводу. — Угрожаешь? — лениво-устало отозвался Айно, оставаясь при этом адски спокойным и наливая в стакан очередную порцию виски. — Беспокоюсь, — елейно ответил Кунсайт. Диамант хмыкнул, но, покачав головой, ничего на это не ответил. — Я просто хочу предупредить, что если с ней что-либо случится или она прольет хоть одну слезинку из-за тебя, то я… — То ты снесешь мне башку. Интересно, как будешь бороться со своим непринятием этого всего, если она будет счастлива. — Если она будет счастлива, я найду в себе силы наступить на горло собственной неприязни. — Достойно, Айно. Может, что-то ты действительно делал по совести в своей жизни. — Искренне надеюсь, что она в тебя влюблена заслуженно, и ты тоже поступаешь с ней по совести. Хотя вкус на мужчин у нее всегда был так себе. — Не тебе судить. — И на том спасибо. — Но если серьезно, Диамант, — Кунсайт устало вздохнул: он понимал, что излишнее беспокойство Айно за свою сестру могло вылиться в непрекращающуюся череду решаемых, но мелких неурядиц, — то я планирую рассказать ей о том, что сегодня произошло. Стакан с виски, который до этого достаточно расслаблено держал Диамант, громко стукнулся об стол. — Ты планируешь сделать что? — То, что ты услышал, — Кунсайт чуть наклонился над столом, — не говори мне, что собирался держать это все в тайне от своей жены. Не поверю. Если же это так, то буду вынужден признать, что ты способен на абсолютно идиотские предательские поступки не только по отношению к своим врагам, но и к своим близким. — Сецуна должна знать, потому что если не дай Боже вскроется, что я обеспечиваю некого ребенка на стороне, то все это может обернуться плохо. Я предельно честен со своей женой. — А с сестрой — нет? — Мине и так хватает забот, — терпеливо попытался объяснить Диамант. — Я не вижу смысла посвящать… — он осекся. Осознание причины, по которой Кунсайт изъявил желание посвятить во все Минако, слишком резко дошло до его воспаленного мозга, смачно обработанного алкоголем. — Ты, должно быть, шутишь… — в неверии полушепотом прохрипел он. — По поводу чего, Диамант? Мне казалось, что по поводу твоей сестры шутить не следует. Или тебе было бы легче от осознания, что это твой любимый, ни к чему не обязывающий мимолетный роман, который закончится ровно в тот момент, когда ты получишь желаемое? Кунсайт предлагал Айно драться его же оружием. — Я не думал, что ты настолько серьезен в своих намерениях, — предельно честно и открыто признался Диамант, отставляя стакан в сторону. — Я не зову ее замуж, — пояснил Кунсайт, — но я хочу, чтобы у нее был выбор. Мы убийцы, Айно. И у людей с нами должно быть право знать это. Ты говорил, что оторвешь мне голову, если я посмею обидеть твою сестру. Если я ей не расскажу, я ее обману. Ложь и обман в твоей картине мира — привычное дело? Но даже если и так, если для тебя это нормально, то ты знаешь Мину и знаешь, что для нее это неприемлемо. В особенности тогда, когда напрямую касается людей, с которыми она общается и которым она доверяет. Ты настолько держишь ее за дуру, что полагаешь — она не составит два и два, когда ты вернешься домой в таком состоянии? Диамант устало молчал — опустошение, которое принес этот день в жизни обоих мужчин, несмотря на свою неосязаемость, было чугунно тяжелым. Айно понимал Кунсайта и так же понимал, что он отчасти прав. Но внутреннее чувство тревоги, беспокойства и страха за сестру не давали ему из принципа согласиться с аргументацией Хашимото. Он привык защищать её — иногда он жестоко ошибался, в порыве сберечь, наступая на череду граблей и совершая тяжелые, порой почти непоправимые ошибки, но он делал это так, как умел. И со временем он научился делать это лучше — пусть для этого им пришлось пережить ссору, смерть отца и огромное количество тех проблем, которые сыпались и продолжали сыпаться на них до сих пор. Вторая бутылка была наполовину пустой — Диамант как будто бы нехотя посмотрел на оставшееся виски. — Мне хочется верить, что ты такой, каким хочешь казаться, Кунсайт, — мимо прошедшая официантка — до этого её не было, видимо, она заступала на свою смену, странно на них покосилась и словно бы нарочно замедлилась около их столика, чем вынудила Айно сделать паузу, и он продолжил только после того, как она, не услышав, очевидно, ничего, из чего можно было бы состряпать хорошую сплетню, удалилась в подсобке, — но почему-то я не верю. — Не верь. Имеешь право. Но того, что я озвучил, твое неверие не поменяет. — А ты уверен, что она после этого не откажется быть с тобой? — с интересом спросил Диамант, обессилено откидываясь на спинку стула, так же, как до этого сделал недавно Кунсайт, — у Минако обостренное чувство справедливости. — И это то, что отличает ее от тебя. И если она решит, что это то, с чем она не готова мириться, то это будет ее выбор. Этот выбор меня не обрадует, но вне зависимости от ее решения, даже если бы я знал на сто процентов, что она предпочтет все закончить, этот выбор я ей предоставлю. Независимо ни от чего. Он допил залпом остатки виски и отставил стакан в сторону — они с Айно оба были изрядно пьяны, но при этом внутренняя боль никуда не уходила, а оставалась, скребя изнутри. — Даже не знаю, что хуже: осознавать, что Минако для тебя настолько дорога, или было бы хуже узнать, что она для тебя просто способ отомстить мне. — Я не ты, Диамант. И не буду использовать абсолютно невиновного человека ради мести кому бы то ни было. — Повторюсь: очень хотелось бы верить, но я тебе не верю. В любом случае, — Айно с каким-то пылающим ехидством поднял на Кунсайта взгляд, — даже если у вас родятся дети, с твоего позволения я буду считать, что их принес аист. Кунсайт закатил глаза и с торжественно-похоронным молчанием разлил виски, однако несмотря на напускное неприятие, на губах у него мелькнула улыбка. — В ближайшее время детей нет в моих планах. — Слава Богу, ей нужно закончить Университет и успеть тебя разлюбить, — оседлал Айно своего конька в виде неприкрытого, истинно ядовитого, но при этом безобидного сарказма. — Я бы на твоем месте не был так уверен. То, как легко Диамант свел тему, доказывало лишь то, что тема, которую они обсуждали, была ему неуютна, если не сказать, что неприятна. Кунсайт заметил это, но счел необходимым промолчать — у него тоже были вещи, которые ему было крайне неприятно обсуждать. — Почему? — Сам знаешь ответ на свой вопрос. Мне не обязательно его озвучивать. И тем более я не хочу её обсуждать. — Со мной можно, — хмыкнул Диамант, однако на его лице промелькнула тень неясной эмоции, — я все еще пока за нее несу ответственность. В душу к вам лезть не буду, но буду признателен, если мы будем работать сообща на благо Мины в этом вопросе. Если будет что-то, о чем мне стоит знать, лучше мне об этом сказать. — А если она не захочет, чтобы я тебе говорил? — Значит на твоем месте я бы воспользовался твоим замечательным правом на правду, про которое ты мне так упоенно рассказывал, оправдывая свое желание поделиться с ней всем тем, что у нас произошло за эти несколько лет. — Действительно, — парировал Кунсайт, — мы сегодня только что обзавелись ребенком на двоих, не считая его матери, которого будем растить, несмотря на то, что вполне возможно через лет пятнадцать он захочет нас уничтожить, — он в легкой насмешке приподнял брови, — чего стоит объединиться ради еще одного человека. Глубокая тишина, нарушаемая лишь глухим стуком стекла о стол, заполняла все пространство вокруг них, погружая в некое подобие вакуума. Недавно зашедшие трое молодых парней, севшие за самый далекий столик, равно как и остальные посетители — не замечали других. Казалось, что это место на окраине города было словно намеренно создано, чтобы каждый заблудший мог побыть наедине с самим собой или со своим знакомым, находясь при этом в окружении людей. — Ради семьи я бы и с дьяволом спелся, Кунсайт, если бы оно того потребовалось. И не говори, что не сделал бы так же. Сделал бы. Айно развязно пожал плечами. — Да. Пожалуй, шутка про то, что я только что это сделал, была бы к месту. Диамант издал глухой смешок: — Я заценил. Казалось, что все обиды прошлых лет были оставлены в прошлом — и погребены там же. И виделись они теперь настолько незначительными и мелочными на фоне развернувшейся перед ними трагедии, которую они сотворили своими же руками, что та крайняя, восхитительная по своим масштабам неприязнь, на взращивание и лелеяние которой ушли годы, померкла и сникла одним днем — длинным и тяжелым, как несколько лет нелегкой жизни. Они могли бы быть хорошими друзьями, не обернись судьба так, как она обернулась, подумалось Кунсайту: он никогда не боялся признать правду, даже если эта правда была ему неприятна — наверное, в этом они с Айно были одного пошива. Еще они были одного пошива по части совершенных грехов. Когда сидишь так высоко, то несмотря на высоту, очень тяжело оставаться ангелом. Легче сдружиться с демонами. Диамант часто врал, но делал это с благим намерением. Кунсайт часто врал, но делал это, потому что так было надо. От ситуации к ситуации в этом незатейливом уравнении имена можно было менять местами. Но были вещи, в которых врать не стоило. Даже несмотря на упомянутое. Несмотря на количество выпитого, та самая стадия опьянения, которую обычно стремятся достичь студенты (оторвавшиеся от маминой юбки и оказавшиеся с головой в круговерти вседозволенности), и которую по печальному стечению обстоятельств пытались достичь теперь уже двое взрослых, покоривших эту жизнь мужчин — не наступала. Это опьянение было им нужно не для того, чтобы набраться смелости, чтобы обаять понравившуюся девушку (хотя в студенческие годы ни одному, ни второму алкоголь для этого нужен не был), а для того, чтобы хотя бы на один вечер — один — забыть все происходившее, как страшный сон. Они знали, что им это вряд ли удастся, но попробовать стоило. Попытка очевидно провалилась. Они оба чувствовали себя паршиво, но… удивительным образом, разделив свою вину, это было всяко легче, чем нести её в одиночку по причине непомерной гордыни у обоих. В этой мрачной точке их гордыня заткнулась, уступив место рациональному мышлению. И впервые за много лет они поступили по отношению к друг другу как хорошие друзья, а не заклятые враги. Хотя хорошими друзьями они не были никогда. — Спасибо, что составил компанию в этом экспромтном запое, — неожиданно сказал Айно, когда они уже допили вторую бутылку: третью заказывать предусмотрительно не стали. — Не верю, что я это говорю, но я благодарен. Кунсайт медленно кивнул: в глазах начинало двоиться — несмотря на огромную стрессовую встряску, алкоголь взял свое с точки зрения физиологии. — Надеюсь, ты отплатишь мне той же монетой, если до подобного дойдет. Хотя Кунсайт понимал, что сам он согласился не только из-за сострадательного сочувствия, а потому что и сам был не прочь опьянеть после подобного дня. Несмотря на лаконичность их дальнейшего разговора, казалось, что они оба думали об одном и том же: как резко они поменялись, став теми, кем являлись. Со времен их юности, в которой они готовы были глотки друг другу перегрызть, обезумевшие от ненависти и постоянного соперничества, в котором ни один, ни второй так и не могли до конца одержать верх и тем самым схватка длилась годами с переменным успехом для каждого, прошло несколько лет, а казалось, что пролегали столетия. Хотелось думать, что те, кем ни стали, вызвали бы невероятную гордость у тех, кто уже ушел в мир иной, взвалив на них то, к чему их готовили с самого детства, неизменно напоминая, какая судьба им предопределена, но чем больше проходило времени, тем больше что Диамант, что Кунсайт убеждались в сложности поставленной перед ними задачи. Со своими настолько непоправимыми ошибками, несмотря на возраст, им еще предстояло научиться жить, и сделать так, чтобы их близких это коснулось меньше всего. До этого казалось, что они полностью контролировали свою жизнь. Оказалось, что жизнь контролировала их. — Их нужно переселить из этого района, — неожиданно обозначил Кунсайт, — я займусь этим завтра. Айно кивнул: — Я займусь переводом в новою школу. — Мы определились с ней? — Самый оптимальный вариант — та, в которой до этого училась Мина с Рей. Это единственное достойное, что мне приходит на ум. Но если честно, я бы посоветовался с Сецуной — у нас даже ребенка нет еще, но она уже составила ранжированный список всех школ по всей стране по исключительно каким-то своим критериям, которым я доверяю больше, чем каким-то сомнительным рейтингам. — В твоих планах уже есть дети? — Были. До вчерашнего дня и в целом всей ситуации с «мачехой», — он искривил губы в едкой усмешке, — с таким количеством врагов вокруг сегодня решил повременить с отпрысками, — Кунсайт поймал его взгляд, в котором, однако, кроме привычной усмешки, не считывалось вражды — Диамант как будто бы и сам устал от этого постоянного противостояния, а Кунсайт не боялся признаться себе в том, что ему и самому это надоело. Они вышли спустя полтора часа — опьяневшие, но при этом одновременно трезвые, как стёклышко. Вызванные за полчаса до этого водители стояли друг за дружкой прямо у входа — люди, которые подчас о своих боссах знали больше, чем любая женщина или жена. Когда они оказались на улице и собирались было уже расходиться, Айно внезапно остановился, окликнул Хашимото, повернулся к нему и медленно протянул руку для рукопожатия. Кунсайт ответил на молчаливое приглашение к рукопожатию таким же жестом — впервые за много лет они признали правоту друг друга. — Семье привет, — неожиданно произнес Кунсайт. — Главному адресату обязательно передам, — устало отвесил Ди и, махнув на прощание рукой, направился к своему водителю. Кунсайт проводил того взглядом и направился к своему. Вряд ли можно было назвать это зарождавшейся дружбой. Скорее это была закончившаяся холодная война… …конец которой вовсе не обещал, что дальше все будет только лучше. Их перемирие было хрупким, словно тончайший фарфор, и таким же непостоянным, как настроение. Единственное, на чем это перемирие держалось, была порушенная ими судьба маленького мальчика, перед которым искупить свой грех они взялись сообща. Но это являло собой то, что было критически необходимым и критически важным исполнить. Иначе ни один из них не имел бы права боле зваться человеком. Сумрак, который был невероятно мрачный даже для этого времени суток, объял и скрыл их друг от друга. Машины тронулись с места и разъехались в противоположные стороны… …вслед их окружила практически беспроглядная ночная мгла.***
Энди сокрушенно посмотрел на телефон в своих руках — на часах было восемь двадцать. Усаги сказала, что позвонить человеку необходимо было в восемь тридцать. Несмотря на то, что к этому решению он пришел посредством долгих и въедливых размышлений, оно все превратилось в какой-то абсурд: причем беспощадный в своей парадоксальности. — Он дал свое согласие, — Усаги улыбнулась, явно довольная собой, — позвони в восемь тридцать по этому номеру. Он будет ждать твоего звонка завтра. Она, безусловно, гордилась собой — в ее представлении, очевидно, получить согласие этого человека было достаточно тяжело, а она добилась его практически играючи. Легкое тщеславие было свойственно любой девушке, но у Усаги оно было даже миловидным. Восемь двадцать два. Он все еще был в легкой нерешительности, и его странная оробелость вызывала у него самого же странное чувство. Энди понимал, что после того, как на том конце снимут трубку, путей отступления у него практически не останется. Его мужскую гордость так же задевало чувство, что он вынужден просить помощи у другого человека, потому что сам был не в состоянии решить проблему — это добавляло и так шаткому положению дополнительной растерянности. Восемь двадцать пять. А если он подведет Рей?.. У него не было права на ошибку, но если был малейший шанс исправить положение посредством другого человека… Он бросил взгляд на лежавшую перед ним папку с соглашением о неразглашении. Согласно ему, жизнь этого человека, имени которого он не знал (что, возможно, было и хорошо), имеет все шансы превратиться в ад, если хотя бы толика информации попадет не в те руки. Она и так имела все шансы стать достоянием общественности в любой момент, но Энди не мог допустить, чтобы способов утечки оной стало на один больше. — Детали вы обсудите вдвоем, мне, конечно, невероятно любопытно, но я знаю правила подобных игр. Энди сочувственно улыбнулся. — В моем мире в целом меньше знаешь — крепче спишь. — Я всегда сплю крепко, — с некой неловкостью отшутилась она. — Даже тогда, когда знаю что-то такое, от чего другие люди не смогли бы спать вообще. — Например? — с неожиданным интересом ответил Энди на столь откровенное замечание. — А вот. Меньше знаешь — крепче спишь, — кокетливо ввернула она. Восемь двадцать восемь. В конечном счете, будет хуже, если она всплывет, а у них будет нечем защищаться. То, что она всплывет, сомневаться не приходилось — то, с какой обреченной, но гордой покорностью принимал это господин Хино, делало ему честь. Иногда казалось, что он знал задолго до этого, что практически в конце его поистине блистательного карьерного пути, его ждет суд — на котором вскроется все, что так легко получалось скрыть раньше, но сейчас… Так у них хотя бы будет шанс его обелить. В противном случае… Энди не хотелось думать, что там в противном случае. — Как мне тебя отблагодарить? — он задумчиво отставил стакан в сторону. Усаги сделала вид, что призадумалась, но затем легко пожала плечами и усмехнулась: — Давай мы обсудим это тогда, когда ты решишь свою проблему? Назвать это «проблемой» язык не поворачивался. Восемь двадцать девять. К черту. Трубку взяли спустя три гудка. Бархатно-низкий, вкрадчивый голос — ответил без всякого приветствия: — Чем могу быть полезен?.. На часах было ровно восемь тридцать. И ровно в восемь тридцать история клана Хино развернулась на сто восемьдесят градусов.