Омега должен быть любим

– О Криспин, дружище! А я тебе помощника привел! – альфа с тусклыми коричневыми глазами и русыми волосами, сосульками свисающими на лоб, недобро щурился на нас. – Мне некогда! – хриплый голос как отрезал. – Это Мишкин племянник, ты что забыл? – судя по нахмуренным бровям, Фергус начал сердиться. – Да хоть сынок самого императора, мне то что? – фыркнул Криспин, придирчиво осматривая меня. Я поежился от неприятного взгляда. – Криворуких бездельников только мне и не хватало! – сказав это, он невозмутимо вернулся к работе. А во мне стремительно поднималось отчаяние: думай Том, думай! – В старших классах я занял первое место с курсовой по рио-коммуникациям штурмовиков класса Авалон пять, – выпалил я. – И с восьми лет помогал отцу ремонтировать флаер… – аргументы не ахти, но это все что мог вспомнить. Стало обидно, что меня оценили как неумеху, даже не проверив. Криспин издевательски расхохотался. – Первое место где, в яслях? – В школе… – Ну, иди сюда, школьник, – все еще посмеиваясь, он сделал приглашающий жест рукой. – Смотри, что я делаю и запоминай. Если сможешь хоть половину повторить через неделю, быть тебе младшим техником. А если же нет… то лучше, сюда больше не спускайся, все равно не пущу! Пусть капитан тебе полегче работенку поищет. Он найдет, не беспокойся! Особенно для такого смазливого… От его слов меня всего передернуло. Я обещал себе, что обязательно научусь всему, что умеет Криспин. Или я не Томас Грин! А тупостью я никогда не страдал. Фергус, подмигнув мне на прощание, ушел. Работа же оказалась грязной и тяжелой. Уже через час я оказался с головы до ног перемазан чем-то коричнево-черным, к тому же жутко вонючим. Этой жижей были покрыты почти все внутренности переборок, которые мы методично разбирали. Надо было провести диагностику соединений двигателей Енисея со всеми системами корабля. Первую диагностику провели еще в космопорте, но Криспин всегда перепроверял работу наземных служб. – Енисей за десять лет ломался всего дважды, вот почему! – буркнул он на мой вопрос, почему надо делать двойную работу. Гипер-двигатели Соммера изобрели еще в конце двадцать второго века, но стали применять только лет двести назад. Корабли в космосе перемещались своеобразными прыжками-импульсами через нуль-точки. И если раньше они прыгали как «блохи на собаке», то сейчас и кенгуру обгоняли. Все это мне между делом рассказывал альфа. И хотя я уже все знал, его сравнения мне понравились. В конце я так втянулся в работу, что даже не заметил, как мы оторвались от земли. Лишь по возрастающей силе тяжести, а затем по резко ставшему легким телу, догадался – я уже в космосе. Но мне было не до того. Каждый раз, когда диагност мягко звенел, что означало – все в порядке, Криспин одобрительно хлопал по приборам корабля, приговаривая: «молодец, малыш!» или «так держать, старина». И странное дело, корабль отвечал ему тихим гудением. Или у меня слуховые галлюцинации. – Корабль любить надо. Ведь он почти что живой. Ты вот думаешь – все это из железяк и пластика, из винтиков да микросхем. А вот и нет! Корабль, Енисей – он нечто намного большее… Корабль - это ожившая мечта, мечта о свободе… Криспин надолго замолчал, а я подумал, что когда он говорит о Енисее – а это почти все время – он становится почти красивым… Лишь спустя шесть или семь часов, когда мы обошли десятки километров труб, сотни коммов, он в последний раз провел по переборкам и посмотрел на меня. Я же нес тяжеленный диагност. – На сегодня хватит! Пойдем наверх. Как раз время ужина. Проголодался, небось? А жить будешь у меня. Я устало улыбнулся и кивнул. Фух, классная новость – живот и, правда, сводило от голода. Только с чего он вдруг так подобрел? – Ты неплохо поработал, – ухмыльнулся одобрительно альфа. – Даже ни разу не пожаловался, а я терпеть не могу нытиков! – он, что мои мысли прочитал? В зеркальной стене крохотной душевой, тут же, я выглядел не лучше Криспина, весь чумазый и к тому же отвратительно пахнущий. Футболку и шорты можно выбрасывать в утилизатор – эти огромные коричнево-желтые пятна уже никто не отстирает. Надеюсь, мои вещи успели привезти, Зорат говорил, что позаботится об этом. Я быстро помылся, и оделся. Грязные тряпки жутко не хотелось напяливать обратно, но выбора не было. Когда потопали наверх, Криспин объяснил, что кухню здесь принято называть камбузом, а медблок – лазаретом. Когда мы зашли в камбуз, два десятка пар глаз уставилась на нас. Кто с удивлением, а кто и с ухмылкой. Я сразу почувствовал себя маленьким и слабым омегой среди десятков громил альф и бет. К тому же в грязной одежде. Лицо же капитана было непроницаемо. А мгновение спустя он одобрительно кивнул, да и другие стали смотреть куда более добрым взглядом. Криспин потащил меня к столу, где мне кивали уже как старому знакомому. Неужто это была такая проверка, смогу я сработаться с механиком или нет? Я мысленно фыркнул – нашли, чем проверять! Меня самого робот спас, а разговаривающий с кораблем альфа, это так, мелочь. Ужин прошел намного лучше, чем я ожидал. Я успел познакомиться почти со всеми членами экипажа. А они оказались не такими уж злобными и недоверчивыми, какими казались вначале. И уже спустя пятнадцать минут я весело смеялся шуткам Фергуса – он оказался чудесным рассказчиком. Капитан был довольно рассеян и в общем веселье не участвовал. Я уже подумал, что он про меня забыл, и обрадовался. Но как оказалось, я рано расслабился. Когда все уже расходились, Ричард остановил на мне свой холодный взгляд. – Жду тебя через двадцать минут. Вот черт! Пришлось кивнуть. Надеюсь, он не прочитал на моем лице, как я не хочу с ним оставаться наедине. Альфа лишь ухмыльнулся на мои попытки сдержать недовольство. В нашей с Криспином каюте оказалось неожиданно уютно, несмотря на тесноту. В небольшой светлой комнате разместились две кровати, да и столик в углу. Около одной койки лежали мои сумки с вещами. А практически половину стены напротив, занимал большой иллюминатор. Я подошел к нему, почти прижимаясь носом к холодному прозрачному стеклу. Космос... Безграничный, темный и пугающий. Как ни странно звезды едва были видны, лишь несколько десятков крохотными точками сияли там. Почему-то стало неуютно, и я отошел. Так, первым делом надо переодеться. Я с наслаждением скинул замызганные вещи на пол и надел свои любимые джинсы и футболку. Затолкал тряпки в утилизатор, закинул сумки в выдвижной шкафчик и уже почти собрался уходить, когда вспомнил об еще одной очень важной вещи. Фильтры! Я их уже дня три не менял, огромная беспечность с моей стороны. А вдруг откажут? Вот альфы посмеются... после того как отдерут меня от себя! Да и дышать в них становилось трудновато. Пришлось полезть обратно за сумкой. М-да... что-то их маловато. Блестящие и мелкие, они врассыпную лежали в потайной коробке на самом дне. Даже если экономить, и менять их не каждые два дня, как положено, а раз в три-четыре, максимум их хватит месяца на два. А то и меньше. Криспин упомянул, что раз в месяц мы обязательно останавливаемся в порту. Тогда и надо обязательно обновить запас. Выбросив старые, я засунул новые, еще холодные фильтры в нос. Через секунду, они потеплели и заработали. Ну, что ж, я готов. Набравшись храбрости, я решительно потопал к каюте капитана. Ну не съест же он меня, в конце концов? Но перед самой его дверью, решимость испарилась, как будто ее и не бывало. Как всегда. Помявшись немного, я нажал на кнопку комма. – Томас Иванов по вашему приказанию прибыл! И дверь медленно стала отползать в сторону. Заходя, я мельком оглядел помещение. А апартаменты капитана не намного больше моей каюты. Больше в ней лишь вещей. На столе, заваленном папками, разместился большой комм. Еще один на стене. Ричард, развалившись, сидел в удобном кресле, сосредоточенно изучая какой-то документ. Видимо новости не очень хорошие, судя по тому, как он сердито хмурился. – Подожди минутку, – он оторвал взгляд от документа и указал на стул напротив стола. Я с радостью плюхнулся на жесткое сиденье. Да хоть час. Может вообще про меня забудет? Ага, как же. Альфа, наконец, отложил тонкий пластик, и устало протер лицо ладонями. А потом уставился на меня. – Похоже, команда тебя приняла, да и Криспин неплохо отозвался. Это радует. Завтра заглянешь к доку, надо взять анализы. Я осторожно кивнул. - Если это все, то может, я пойду? - Сиди уж, раз пришел, – альфа усмехнулся и одним плавным движением поднялся с кресла. В голубых глазах снова появилось прежнее хищное выражение. Ну, началось. Я с обреченностью следил за тем, как он сделал шаг и оказался за моей спиной. Тяжелые руки опустились на плечи, заставив напрячься в ожидании. Что он еще задумал? А капитан начал довольно профессионально разминать мне усталые мышцы. Ха, если он думает, что это заставит меня расслабиться, то очень ошибается. Я думал только о том, как убежать отсюда с наименьшими потерями. – Мое предложение еще в силе, - выдохнул он мне в ухо. Я вздрогнул от неожиданности, а его руки уже ласкали спину. Папочка, ну почему ты заставил меня узнать все, чем можно привлечь альф, но не дал ни единого совета, как избавиться от назойливого ухажера? Особенно если этот ухажер – капитан корабля, на котором ты работаешь! – Капитан! Мы же с вами договорились, что не будет никаких предложений! Разве вы забыли? – я увернулся от его рук и встал со стула, начав осторожно пятиться к двери. – Я стажируюсь месяц, и если вас все устраивает, то вы берете меня в команду! Альфа лишь рассмеялся на это. Скрестив руки, он наблюдал за мной, изучая, будто неведомую зверюшку. – Какой же ты еще маленький, Томми. И как тебя вообще из дома выпустили? – он даже покачал головой. – Я бы, например, дальше спальни тебя не пустил. А затем дурашливое настроение испарилось с его лица. Он вдруг оказался прямо передо мной, заслоняя собой свет. Я в панике сделал шаг назад, чтобы в итоге упереться спиной о стену. Вот черт! Альфа незамедлительно устремился за мной, буквально притиснув мощным телом к твердой стене. – Что вы себе позволяете? – прошипел я раздраженно, безуспешно пытаясь вырваться из ловушки. – Ты мне очень понравился, Томас. А я привык получать, все, что мне приглянулось! - ласково прошептал капитан. – Я буду сопротивляться! – А так даже интереснее, – промурлыкал нахал мне в шею и неожиданно больно укусил. Я чуть ли не подпрыгнул и изо всех сил оттолкнул тяжелое тело. Как ни странно капитан отступил, продолжая из-под опущенных век следить за мной. Я же застыл сначала, не веря в так легко обретенную свободу, а потом стремительно открыл двери и выбежал из каюты. И чуть не сбил Фергуса, проходившего мимо. Пробормотал извинения крайне изумленному бете и умчался дальше. И долго еще бродил по длинным коридорам корабля. А окончательно успокоившись, поплелся в свою каюту. Вот и закончился мой первый день на Енисее... Я все никак не мог заснуть, долго ворочаясь на узкой откидной койке. Почти бесшумно гудели системы корабля. Всего в двух метрах негромко похрапывал Криспин, но не это было причиной бессонницы. Просто слишком много произошло за последнюю неделю. Картинки последних дней, как разноцветные стеклышки калейдоскопа мелькали перед закрытыми глазами. Неудивительно, что первым появился Ольхан, тогда на флаере – усталый и взъерошенный. Сейчас он показался мне почти человеком. Но только почти. Ольхан вызывал слишком сильные, слишком противоречивые и сложные чувства. Я не хотел ворошить этот опасный клубок, выводы мне могли не понравиться. Поэтому я запретил себе о нем думать. Помолодевший лет на десять Зорат лихо подмигнул мне и исчез. Эх, классный он все-таки дядька! И очень хороший друг. Жаль, что я раньше этого не понимал, воспринимая его помощь и поддержку как должное. Ричард же, чему-то хмурился и грозил мне пальцем. Зла на него не хватает! И чего привязался? А потом я увидел отца. Мне было лет девять, когда он по уши увлекся альпинизмом. Заодно и меня решил увлечь. Моего мнения, как обычно, он не спрашивал. А я очень боялся высоты. Боялся до дрожи, до колик в животе. Хотя, если подумать, я и сейчас ее боюсь. Черный холодный космос в огромном иллюминаторе в нашей каюте внушал мне ужас. Надеюсь, я привыкну, а то пилот, боящийся космоса, - это даже не смешно... Так вот, привел отец меня на тренировку, и, как я помню, там были искусственные скалы почти в натуральную высоту. От настоящих они отличались лишь тем, что в них были понатыканы датчики контроля, плюс конечно системы подстраховки. Тогда многие отцы привели своих сыновей. Как обычно на десять ребят приходилось семь альф и трое бет. Я оказался единственным омегой среди них. И хотя больше походил на бету, маска сразу меня выдала. От недоуменных, а иногда и презрительных взглядов других мальчишек сразу захотелось убежать и спрятаться. И зачем он меня сюда приволок? Позориться?? Никто даже не сомневался, что я даже на несколько метров не поднимусь, не то что доберусь до вершины. Никто. Кроме моего отца. Когда я сорвался в десятый или пятнадцатый раз, то даже отцепиться от страховочных ремней сил не осталось. Так я и висел, в полуметре от земли, раскачиваясь будто маятник. А "ласковые " объятия страховки, после падений, превратили мое бедное тело в сплошной больнючий синяк. Пацаны рядом тоже срывались, но намного реже. И сразу же карабкались обратно. Альфы страхом не страдали. Похоже, это чувство у них просто атрофировалось. А я боялся. Боялся уже на пятиметровой высоте, когда вцеплялся за выступы и смотрел вниз, то холодный пот прошибал меня. Руки начинали дрожать, пальцы разжимались, и я в очередной раз летел вниз. Все. Я готов. Можно выносить... Я закрыл глаза, чтобы никого не видеть, но уши все равно ловили тихий, однако от этого не менее болезненный смех остальных. Этот смех говорил - ты слабак, ты все рано ничего не сможешь. Иди заползай в свою пещеру и играй в куклы. Больше ни на что ты не способен. Батя, что я тебе сделал? Будто услышав мои мысли, он приказал: – Вставай! – Я не могу, - простонал я, даже не открывая глаз. – Разве ты не видишь? Это не для меня! Он вздохнул и присел на корточки. Я затылком почувствовал его дыхание. А висеть вот так оказывается весьма неплохо, будто на качелях… – Томми, сынок... Я знаю, что тебе трудно. Что тебе больно... – он замолчал и взъерошил свои волосы, отец всегда так делал, когда волновался. – Но я хочу тебе сказать одну вещь. Важную вещь. Если ты сдашься сейчас, то будешь сдаваться всю свою жизнь. А я не хочу, чтобы мой единственный сын был неудачником. И еще – никто не запомнит, сколько раз ты падал. Но все запомнят, когда ты одержишь победу! Это мне еще дед говорил... И он ушел. А я повисел еще минут пятнадцать, потом еле расстегнул непослушными, ободранными пальцами ремни и рухнул на жесткий холодный пол. Посмотрел на голубое небо, на ребят, крошечными ползающими точками видневшихся на огромных рукотворных скалах. Ну, точно букашки! Почему-то это показалось мне очень веселым, и я рассмеялся. И полез обратно. О нет! Вершину тогда я точно не покорил – для этого мне понадобилось даже больше чем два месяца. И еще много-много раз падал. Но слова отца я запомнил навсегда. Тогда мы были очень близки, и это были лучшие воспоминания о нем. А после у него начались проблемы на работе, он стал постоянно задерживаться и хмуро молчать по вечерам. А общались мы все меньше и меньше... Ненависти я уже не чувствовал, может, она растворилась в суматохе последних дней. А может всю программу по чувствам я уже выполнил на год вперед, и их у меня уже не осталось? Да и была ли эта ненависть? Это скорее жгущая обида и чувство невосполнимой потери грызли меня... Но что бы это ни было, обида осталась. Она колючим комом застряла где-то в груди и больно царапала при каждом вздохе. И еще я очень скучал по папе... Холодные звезды настойчиво сверлили мне затылок. А темная мгла в иллюминаторе шептала страшные сказки. Устав бороться, я с головой накрылся одеялом и только так смог, наконец, заснуть. И, правда, какой же я все-таки еще маленький...