Дежурство

- У Быкова точняк маразм! Будто с работы нельзя отлучиться за баночкой пива! На пару минут ведь только ушёл! - сокрушался Романенко, сидя вечером в ординаторской и с досадой глядя на то, как неспешно Лобанов надевает пальто. - У тебя, Глебушка, похоже, сброс базовых настроек произошёл, раз ты отключил каким-то хреном инстинкт самосохранения и решил, что с Быковым прокатит, - насмешливо заметил тот. - И поделом тебе, меньше бухать будешь. - Да пошёл ты! - А между прочим, Семён прав, - назидательно подал голос Левин, в который раз пытаясь справиться с заевшей молнией на пуховике. - Ты, Романенко, действительно очень много пьёшь пива! А ведь безалкогольное ещё вреднее, чем алкогольное. Тем более, такое некачественное! - Тебя забыли спросить, очкозавр! - прорычал Глеб. Ребята, всё ещё посмеиваясь (а Левин вообще как-то странно фыркал), пожелали Романенко "приятной ночи" и, пока тот не запустил в них чем потяжелее, ушли поскорее. "Заразы... Оба тоже хороши... Один курит как умалишённый, второй даже мужиком нормальным не пытается стать... Интеллигент, мать его!" - ругался парень. Романенко, конечно, не раз дежурил после смены, но не из-за такого же незначительного прокола. В этот раз интерн искренне верил, что Быков либо забыл сходить к Купитману и сделать глоточек чего покрепче, чтобы нервы не трепать себе и другим, либо реально маразм. Сволочь он... Хоть и опытный врач, а всё же сволочь... Но, как бы то ни было, от сволочи неприятнее получать новые замечания, а потому лучше всего сейчас пойти и совершить обход. Иначе нового дежурства не избежать.

***

Спустя минут 30, Романенко наконец закончил проверку больницы, не обнаружив, впрочем, ничего криминального - разве что Вершинин снова попытался покурить прямо в палате, но всё равно это не было чем-то из ряда вон. Налив себе стаканчик весьма пресного кофе из автомата, он уже подошёл к ординаторской, надеясь посмотреть что-нибудь по телеку, как вдруг заметил, что дверь слегка приоткрыта. Но ведь он закрывал эту комнату! "Варианта два: либо воры, либо у меня поехала крыша, и я забыл запереть дверь, что кажется более вероятным и правдоподобным..." - рассуждал интерн. Решив, что стоя на месте, он нифига не узнает, Романенко аккуратно открыл так неудачно скрипнувшую дверь и... "Вариант третий: я, как бы, не единственный, кто может дежурить!" - тут же улыбнулся Глеб, глядя перед собой. За столом, окружённая тоннами документов, бумаг и папок, сложив голову на руки, сидела Варя. Мужское сердце невольно сжалось при виде его девушки, так безмятежно спавшей прямо в ординаторской... Это ведь из-за него она сейчас сидит и разгребает эти долбаные документы... Потому что если бы они не поссорились, он бы не настучал Андрею Евгеньевичу, что Варя якобы бездельничает. А ведь она заслужила этот отдых... Придурок! Полный придурок! - Варечка, как ты ещё меня терпишь... - с грустью прошептал Глеб. Он обратил внимание, что уголок одной из многочисленных папочных стопок упирается ей в висок. Неудобно как-то... Да и для кровообращения неполезно... Так что лучшим решением было убрать эту папку подальше. М-да... Кто ж знал, что эта стопка столь неустойчива... - Твою мать! - не удержался Романенко. - А? Андрей Евгеньевич, я работаю, да... Варя резко поднялась со стула и едва не упала, почувствовав резкое головокружение. - Тише, тише, доктор, вам нельзя волноваться, - парень успел подхватить её. - Иначе пропадёт такая красота, как вы! Уголки рта девушки на секунду приподнялись, затем она вновь нахмурила брови и оттолкнула интерна. - Романенко, мне теперь из-за тебя ещё больше работать! Теперь ещё эти документы собирать! Идиот! Он смущённо промолчал и виновато потупил взгляд. Наверное, Варя Черноус была единственным человеком, при котором он не боялся выглядеть слабым и чувствительным. Ну разве что Быков иногда заставлял его чувствовать себя униженным, но это совсем другое. Девушка свирепо глядела на него чуть заплаканными глазами пару секунд, затем бросилась поднимать уроненные бумаги. И Романенко, как истинный мужчина, принялся помогать ей, параллельно умоляя: - Ну Варь, ну прости меня... Давай помиримся, а? Ну хочешь, я попрошу Быкова твои следующие дежурства на меня вешать? Прости меня... Варя гордо молчала, собрала оставшиеся документы и прижала к груди, в упор глядя на своего молодого человека. Она, знаете ли, не лыком щита! Так просто её не возмёшь! - Пожалуйста, солнце... - взмолился Глеб, кладя документы на стол, а руки ей на щёки. - Я знаю, я дурак... Балбес... Кретин... - Подонок! Стукач! Козёл! Скотина! - закричала она. И, честно говоря, казалась парню такой миленькой в этот момент... - Да, и это всё тоже. Она помолчала, шмыгнула носом, швырнула всё на стол и села на диван, закрыв лицо руками. "Опять плачет... Опять из-за меня... Да что ж, мать его, такое-то!" Парень со вздохом сожаления сел рядом и уложил её к себе на колени. - Не плачь только, солнце, пожалуйста... Это даже хуже, чем когда ты называешь меня кретином... - Да не из-за этого, - всхлипывая, прошептала она. - У меня чувства юмора нет... Глеб едва не удержался, чтобы не засмеяться. - А это-то здесь причем? - Да меня когда Быков на это дежурство оставлял, он сказал, что буду как сова потом. - Чего-о? - Сказал, что у меня глаза такие же выпученные, как у совы, будут... И тогда уже были... - она утёрла слёзы рукавом халата. - И ты считаешь, что из-за его дурацкой шутки, которая вообще не смешная, у тебя нет чувства юмора? - удивился Романенко. - Не только из-за этого... Мне Люба постоянно анекдоты рассказывает, а я не смеюсь. Романенко вздохнул и попытался уложить её обратно на колени, но та вдруг резко развернулась, встала и скрестила руки на груди. - А я тебя ещё не простила! - Окей, а если заставлю тебя смеяться, простишь? - Ну не знаю... Это долго будет, Романенко, ты не выдержишь! - с гордостью заявила она. Он тоже поднялся и ухмыльнулся: - И вовсе недолго! Есть один да-а-авний способ... - Это какой же? Романенко поднял голову и обошел Варю так, чтобы стоять прямо перед ней и торжественно произнес: - Я, Романенко Глеб Викторович, сейчас готов исполнить свой долг и заставлю тебя смеяться! Вдруг он с боевым кличем повалил хихикавшую девушку на диван и принялся щекотать ей талию. Варя, не ожидавшая этого, уткнулась лицом в подушку и завизжала, пытаясь тщетно вырваться из крепкой хватки Глеба. - Романенко! Прекрати-и-и! - хохотала она, пытаясь хоть как-то прикрыться от шустрых рук интерна, но тот одной только кистью умудрился схватить её тонкие запястья, продолжая щекотать ей бока. - Пожалуйста, не надо! Романенко, хватит, умоляю, я же щекотки боюсь! - Ну, Варвара Николаевна, я не знаю... У вас такой милый смех! - театрально заявил Глеб и на секунду отпустил бедную девушку. - Так вы простите меня за мой крайне безрассудный поступок? - Фух... Романенко, я... Тебя... Убью... - попыталась отдышаться она. - Ага. Понял, продолжаем, - он протянул руки к её животу. - Ладно-ладно! Я скажу это, только прекрати! - взвизгнула девушка. Тот, посмеиваясь, убрал руки, и она, тяжело дыша, сказала: - Я прощаю тебя, Глеб. Но если будешь ещё так делать... - Как так? Вот так? Глеб ткнул ей пальцем в бок, и Варя дернулась. - Да! Всё, хватит! Добился своего, Глеб, молодец. - Вот и умница. А то всё кретин, да идиот... Он прижал её к себе. Юношеские губы соприкоснулись с девичьими. Варя ощущала, как заметная щетина её молодого человека чуть-чуть показывает ей щёки, и понимала, что сколько бы поцелуев не было, все они как в первый раз. Такие же сладкие и головокружительные... А Романенко чувствовал, как сильно бьётся сердце девушки через халатик, и пребывал от этого на седьмом небе от счастья. Наверное, в ту ночь Быков точно не совершил ошибку, оставив этих двоих вместе на дежурство...