кто-то, кого ты можешь держать.

      Ясиро смотрит на солнце сквозь цветные стёклышки. Подвесить бы их на ветру, и чтоб звенели застенчиво и нежно, едва слышно. И ведь не выцветут под улыбчивым солнцем, продолжат блестеть, отбрасывая на пол цветные тени.       О чем же она только не думает, коротая эти редкие минуты тишины в школьном туалете. Как так вышло, что ей сложно представить спокойствие без беспокойного прилипчивого мальчишки? Прилипчивый до безумия! Девочка садится на скрипучий деревянный пол, к вечеру нагревшийся от чрезмерно ласковых лучей. Светят, греют, стараются, а на улице наверняка невозможно душно.       Как так вышло, что земля ушла из-под ног, и тепло деревянных стен и цветные стёклышки в воображении поют колыбельную под конец дня. Для сна определенно не время, да и не место, но глаза закрываются сами собой, без чужого ведома.        "Надо сказать Ханако-куну, что я ухожу, а то…" — Она зевает и мысли разбегаются в стороны как солнечные зайчики. — " … он расстроится."       Этому прилипчивому мальчишке правда были важны прощания и приветы. Она всё думала о том, почему ему так важно дотронуться, но мысли плавно переходили в сон, становясь глупыми фантазиями. «Ханако определенно энергетический вампир. Касается и вытягивает всю энергию… Вот же!»       Нене бормочет глупости даже во сне, но вернувшемуся к тому времени призраку больше всего понравилась та версия, что прикосновениями он накладывает свои злые призрачные заклятия.       Мальчик тихо смеётся и смотрит своими стёклышками-глазами на сопящую фигурку, прижавшую к себе швабру. Дотрагивается до чужой руки, стараясь разжать, но лишь туманно улыбается. Глупости, наверное, но тепло доходит до самых глубоких уголков мозга. И это не оттого, что он призрак, никак нет! Его чувства всё ещё в добром здравии, пусть поначалу он и был уверен, что неизлечимо болен. Все то время, что он себя помнит, ещё когда его звали Амане, тепло всегда казалось жарче, если оно чужое. Если им с тобой делятся. За годы своего призрачного существования он даже успел позабыть это, но ему дружелюбно напомнила глупая девчонка, ищущая любви. Жаль только, что нашла она все что угодно, но никак не любовь.       Прикосновения заполняли голову ватой со вкусом клубники, не оставляя места на остальные мысли. Да и зачем ему оправдываться: вместе весело, но в обнимку веселей, родней. Чем мертвее становился призрак тем живей горели его приподнятые в улыбке щеки. Вечный житель туалета садится рядом и задумчиво смотрит на улыбчивую девочку. С каждым разом касаться её все сложней. Чем ближе, дороже она становится, тем больше не хочется ей навредить. Нарушать чужие границы не составляет никакого труда, когда все сходит с рук, наивно думал мальчишка. Правда обида Нэнэ Ясиро не сходила, не отстирывалась даже самым едким отбеливателем, вот ведь. Девчонка! Дурочка, прощающая всё, даже обидные шутки в попытке разрядить обстановку в призрачном сердце (и только в нем, она редко выходит из родных краёв). За это становится совестно: дуется, злится, ударит даже, но потом, уже после, все равно улыбается ему. Ханако непозволительный дурак, ему даже говорить это не нужно, чтобы все знали. Но сейчас он не может ни потрясти её за плечо, ни позвать девочку оттого, что завороженно смотрит как вздымаются и опускаются её плечи, как размеренно и тихо бьётся сердце. Вот бы послушать его ближе, обнять, но совесть не даёт ему сделать ни то, ни другое. Надо ведь разбудить её, а то проспит до ночи и не простит — закроют же школу, и она останется в ней одиноким заключенным одиночного карцера. Почти одиночного.       А мальчик все смотрит и думает (как часто?) о том, сомкнутся ли его пальцы на чужих лодыжках. Он уверен что да, не такие уж они и большие, но мягкие наверное до жути. Сделка с самим собой состоялась: пару дней он готов остаться один в грязном туалете в обмен на лодыжки.       И правда, сомкнулись, и ведь мягкие такие, что хочется обнять. Может он просто не разбирается в моде и всяком, но упорно не понимает, что же плохого все в них нашли. Ноги как ноги, кому до них какое дело, если они твердо стоят на земле? Ханако смотрит на прикрытые глаза девочки и облегченно вздыхает: ему за его чисто научный интерес даже не попадет по глупой фуражке. А раз так, то безумец внутри решает не останавливаться, ведь раз сделка совершена, то отступать никак нельзя. Свои желания он тоже имеет право исполнять. Мальчик кладет свою руку рядом с чужой, все также измеряя: ручки у нее действительно маленькие, худые такие, запястья сейчас сломаются с треском, с которым ломается ветка. Правда ладошки у Нене грубее, чем ожидалось: осталась царапина от шипов какого-то цветка, на пальце правее шрам от кухонного ножа, а на другой руке и вовсе ожог. Больно, наверное, держать деревянный черенок метлы, но она промолчала, вот ведь партизанка! Трогать её руки все равно до мурашек приятно, как ни крути. Одно не даёт покоя, так что он оглядывается пугливо на спящую девочку и невесомо проскальзывает рядом: притянуть руку он не может — разбудит, так что сам тянется ближе, накладывая заклятие на недавний ожог. Оставляет красный, видимый только ему, узор и мысленно просит прощения. За всё. Девочке, наверное, весной дышать хочется полной грудью, а он оставляет её тут заложницей. Эгоистично, но наверное все призраки цепляются как репейные липучки к тем, кто им дорог, ведь терять что-то вновь невыносимо. Цепляются своими ручками и впиваются когтями, но Ханако не может. Хочет очень сильно, но разве он позволит себе навредить ей?       Глаза у Ясиро тоже большие, и не нужны никакие руки для их измерения. Большие и светлые, а радужка такая слащаво клубничная. «Из-за таких глаз ей и розовые очки не нужны!» — сам себе с нежностью улыбается призрак, пока не отстраняется. Его глаза тоже большие и золотые такие, стеклышки, переливаются в вечернем солнце, блестят улыбчиво в ответ. Правда большие они не сами по себе, просто он испуганно и стыдливо смотрит в чужие удивленные глаза. И никаких оправданий не найдется, чтобы объясниться. Конечно, он мог бы отшутиться, отвлечь Нене своими шутками разной степени глупости, но не сейчас. Не сейчас, когда он хранит свое изнеженное под палящим солнцем сердце прямо перед ней, исступленно держа чужие руки.  — Ты чего? — Она едва решается сказать хоть что-то, может от смущения, а может от желания вернуть полную спокойствия улыбку на лицо призрака.       Девочка смотрела на друга в замешательстве, стараясь собраться. Но мысли непослушно трепетали, и только частично причиной был не до конца закончившийся сон. И язык не поворачивался сказать, что он делал что-то пошлое или неправильное, как всегда он оправдывался. Не с таким лицом! Ясиро едва приходит в чувства после сна, начинает чувствовать больше, сильнее. Замечает, как невесомо чужая, обычно такая холодная, рука накрывает её, отдавая всё солнечное тепло, накопившееся в ней. И отпускать словно нельзя, хочется сжать крепче, и ведь так всегда! Ханако всегда дышит так быстро, держит её лицо в руках с нежностью как из детских сказок, а она и ответить ничего не успевает, прежде чем он рассмеётся и заставит почувствовать себя такой невероятно глупой. Всегда торопится, словно его жизнь конечна: бежит или убегает? А маленькая девочка Нене бежит, едва переводя дыхание, за ним. Добежала, догнала, и взяла его руку так, словно никогда больше не отпустит. Если никто не хочет его слушать, то тогда его выслушает она, прижмёт близко к сердцу и не даст обидеть точно также, как делает это Амане Юги, мечтательный парнишка из школьного туалета. — Ты не один, пока я тебя держу. И я жду, когда придет время и ты всё-всё мне расскажешь…! — Плаксивыми, но такими уверенными глазами смотрит на него девочка, что сердце пропускает удар. — А пока я тебя держу! Едва ли Ханако чувствовал что-то подобное за всю свою жизнь. Ни в одном месте мира никогда не будет безопаснее, чем в руках девочки с глазами цвета клубники. — Знаешь, Ясиро, у тебя прекрасные ноги, ведь ты так уверенно на них стоишь.