Это конец
Говорят, война — это ад. Для гражданских это, возможно, и так: разруха, лишения, страх перед завтрашним днём — жизнь в таких условиях никак нельзя назвать нормальной. Но для меня война — это профессия, и мне никогда не было нужно от жизни ничего другого. Нет, не то, чтобы я получаю от этого занятия удовольствие, ведь для этого нужно быть больным на всю голову, разве нет? Просто считаю, что раз уж приходится делать грязную работу, то почему бы не превратить её в искусство? Впрочем, даже в самых смелых фантазиях мне не могло привидеться, что я стану одной из ключевых фигур в войне со Жнецами, которые грозят уничтожить всю разумную жизнь во Вселенной. Герой? Я? Серьёзно? Да что вы, я же просто делаю грязную работу. Я чертовски хороший солдат, это да, но среди всех известных нам космических рас таких наберется не одна сотня. Честно? Я просто оказалась в нужное время в нужном месте. Ну ладно, не один раз. Моя феноменальная способность попадать в ситуации, за которые принято давать медали и воздавать почести, как раз и привела меня в захваченную врагами Цитадель. Наша отчаянная, почти самоубийственная попытка взять портал штурмом ожидаемо обернулась провалом, но мне всё-таки удалось прорваться. Что это, если не везение? Здесь-то я и узнала, что такое настоящий ад…***
«Нормандия» вместе с другими кораблями Альянса ожидала дальнейших приказов адмирала, когда вдруг Цитадель сотряс взрыв, и красно-желтые всполохи окрасили раскрывшиеся лепестки этого техногенного цветка, вырвавшись из его бутона. Джокер затаил дыхание, напряженно вглядываясь в черноту. В кабине прекратилось всякое движение: все остальные члены экипажа, собравшиеся у «большого экрана», замерли в ожидании. Никто не вымолвил ни слова, хотя у всех в голове крутились одни и те же вопросы: «Что произошло? Получилось? Хоть что-нибудь?..» Надежда была хрупка и едва осязаема, и оттого все боялись лишиться её спасительного присутствия. Тишину нарушил приказ адмирала Хакетта. Масс-ретранслятор. Выброс энергии. Всем кораблям срочно покинуть зону поражения. — Нет… — прошептал Джокер, вцепившись в штурвал. Шепард была там, в Цитадели. Разве мог пилот улететь без своего командира? Приборная панель завибрировала, а вскоре и весь корабль начал трястись, будто вдруг оказался в зоне «космической турбулентности». Джокер почувствовал на плече деликатное прикосновение. — Нужно лететь, Джефф, — мягко сказала Лиара, и в её голосе явственно звучала тревога. Стиснув зубы, Джокер потянул штурвал: — Держитесь покрепче. Энергетическая буря настигла их в считаные минуты, и даже сверхмощным двигателям «Нормандии» оказалось не по силам совладать с нею. Гордость флота Альянса неслась в бесконечном потоке заряженных частиц, как бумажный кораблик в стремительных водах горной реки. Приборы навигации сходили с ума. Все каналы коммуникации молчали, выдавая лишь невнятный шум. Вцепившись в штурвал, Джокер изо всех сил боролся с инерцией. Воздух в кабине ощущался каким-то разреженным, из-за чего происходящее стало казаться пилоту нереальным. «Может, мы все уже мертвы. А может, это у нас ещё впереди», — промелькнула в голове шальная мысль. Планета, окруженная кольцом астероидов, возникла впереди неожиданно, будто материализовавшись из пустоты. Джокер ничего не успел сделать: поток швырнул «Нормандию» прямо в гравитационное поле планеты. Глухие удары астероидов, будто каменный дождь, последовали один за другим. Один из них сотряс «Нормандию», как залп из орудия вражеского корабля. Двигатель отказал, подсказала пилоту приборная панель. Планета становилась всё ближе, и вот уже за облаками можно различить очертания ландшафта. — Держитесь! — крикнул Джокер всем, кто мог его услышать. «Мы падаем…»***
Я падаю?.. Или, наоборот, поднимаюсь вверх… Странное, почти невозможное ощущение: падение в невесомости. В голове туман, будто Жнецы основательно прошлись по моему мозгу, уничтожив все связи между нейронами. Жнецы… Это слово пульсирует в моём сознании оголённым нервом. Цитадель… Миссия, от которой зависит судьба всех существующих цивилизаций. Опустив голову, я смотрю на кровоточащую рану в боку, затем на окровавленную ладонь. Ерунда. Прорвёмся. Должно быть, я отключилась — всего на пару минут, раз уж Вселенная ещё не прекратила своё существование. Значит, у меня ещё есть время, чтобы закончить эту войну. Понять, как это сделать, — и закончить. Делов-то… Я поднимаюсь на ноги и оглядываюсь вокруг: это место, куда я, как мне показалось в полусонном наваждении, «прилетела», похоже на верхний уровень головной части Цитадели. Почему-то всё в тумане… Или это дым? У меня вдруг возникает предчувствие, что сейчас со мной заговорит знакомый голос, и едва эта мысль успевает коснуться моего разума, я слышу его — тот самый голос. Детский, резонирующий металлическим эхом. Или этот «спецэффект» только у меня в голове? — Шепард… — зовёт он меня, и я откуда-то знаю, что этот голос принадлежит вовсе не ребёнку. Краем глаза я вижу всполох пламени и тут же оборачиваюсь в ту сторону: мальчик, объятый огнём, исчезающий в нём. Я делаю два стремительных шага навстречу. Исчезающий в пламени — или рождающийся из него?.. Пошатнувшись, я падаю на колени — моя общая слабость воспринимает в штыки любые резкие движения. Что за бред?.. Я бросаю взгляд туда, где пару секунд назад стоял мальчик, и, разумеется, никого не вижу. И начинаю вспоминать: я видела его во сне раньше. Так вот откуда я знаю его голос. Или стоп… Он ведь не разговаривал со мной во сне… Я снова встаю и говорю привычным мне приказным тоном: — Покажись. Хватит в прятки со мной играть. — Ты уже видела всё, что нужно, Шепард. Знаешь всё, что надо знать. — Ты Катализатор — ИИ, управляющий Жнецами, — говорю я и как будто слышу себя со стороны. Откуда я это знаю?.. Хотя я уверена, что не говорила этого вслух, Катализатор ответил мне: — Ты знаешь, потому что я уже всё рассказал тебе и предложил решение. Я подавляю приступ раздражения. Чёрт меня подери, почему же я так туго соображаю — сейчас, когда это так некстати? — Правда? — недоверчиво бросаю я. — А зачем ты вообще разговариваешь с вражеским лазутчиком? — Потому что решение, которое я предложил, призвано разрешить конфликт мирно. — Напомни, а то мне что-то память отшибло. — Синтез. Это слово звучит для меня как пароль — нечто, въевшееся в память подобно кислоте, потому что его когда-то нужно было запомнить во что бы то ни стало. — Граница между синтетической и органической формами жизни размоется, — продолжал Катализатор. — Этот цикл выйдет на новую ступень эволюции, и тогда исчезнет необходимость уничтожать органические расы. Ведь мы существуем для того, чтобы сохранять мир, и если этот мир может быть достигнут иным — отличным от Жатвы — способом, мы не станем препятствовать такому развитию событий. — Мир со Жнецами? И в чём подвох? — говорю я, оглядываясь по сторонам и сжимая в руке пистолет. Мне хочется видеть своего собеседника, хотя я знаю: то, что я могла бы увидеть — всего лишь личина. Да и какое может быть «истинное лицо» у ИИ? —Чтобы это осуществить, понадобится органический катализатор. Твоё тело, — отвечает ИИ, и его голос как будто начинает захлёбываться в радиопомехах. Я инстинктивно оборачиваюсь и на том месте, где раньше была только белая завеса непонятного происхождения, вижу высокое сооружение, упирающееся в потолок хитросплетением труб и проводов и оттого напоминающее многовековое дерево, какие мне случалось видеть на Земле. Посередине «ствола» — свет, зовущий меня раствориться в нём. Не в силах одновременно бороться с этим зовом и накатившим головокружением, я иду к свету. В свет… И меня не покидает ощущение, что всё это я уже видела. Сделав над собой усилие, я останавливаюсь и зажмуриваюсь, чтобы не видеть свет, не знать о его существовании. Сосредоточься, Шепард… — И что же… станет со мной? — слабым голосом спрашиваю я. — Твоё тело пройдёт процесс расщепления, и твоя ДНК станет основой для синтеза. Таков твой путь. И ты уже сделала этот выбор. Мне не хочется ни спорить, ни задавать вопросы; мои мысли увязают в болоте забвения, так и не успев обрести форму высказываний. Значит, мне предлагают сыграть в камикадзе… Я продолжаю идти к свету, протягиваю к нему руку — и касаюсь терминала, над которым он парит. Свет проникает в меня, и Вселенная рассыпается для меня на миллионы осколков, переливающихся всеми цветами спектра, когда я, атом за атомом, перестаю существовать. Боли нет. Или я просто утратила всякую способность её ощущать. Это как приставить пистолет к виску и спустить курок — ради высокой цели. Да… Нет!.. Время замирает, и я осознаю, что по-прежнему стою в нескольких шагах от терминала, а свет уже вовсе не такой яркий и манящий. — Ты уже сделала этот выбор, — снова слышу я голос Катализатора, нахлынувший, будто прилив. — Да ладно? — с вызовом бросаю я. — И с чего бы я стала верить на слово машине? Ну, то есть, я охотно верю, что эта штука меня прикончит. Это будет очень удобно, правда? Но не надо мне рассказывать сказки про всеобщую идиллию — я не вчера родилась. Если бы такой исход в принципе был возможен, то я бы уже знала об этом. Я замолкаю: у меня снова возникает ощущение дежавю. Нет, то, что я только что сказала, верно: я увязла в этом конфликте на самой ранней его стадии, когда о Жнецах вообще ещё никто ничего не знал, и не только воевала — я вела переговоры, помогала собирать армии, содействовала разработке «Горна» — нашего секретного оружия против Жнецов; но во всём этом калейдоскопе лиц и событий не было ничего, что намекало бы на некий «синтез» двух форм жизни. Однако этот разговор с Катализатором как будто уже был, и я как будто уже знаю все его возражения. Возражений, впрочем, не последовало. Как будто Катализатор не хочет повторяться. — Но есть и другой путь… — говорю я, зная, что рано или поздно он должен это сказать. И я вижуэтот путь, справа от себя — и вдруг понимаю, что стою на развилке. За моей спиной — отвергнутый мною свет, а справа — еще один терминал, поменьше, соединенный «рукавом» с сооружением в центре. Контроль. Ещё один пароль, открывающий доступ к заветной цели — прекращению войны. — Контроль, верно, — снова подаёт голос Катализатор, словно прочтя мои мысли. (Или «вложив» их в мою голову?) — Ты можешь занять моё место. Контролировать Жнецов. Неужелиэто тот выбор, который я сделала? Мне это отчего-то кажется весьма вероятным. Каково это, быть богом? Командовать самым мощным военным кораблём в истории Вселенной? Я поворачиваю направо, направляюсь к терминалу, кладу руки на металлическую поверхность. Нужно устроить короткое замыкание — это мне тоже уже известно. Всё будет быстро… …Странное, ни с чем не сравнимое чувство — бестелесность. Я везде, и я нигде; я внутри каждого Жнеца, ощущаю, как «дышит» каждый из этих чудовищных синтетических организмов. Я — их коллективный разум. Я смотрю на звёзды и планеты всевидящим, всеохватывающим взором — сверху, как и подобает богу. И я готова отдать приказ. Одна моя мысль — и они прекратят опустошать Землю. Битва будет выиграна — жизнь одержит безоговорочную победу над смертью. Пройдет время, и раны затянутся, а всё, что было разрушено, возродится из праха. Но что потом?.. Удар тока прокатился по моему спинному мозгу болезненной волной, напоминая, что у меня по-прежнему есть тело. Нет, не ток: я стою перед терминалом, так и не успев его коснуться, но готова поклясться, что это был электрошок. Что бы это ни было, оно выдернуло меня из наваждения так резко, будто я спала, а кто-то решил разбудить меня битой по голове. Я замечаю, что по-прежнему сжимаю пистолет в руке. Сложив руки на груди, я обращаюсь в пустоту: — Допустим, я верю, что это возможно. Один мой знакомый так считал, и наверняка у него были на то основания. Вот только зачем бы тебе подавать мне идеи? Любезно предлагать мне занять твоё место? Мне кажется, что ответ уже известен мне, хотя не могу сказать, в какой момент пришло осознание. Я знаю, кто я и за что сражаюсь. У меня есть ценности, чувства, привязанности. Если я перейду на другой уровень существования и лишусь всего этого, я стану… обыкновенным ИИ. Остатки моей личности сотрёт время; моя память, пусть даже она и останется при мне, превратится в обычный архив данных. Я буду ничем не лучше Катализатора. Хотя нет, зная себя… гораздо хуже, чем он. Это будет катастрофа. Размышляя об этом, я мрачно усмехаюсь. — Я хочу лишь разрешить конфликт, — отзывается Катализатор. — Мы, синтетические формы жизни, не отдаём предпочтения тому или иному решению, поскольку лишены субъективизма мнений, свойственного вам. — Не-а, я не поведусь на твою демагогию. Слишком многое стоит на кону. — Надменна и несговорчива, — кажется, Катализатор вздыхает, хотя вряд ли он на это способен. Откуда ИИ вообще знает такие слова? — Хреново люди выбирают себе героев, да? — ухмыляюсь я. — Это погубит и тебя, и всё, за что ты сражаешься. Я не за этим сюда пришла. Эта мысль в ритме сердца бьется где-то на задворках сознания — в том же тёмном углу, где засела твёрдая убеждённость в том, что что-то здесь не так, что во всём происходящем кроется некая фатальная ошибка. Я начинаю выходить из себя и поднимаю пистолет, направив его в пустоту и страстно желая, чтобы Катализатор появился передо мной. И он появляется: человеческий ребёнок из моего сна — безобидная маска, за которой скрывается расчётливый искусственный разум. Но меня этим не проймёшь. — Есть третий путь, я знаю, — говорю я, оглядываясь по сторонам. Однако не вижу ни развилки, ни терминалов — только густой туман, клубящийся под ногами и застилающий всё вокруг. Катализатор, глядя на меня, укоризненно качает головой: — Ты уже проиграла, Шепард. — Заткнись! — бросаю я и чувствую, что бурлящий вулкан моего гнева готов извергнуться. — Я вас уничтожу! Я вам покажу, кто тут высшая ступень эволюции! Да что у меня сегодня с самоконтролем?.. Я спускаю курок: пуля проходит через его голову насквозь и гулко врезается в пол. Образ, казавшийся вполне осязаемым, начинает таять, всё его тело становится прозрачным, и я явственно вижу туннель, прорытый моей пулей в его голове. За считаные секунды Катализатор растворяется в тумане. Подобно порыву штормового ветра, на меня набрасывается приступ слабости.Я инстинктивно касаюсь раны в боку — и падаю в туман.***
Я открываю глаза и вижу чёрный купол неба, кое-где расцвеченного багряными полосами, будто безумный художник рисовал кровью на чёрном полотне. Мои пальцы ощущают холодный, изрытый трещинами камень и… прах? Я медленно поднимаюсь на ноги. Где я? Я должна быть в Цитадели… Передо мной, насколько хватает глаз, простирается постапокалиптическая пустыня — мёртвая земля, на которой ничего не растёт, только огрызки скал и груды валунов возвышаются то тут, то там. Ни следа цивилизации. Горизонт со всех сторон тоже замыкает чернота, и я как будто бы в огромной ловушке. Это может быть любая из известных или неизвестных мне планет, но я почему-то твёрдо уверена, что это Земля. Но как?.. Мне ничего не остаётся, кроме как идти вперёд. Унылый пейзаж ничуть не меняется, и я не замечаю, как под ноги начинают наползать рваные лоскуты тумана. Оступившись, я натыкаюсь на что-то, непохожее на камень — судя по металлическому звуку. Вот и первый признак цивилизации: я поднимаю с земли голографический проектор и включаю его. Передо мной возникает полупрозрачная проекция в натуральную величину — асари в белом костюме. Лиара?.. Глядя, как мне кажется, мне прямо в глаза, голограмма начинает говорить: — Если вы это смотрите, значит, мы проиграли решающее сражение на Земле и вскоре были уничтожены Жнецами — все до одного. Мы спроектировали особое оружие по чертежам предшествовавшей нам цивилизации, но оно не сработало, и этот цикл завершился так же, как и все предыдущие. Надеюсь, те знания о прошлом, которые мне удалось собрать, помогут вам не повторять наших ошибок. Страх холодной иглой вонзается в моё сердце. Да что там — настоящий ужас, какого я не испытывала уже очень давно: с того самого дня, как на глазах у меня, шестнадцатилетнего подростка, работорговцы жестоко расправились со всеми моими родными. Проиграли решающее сражение… Для меня это звучит хуже смертного приговора. Все наши усилия пропали даром, и всё почему? Потому что я провалила миссию и всех подвела. Но… Уставившись на проектор так, будто вижу нечто подобное впервые, я выключаю его. …Почему я это вижу? Лиара рассказывала мне о своём намерении записать всю важную информацию, чтобы сохранить её для потомков, и даже показывала образцы таких голограмм. Однако Земля почему-то выглядит совсем не так, будто здесь только что отгремела решающая битва, а так, будто… Нет. Невозможно. Я кладу проектор туда, откуда взяла, и осматриваю свою рану: всё ещё кровоточит, но — и я только сейчас это осознаю — совсем не болит. Более того… С тех пор, как я пришла в себя после короткой отключки в Цитадели, я чувствовала только слабость — но не боль. Хотя меня здорово потрепало во время штурма портала… И вдруг я понимаю. Ответ теперь кажется настолько очевидным, что мне хочется посмеяться над своей феноменальной тупостью. Всё это нереально. Хотела бы я думать, что это сон, но у меня никогда не было таких продолжительных и правдоподобных сновидений. Нет, я больше не проснусь. Потому что я мертва. Но самое паршивое даже не это — а то, что я совершенно не помню, что произошло в Цитадели. Помню, как пробиралась по туннелю, заваленному трупами, как встретила Андерсона, которому тоже удалось прорваться через портал; помню, как мы пытались активировать «Горн», — и больше не помню ничего. Хотя нет… Там ещё был глава «Цербера» — мой старый знакомый (долгая история) — он пытался нам помешать, я его убила, и… Андерсон погиб. Так и есть: я оставалась последним живым существом в Цитадели, последней надеждой нескольких цивилизаций — и теперь не знаю, чем всё закончилось. Значит вот он какой — ад… Никакого огня и чертей — только кладбище вопросов без ответов, только бесконечное пространство вариантов, где я обречена вечно бродить, никогда не узнав, выполнила ли я свою миссию. Какое изощрённое наказание… Можно изо всех сил надеяться, что ощущение дежавю у меня было неспроста и разговор с Катализатором действительно состоялся. Но чем он закончился? Что я всё-таки выбрала? И был ли выбор? А может, мои раны убили меня прежде, чем я успела что-то сделать… Я оглядываю безжизненные пустоши вокруг и содрогаюсь: уж слишком вероятным кажется такое будущее. Но нет, конечно, никакое это не будущее, а обычная галлюцинация. Но если мы всё-таки потерпели поражение, ведь это значит, что все погибли. Все. Представить себе, что такое гибель всех существующих цивилизаций, — непосильная задача для простого человеческого мозга, поэтому я думаю о тех, кого знала, с кем мы вместе сражались на этой войне. Я вспоминаю «Нормандию» и свою верную команду — имена и лица, будто листаю фотографии. И конечно, я вспоминаю Кайдена, и неизвестность начинает терзать меня ещё сильнее. Он ведь был ранен, когда я видела его в последний раз… В последний… Надеюсь, моя смерть не станет для него слишком тяжёлым ударом. Хотя кого я обманываю? Конечно, станет. Но он справится. Когда воюешь плечом к плечу с тем, кого любишь, то понимаешь, что в любой момент каждый из вас может потерять другого. Главное, чтобы Кайден сейчас был жив… Как бы я хотела, чтобы все они были живы… Так странно, что по-настоящему ценить жизнь — не свою, а вообще, как понятие, — начинаешь только после смерти. …Я замечаю, что моё окружение тускнеет, цвета сливаются в серое месиво. И снова наползает знакомый туман, но на этот раз — только в моей голове.***
Замёрзшая земля, тёмно-синее небо, скалы, похожие на клыки. Уже не Земля, и непохоже, чтобы эту планету разорили Жнецы: пустынность здесь ощущается первозданной. Наверняка одна из тех планет с очень низкой температурой, хотя я и не могу чувствовать холод. Что-то впереди, за скалами, зовёт меня — нечто, что я должна увидеть. Нечто тревожное. Обломки корабля. О нет… Я издали узнаю цвета Альянса на истерзанной обшивке. Корпус расколот надвое, в кабине зияет большая дыра. Куски искорёженного металла торчат, как кости из истлевшей туши. Моя «Нормандия» потерпела крушение? Как? Что случилось? Жнецы атаковали союзный флот? Значит ли это… Или очередная галлюцинация? Я осторожно ступаю по обломкам и не могу не думать, что корабль теперь под стать своему капитану — одинокому призраку, бредущему среди груд металла и сохранившему на себе отпечаток пережитых тягот и боли, — побитому, окровавленному, облачённому в искорёженную броню… Я оглядываюсь по сторонам: есть ли здесь хотя бы намёк на жизнь, пусть даже угасшую? Дыра в корпусе теперь прямо передо мной, и я гляжу в неё, как в бездонную пропасть. Разбросанные ящики, торчащие трубы, осколки разбитых ламп, одинокое кресло пилота чуть впереди — всё это выглядит пугающе правдоподобным для галлюцинации. Пока что ни одного трупа… Но долго ли можно прожить в таком климате? Я хочу пойти поискать дальше, но не могу себя заставить. Я касаюсь смятого куска обшивки и ощущаю холодный металл, каждую вмятину и царапину, что искажают гладкую текстуру, — ощущаю так, как ощущала при жизни. Если всё это нереально, то почему кажется таким реальным?.. Среди беспорядка я замечаю слегка бликующий экран планшета и, подняв его, выясняю, что устройство ещё работает. Сводка о техническом состоянии корабля, координаты, личные наблюдения, ещё кое-какие файлы. Планшет принадлежал штурману Пресли. Чёрт, как же я сразу не заметила? Я поспешно выхожу из дыры наружу и продолжаю идти. Затем останавливаюсь, оборачиваюсь и смотрю на место крушения новым взглядом. Так и есть, я уже была здесь раньше. Последний приют первой «Нормандии». Это крушение случилось ещё до прихода Жнецов: большая часть экипажа спаслась на эвакуационных шаттлах, некоторые погибли. В их числе был штурман Пресли. И я… Ну, потом, конечно, я очнулась в лаборатории «Цербера» и узнала, что им удалось вернуть меня к жизни, — всего-то через пару лет. Похоже, умирать уже вошло у меня в привычку. Вот только на этот раз меня уже никто и ничто не вернёт. Память всё больше подводит меня: я действительно посещала место крушения первой «Нормандии», но не узнала собственное воспоминание. Однако важно вот что: я оказалась здесь, когда думала о судьбе своей команды. Я невольно извлекла это место из недр памяти, воссоздала его в своей условной реальности. Возможно, я точно так же смогу вернуться к нужному моменту моей миссии и узнать, чем она закончилась. Если, конечно, я не умерла прежде, чем успела закончить её…***
— Я отказываюсь в это верить, пока не увижу тело собственными глазами. Она победила смерть однажды, значит, может сделать это снова, — упрямо заявил Кайден. Он стоял, скрестив руки на груди и переминаясь с ноги на ногу, у круглого стола в конференц-зале, где собрался весь экипаж «Нормандии». Каждый жест майора выдавал нетерпение и нервное напряжение. — Все мы хотим, чтобы Шепард была жива, — примирительно проговорил Гаррус, — но прямо сейчас ничем не можем помочь ни ей, ни флоту. Мы застряли здесь, и нам нужно решать насущные проблемы. — А ещё мы не имеем ни малейшего понятия, что произошло в Цитадели и что это была за чертовщина с масс-ретранслятором, — добавил Джокер. — Может… всё пошло прахом, и флоту уже ничем не поможешь… Пилот был мрачен и задумчив, что совершенно ему не свойственно, но причиной такого настроения была вовсе не аварийная посадка «Нормандии» посреди джунглей на неизвестной планете (с чем дела обстояли вовсе не так плохо). Об истинной причине его переживаний многие догадывались, но, опять же, ничем не могли помочь. — Воздержимся от гипотез, — сказала Лиара, взглянув на него с мимолётной понимающей улыбкой. — Мы узнаем наверняка, только когда восстановим связь. Она понимала, что даже в этом случае они могут услышать в эфире только страшное, оглушительное молчание, и тогда тотальное уничтожение всех существующих цивилизаций станет вопросом нескольких дней, если не часов. Но об этом асари тактично промолчала. — Кроме того, нам нужно починить двигатель и провести полный технический осмотр — чтобы понять, что ещё нам нужно починить, — напомнил Гаррус. — Всё это может растянуться не на одну неделю. — Вряд ли у нас хватит припасов, — вставил Джеймс. — Но я тут провёл короткую разведку: в этих джунглях можно добыть кое-какую живность. — Хочу также напомнить, что у нас нет командира, — Джокер развёл руками и посмотрел на Кайдена. — Поскольку ты — офицер Альянса с самым высоким званием у нас на борту… Заканчивать фразу не было нужды. Кайден отвёл взгляд и, сдвинув брови, молча глядел в одну точку — не то обдумывал предложение, не то боролся с собственными мыслями. Наконец он промолвил: — Хорошо. Я временно приму командование. Теперь все взгляды были устремлены на майора. Все ждали приказов, и он немедля принялся их раздавать. — Из технических задач восстановление связи — в приоритете. Пусть инженеры займутся этим немедленно. Гаррус, ты организуешь их работу. Турианец кивнул. — Джокер, работаешь с ними. Никто не знает этот корабль лучше тебя. — Ага. То есть… да, сэр, — отозвался пилот. Он немного взбодрился: безделью, вгонявшему его в ещё большее уныние, теперь придёт конец. — Джеймс, отправишься на охоту. Возьми себе в напарники кого-нибудь на свой выбор. — Есть. — Поскольку на инженеров приходится большая нагрузка, все остальные оказывают им любую посильную помощь. Инженер Адамс, составь список задач, не требующих глубоких технических познаний, и покажи мне. — Есть, — отсалютовав, Адамс достал планшет. — Пока всё. Все свободны. Один за другим собравшиеся покинули конференц-зал, спеша заняться делами. Отвернувшись от стола, Кайден медленно прошёлся из одного конца комнаты в другой и глубоко вздохнул. Только сейчас он заметил, что Лиара не ушла — она остановилась у порога и смотрит на него. Словно решившись, она спросила: — Хочешь поговорить? Снова вздохнув, Кайден жестом пригласил её подойти. Мигрень снова давала о себе знать, и он потёр виски; впрочем, привычная тупая боль не сильно его беспокоила. — Неизвестность сводит меня с ума, — наконец выговорил Кайден. Лиара понимающе кивнула: — Не стоит забывать о светлой стороне: в неизвестности есть место для надежды. — И страха, — печально усмехнулся Кайден. — Я стараюсь верить в лучшее — в то, что от наших усилий был какой-то толк. Но потом думаю о том, что Шепард погибла, спасая всех нас, и… Его голос надломился, обнажив отчаяние, запрятанное глубоко в душе. — Я не могу потерять её во второй раз, Лиара. Почему я опять чуть ли не последний, кто её видел? Почему опять не пошёл с ней? — Ты был ранен, — напомнила Лиара. — И был бы не самым лучшим помощником. Майор коснулся того места на торсе, где под одеждой по-прежнему была повязка. Либо рана была лёгкой, либо он так быстро встал на ноги исключительно благодаря стараниям доктора Мишель. — Да, Шепард сказала примерно то же самое, когда посадила меня в шаттл. «Не спорь со мной, Кайден»… А ещё она сказала: «Я люблю тебя». Так, как будто прощалась. — Знаю, ты её любишь, и вы через столько прошли вместе, — асари мягко улыбнулась. — Но не списывай надежду со счётов. Кайден улыбнулся в ответ, ощущая некоторое облегчение: — Ценный совет, особенно из твоих уст. Шепард рассказывала мне, что произошло тогда, после крушения первой «Нормандии». Даже считая, что Шепард погибла и всё потеряно, ты не сдалась и пыталась сделать хоть что-то. И благодаря твоим усилиям свершилось невероятное. Лиара на секунду смущённо отвела глаза и ничего не сказала. — А я опустил руки и целыми днями жалел себя, думая, что потерял её, — Кайден горько усмехнулся. — Но больше я этой ошибки не повторю. Я приведу «Нормандию» в порядок и сделаю всё, чтобы найти Шепард. Он сжал кулаки; взгляд его был полон мрачной решимости. — Но сначала нам нужно узнать, что произошло в Цитадели… — обронила Лиара, но не стала произносить вслух то, что её так тяготило. Она знала о древних цивилизациях куда больше, чем её товарищи, но теперь эти знания стали тяжким бременем: слишком явной, слишком осязаемой была угроза того, что нынешние разумные расы ждёт участь их предшественников. Доктор Т’Сони не раз представляла себе, как спустя многие тысячи лет какой-нибудь археолог — такой же увлечённый исследователь, как она сама, — будет вести раскопки в руинах безымянного храма асари, бережно сдувая седую пыль с находок и предвкушая новое великое открытие. Эти картины в воображении и пугали, и завораживали. — Да. Сработал ли «Горн»… — задумчиво протянул Кайден. — Восстановим связь, а там будет видно. Неизвестность…***
Небо, затянутое плотными серыми тучами. Или это дым полыхающих пожаров застыл во времени, заменив собой облака? Поникшие полуразрушенные здания; шпили, пронзающие завесу смога; дороги и мостовые, чье полотно разорвано воронками от взрывов; обвалившийся мост вместо горизонта. Лондон. Точнее, то, что от него осталось после долгих недель кровопролитных стычек с силами Жнецов. Главная арена боевых действий в решающей битве за Землю — и не только за неё. Я стремилась снова попасть в Цитадель, но оказалась здесь. Есть что-то щемящее в этой обволакивающей тишине — ни выстрелов, ни взрывов, ни механического шума. Ни единого признака жизни вокруг — Жнецов тоже не видно. Совсем не то, что я помню. Всё уже закончилось? Или это всего-навсего симуляция, где я могу лишь бродить в одиночестве, в лучших традициях персонального ада? Впрочем, я и не надеялась, что встречу здесь кого-то, даже если все, кого я знала, погибли. В смерти нет союзников. В ней мы все одиноки. Не знаю, чего бы я хотела больше — вспомнить всё или забыть всё, но, похоже, мне не светит ни то, ни другое. Я иду, минуя баррикады из обломков бетона с торчащей арматурой, — тем самым путём, по которому мы продвигались вперёд небольшим отрядом под прикрытием артиллерийского огня. Я пытаюсь вызвать в памяти эти оглушительные залпы, хочу снова услышать ритмичные очереди наших штурмовых винтовок, почувствовать отдачу от оружия в своих руках; я готова снова столкнуться лицом к лицу с мерзкими тварями, которым Жнецы отдают молчаливые приказы, швыряя на нас волну за волной, будто пушечное мясо. Как же невыносимо быть здесь одной и слушать эту тишину!.. Впереди виден портал, похожий на огромное мутное зеркало. Вход в Цитадель, наш единственный шанс… И тут я замечаю нечто, выбивающееся из общей картины: перед порталом возвышается на своих четырёх металлических ногах насекомоподобный Жнец, охраняющий вход в Цитадель, — такой, каким я его и помню. Не сбавляя шага, я приближаюсь: Жнец выгибает спину (или что там у него?) и слегка переставляет ноги, способные раздавить хрупкую человеческую плоть. Его смертоносные орудия готовы в любой момент начать испепелять всё, что движется. Его глаз, напоминающий объектив огромной камеры, медленно движется и устремляется на меня. Я останавливаюсь лишь затем, чтобы встретить его взгляд. Я слышу голос — он звучит скорее в моей голове, чем извне, и это голос Катализатора. — Стой. В Цитадель тебе путь закрыт. Я презрительно усмехаюсь: — Я не боялась вас даже тогда, когда мне было что терять. Чем же ты рассчитываешь напугать меня теперь? — Ты уже проиграла, Шепард, и знаешь это. Твои попытки оправдаться перед собой тщетны. Красный зрачок в глазу существа расширяется, отчего взгляд как будто бы становится выразительнее. Мне кажется, что невидимое щупальце тянется ко мне, и вот оно — холодное и влажное — уже начинает шарить в моём мозге, парализуя волю. Я пытаюсь сопротивляться, но не отвожу взгляда, ведь это означало бы признать своё поражение. — Разве не ты сказал, что я что-то там выбрала? — говорю я, стараясь держаться твёрдо. — А разве я говорил, что у тебя вообще есть выбор? Ты отчаянно хотела победить и убедила себя в том, что совершила нечто важное. Потому что не привыкла проигрывать. — Да что ты знаешь обо мне, паршивый кусок кода? Что ты знаешь о нас?! — вспылила я, чувствуя, будто качаюсь на волнах и вот-вот потеряю равновесие. Слова даются мне всё труднее, сознание застелено туманом. — Нет… — сдавленно выговариваю я, и это похоже на предсмертный хрип жертвы удушения. Где-то глубоко внутри я знаю правду, и теперь моё упрямство, не позволявшее принять эту правду, отступает, как отлив, обнажая её острые камни. Я знаю, что ничего не сделала и никого не спасла, что Жнецы победили, и уничтожение всего живого теперь лишь вопрос времени. А всё прочее — всего лишь мои галлюцинации; ловушка, в которую я сама себя загнала. Как знаю и то, что я никогда не сдаюсь. Я нарочно поддаюсь слабости, чтобы упасть на колени, разорвав тем самым зрительный контакт с металлической тварью. Вскочив на ноги, я устремляюсь прямо к порталу и бегу без оглядки, как бежала тогда, перед своей смертью. Как и тогда, за моей спиной лучи из орудий Жнеца под оглушительный грохот врезаются в землю, и в местах удара, как осколки снарядов, рассыпаются куски асфальта. Мягкий голубой свет портала всё ближе, и вот я сливаюсь с ним, но что-то не так: вместо того, чтобы перенестись в Цитадель, я тону в свете, который теперь стал белым и ослепительным. Какой же он уютный и убаюкивающий, этот свет… Нет… мне нужно… в Цитадель… Я хочу бороться, но проваливаюсь в забвение.***
Джокер сидел в своем кресле пилота, его взгляд сосредоточенно перемещался по панели приборов. Пока инженеры трудились над восстановлением систем, ему было поручено тестировать их функциональность и сообщать о любых изменениях, что без связи было не очень удобно — чтобы что-то кому-то сказать, приходилось бегать туда-сюда между отсеками корабля. Пилот поправил наушник: ему показалось, что он только что услышал шорох, будто мёртвые коммуникации начали подавать признаки жизни. Нет, не показалось: секунд через десять из-под пелены помех проклюнулся голос одного из инженеров: — Меня слышно? — Слышно, хотя и не очень отчётливо, — тут же отозвался Джокер. — Один момент… Инженер замолчал, и через какое-то время треск и прочие посторонние звуки пропали. — А теперь? — Теперь хорошо. Откуда говоришь? — С терминала у инженерного отсека. — Значит… всё работает? — Ну, внутренняя связь, как сам слышишь, работает. Насчёт внешней — не знаю, надо проверить на конкретных каналах. — Ясно. Буду держать в курсе. Джокер потянулся к пульту управления. Надо бы сказать Кайдену, но вдруг внешние каналы всё так же мертвы, и это окажется «ложной тревогой»? Лучше сперва проверить самому. Он настроился на канал Альянса и тут же услышал знакомый цифровой гул — похоже, коммуникации всё же ожили. Вот он, момент истины… По спине пробежал холодок страха, едва касаясь кожи, будто заигрывая. Глубоко вздохнув, Джокер сказал в микрофон: — Говорит Джефф Моро с «Нормандии». Кто-нибудь, отзовитесь. Кто-нибудь… Безмолвие на том конце натянулось тонкой струной, вибрируя в такт сердцебиения Джокера. Казалось, прошла целая вечность. — «Нормандия», где вы находитесь? — наконец раздался незнакомый голос, который отчего-то звучал, как родной. Джокер немного помедлил с ответом: облегчение, накатившее волной, вновь уступило место тревоге. Там есть кто-то живой — это да, но главные вопросы всё ещё оставались незаданными.***
По крупицам, словно щадя меня, возвращается сознание, и я отстраненно наблюдаю за процессом. Оно похоже на матрицу из миллионов светодиодных элементов, загорающихся один за другим холодным белым светом, который прорезается сквозь темноту беспамятства. Вместе с этой темнотой отступает ощущение легкости и невесомости, и вот я уже как будто подвешена вниз головой и чувствую, как кровь приливает к лицу, стучит в висках, и мой мозг готов разорваться, словно переполненный сосуд. Меня обволакивает ослепительно белая простыня света: я могла бы сказать, что лежу на ней, если бы не это сбивающее с толку ощущение перевернутости. Светодиоды продолжают свою цепную реакцию, но в какой-то момент движение замирает, оставив меня балансировать на грани падения в бессознательное состояние. Моё тело наливается тяжестью — оно теперь будто деревянное, и я понимаю, что не могу двигаться. Однако ещё более отвратительна резкая боль в груди, сжимающая меня в своих объятиях. Я хочу обратно, в беспамятство, и уже готова снова соскользнуть туда, подобно трупу, брошенному в топку крематория, как вдруг притупившимся осязанием улавливаю прикосновение к руке. Я слышу голос Кайдена — вкрадчивый и ласковый, почти шёпот — и, хотя не могу разобрать слов, готова слушать его бесконечно. Как жаль, что ты всего лишь галлюцинация… Светодиоды в матрице разом гаснут, и все ощущения покидают меня.***
Я поднимаю тяжёлые веки и вижу свет, но не тот, вездесущий и сюрреалистический, что преследовал меня всё это время. (Впрочем, само понятие времени кажется каким-то чуждым.) Самый обычный… свет электрических ламп на белом потолке. Ладно, что за галлюцинация на этот раз? Мой взгляд скользит вниз: белые простыни, и теперь я на них определённо лежу. Или плыву?.. Голова так кружится, что нельзя сказать наверняка. Я хочу посмотреть по сторонам, но даже малое напряжение мышц шеи выматывает меня, и я оставляю эти тщетные попытки. Даже сквозь пелену тумана я краем глаза замечаю, что не одна. …Торопливые шаги, короткий скрежет металла о каменный пол. Я резко поворачиваю голову и тут же расплачиваюсь за это болью, уколом вонзившейся в спинной мозг. — Кайден? — удивленно роняю я, и мой голос звучит слабо и глухо, будто издалека. Разговаривать больно: боль рождается в груди и прокатывается вдоль тела, как будто оно всего лишь пустое вместилище, всего лишь резонатор для неё. — С возвращением, — Кайден, севший рядом на только что придвинутый стул, сдержанно улыбается, в его глазах светится радость. — Что… — я осекаюсь, и вовсе не из-за боли — на неё мне плевать. — Это… всё не по-настоящему, да? — Почему же? — он накрывает мою неподвижную руку своей ладонью, и мне хочется ухватиться за неё со всей жадностью, на какую способен человек после долгого одиночества. Но мышцы не слушаются меня. — Потому что я мертва, и… — я снова осекаюсь, но на этот раз от осознания. …Какого же тогда чёрта я снова чувствую боль? Я на миг закрываю глаза и прислушиваюсь к её звучанию. Никогда не думала, что боль может быть такой приятной. — Ты жива, — Кайден понижает голос, как будто боится спугнуть своё счастье. — Тебя нашли под завалами в Цитадели. Говорят, это настоящее чудо — учитывая, сколько прошло времени… — Жнецы… — спохватываюсь я, и мой пульс подпрыгивает. — Что с ними… чем всё закончилось? Я ничего не помню. — Жнецы уничтожены. Благодаря тебе. Я осознаю смысл этих слов медленно, будто они сказаны на языке, который я с трудом понимаю. Что, если я сейчас снова отключусь и приду в себя в другом месте, куда более вероятном, чем это? Но этого не происходит: я всё так же продолжаю лежать, откинувшись на подушке, а Кайден терпеливо ждёт, пока я найду в себе достаточно сил, чтобы поверить. — Расскажи, — почти умоляю я его. Он слегка пожимает плечами: — Я знаю только то, что ты проникла в Цитадель и нашла способ активировать «Горн» — на что мы все и надеялись. Произошёл взрыв… «Горн» каким-то образом объединился с масс-ретрансляторами в одну сеть и использовал их энергию, чтобы уничтожить всех Жнецов. — О да… — протягиваю я, беззвучно смеясь. — Значит, мы всё-таки надрали задницы этим проклятым машинам. — Да, но… — Но? — подозрительно спрашиваю я, приготовившись узнать, в чём же заключается грандиозный подвох, ведь всё слишком хорошо, чтобы быть правдой, верно? — Не только Жнецы попали под действие «Горна». Почти вся техника вышла из строя — это, впрочем, поправимо. Но разумные синтетические создания разделили участь Жнецов, — Кайден вздыхает. — И СУЗИ в том числе. Приемлемые потери, думаю я. Но вслух говорю: — Ну вот. Теперь Джокер будет ненавидеть меня до конца моих дней. СУЗИ изначально была обыкновенным ИИ, управлявшим системами «Нормандии», но позже обрела собственное тело и даже начала проявлять признаки личности. Неудивительно, что все считали её членом команды, и особенно тёплые чувства к ней питал наш пилот. — Он понимает, я думаю. Разве у тебя был выбор? Ну, вообще-то… кто знает? Я предпочитаю сменить тему: — А все остальные? Как они? — У них всё хорошо. Ждут твоего возвращения и очень хотят тебя навестить, но врачи разрешают не больше одного посетителя, — Кайден виновато улыбнулся. — Сколько я здесь пролежала? — Чуть больше месяца. Странно, мне казалось, что я мертва не больше нескольких часов. Впрочем, на самом деле я, выходит, не умирала. Хотя кто знает? — И ты всё это время был здесь? — Ну, не всё, а только последние пару недель, — говорит он с нотками сожаления. — Мы тут немного застряли в джунглях. Выброс энергии из масс-ретрансляторов закинул «Нормандию» на одну из планет, и мы даже не знали, где находимся, — приборы вышли из строя. Но об этом я тебе чуть позже расскажу. А сейчас пойду скажу доктору, что ты пришла в себя. Мне следовало сделать это сразу, но я хотел хоть немного поговорить с тобой. Кайден снова одаривает меня улыбкой, нехотя выпустив мою руку. Когда он выходит за дверь, я снова остаюсь наедине с собой и думаю о том, как же хорошо дышать и ощущать боль, мыслить и чувствовать, радоваться победе и знать, что твой последний бой ещё впереди. Как хорошо быть живой.