***
Голубоглазый шёл по почти пустой улице, на которой раскинулась стайка высоток. Он был полностью погружен в свои мысли, но кое-что заставило его позабыть о своих раздумиях. Яркий, кислотно-розовый журавлик, сложенный из бумаги летел с крыши одного из здания. Словно на серый холст брызнули яркой краской. Ярко-розовый журавлик, затем изумрудно-зелёный, синий, солнечно-желтый… Рыжий стоял, как в копаный, молча наблюдая за «полётом» этих птиц, он будто и вовсе забыл, куда он так спешил. Люди все так же бежали по-своим важным делам, словно не замечая не ярких пятен в этом сером мире, не Накахару, что стоял посреди дороги.***
И пусть прошло не мало времени, он никогда не забудет тот день. Высокий шатен, с чьими волосами играл ветер, перебирая прядь за прядью, взлохмачивая и укладывая кудри на лицо. Угольно-чёрная рубашка и куски бинтов, что словно змеи обвивали тонкие руки, торча у больших пальцев, словно пытаясь задушить, сворачиваясь на шее. Темно-синие брюки и тёмные туфли, из этого тёмного пятна выбивались лишь белоснежные бинты и жёлтая лента под воротником рубашки. Глаза цвета тёмного шоколада и лёгкая улыбка на искусанных губах с кровавым отметинами: — Осаму Дазай — раздался приятный, бархатистый голос, заглушив шёпотом шум города***
Это получилось само по себе, как-то совершенно спонтанно. Шатен казался коротышке таким загадочным и… манящим? Он и сам не понимал, как это вышло, но компания кареглазого была приятна Накахара. Разговоры ни о чем и в то же время обо всём. Они встречаются все там же, на крыше той высотки и складывая цветных журавликов и запуская их в вечный полет, обсуждая, то творчество Да Винчи, то просто житейскую ерунду, погоду сегодня, на что похоже то или иное облако.***
Огромное ночное небо, украшенное россыпью ярких, мерцающих звёзд, лёгкая прохлада летней мглы. Свежесть воздуха, что оседает в лёгких, несколько ярких, люминесцентных вывесок: — Осаму… Я понимаю, что слишком поздно интересуюсь, но для чего ты это делаешь? — вдруг спросил рыжий, рассматривая с десяток ярких фигурок бумажных птиц. — О чем это ты, рыжик? — вопросом на вопрос отвечал забинтованный, складывая изгиб за изгибом, старательно проглаживая. — Об этих журавликах… — А… — отложив в сторону ещё одну готовую птицу, продолжил, — Знаешь, говорят, что в оригами одной из самых простых фигурок был «цуру» — журавль, потому что для его складывания требовалось немного усилий. Позже возникло поверье: для спасения чьей-то жизни нужно сложить десять тысяч цуру… Если же ты хочешь загадать желание, то нужна лишь тысяча и тогда оно непременно исполнится… Тысяча не так уж и много в сравнение с десятью тысячами это лишь капля в море… Я хочу загадать желание… — закончил шатен, заглянув в океан голубых глаз.***
Ласка рук, бледная, фарфоровая кожа, змеи-бинты свисающие с крыши, каждый зацелованный шрамик на руках, оставленные на обнажённой шее багровые пятна, переплетенные пальцы, аккуратно сложенные в замочек: тонкие, длинные, будто созданные для фортепьяно, заклеенные пластырем и пальцы с разбитыми костяшками, что скрывают чёрные перчатки, что рыжий так изредка носит. Мягкие, приятные на ощупь перчатки, но этого мало, все что хочет Осаму — человеческого тепла, что скрывает тёмная ткань. Стягивая перчатку и вновь переплетая пальцы, прижав хрупкое тельце Дазая в тонкой рубашке к крыше, впиваясь в губы требовательным поцелуем. Нежно и мягко покусывает губы, разводя губы с алыми отметинами языков, аккуратно, почти чопорно сплетая языки, поглаживает свободной рукой бедра, обтянутые светлой тканью брюк.***
Шуршащие, опавшие листья, что играют под ногами. Они все ещё продолжают складывать бумажные фигурки журавликов, упорно продвигаясь к заветной тысячи. Продвижение в числах и отношениях. На улице уже холодно заниматься подобной деятельностью, поэтому они плавно перебрались в квартиру Накахары. Большая гостиная, совмещенная с крохотной кухней. Аквариум с разношерстным обществом рыбок, стеллажи с книгами, стопка, специально приготовленной для оригами бумаги. Ноутбук, пепельница в виде чьей-то почерневшей черепушки, красная пачка любимых сигарет, пара чашек, что всегда наполнены горячим чаем к приходу Осаму. Несколько тарелок, со сладостями и другими перекусами по типу сэндвичей. Всё это стоит на небольшом черном столике. Одно огромное, массивное кресло, что стоит у столика, клетчатый плед, который небрежно свисает с подлокотника, им двоих вполне хватает одного кресла. Тихий, накрапывающий дождь, что стучит в окно и Дазай, запыхавшийся и мокрый, выглядывающий из прихожей: — Привет! — рыжий расплывается в нежной улыбке, услышав знакомый голос, мягко отвечает приветствием. Мелкий дождь перетекает в грозу, когда рыжий устраивает кареглазого на своих коленях, укутав в немного колючий плед, скрупулезно складывая очередной журавлик. Конечно, чуть позже, как и всегда, они оставят это занятия и перейдут к просмотру фильмов, горячем чаю, объятиям, греющим, нежно и все ещё смущающим шатена поцелуям. Голубоглазый, конечно же помнит, о случившемся пару месяцев назад: — Скажи, Осаму, каково твоё желание, раз ты так упорно движешься к своей цели? — болтал ногами рыжий, спрашивая, на что шатен посмотрел в небо, будто ища ответ на заданный ему вопрос, потом потупил взгляд, сбросив бинты с рук — Я устал… Устал не видеть смысла жизни, заменяя его какими-то легко доступными целями… Чуя прекрасно понял шатена и знает, что если тысяча журавликов не сможет реализовать желание Осаму, то это сделает он.***
— Скажи, Дазай, твоё желание сбылось? — спрашивал рыжий, стоя три года спустя у двери и ожидая Осаму, — мы вложили столько сил, времени… — Во- первых, не Дазай, а Накахара, а во-вторых, конечно сбылось, в жизни, оказывается, есть много прекрасного и интересного, что я все ещё не попробовал, это, конечно, не смысл жизни, но кто сказал, что он вообще есть? — Ох-ох, филосов ты мой, господин Накахара, идём иначе опаздаем на собственную свадьбу