Я - Эхнатон

Эхнатона Чезаре не любил. Не то, что бы он испытывал к нему личную неприязнь, нет. Просто этот древнеегипетский фараон-реформатор, мать его за ногу, утомил его за последний год до одури. Начиналось все замечательно. — Чезаре, — его агент-импресарио всплеснул руками, едва не опрокинув стакан с водой, стоящий у края тарелки. Они обедали в небольшом ресторанчике с прекрасным видом на Мет. Была ранняя весна, Нью-Йорк насквозь пропах цветущими вишневыми деревьями. — Чезаре, эта партия написана для тебя! Чезаре тогда подписал контракт, не особо вдаваясь в подробности. Ну что он, в самом деле, не прогнет под себя этого Эхнатона, подумаешь, любимчик солнцеликого Ра! И началось. — Конечно, Чезаре, я понимаю, что только твой знаменитый контратенор спасает тебя, но все-таки, здесь нужно добавить в сцену больше эротизма! — Это режиссер. Эротизм у Эхнатона, по всей вероятности, был каким-то небывалым по силе, граничащим с его маниакальной одержимостью реформами политической жизни Египта. Иначе чем еще можно объяснить то, что по ходу всего либретто по нему лила слезы Нефертити, потомственная принцесса и, говорят, одна из прекраснейших дам Верхнего Царства, потом еще вторая жена, куча детей и все это перемежается ритуалами и восхвалениями Ра. А местное население, включая сонм жрецов, никак не желает расстаться со своими маленькими божками и проникнуться новаторством идей фараона. — Не рассуждай, Чезаре! Просто послушай меня. — Опять режиссер. — Мне нужно, чтобы зритель прежде всего видел в твоем персонаже … ну, как бы это сказать… правителя, не совсем безупречного, хотя, нет, знаешь, давай пока остановимся на безупречном. Мне нужно еще подумать. Чезаре с ног валился после каждой репетиции. Дальше начались премьерные спектакли. Оперный мир, отчасти, примитивен. Все знают, что если ты сопрано, то тебе никогда не стать тенором. И наоборот. Это облегчает творческую карьеру, но чертовски ограничивает возможность экспериментировать. Но всему приходит конец. Метрополитен Опера, этот великий храм высокого искусства закрывал свой театральный сезон. Разумеется, «Эхнатоном». — Ваш Чезаре был просто рожден для этой роли! — Эта фраза была повторена режиссеру постановки бессчетное количество раз за этот вечер. — Такие медитативные напевы — просто находка! — Спектакль идет три с половиной часа, но время летит совершенно незаметно! — Боже, Чезаре великолепен! Так и получилось, что после всего этого огромного трехчасового спектакля, а потом еще и чинного приема в честь закрытия сезона, а попросту, обычного афтепати, с приглашенными меценатами и прочими официальными лицами, Чезаре едва добрался до своей гримерки. Надо было сменить пафосный смокинг на джинсы, убрать с лица лишний грим и вызвать такси. И заодно и дать себе отдохнуть от звуков и других внешних раздражителей. Чезаре сидел напротив широченного зеркала, по периметру подсвеченного гирляндой малюсеньких светильников. Вся его небольшая гримерка была увешана костюмами фараона, на головах-манекенах высились тяжеленные тиары, фальшивое золото украшений мерцало в неярком свете от светильника в виде факела позади певца. Артист склонил бездумно голову, сжав в ладони сотовый телефон. Внезапно он ощутил дуновение горячего воздуха, что-то невидимое в недрах гримерки звякнуло, стукнуло, прошуршало и… И к ногам Чезаре упал человек. У Чезаре перехватило дыхание. — Это еще что за фокусы? — Пролепетал он срывающимся голосом. — Это как вы здесь очутились? — О, мой солнцеликий! — Чезаре испуганно подобрал ноги в кресло. Мужчина, бритый налысо, в какой-то непонятной одежде, в браслетах, и пахнет каким-то то ли ладаном, то ли мускусом. — Мой богоподобный! «Фанат», — Обреченно пронеслось в голове певца. — «Ненормальный. Надо его быстро выпроводить. Но куда смотрит охрана?!» — Я искал тебя по всем мирам и вселенным. — Продолжил ненормальный. — Я прошел сквозь пустыни и океаны. И вот, наконец, твой верный жрец может припасть к твоим богоподобным ступням! — Не надо ко мне припадать! И к ступням тоже! — Чезаре попытался заглянуть в упорно опущенное лицо жреца, потом вспомнил, что сумасшедшим лучше в глаза не смотреть, чтобы не провоцировать нехорошие действия. Эта небольшая заминка, по всей видимости, чем-то озаботила жреца, и он сам, резким движением, вздернул голову, глядя на артиста снизу вверх. Да. Это было настоящее лицо Жреца. — Твой Симур нашел тебя, мой господин. На этом моменте Чезаре поймал себя на мысли, что он прекрасно понимает наречие, на котором изъясняется Жрец. Это не сразу пришло ему в голову, настолько он свыкся с исполнением партии Эхнатона, в которой встречались и древнеегипетские и древнеаравийские фразы. И как он сразу не обратил внимание на иную речь незнакомца. А он еще и его Симур! — Я не терял надежды, — продолжил Жрец. — Я прошел бы еще и подземный мир, если бы это потребовалось. Но ты жив, мой Ра! Я всегда это знал! — Я не Ра, — аккуратно поправил Симура артист, собираясь незаметно набрать номер на телефоне, слегка подзабытом в своей же собственной ладони. — Эээ, я … — Эхнатон! — Убежденно перебил его Жрец. — Эхнатон, которого я нашел там, где и положено находиться Великому — в Храме, который посвящен ему — Единственному! Чезаре поднялся. Что-то его удерживало от немедленного звонка охране и выдворения этого ненормального из гримерки. — Послушайте, мистер… — Ну, а как еще назвать этого, хорошо, допустим, Жреца. — Вы меня принимаете за другого человека. Вам нужно… — Я понял, солнцеподобный! Наши ритуалы, которые мы проводили! Они всегда проясняли твой разум и позволяли тебе путешествовать по разным, только тебе подвластным мирам. Конечно, я был всего лишь инструмент для этих странствований. Чезаре заинтересовался. «В принципе, узнать про еще неизведанные ритуалы… Хм… Можно воспользоваться случаем. Мне же для работы надо!» Он глубоко вдохнул пряный аромат, словно облаком окутывающий… этого, как его… Симура и… — — Какой мутный наш Нил в это время года! — Фараон брезгливо поморщился, уходя в шатер на лодке и задергивая за собой полог. — К счастью, плыть нам недалеко. И он был прав, — вскоре царская лодка причалила к ступеням храма, которые начинались от самой воды и вели вверх. В самом храме рабы уже разожгли огонь в чашах треножников, начинался ранний вечер, долина Нила готовилась к встрече со своими ночными богами. — Мой повелитель! — Симур уже поджидал его у входа в покои. — Не ждал тебя в этот час, но когда меня известили, не терял ни минуты. Все готово к ритуалу. Роскошная спальня с бассейном — казалось бы неуместной в Храме, но как только в нее вошел фараон, сразу же стало ясно, что именно его присутствие придает комнате особый сакральный, не светский, вид. — Решил уединиться от этого столичного шума. — Эхнатон прошел вслед за постоянно кланяющимся жрецом. — Хочется забыться в волнах твоего аромата. Симур понимающе улыбнулся, помогая фараону устроиться на низком ложе, застланном вышитой тканью. Неуловимым движением он бросил в огонь светильника щепоть каких-то сушеных трав и Эхнатон с наслаждением вдохнул успокоительный дым. — Сегодня мне особенно не хватает твоих ласк, Жрец, — полушепотом пробормотал он. Тот опустился на колени перед фараоном. Осторожно снял с него одежду и провел руками по всему телу Эхнатона. Оно было гладким, горячим, ждущим. — Ты получишь удовольствие, Эхнатон, — шепот Жреца становился тише, он склонялся над фараоном все ниже и ниже. — И твои путешествия не разочаруют тебя, где бы ты ни был, я найду тебя. Я верну тебя обратно. Только я. Эхнатон в забытьи запрокинул голову, показывая красивую длинную шею. Он и был красив этой пресловутой андрогинной красотой, которую в нем особенно и ценили женщины. Принцессы, дочери египетской знати, они теряли голову под пристальным взглядом Солнцеподобного, были готовы ради него на любые безумства. Но у фараона был Жрец. Симур подышал над возбужденным членом фараона. Аккуратно провел языком по стволу, прочитывая каждую знакомую венку. Эхнатон еще крепче смежил веки, он словно плыл по густому темному Нилу, небезопасному, но не теряющему от этого своей притягательности. Руки Жреца играли по ему одному известным нотам — нежно двигая кожу, оттягивая мошонку и сжимая яички, одновременно лаская ствол от его основания и до набухшей блестящей головки. И вот, чуть приподнявшись, он оперся руками на бедра фараона и резко насадился ртом на ровно стоящий член, — словно нырнул с головой в омут. И Эхнатон тоже погрузился в глубину влажного рта, запульсировал в глубине горла, проталкиваясь всей своей набухшей чувственностью еще дальше и глубже. Жрец сжал член губами и начал медленно выпускать его из глотки. Эхнатон был полностью расслаблен и отдался Симуру, который едва выпустив его орган из своего рта, тут же снова вобрал его и уже не медлил. Сразу пропустив его в глотку, сосредоточился на ритме. Фараон начал двигать бедрами, вбиваясь глубже, и Жрецу нужно было только подстроиться под его движения, не забывая о поглаживаниях руками гладкого, в испарине тела. Путешествие по реке наслаждения подходило к своему завершающему пику. Ритм стал хаотичным и надрывным. Эхнатон выплеснул семя, и Жрец сглотнул все до последней капли. Все еще пребывая в некоем состоянии забытья, фараон приоткрыл глаза необыкновенного длинного разреза, длинные черные ресницы притушили их блеск. — Я был так далеко отсюда, мой Симур. — Произнес он. — Все вокруг было таким странным… Договорить он не успел. На входе в Храм послышался шум, топот бегущих ног. Симур испуганно накинул на фараона одежду, а сам метнулся к дверям в спальню, но тут же был отброшен назад сильным ударом. — Мы слышали, ты жаждешь славы, Эхнатон?