yours, mine, and ours

— это будет весело, — ярко сказал сокмин. вишнёвая киа соул, больше смахивающая на коробку, на которой сунён ездил с 2013 года, до сих пор оставалась одной из самых уродливых машин, которые он когда-либо видел. хотя было в ней что-то чарующуе, что-то, что есть лишь в старых вещах, которыми пользуешься в течение многих лет. на правом заднем стекле автомобиля красовались наклейки с динозаврами с детсадовской поездки йоны в музей, на кожаных сидениях виднелись трещины и потёртости из-за детских кресел — одно из них всё ещё оставалось в машине, серое и массивное, с многочисленными ремешками и пряжками. с намного бо́льшим их количеством, чем было приемлемо для сокмина. оглянувшись, на сидениях можно было заметить крошки от крекеров в виде золотых рыбок и засохшие пятна от яблочного сока, которые оставались незамеченными достаточно долго, чтобы смешаться с темным интерьером киа. да, возможно, эта машина не была самой красивой, но в ней по-настоящему можно было почувствовать себя как дома. — мы как будто снова вернулись в колледж. глаза сунёна были сфокусированы на дороге, он плавно замедлял ход, увидев жёлтый свет, до тех пор, пока машина не остановилась окончательно. это был навык, который он приобрел спустя годы вождения домой спящих детишек. — чувак, я помню колледж. и я правда надеюсь, что это не повторится. — эй! — воскликнул сокмин, обидевшись. — насколько я помню, именно ты был гениальным инициатором по крайней мере двух третьих наших приключений. загорелся зелёный свет, и сунён надавил на газ, хихикнув, когда сокмин затылком ударился о подголовник с глупым звуком: «уфф». он игриво шлёпнул сунёна по ладони. — чувак, всё будет круто, тебе не нужно ни о чём беспокоиться. детишки обожают своего дядечку соксока. на следующем светофоре сунён повернулся к нему, глядя на него с усмешкой и приподнятой бровью. забавно было видеть, как сильно они выросли за те годы, что знают друг друга, замечать, что в них изменилось, а что нет. в случае сунёна это по-озорному яркие молодые глаза, но теперь немного напряженные из-за старения зрения и отказа от очков. это то, как его улыбка с течением времени начинала оставлять глубокие следы на коже. это немного преждевременных седых волос на голове, которые он, возможно, ещё не заметил, или, как подозревал сокмин, он уже подумывал о их покраске, — результат полугодового стресса и горя, с которым он не очень успешно справлялся. в случае сокмина это гусиные лапки, которые расходились веером, словно потрескавшееся стекло или бороздки персиковых косточек в уголках его глаз, каждый раз, когда он улыбался, что бывало довольно часто. это боль в коленях и пояснице, когда он слишком долго наклонялся. это груз, который приходил с пониманием того, что ты больше не ребёнок, хотя ему нравилось думать, что в душе он все ещё был юн. это бремя в виде налогов, счетов и работы. это потеря вещей, которые, как он думал, он не потеряет никогда. — в любом случае, я бы не отказался от горничной, — пропел сунён. — кого-то, кто будет готовить, убирать и заниматься стиркой… думаю, это и вправду будет весело, фокки. — о, заткнись, — сказал сокмин, слегка толкнув его плечо. — только моей любимой крестнице можно меня так называть. ты всегда дулся на меня из-за того, что её первым словом было моё имя, а не «папа». — чёрт да, я до сих пор дуюсь, — пальцы сунёна случайно барабанили по рулю. — но я думаю, что джэми это задело гораздо сильнее. я никогда в жизни не видел, чтобы она так пассивно-агрессивно накладывала кому-то чапчхэ. они посмеялись, но это звучало как-то глухо. джэми всё ещё была больной темой, несмотря на то, что прошло уже шесть месяцев и сунён действительно пытался смириться и двигаться дальше. сокмин смотрел на него, жалея, что не знает, как заставить его почувствовать себя лучше. с другой стороны, именно этим он сейчас и занимался: переезжал к нему, чтобы помочь ему быстрее встать на ноги. да, они были лучшими друзьями почти тринадцать лет, связанные сотнями и тысячами накопленных воспоминаний и приключений, но джэми была его женой. его партнеркой. спутницей на всю жизнь, пока смерть-не-разлучит-их. это та рана, которую даже самый лучший друг не сможет залечить. сокмин может быть рядом с ним в любое время, но, в конце концов, это что-то, через что сунён должен был пройти самостоятельно. — хей, сок, — сунён произнёс медленно, глядя на него. его голос стал мягким, тихим, уязвимым, таким, к которому их шумные личности прибегали только тогда, когда принимались обсуждать своё будущее около двух часов ночи. — спасибо. ну, ты знаешь… за то, что делаешь это. это действительно много значит для меня. — в любое время, братан, — с полной уверенностью в своих словах сказал сокмин. — ещё кое-что… — м? позади них сердито засигналил автомобильный гудок. — зелёный свет. сунён резко повернулся, матерясь. действительно, светофор горел слепящим, упрямым, мстительным зелёным, и кто знает, как долго. — да пошел ты, сок, почему ты молчал?! сокмин хихикнул, когда они пронеслись через перекрёсток и сунён застенчиво поднял руку в качестве извинения перед машинами позади него. вот уже пару месяцев мать сунёна жила у него, чтобы составить ему компанию и помочь присматривать за девочками. это было одной из причин, почему сокмин переезжал в эту квартиру: кто-то должен был заботиться о детях, а сунён — это тридцатиоднолетний мужчина, который больше не мог жить со своей матерью под одной крышей, будто он всё ещё подросток; ещё одна причина заключалась в том, что миссис квон приходилось часто ездить из дома сунёна в районе суджи в свой дом в районе чхоин, и это оказалось намного тяжелее, чем она думала раньше. — сокмин! — она поприветствовала его, как только они зашли в дом, нежно обняла его и по-матерински поцеловала в щеку. — как поживаешь? ты всё с собой взял? — да, у меня всё собрано и я готов переезжать, тётя! — весело сказал он. — а что насчёт вас? вы уже всё упаковали? — о, у меня с собой только маленький чемодан, большая часть моих вещей осталась в моём доме. — а что это такое? — пожаловался сунён, входя в комнату с несколькими сумками, небрежно зажатыми под мышками, и рюкзаком сокмина, перекинутым через одно плечо. — ты обнимаешь и целуешь сокмина, но не уделяешь того же внимания своему собственному сыну? мама, мне больно, очень больно. — я могу сделать это в любое время, — отрывисто ответила мать сунёна, хотя и наклонилась, чтобы чмокнуть сына в щёку. — но я так давно не видела нашего милого сокмина, и он делает нам всем такое большое одолжение, что это самое малое, что я могу сделать. — в любом случае, тётушка, моя арендная плата была слишком высока в другом месте; честно говоря, это, скорее, сунён делает мне одолжение, — сокмин смеётся, оглядывая квартиру. прихожая вела прямо в гостиную, и только лишь барная стойка отделяла деревянное покрытие пола от кремово-белых плиток на открытой кухне на противоположном конце квартиры. кожаный диван коричневого цвета был завален одеялами, пушистыми подушками и огромными мягкими игрушками, некоторые из которых доходили сокмину до талии; на подставке для телевизора стояли DVD-диски с детскими фильмами и пороро, а по всей комнате было разбросано несколько детских игрушек, которые, должно быть, принадлежали юбин. коридор вёл в сторону спален и ванных комнат. это место казалось ему даже более знакомым, чем его собственная старая квартира, учитывая, сколько раз он бывал здесь и в конечном итоге оставался на ночь. (он помнит, как смеялась джэми, проснувшись утром и обнаружив, что они вдвоем вырубились в гостиной на диване после слишком большого количества пива и долгих разговоров за полночь. он помнит, как она качала головой, как сияли её каштановые волосы до плеч, как её руки лежали на бедрах.) («это так напоминает колледж», — сказала она, хмуро глядя на них. — сокмин, знаешь, ты можешь просто переехать сюда.») (она не могла долго сдерживать это выражение, прежде чем её губы дёрнулись и она снова начала улыбаться. у неё была очень красивая улыбка. её губы изогнулись и обнажили верхние дёсны, глаза превратились в щёлочки, а рот расширился достаточно, чтобы сокмин мог сосчитать почти каждый отдельный зуб. это странная улыбка, причудливая улыбка, и, как и большинство странных улыбок, она делала джэми ещё более по-своему очаровательной. когда сунён произносил свою свадебную речь, он сказал, что первой вещью, в которую он влюбился, была её улыбка.) — о да, «дорогой» сокмин, — по-детски передразнил его сунён. миссис квон сердито посмотрела на него и безобидно стукнула по голове. — ой, мам, да ладно тебе! сок, я отнесу твои вещи в комнату для гостей, хорошо? — спасибо, старик. как только он договорил последнее слово, сокмин услышал пронзительный крик. пятилетняя девочка с пластырем в виде губки боба на её ободранных коленках и плетёным черно-розовым браслетом вокруг её маленькой ручки неслась прямиком к нему. при виде сокмина она снова вскрикнула и прыгнула в его объятия, а он рассмеялся и начал кружить её на руках. — дядя сокмин! — завизжала она, сияя, словно солнце. она была юна, но её улыбка уже была так похожа на улыбку её матери. в своем детском сознании она ассоциировала сокмина с летними днями, тёплыми руками, державшими её, когда они шли в ближайший магазин за фруктовым мороженым, с успокаивающим видом его рубашки, мелькающей рядом с твердыми плечами её отца, когда они пили пиво на балконе, человеком, которого она знала всю свою жизнь, который приходил на вечеринки и случайные пятничные вечера и заставлял её родителей шутить и смеяться только одним своим видом. она знала: с ним приходит счастье и веселье, и она действительно обожала его. — хэй, ёна! — сказал сокмин, держа её на руках и чмокнув её в макушку, что заставило её съежиться от смеха. — ты так быстро взрослеешь! ты пришла, чтобы попрощаться с бабушкой? ёна энергично кивнула, затем обернулась и крикнула: «юбин! юбин, бабушка уезжает!» двухлетняя малышка затопала по коридору так быстро, как только смогли её пухлые ножки. в последнюю секунду она отклонилась от курса, чтобы зацепиться за ногу сунёна, несущего в гостевую комнату сумки сокмина. сунён взвизгнул и немного нервно засмеялся, неуверенно балансируя с ребенком, дергающим его за джинсы, и изо всех сил стараясь ничего не уронить. — нет, юбин! — сказал он слегка лихорадочно, когда пара сумок начала соскальзывать. — юбин, ты должна отпустить папу, ему нужно отнести это в комнату дяди сокки, хорошо? юбин, смотри, дядя сокки! — иди сюда, юбин-а! — позвал малышку сокмин, сажая ёну на плечо, чтобы он мог присесть на корточки и вытянуть свободную руку вперёд. — это же я! ты скучала по мне? наконец им удалось обратить на себя внимание юбин, и она улыбнулась, показав полный рот молочных зубов и послушно ковыляя в его объятия. — фокки! — крикнула она со всей мощи, демонстрируя лучшее произношение его имени, на которое она вообще была способна в своём возрасте. она была ещё слишком мала, чтобы понять, но когда она немного подрастёт, одним из её первых воспоминаний будет то, как сокмин утешал её, когда она упала и поцарапала коленку на тротуаре. сунён вздохнул с облегчением и убежал в гостевую комнату, прежде чем одна из его дочерей решит снова напасть на него. — ну же, девочки, — сказал сокмин, выпрямляясь и пытаясь скрыть свою весёлую улыбку, что, кстати, получалось ужасно. — бабушка уезжает, попрощайтесь с ней. миссис квон нежно поцеловала их всех и обняла на прощание, а дети грустно начали махать ей вслед. сунён вернулся, и прежде чем они успели по-настоящему расстроиться, он забрал юбин из уставших рук сокмина. постепенно дом начал погружаться в почти комфортное спокойствие. было немного странно осознавать, что в пребывании сокмина было некое чувство постоянства, что он будет жить здесь неопределенное время, пока сунён не сможет встать на ноги, но это не было так неловко, как могло бы быть, если бы он был хуже знаком с этим домом и этой семьёй. — мама оставила расписание девочек в твоей комнате, — сказал он сокмину, слегка покачивая на руках юбин, когда она зацепилась за его рубашку и невозмутимо посмотрела на ёну, корчащую ей рожи. — она даже составила карту и всё такое. — ей не нужно было этого делать. — да, но это же моя мама. и вообще, ты голоден? я могу приготовить что-нибудь, — сунён повернул голову в сторону кухни, и на его лице появилось слегка озабоченное выражение. — я имел в виду, что могу попробовать приготовить что-нибудь. — ага, конечно. ни за что на свете, — сокмин отпустил ёну на землю и закатал рукава до локтей. — ладно, девочки, ваш папочка может отравить нас всех своей стряпней, так что, похоже, вам повезет, если отныне вам будет готовить ваш дядя сокмин! — воскликнул он, подперев талию руками. его голос прозвучал бодро и восторженно — всё для того, чтобы не дать отъезду их бабушки слишком сильно расстроить детей. — а чего бы вы хотели? спагетти? — у нас кончились макароны, — пробормотал сунён куда-то в макушку юбин. — хорошо, забыли про спагетти. тогда как насчет какого-нибудь… — сокмин посмотрел на сунёна. — нанмёна? сунён отрицательно покачал головой. — сунён, если ты скажешь мне, что у тебя нет достаточно ингредиентов, чтобы сделать даже кимбап, клянусь богом- — да, я полный лузер на кухне, подайте на меня в суд! — запричитал он. сокмин попытался отругать его, но юбин и ёна лишь захихикали над чрезмерно драматичным нытьём своего отца, а сам сокмин всегда имел склонность к театральности (неудивительно, учитывая, что они познакомились на уроке импровизации). поэтому после того, как они устроили небольшое шоу для девочек, сокмин помог им собраться, и они всей своей дружной компанией отправились за необходимыми продуктами. правда в том, что сунён действительно был без понятия, куда ему деваться сейчас, когда джэми уже не было рядом. сокмин знал об этом. до того, как джэми стала частью их жизни, они были обычными лучшими друзьями в колледже. они бегали по двору в одних майках и шортах посреди зимы на спор, пробовали стрёмные алкогольные коктейли из того, что никогда не должно было быть смешано вместе, пока оба не оказывались лицом у толчка, прогуливали пары, чтобы сходить куда-нибудь поесть. им было весело, но они определенно были всего лишь тупыми подростками, которые просто дурачились. джэми была той, кто помогла сунёну повзрослеть. забавно, как все это получается. сначала это были лишь сокмин и сунён. затем это были сокмин и джэми, и их дружба, естественно возникшая между весёлым парнишкой и жизнерадостной девочкой на третьем курсе греческой мифологии. и всё потому, что её улыбка напомнила ему о ком-то, кого он знал. потом это были сокмин, джэми и сунён, а потом сунён влюбился в неё и очень быстро собрался с мыслями, чтобы произвести на неё впечатление. учитывая, как близко сокмин дружил тогда с сунёном, любой мог бы подумать, что он расстроился, узнав, что ему придётся делить внимание его лучшего друга с кем-то ещё, но, как ни странно, он был абсолютно спокоен. может быть, это было потому, что он искренне любил джэми и наслаждался её обществом, обожая её так же сильно, как он обожал сунёна. её присутствие превращало их клоунский дуэт в весёлое (и хотя бы немного более ответственное) трио. может быть, потому, что сунён и джэми никогда не заставляли его чувствовать себя третьим лишним. возможно, это было потому, что даже когда они начали встречаться, даже когда они обручились, даже когда они поженились, даже когда у них появились дети, — связь сокмина с ними двумя никогда не ослабевала. сунён повзрослел благодаря джэми, и, похоже, он действительно не знал, что ему делать теперь, когда её больше нет. по будням ему приходилось работать с девяти до пяти, а когда он возвращался домой, то был слишком измучен, чтобы уделять много внимания и заботы двум маленьким девочкам. он, конечно, старался изо всех сил, но даже когда его мать заскакивала к нему, чтобы помочь, оставаясь на несколько дней, если это было необходимо, было очевидно: сунён не справлялся. сокмин знал об этом, и поскольку он находился в процессе поиска работы и у него было довольно много времени, он начал следить за тем, чтобы уровень стресса его лучшего друга был как можно ниже. в течение двух месяцев он обязался возить девочек в садик и из садика (точнее, ёну — в детский сад, а юбин — в ясли), ходить по магазинам, немного убирать в доме и следить, чтобы у сунёна было чем поужинать, когда он вернётся с работы. — о боже, — простонал сунён, вернувшись однажды вечером и почуяв запах жареной свинины, разносящийся по квартире. — как вкусно пахнет. — с возвращением, — поприветствовал его сокмин, улыбаясь ему. на нём был пушистый розовый передничек (это всё любезность девочек, когда они вместе ходили по магазинам), а ёна помогала ему приготовить большую миску свежевымытого салата. когда сунён увидел его наряд, он рассмеялся, внезапно почувствовав себя как-то странно по-домашнему. — вау, — сунён снял с себя куртку и повесил её на место, воркуя на юбин, которая каталась по гостиной на своем трехколесном велосипеде. она невнятно бубнила, глядя на него, очень гордая собой. — немного необычно, тебе не кажется? — да нет, просто боссам. я подумал, что ты давно его не ел, — сокмин снова вернулся к свинине. — ты не мог бы проверить, как там рис? тем временем ли был занят тем, что вывалил всю тушеную свинину в большую миску и достал чеснок и ссамджан. сначала он только краем уха слышал, как сунён стучит крышками от кастрюлек с рисом, говоря ёне быть осторожной, когда она несёт салат на стол в гостиной — она игриво отвечает ему, что ей уже пять лет, и она может нести миску, не роняя ее, спасибо большое, — но затем сокмин почувствовал, как руки (более сильные и уверенные, чем он помнит) небрежно обхватили его талию, а подбородок уткнулся в плечо. — спасибо тебе, — сказал сунён. — приятно иметь возможность съесть что-то помимо разогретых в микроволновке объедков. сокмин хихикнул в ответ, но это прозвучало немного резче по сравнению с его обычным непринуждённым смехом. он не понимал, почему внезапно так занервничал, почему руки сунёна, обнимавшие его, казались невероятно тёплыми, почему ощущение его головы на плече, его голос у самого уха вызывали у него мурашки. почему, несмотря на связь между ними, которая была результатом их многолетней крепкой дружбы, жар, словно из самой горячей печи, настиг его щёки и пустил корни куда-то внутрь? сунён отстранился, чтобы отнести посуду в гостиную, чуть не споткнувшись о юбин, когда та пронеслась перед ним с возбужденным криком, очень похожим на «еда!», и ёна тут же подбежала к ней, чтобы помочь ей слезть с трехколесного велосипеда и затащить на диван. сокмин сделал несколько глубоких вдохов, чтобы странное чувство исчезло, подождал, пока включится телевизор и звук какого-то детского шоу заполнит комнату. и теперь, с широкой улыбкой, он последовал за ними и сел за стол, как ни в чем не бывало. — кто ты ещё раз? — меня зовут бу сынкван, — прозвучало громко и уверенно. на пороге стоял молодой человек с миловидным личиком, словно ему едва перевалило за двадцать. он поправил свою шапку-бини, прикрывающую пшенично-светлые волосы, немного сухие от желтой краски. — я же сказал, я работаю няней у сунён-хёна. — а где же ты был все эти четыре месяца, что я тут торчу? — летние каникулы никто не отменял, шерлок, моя семья отправилась на чеджу, как только я сдал выпускные экзамены. что я могу с этим поделать? сокмин нахмурился неуважительному отношению паренька к мужчине, возможно, на десять лет старше него. грубо говоря, он не был впечатлён новоиспеченной нянькой. — и как долго ты работаешь у сунёна, сынкван? — время от времени последние два года, в зависимости от моей нагрузки в колледже. я видел тебя раньше, я знаю, что ты друг хёна, — когда сокмин бросил на него недоуменный взгляд, сынкван закатил глаза и неопределенно указал куда-то в коридор. — я живу чуть дальше по коридору. номер 206. я знаю эту семью. джэми-нуна всё время заходила к нам, чтобы угостить меня и мою маму мандаринами. ах, да. джэми просто обожала мандарины. она ела их так часто, что сокмину иногда казалось, что её руки всегда пахли цитрусовыми, а миска с ними всегда стояла на кухонном столе. когда сокмин приходил немного раньше, чем сунён успевал вернуться с работы, они часто сидели вдвоем у барной стойки на кухне и разговаривали, пока джэми чистила им апельсины. — а ты вообще хорош в чём-нибудь? — прямо спросил сокмин. — например? — в ухаживании за девочками. — чувак, я бы не занимался этим уже как два года, если бы не был хорош. — да ну? ты знаешь, как ухаживать за детьми? — эм, да? господи, мужик. я могу менять подгузники, готовить еду, читать сказки на ночь, я не просто так работу получил, окей? — лучше бы тебе быть правым, — пригрозил ему сокмин, даже если это было не очень убедительно. он не привык угрожать людям. его мать всегда шутила, что он состоял из овсянки: мягкий, слабый, с парой ложечек мёда. он был уверен, что скрестив руки на груди и взглядом сверля дырку в этом ребёнке, он даст ему понять свою точку зрения. — если я… если я увижу, что что-то пойдет не так- — сколько тебя не будет? всего два-три часа? — сынкван хмуро посмотрел на него, и его пухлые щеки стали ещё более пухлыми. — неужели ты не можешь просто довериться мне? почему ты так сильно волнуешься? они даже не твои дети, господи. сокмин опешил, но ему было нечего сказать. сынкван был прав: это не его дети. и хотя это на самом деле не имело большого значения, учитывая, что он был их крёстным и бесконечно любил их, по какой-то причине слова няни шокировали его до глубины души. за последние четыре месяца он начал думать о них не как о детях своего самого близкого, самого дорогого друга в мире, а как о своих детях. не джэми и сунёна. его и сунёна. он не был уверен, плохо ли это, но этого было достаточно, чтобы он схватил свой бумажник и ключи и в гневе вышел из квартиры, отчаянно пытаясь забыть об этом. когда он вернулся, успев заскочить к дантисту, сделать парочку дел тут и там и с пакетом продуктов с собой, он увидел, что сынкван не только уложил юбин спать вовремя, но и немного прибрался в доме. игрушки были аккуратно сложены, книги и DVD-диски убраны, а ёна спокойно училась написанию хангыля, сидя на высоком стуле у барной стойки. — простите, — виновато сказал сынкван как только увидел сокмина на пороге. — за то, что огрызнулся на вас. по сути, я для вас незнакомец, а вы всего лишь беспокоились за девочек. — всё в порядке, — ответил сокмин, и сынкван немедленно принялся помогать ему убрать продукты. он передумал насчёт этого ребёнка — каким бы громким и прямолинейным он ни был, в конце концов, он оказался не таким уж и плохим. — сунён говорил что-то насчёт няни, но, думаю, я просто не ожидал такого. на мгновение между ними воцаряется тишина, нарушившаяся только тогда, когда ёна наконец закончила писать хангыль, схватила эскимо из морозильника и торжествующе побежала обратно в свою комнату, прежде чем кто-либо из взрослых смог сказать ей, что она не может есть его перед тем, как пообедать. сокмин смирился, но только на этот раз. — знаешь, я должен был помочь, — мрачно говорит сынкван, пытаясь втиснуть в холодильник пакет миндального молока. — я знал, что сунён-хён переживает тяжёлые времена после смерти нуны, но у меня были выпускные экзамены, и я не смог быть рядом так, как должен был. — это не твоя вина, парень, — сокмин протянул ему банку кимчи. — у тебя своя жизнь. колледж — это безумно важно. сунён не стал бы держать на тебя зла, и я, конечно же, тоже. — я все понимаю, я просто… — сынкван опустил голову. — я не могу поверить, что джэми-нуна умерла. она была- она была такой хорошей. (— ты такая хорошая, — сказал сокмин, слегка запинаясь. они были на вечеринке, праздновали окончание колледжа, но он не мог точно вспомнить, кто её устроил. он, конечно же, пришел вместе с сунёном и джэми, но сунён куда-то пропал где-то между своим четвертым шотом и тем, как они с джэми вышли на улицу подышать свежим воздухом.) (во дворе стояла старая стиральная машина, должно быть, её когда-то заменили на более новую, но никто не потрудился отвезти её на свалку. они уселись на неё, по очереди глотая смирнофф айс — ничего крепкого, просто что-то холодное, чтобы не терять голову. — ты очень хорошая, — повторил он на случай, если на самом деле он не сказал этого в первый раз. — знаешь, сунёну очень с тобой повезло.) (— да, — джэми взяла бутылку и сделала большой глоток, икнув и поморщившись от алкогольного привкуса. — я должна поделиться с тобой кое-чем, соксок.) (— удиви меня.) (— сунён сделал мне предложение. вчера.) (сокмин посмотрел на неё в шоке. — срань господня. ахуеть. мне, наверное, послышалось.) (джэми фыркнула. её щеки пылали, но непонятно от чего: от алкоголя или от смущения. — это на 100% реально, мой друг. я имею в виду, это не было прям предложение-предложение, мы ведь ещё так молоды, но… знаешь, он сказал мне, что как только мы получим хорошую работу и квартиру, и наше будущее станет стабильным, он действительно хотел бы жениться на мне. и я согласилась, так что, наверное, это предложение?) (— ты помолвлена! — сокмин почти закричал в ответ и, поразмахивав одной рукой, неуклюже обнял её. — я- я имею в виду, о боже, джэджэ? ты и сун собираетесь пожениться? могу ли я быть шафером? можно я сделаю тост и всё такое?) (— не знаю, — поддразнила его джэми. — я хотела, чтобы ты был моей подружкой невесты.) (— я могу быть и тем, и другим. купи мне красивое платье.) (она откинула голову назад и рассмеялась, вне себя от радости, что поделилась этой новостью и что сокмин был так счастлив за них. её глаза блестели от слёз, но сокмин не был в этом уверен, потому что сам внезапно прослезился. два его лучших друга. собирались пожениться. смех джэми — это звуковой эквивалент миски теплого куриного супа, картофельного пюре с подливкой, вещей, близких вашему сердцу, которые нагревают вас изнутри и щекотят ваш язык и нёба до тех пор, пока вы не зальетесь смехом вместе с ней. когда два года спустя сунён произносил свою свадебную речь, он сказал, что второй вещью, в которую он влюбился, был её смех.) — да, — сказал сокмин, внезапно почувствовав, что задыхается. — да, она действительно была такой. прошло шесть месяцев с тех пор, как сокмин переехал сюда, и некоторые вещи теперь казались такими естественными, что почти странно представить себе, что было время, когда он их не делал. — сунён! — крикнул он, открывая дверь в его спальню, будто это на самом деле его квартира. под простынями была видна фигура сунёна — скрытая глыба, мертвая для всего мира. сокмин сдёрнул с него одеяло и пошёл открывать жалюзи, позволяя солнечным лучам проникнуть внутрь и заставляя тело в постели слабо заскулить. — сунён, я слышал, как десять минут назад у тебя звонил будильник. вставай. — ёще пять минуточек, — проворчал сунён, закрывая лицо подушкой. — значит, ты предпочитаешь остаться без завтрака и голодать на работе весь день? — сокмин улёгся на кровать, прямо на сунёна, и изо всех сил старался подавить усмешку, когда тот застонал от тяжести и попытался оттолкнуть его. — вставай, я уже поставил хлеб в тостер. — спасибо, солнце, — пробормотал сунён в подушку, снова засыпая. сердце сокмина внезапно замерло — раньше сунён называл так джэми. был ли он просто саркастичен, или он был настолько одурманен сном, что подумал, что сокмин…? он потер руки, по которым уже прошлись мурашки, и не слишком нежно прижал колено к бедру сунёна. — вставай скорее. — мгмфф, — невнятно произнёс он в ответ. — ещё раз, малыш. — ты свободен в эту субботу? сокмин посмотрел на белый потолок, выглядящий голубовато-серым в этой мягкой темноте. свет, выглядывающий из-за жалюзи, пока ещё был слишком слабым, чтобы осветить всю комнату. — я буквально всегда свободен? именно поэтому я и здесь. а что? — хочу… — сунён сдвинулся и лёг на спину, тоже уставившись в потолок. теперь он, кажется, стал немного яснее. — хочу навестить могилу джэми. атмосфера в комнате стала немного мрачной. горе, не подавляющее, но сжимающее грудь (та самая часть него, которая никогда не перестанет болеть), снова дало о себе знать. сокмин чувствовал это, и он понимал, что они оба движутся дальше от этой пустоты, и это нормально, но по какой-то причине он всё ещё не мог дышать. как ни ужасно, он даже не был уверен, что это действительно из-за джэми. — чёрт возьми, сегодня же годовщина, не так ли? — ммм… в следующую среду, так-то. тогда мы тоже пойдем с девочками. но я… я хочу пойти сейчас, только… только мы вдвоём. на случай, если я… ты знаешь. и сокмин действительно знал, даже несмотря на молчание сунёна. за последний год они уже пару раз навещали могилу джэми, и каждый раз это было, мягко говоря, очень трудно. но если сунён всё-таки сломается, он не хотел бы, чтобы это случилось на глазах у его дочерей. — конечно, — сказал он, постаравшись, чтобы его голос звучал легко и беззаботно, даже когда его рука потянулась вниз, чтобы успокаивающе погладить живот сунёна. сейчас он об этом не думал — рубашка, в которой спал сунён, слегка задралась, открывая вид на мягкий животик. в студенческие годы он имел подтянутую фигуру, но теперь у него уже давно не было времени ходить в спортзал. — мы попросим сынквана посмотреть за девочками несколько часов, сходим купить цветов и мандаринов, навестим её могилу, быстро пообедаем и вернёмся домой. — спасибо. — не благодари меня, старик, я с удовольствием сделаю это. — я серьёзно, сокмин. спасибо тебе. сунён повернулся к нему, и сокмин сделал то же самое. и хотя между их лицами оставалось приличное расстояние, он решил, что они внезапно оказались очень близко друг к другу, слишком близко, и именно в этот момент он понял, что делала его рука всё это время. он резко убрал её, чтобы случайно не поцарапать живот сунёна, после чего вскочил с кровати. его ладони слегка вспотели, сердце бешено колотилось, а бабочки в животе отбивали лезгинку. когда-то это была кровать сунёна и джэми. раньше это была их кровать. сокмин внезапно почувствовал, что он зашёл слишком далеко, пересёк границу, которая раньше не существовала и даже не имела значения. сунён посмотрел на него в замешательстве, будучи слишком сонным, чтобы последовать за ним. в его красивых глазах, невероятно темных, вопрошающих и задумчивых, пульсировала какая-то странная напряженность. сокмину хотелось выпрыгнуть из окна. — теперь я серьёзно, вставай скорее! — он выхватил из-под головы подушку сунёна и бросил её на пол, оставив его лежать на голом матрасе. — если ты не встанешь и не оденешься в ближайшие пять минут, я съем тост, который приготовил для тебя, и ты пойдешь на работу голодный, клянусь богом. и это оказалось достаточным стимулом. сунён со стоном выпрямился на кровати, и сокмин тут же подорвался и сбежал из его комнаты. его подташнивало, уши горели, сердце колотилось, и он попытался утопить все эти чувства в стакане молока, насколько это вообще было возможно. в ту субботу сокмин оделся в более мрачные тона: темные брюки и хорошо выглаженную рубашку на пуговицах, которую он обязательно носил бы на свою работу, если бы она у него была. да, была и более официальная одежда, которую они могли бы надеть, но обоим хотелось, чтобы это было немного более непринужденно. в любом случае, джэми никогда не любила одеваться строго. они ехали молча, и лишь тихое радио заполняло тишину между ними. сунён остановился на какой-то старой станции, вызывающей ностальгию, и немного увеличил громкость. теперь они вместе тихо подпевали старым трот-песням, пока вишнёвая киа наконец не подъехала к кладбищу парка юнджа. небо было серым, а лицо обдувал прохладный ветерок, как и полагалось ноябрю. земляные насыпи и серо-черные каменные плиты с выгравированными именами усеивали участок длинными рядами. кладбище пустовало, возможно, только два или три человека навещали своих близких где-то вдалеке, что придавало большего уединения с мыслями. путь к могиле джэми был довольно грустным, но в хорошем смысле; такое бывает, когда ты, например, вспоминаешь какие-то счастливые моменты из далёкого прошлого. в глубине глаз сокмина горел огонь, на сердце лежал камень, но запах мандаринов, доносящийся из пакета в руках сунёна, успокаивал его. религия никогда не была другом сокмину — его семья была, в лучшем случае, агностиками, в то время как родители сунёна были христианами (сам сунён стал набожным эволюционистом в средней школе), а джэми же больше склонялась к буддизму — но он не мог отрицать, что было в захоронении что-то духовное. может быть, это было связано с энергетикой или вроде того, но аура в этом месте, этот крошечный квадратный клочок травы перед камнем, на котором было высечено имя джэми, просто кричало её присутствием. — извини, что мы так мало взяли с собой, — пробормотал сунён, и сокмин понял, что он разговаривал не с ним. — в среду мы принесем настоящие подношения, устроим настоящую семейную трапезу с девочками. а пока… я просто хотел поздороваться. настоящую. сокмину показалось, что он задыхается. он не мог объяснить почему — но его легкие наполнились водой, что-то царапало внутренние стенки его горла. в этот момент, когда сунён молча положил восемь мандаринов на надгробие, отдал дань уважения своей покойной жене, лучшей подруге сокмина, сокмин внезапно почувствовал себя чужаком, незваным гостем. ему здесь не место. (— мне здесь не место, — пожаловался сокмин. тяжелая картонная коробка острыми углами впивалась в его кожу. сбоку знакомым, слегка косым почерком сунёна, было выведено «кухонные принадлежности». — это же вроде как ваше любовное гнёздышко.) (— не смей, — предупредила джэми, следуя сразу за ним с волосами, собранными в беспорядочный хвост, и неся в руках коробку, подписанную как «рандомное барахло». — никогда больше не называй наш дом любовным гнездышком.) (— кроме того, — добавил сунён, уже находясь в квартире и пытаясь вспомнить, куда они договорились отнести все кастрюли и сковородки. — как ты смеешь даже думать о том, что тебе здесь не место? да пошел ты нахер, ли сокмин.) (сокмин издал польщенный смешок, но, тем не менее, он продолжил. — вы, ребята, практически молодожены. вы же помолвлены, начинаете здесь новую жизнь. это как… я как джоуи из фул-хауса, понимаете? я не хочу быть джоуи из фул-хауса.) (— джоуи был моим любимым персонажем, — сказала джэми. сунён рассмеялся и шлёпнул её по бедру, когда проходил мимо, помогая сокмину перетащить коробку с кухонными принадлежностями на барную стойку. — сок, без тебя жизнь была бы намного скучнее. мы заставили бы тебя переехать, если бы могли.) (— брось, он просто играет на наших чувствах, — игриво сказал сунён.) (— ох, да заткнись ты, — джэми встала на цыпочки, чтобы обнять сокмина за плечи. — наше место — это и твоё место тоже, не сомневайся в этом. ты же член семьи, сок.) (сокмин опустил голову и улыбнулся своим ботинкам. сунён подошёл к нему с другой стороны и обнял сокмина за талию, сжимая её. — да, сок, — сказал сунён, и они вместе принялись щекотать его до тех пор, пока тот не начал скулить и пытаться освободиться, жалуясь, что они больше не кучка детей. но, по правде говоря, сокмин почувствовал себя почти как дома, когда два его лучших друга сделали вид, будто пытались его задушить, и он подумал, что они чувствуют то же самое.) что-то тяжёлое вдруг резко легло на плечо сокмина, и он резко вернулся из своих воспоминаний и увидел, как сунён наклонился к нему и положил голову на его плечо для удобства или, возможно, поддержки. его глаза блестели, но он не плакал. он просто выглядел… усталым. грустным и усталым. — я так скучаю по ней, сок, — тихо пробормотал он, достаточно тихо, чтобы его голос почти заглушил ветер. сокмин не знал, что ему ответить. он даже на свои вопросы не мог дать ответа. поднеся руку к его голове, он провел пальцами по черным волосам сунёна и прижал его к себе. его присутствие рядом одновременно вызывало и трепещущее беспокойство, заставлявшее его сердце биться быстрее, и что-то тёплое и успокаивающее, словно чай с мёдом. когда им было по двадцать лет, они вдвоем пробирались в бассейн университетского спортзала в нерабочее время и плескались там до двух часов ночи. там было совершенно темно, если не считать огней бассейна снаружи, мерцающих жуткой, неземной синевой, и луны, сияющей сквозь большие окна от пола до потолка, ведущие к теннисному корту. сокмин плавал кругами, пока не переставал ощущать свои пальцы на руках и ногах, и вместе с сунёном они плыли, словно морские звёзды, глядя на тёмный потолок и на то, как отражавшийся свет голубой воды переливался на каждой стеклянной поверхности. они шептали друг другу какие-то секреты, которые могли слышать только вполуха, когда вода стояла у них в ушах, смеялись над пустяками и держались за руки, чтобы случайно не уплыть друг от друга. это прикосновение, обжигающе горячее на фоне почти ледяной воды, казалось самым успокаивающим, наполненным ощущением дома и тепла моментом, который сокмин только мог вспомнить. на самом деле он не осознавал этого, но с тех пор сунён стал чем-то незаменимым в его жизни, чем-то непоколебимым; это было так же просто для него, как и то, что солнце встаёт каждое утро и садится каждый вечер, что на небе каждую ночь сияют звёзды и что земля вращается. он знал, что сунён — тот, кто всегда должен быть рядом с ним. дорога домой прошла в тишине, и как только они добрались до своей уютной квартиры, они вынули из пакета оставшиеся апельсины и начали кушать их, таким образом как бы завершая подношение. при первом же укусе по языку сокмина ударил чуть кисловатый цитрусовый сок. на вкус они были такими же, как и те, которыми его угощала джэми. абсолютно одинаковые. сокмин действительно должен был сходить в казино. прошло уже почти девять месяцев с тех пор, как он переехал к сунёну, и до сих пор ни одна из девочек ни разу не заболевала. именно это сделало его ленивым. именно это сделало его самодовольным. и ему определенно следовало подумать о том, что так не могло продолжаться вечно. — ёна, кажется, плохо себя чувствует, — сказал он сунёну, наблюдая, как тот завтракает чашкой кофе и большим куском бананового хлеба. — она сказала, что у неё кружится голова и болит живот. — она съела что-то не то? — спросил сунён, испуганно сдвинув брови. сокмин заметил, как тот занервничал, несмотря на то, что пытался казаться спокойным. став отцом, он, безусловно, сильно изменился. раньше он был бесшабашным студентом колледжа, имевшим обыкновение выпивать три чашки кофе за раз, чтобы зарядиться энергией на всю ночь. однажды он даже разбил свою первую арендованную машину, крутя пончики на пустой парковке вместе с сокмином (он визжал на пассажирском сиденье). став молодым отцом, а затем молодым отцом-одиночкой, он переступил через всё это, заменив непослушание на детские кроватки, бунтарство на семейные фотоальбомы и крошечные детские туфельки, которые могли поместиться в одной ладони. но, тем не менее, сокмин не сказал бы, что сунён стал совершенно другим человеком — он просто не такой, каким был раньше. это не обязательно плохо. — всё, что она ест, это еда, приготовленная мной, так что следи за своим языком, — поддразнил он, но сунёну не было смешно. — скоро ей будет лучше. я скажу её воспитательнице, что ей нужно отдохнуть, и чтобы она не сильно напрягала её сегодня. если она будет плохо себя чувствовать даже тогда, когда я заберу её, я позабочусь о том, чтобы она отдохнула и, возможно, осталась дома следующие пару дней. всё под контролем, окей? не волнуйся. похоже, что сунён не очень-то был в этом убеждён. он посмотрел на часы на дисплее духовки, что мигали красными цифрами, и понял, что больше не мог терять время. — может, мне стоит позвонить своему боссу и попробовать отпроситься- — господи, сунён, ты можешь хоть на секунду успокоиться? — сокмин уверенно, но мягко толкнул его в сторону двери, — успокойся, вздохни глубже, и вали уже на работу. с ёной всё будет в порядке, я справлюсь. — да, точно, — пробормотал сунён, надевая куртку. — ладно, извини. ты всё понял. мне нужно идти на работу. — верно. — ты сможешь всё уладить. — конечно смогу, детка, так что давай, блядь, шевелись. и сунён, спотыкаясь, ушёл, оставив сокмина заботиться о девочках. ёна действительно выглядела не слишком хорошо: её лицо немного раскраснелось, и иногда её маленькая ручка прижималась к животу. теперь, когда сокмин не отвлекался на беспокойство сунёна, он сам почувствовал себя немного неуверенно. он тихонько спросил у ёны, не хочет ли она остаться сегодня дома, но она отказалась, заявив, что сегодня в школе у них будет праздник, и что она не хочет ничего пропустить. когда он отвёз ёну в детский сад, а юбин в ясли чуть позже тем утром (они обе радостно подпевали детским песням в машине), день сокмина внезапно опустел. он купил продукты и забрал сунёновы вещи из химчистки, а затем вернулся домой и решил немного прибраться. эта повседневная рутина мало беспокоила его, но он всегда ощущал некую тяжесть на сердце, напоминающую о том, что он должен искать работу и что его нынешняя ситуация с сунёном и его дочерьми лишь временная; о том, что как только сунён будет готов двигаться дальше, как только у него появятся силы выйти в свет и, возможно, найти кого-то особенного, сокмину придётся уйти. нужно будет снова искать себе жильё, работу, нажать кнопку воспроизведения своей прежней жизни, которую он поставил на паузу, чтобы придти сюда. и это необъяснимо наполняло его печалью, не похожей ни на что, что он когда-либо чувствовал. время текло медленно, словно патока. сокмин забрал сначала юбин, а затем ёну, привёз их домой и принялся готовить ужин. ёна была ещё более подавлена, чем ранее. она хотела рассказать ему всё о своем дне и изо всех сил пыталась описать ему все вещи, которые принесли ее одноклассники, чтобы показать классу, но, казалось, это стоило ей немало усилий. в конце концов, она замолкла, и сокмин начал подозревать что-то неладное. — ты в порядке, ёна? — тихо спросил он у неё. — у меня животик болит, — пробормотала она. — в каком месте? постарайся показать как можно точнее, хорошо? — она жестом показала на весь свой живот. ладно, значит, это не аппендикс. сокмин постарался сохранять спокойствие. — насколько сильно болит по шкале от одного до десяти? ёна пожала худенькими плечами. — наверное, четыре? или пять? — нехорошо… ангелочек, может у тебя желудочный грипп? — сокмин прижал руку к её лбу, отбросив в сторону чёлку. не то чтобы он должен был начать сильно беспокоиться, но она действительно была немного тёплой. — а ещё небольшой жар. может быть, эм- он резко замолк. а что делать, когда у ребенка жар? а что делали его родители, когда он заболевал? он попытался вспомнить что-нибудь, но тщетно. такого опыта у него не было: он всего лишь одинокий тридцатилетний мужчина, у которого не было собственных детей, кроме тех двух, которых он удочерил своим сердцем и духом. может быть, ей нужно было что-то сладкое и питательное, что-то, что заставит её почувствовать себя лучше и понизит жар. он налил ей стакан апельсинового сока, и ёна с благодарностью выпила его до дна. — спасибо, дядя сокмин, — мило прощебетала она, и сокмин тепло улыбнулся. сунён и джэми прекрасно обучили её хорошим манерам, и ему нравилось думать, что он тоже приложил к этому руку. — если твой животик снова начнёт болеть, просто дай мне знать, хорошо, дорогая? — я буду в порядке, — сказала она, и то, как она это произнесла — так чопорно и правильно, так зрело для её возраста, несмотря на свою неуклюжую, детскую речь — было немного забавно. — ты не должен беспокоиться обо мне, дядя сокмин. — это очень мило с твоей стороны, ангелочек, но ты должна сказать мне, если тебе будет больно, хорошо? дядя сокмин не хочет, чтобы тебе было больно. — юбин, подслушивая их разговор с тех пор, как она размазала яблочное пюре по лицу, сидя на своём высоком стульчике, выняла свою испачканную черникой руку изо рта и издала целую серию бульканья и лепета. — вот видишь, юбин со мной согласна. ёна улыбнулась и хихикнула, ускакивая прочь, чтобы поиграть. сокмин, довольный своей собственной изобретательностью и выходом из трудной ситуации, продолжил готовить ужин, разговаривая с юбин, речь которой состояла из полулепета, полуреальных слов, на которые мужчина отвечал, будто зная, о чём она говорит. это было на удивление весело. на самом деле, теперь он с трудом мог вспомнить каково это — жить одному, когда рядом не бегают две маленькие девочки. примерно за минуту до пяти часов в ванной комнате в конце коридора раздался громкий звук тошноты, а сразу же за ним — безошибочно узнаваемый звук рвоты. сокмин, имея четырёхлетний опыт учёбы в колледже и не понаслышке зная, каково это, немедленно бросил всё и кинулся в ванную. он слышал, как юбин заковыляла за ним так быстро, как только могла, и с её губ срывался сочувственный лепет. когда он резко остановился, едва не подскользнувшись на полу, он увидел, как ёна, пошатываясь, отошла от унитаза и вытирала рот, схватившись за живот. при виде сокмина она разразилась громкими, шумными, испуганными слезами. — ёна! — его желудок сжался, а сердце ушло в пятки. вот, каково это — быть родителем, печально подумал он. это сплошная паника и страх, отчаянные попытки сделать так, чтобы с детьми никогда не случалось ничего плохого, и ужасное чувство собственной жалости, если это всё-таки случается. — о боже, ёна, сладкая- что случилось? что произошло? — мне болит живот! — всхлипнула ёна, скривив лицо. при виде этой картины, юбин тоже начала суетиться, а рот скривился в дрожащей гримасе. — дядя сокмин, мне очень больно! мне больно, и меня стошнило, и теперь мой рот отвратителен, и все болит- он просто чёртов идиот. он такой ёбаный придурок. он знал, что она весь день плохо себя чувствовала, знал, что у неё, возможно, был желудочный грипп, но всё же думал, что если дать ей немного сладкого холодного сока, то жар спадет, и после этого она будет в порядке? о чем он, блядь, думал? — всё будет хорошо, ёна, это… это… — сокмин начал паниковать, и это не предвещало ничего хорошего. ёна явно нуждалась в каком-нибудь лекарстве, чтобы облегчить боль, каком-нибудь тайленоле* или типа того, но быстрое рытьё в аптечке показало, что, конечно же, грёбаный сунён ничего из этого не купил- но нет, нет, сокмин тоже жил здесь, и заботиться о детях — это было и его работой. кажется, аптека находилась примерно в квартале от дома? но он не мог просто взять и оставить девочек одних- сынкван. сынкван жил чуть дальше по коридору. может быть, он дома, может быть, он смог бы- сокмин подвёл девочек к дивану в гостиной, схватил свой бумажник и ключи и помчался к двери. распахнув её, он отчаянно пытался вспомнить, какая квартира принадлежала сынквану- боже, как он мог этого не помнить, почему он не записал это где-то, он такой придурок, сунён будет так разочарован в нём- — у вас всё в порядке? в коридоре был один-единственный человек: невысокий мужчина чуть старше него самого с огромными мешками под глазами и едва заметными преждевременными морщинами. и прежде чем осознать это, сокмин подбежал к нему и схватил его за руку. — пожалуйста, мне нужна ваша помощь, мне нужно… моя девочка больна, мне нужно сбегать за лекарством, но дома никого нет… всего на несколько минут, обещаю, я вернусь раньше, чем вы успеете оглянуться! — что вы… — мужчина замолкает, услышав крики ёны из открытой двери. он выглядел сбитым с толку. — дети квон сунёна? — вы знаете с-сунёна? мужчина показал большим пальцем в сторону коридора. я живу в 203-ей. он — в 210. на этом этаже все друг друга знают. а что не так с девочками? — ё-ёне плохо, — заикаясь, протараторил сокмин, практически скручивая чужую руку. — ей нужен ибупрофен, или тайленол, или что-то ещё, я хотел найти бу сынквана, но не знаю, дома ли он, может быть, он все ещё в школе, мне нужно пойти купить или- — ладно, тебе надо успокоиться, — незнакомец протянул руку и положил твёрдую, очень твёрдую ладонь на плечо сокмина. конечно, ему пришлось немного потянуться, чтобы до него достать, но этот жест всё равно произвёл нужный эффект. — сделай глубокий вдох. что именно с ней не так? — боль в желудке. небольшая температура. тошнота. думаю, это желудочный грипп. — у меня дома есть таблетки тайленола, хочешь, я могу принести их- — н-нет, это могут быть таблетки для взрослых, доза слишком сильная. мне нужно купить детский тайленол. ты можешь просто… — он умоляюще посмотрел на незнакомца. — ты можешь просто присмотреть за ними, пока я сбегаю в аптеку? прошу! я скоро вернусь, обещаю. мужчина из 203-ей выглядел нервным и, возможно, даже немного испуганным. он взглянул на открытую дверь: теперь и юбин начала плакать, видя страдания ёны, и он выглел явно неуверенным, но у сокмина уже слезы стояли в глазах, и он паниковал, поэтому лицо мужчины морщится, когда он понимает, что не может сказать нет. — я… хорошо. ладно, ладно, давай беги уже. сокмин даже не дал ему закончить, прежде чем помчался к лифту. когда он возвращается домой, а целлофановый пакет бъётся о его бедро с каждым пройденным шагом, он понимает, что, возможно, это была не очень хорошая идея — впускать совершенно незнакомого человека в их дом, чтобы присмотреть за девочками. не то чтобы тот мужчина из 203-ей выглядел ненадёжным или вроде того, но всё же. сокмин всё ещё не был знаком со всеми на этаже, он не знал этих людей… как он мог вот так просто поддаться панике и подвергнуть опасности своих детей?– не его детей. детей сунёна. детей джэми. не его. тот мужчина ждал на диване, когда в комнату ворвался сокмин. ёна шмыгала носом и икала у него на коленях, пока он приглаживал её волосы, юбин успокаивалась и засыпала в его свободной руке. он выглядел чрезвычайно испуганным и вздохнул с явным облегчением, когда увидел, что сокмин вернулся, и сокмин тоже немного расслабился, поняв, что его опасения были напрасны. — иди сюда, ёна, — сказал сокмин, разрывая защитную пленку вокруг колпачка детского тайленола и стараясь говорить так, будто он не в десяти секундах от того, чтобы разреветься. — это поможет твоему животику перестать болеть, хорошо? смотри, это вишневый вкус, вкуснятина! — ты не должен лгать, дядя сокмин, — ворчливо сказала ёна, выпрямляясь на диване. — мне уже шесть лет. я знаю, что это ужасно на вкус. мужчина из 203-ей хихикнул в ладонь, а сокмин ухмыльнулся: кажется, ёна всё ещё оставалась собой, это радовало. — поверь мне, это самое вкусное лекарство из всех, что там были, — уверяет он её, наливая необходимое количество в маленький мерный стаканчик, прилагавшийся к бутылочке. — лучше ведь, чем виноград или жвачка, верно? ёна скорчила гримасу, и сокмин не мог точно сказать, отчего: от мысли об этих приторно-сладких вкусах или от дискомфорта в животе. она послушно выпила содержимое стаканчика. — оно не помогает, — пожаловалась она. — тебе придется немного подождать, чтобы это помогло, ангелочек. вот, полежи немного, я только уложу юбин спать, ладно? она кивнула и свернулась в позу эмбриона, выглядя измученной и слабой, и сокмину показалось, что его сердце вот-вот разорвётся. он забрал юбин из рук мужчины из 203-ей, и жестом пригласил соседа следовать за ним по коридору, оставляя ёну отдыхать в тишине. — спасибо, — прошептал он. — я очень, очень тебе благодарен. не знаю, что бы я делал, если бы тебя не оказалось рядом. — всё в порядке, — сказал сосед, наблюдая, как сокмин укладывает юбин в кроватку, убедившись, что ей удобно. — по-моему, я так и не представился должным образом. меня зовут ли джихун. — ли сокмин, — они пожали друг другу руки. — эй, клёво, у нас одна фамилия. джихун фыркнул. — как и у полстраны, приятель, — шутка, однако, срабатывает: сокмин стал выглядеть заметно менее напряженным и на его лице появилась лёгкая улыбка, — а что ты тут делаешь с детьми квон сунёна? — сейчас я тут живу, — объяснил сокмин, их голоса стали ещё ниже, когда они прокрались мимо гостиной (крошечная фигура ёны спокойно лежала на диване, время от времени вздымаясь. кажется, она действительно заснула) и вышли на лестничную клетку, чтобы поговорить. — я его лучший друг, и я здесь, чтобы, ну, помочь ему, после того, что случилось с квон джэми. — а, — тихо ответил джихун. — это всё объясняет, — он колебался, и у сокмина вдруг возникло ощущение, что этот человек не очень-то привык разговаривать со своими соседями или с людьми в целом. — это было, кгхм… это было довольно тяжело для всех нас, когда она умерла. она дружила со всем этажом, мы все знали её. она всегда приходила со своими мандаринами. сокмин слабо посмеялся, но его сердце было готово выпрыгнуть из его груди. на долю секунды ему даже показалось, что коридор внезапно начал пахнуть цитрусовым цветочным шампунем, которым джэми пользовалась годами, потому что если ей что-то нравилось, она не любила менять это, — да, она их обожала. когда стало очевидно, что разговор заходит в тупик, джихун немного смутился и поменял тему разговора. — извини, что я не смог помочь больше. с детьми, я имею в виду, — взволнованно сказал он. — я не… я имею в виду… я не очень хорошо справляюсь. с ними. с детьми, в смысле. — ты что, издеваешься надо мной? ты заставил юбин уснуть, и ёна уже не плакала так сильно, как тогда, когда я уходил. у тебя же талант! джихун вздрогнул, и его щёки приобрели розовый оттенок. сокмин находил этого человека довольно очаровательным, хотя было немного странно так говорить о парне лет тридцати пяти, — да, но ты не видел, как всё начиналось. дети просто ужасны. я понятия не имею, чего они от меня хотят. сокмин хихикнул. их общение начало становиться немного проще, плавнее, более привычным. теперь они меньше были похожи на незнакомцев, пытающихся найти что-то общее, о чём можно было бы поболтать. теперь они действительно были похожи на соседей, медленно приближающихся к тому, чтобы, возможно, стать друзьями. сокмин никогда не был склонен к неловким разговорам, во всяком случае, ему нравилось сразу переходить к той части, где все дружелюбны и общительны. сунён и джэми были такими же — вот почему, возможно, они так быстро и так хорошо поладили, — насколько я понимаю, вы не семейный человек? — о, мои родители молятся об этом каждый день, но, скорее всего, нет, — джихун сделал паузу, а затем быстро добавил с изрядной долей смущения. — я не одиночка, не замкнутый или что-то в этом роде, просто мне нравится мое уединение. я не хочу сейчас отношений, понимаешь? раньше сокмин был таким же, но теперь уже не был уверен, что остался прежним, — нет-нет, я всё понимаю. и вообще, кто сказал, что мы все должны быть женаты и обзаводиться семьями в двадцать пять лет? не все такие, как сунён. — как я — что? — сунён вышел из лифта, выглядящий довольно усталым и измождённым, но довольный тем, что вернулся домой. — что происходит? похоже, что разговаривать сразу с двумя людьми — это было слишком для джихуна. он зашаркал ногами, выглядя немного напряженным. — мне лучше вернуться, — коротко сказал он, кивнув им обоим, прежде чем быстро пройти по коридору к своей квартире. — откуда ты знаешь джихуна? — с любопытством спросил сунён сокмина. тот ухмыльнулся. — странный парень. хотя и неплохой. он очень помог мне. у ёны был желудочный грипп- глаза сунёна расширились в отцовской панике, и, вообще-то, это не должно было выглядеть таким милым, но вот мы здесь. — и как? с ней всё в порядке? что же это- может, нужно вызвать врача? — нет, все в порядке, — сказал сокмин, приобняв его за плечи, чтобы успокоить и не дать ему ворваться в их дом, разбудив ёну. — небольшой жар и боли в животе, но ничего, вода, немного отдыха и, возможно, пару дней дома помогут. однако у нас закончились все препараты, и я начал переживать, поэтому джихун любезно согласился присмотреть за девочками, пока я бегал за всем необходимым. сунён издал дрожащий, облегченный смешок, зажмурив глаза и прислонившись головой к плечу сокмина. последний неожиданно для себя обнаружил, что не мог дышать, но он не был уверен, было ли это из-за веса его лучшего друга или потому, что его сердце вдруг решило остановиться. боже, почему это происходило с ним? — о, слава богу. слава богу. — не переживай, сунён. я немного облажался, но я здесь, чтобы позаботиться о девочках, ты же знаешь, что я не позволю, чтобы с ними что-то случилось. — я знаю, я знаю, просто… — сунён медленно выдохнул, и сокмин почувствовал слабую дрожь в чужих плечах, которые он тут же приобнял. — чёрт, чувак. после джэми я… если с ними что-нибудь случится, я не знаю, смогу ли… смогу ли это вынести, понимаешь? господи, я стану худшим, самым гиперопекающим отцом-одиночкой в истории кореи, если буду продолжать в том же духе. — остановись, — твердо приказал сокмин. — перестань волноваться. я здесь, хорошо? я здесь, и ты знаешь, что я скорее сдеру с себя кожу заживо, чем позволю хоть одному волоску на их головах пострадать. просто… я понимаю, почему ты так беспокоишься о них, я понимаю, но что ты можешь сделать? установишь видеоняню в каждой комнате квартиры, чтобы следить за ними с работы? — я думал об этом, — жалобно сказал сунён, его голос был приглушён тканью рубашки сокмина. — о. мой. бог. сунён- — но теперь у меня есть ты. ты — моя видеоняня. — вау, пасибки, — дыхание сунёна щекотало шею сокмина, и он его непроизвольно бросило в дрожь, которую, он отчаянно надеялся, его лучший друг не почувствует. — я так рад, что ты считаешь своего лучшего друга шпионским устройством. сунён издал негромкий смешок, и горячий воздух тут же согрел лоскут рубашки сокмина и кожу под ним. его лоб находился очень, очень близко к губам сокмина, словно так и жаждал маленького утешительного поцелуя — и раньше это не было бы проблемой, они оба были очень ласковыми. они не стеснялись целовать друг друга в щёку или лоб в качестве небольшого сентиментального усилителя в прошлом — но внезапно у сокмина пересохло в горле, а щёки вспыхнули жарким огнём. это было совсем не тем же самым, совсем не тем, и он оттолкнул сунёна со слегка истерическим смехом. неудобно. сунён посмотрел на него, выглядя потерянным и немного смущённым. — выше нос, сун, — сказал сокмин, отчаянно желая сменить тему разговора. его мысли остановились на последнем человеке, с которым они разговаривали. — в любом случае, джихун очень хороший парень. странно, что я до сих пор его не видел. сунён закрыл глаза на эту странную неловкость, которую сокмин излучал каждым дюймом своего тела. — да, он такой. иногда я могу прожить целый месяц, ни разу не увидев его лица. он работает дома, я думаю, и почти не выходит из дома, а если и выходит, то поздно вечером в студию звукозаписи или что-то в этом роде? я не знаю, думаю, что он пишет песни, чтобы заработать на жизнь, но он не совсем… как бы это сказать… распространяется о своей личной жизни. — понял, — тошнотворное, неуверенное чувство в животе сокмина исчезло, и он с облегчением обнаружил, что снова может искренне смеяться. — но он очень милый. и одинокий, — он игриво поиграл бровями. — разве я не говорил, что мне нравятся парни постарше? сунён кивнул. — говорил. а что, он тебе нравится? — было что-то странное в его тоне, что-то резкое, что-то, что снова выбило сокмина из игры. — я… — пробормотал он, и чувство тошноты вернулось с новой силой. — ну, конечно? он кажется хорошим парнем, но, я имею в виду, я ведь даже не знаю его толком. — понял. — я имею в виду, что просто пошутил. сунёновы пальцы возились с воротником рабочей рубашки. его голос по-прежнему звучал странно, а лицо словно окаменело, не выражая ни эмоции. — я понял. внезапное неловкое молчание переполняет воздух между ними. сокмин не понимал, что происходит — они никогда не чувствовали себя неловко рядом друг с другом, за исключением, может быть, одного или двух раз, когда ещё в колледже сокмин случайно наткнулся на сунёна и джэми, занимающихся кое-чем, кгхм, личным. неловкое молчание и неуверенность в воздухе, вместо которых должны были быть смех и слова, — это вещи, которые никогда не происходили с ними обоими просто так, но сейчас это случилось. это казалось чем-то другим, казалось, что что-то меняется, и сокмин ненавидел это. он это просто ненавидел. — пойдем проверим ёну, — торопливо сказал он, притворяясь, что его сердце всё ещё было сердцем, а не комком влажных, мясистых нервов, слепленных вместе клеем; и прежде чем сунён смог хоть что-то сказать, сокмин уже повернулся, чтобы открыть дверь, с ощущением кислоты, желчи и потерянных надежд на языке и жжением в горле. он не знал точно, что произошло между ними, но в течение следующих нескольких недель, месяцев, сокмин и сунён были невыносимо неловки друг с другом. ну, а если забыть об этом, в целом жизнь сокмина налаживалась. сынкван любил видеться с ним, и иногда даже задерживался на своём рабочем месте для того, чтобы они могли побольше поболтать. джихун продолжал жить свою обычную жизнь, всё больше и больше похожую на жизнь призрака; но, тем не менее, каждый раз, когда сокмин натыкался на него в холле, они говорили о том, как поздно тот работает, и иногда он даже приглашал его к себе на чай. ёна вроде как даже полюбила джихуна после того, как он остался с ней во время её приступа желудочного гриппа, и, кажется, не замечала, как взволнованно забиралась к нему на коленки, говорила с ним о том, как прошёл её день и о том, что интересного мелькало в её голове. для джихуна подобное общение было огромным шагом из его зоны комфорта, и сокмин находил это милым, поэтому он только улыбался и ничего не говорил. но сунён. сокмин не совсем понимал, что произошло. как будто между ними образовался барьер, которого никогда раньше не существовало, какая-то невидимая стена, покрытая липкой паутиной молчания и пыльных облаков напряжения. с ними никогда такого не случалось. сокмин ужасно боялся, что это из-за него, что он сделал что-то не так. но нет — сбивающие с толку, ужасные чувства, которые иногда роились в его голове, когда он думал о сунёне, тщательно скрывались им, он был уверен в этом, и редких моментов дискомфорта не должно быть достаточно, чтобы заставить сунёна сделать шаг назад. во всяком случае, это, скорее, в стиле квон сунёна — броситься прямиком на человека и потребовать объяснений странному поведению. но это не столь важно, дело было совсем в другом. например, в том, что сунён едва смотрит на него, когда они садятся смотреть телевизор вместе — и если он это делает, он отводит взгляд сразу же, как только сокмин поворачивает голову. дело в этой странной тишине за ужином, которую они обычно заполняли шутками, хихиканьем и историями для девочек. теперь же это стало парой минут пыток, которые непрерывно пульсировали в мозгу сокмина, пока хоть кто-нибудь что-нибудь не скажет. дело в том, что сокмин чувствовал себя странно, когда касался своего лучшего друга, игриво щипал его за мягкие щёки или бросался на кровать, чтобы разбудить его, или даже обнимал его, и сунён, вероятно, чувствовал то же самое. дело в том, что сокмин осознавал, день за днем, что он влюбляется в сунёна — возможно, уже влюбился, недели назад, месяцы назад. чувство близости, домашнего уюта и совместного воспитания детей роились в сердце и уме сокмина, пока он не поймал себя на этом, пока он внезапно не понял, что смотрит на сунёна по-другому после всех этих лет — и он ничего не мог поделать, чтобы остановить это. мысль об этом заставляла его чувствовать себя ужасно, даже хуже, чем в тот раз, когда его бросили во время вечеринки в колледже и он должен был заглушать боль своего разбитого сердца оглушительным пьянством. нет, это хуже, чем всё, что он когда-либо чувствовал раньше, потому что это — сунён. это его лучший друг, его любимый придурок, который был рядом с ним почти тринадцать лет, его лучший друг, потерявший свою жену, их общую лучшую подругу- о боже. джэми. сокмин знал, как сильно он облажался. он переехал в дом, который раньше принадлежал джэми, он заботится о детях джэми, стирает постельное бельё той кровати, на которой спала джэми, занимает её пустующее место у барной стойки во время обеда — теперь он ещё и в её мужа влюбился? может быть, если бы джэми была для него никем, просто женой сунёна, сокмин не чувствовал бы себя так плохо. но джэми никогда не была просто женой сунёна; она всегда, всегда была намного больше: она была подругой, на которую сокмин всегда мог рассчитывать, ушедшей душой, которую он оплакивал многие месяцы, лучом света, без которого его мир стал темнее. как он мог просто встать на место джэми и влюбиться в её мужа, в их общего лучшего друга? ему оставалось только одно: он должен был принять единственное правильное решение, способное всё исправить. — сунён, — позвал сокмин однажды вечером, прежде чем они разошлись по комнатам. девочки уже спали: юбин свернулась калачиком в своей кроватке, а ёна тихо посапывала к себя в спальне. сунён выглядел до смешного привлекательно — сокмин всегда это знал, но теперь это было настолько очевидным, что даже причиняло боль — в своей небрежно расстегнутой рабочей рубашке и грязными черными волосами на голове. сокмин делал всё возможное, чтобы игнорировать это, но, конечно же, с треском провалился,— нам нужно поговорить. сунён ответил не сразу, но как только он это сделал, сокмин сразу заметил слегка неуверенную улыбку на его лице. так или иначе, это делало только хуже. сокмин знал сунёна достаточно, чтобы уловить все эти крошечные детали, которые никто другой никогда бы не заметил, но внезапно этого становится недостаточно, чтобы догадаться о мыслях в его голове. — конечно, дружище. что не так? — я живу здесь уже год, — медленно начал сокмин, и осознание этого факта почти шокировало его. уже целый год. двенадцать месяцев. восемнадцать месяцев с момента аварии джэми. каждый день последних восемнадцати месяцев был зачеркнут чёрным маркером на листах календаря. это невероятно долгое время, дольше, чем они оба ожидали, и всё же теперь, когда он сказал это, сокмин почувствовал, что это недостаточно долго. достаточно не будет никогда. — я знаю, что мы никогда по-настоящему не ставили временные рамки на это или типа того, но я… ну, думаю, что мне давно пора вернуться к своей собственной жизни, понимаешь? сунён снова молчал, на это раз намного дольше. сокмин даже испугался, что прозвучал как-то грубо или неблагодарно, или, может быть, бесчувственно, поэтому он быстро добавил так весело, как только смог. — я же не могу сидеть на твоей шее вечно, я должен найти себе работу, снять жильё. кроме того, что ты будешь делать, если будешь готов двигаться дальше и захочешь найти себе девушку, а я всё ещё буду здесь, толстеть на твоем диване– — и что это должно означать? — сунён больше не был ни тих, ни спокоен, ни неуверен. он вскочил на ноги, его щёки раскраснелись, глаза пылали яростью, но что-то в них было такое — что-то вроде печали или, может быть, разочарования, но не совсем — что-то, что заставляло сокмина дрожать: то ли от испуга, то ли от того, как сильно его тянуло к нему. — ч-что? — «найти себе девушку», что это, блядь, значит? — ну, я… я… — сунён сделал шаг ближе, нарушив личное пространство сокмина — так обычно поступали парни в коридорах средней школы или во дворе кампуса колледжа, он отчетливо помнил это. это всего лишь позерство, способ защитить свою гордость, когда на самом деле они не хотели драки — возможно, он зашел слишком далеко. — я не это имел в виду, сунён, я просто… я только… ну, когда-нибудь ты же переживёшь это, вернешься к жизни! и когда ты это сделаешь, то, возможно, найдешь кого-то другого, вот и всё, что я- — ты думаешь, я так легко забуду джэми? — рот сунёна на секунду скривился, нижняя губа дрожала, будто от холода, подбородок трясся, а челюсть сжалась, и глаза стали горячими, ослепительными и немного мокрыми, словно раскалённая сталь. — что так легко влюбиться снова, после того, как жил с ней в браке семь лет, создал с ней семью? что я могу просто-напросто отбросить всё это и отдать своё сердце в чужие руки? ты думаешь, я собираюсь… собираюсь… — его глаза расширились. похоже, он не знал, как выразить свои чувства, поэтому позволил тишине договорить за себя. и эта тишина сказала чертовски много, но вовсе не достаточно. сокмин был слишком ошеломлён, не в состоянии переварить вспышку гнева сунёна, не в состоянии подобрать слов, чтобы ответить. его ноги дрожали, но, возможно, на самом деле под ним просто уходила земля. — мне очень жаль, — наконец с трудом пролепетал он дрожащим голосом. — я не имел в виду… я только… мне очень жаль. ни один из них не произносит ни слова, но и не уходит. в конце концов, сунён выдыхает и отступает, проводя ладонью по волосам, будто прячась от посторонних глаз. — мне тоже жаль, — пробормотал он, прежде чем покинуть гостиную и скрыться в своей спальне. сокмин проплакал всю ночь, прежде чем наконец уснуть. однажды вечером сунён ушел на какой-то обязательный корпоратив от работы, и сынкван остался сидеть с девочками допоздна. сокмин больше не мог находиться в квартире, задыхаясь от каждого укромного уголка и трещины, напоминавших ему о чувствах, которые он так отчаянно пытался игнорировать, поэтому он использовал отсутствие сунёна, чтобы сходить к джихуну, доверив сынквану уложить девочек спать. это такое странное чувство — знать, что он может пойти поговорить со своим другом, лишний раз не переживая ни о чём. уход за детьми — это в принципе что-то странное. — ты выглядишь расстроенным, — протянул джихун, наливая сокмину чашку зелёного чая. он не использовал чайные пакетики — тонкие тёмные листья безмятежно покоились на дне его чашки. это был самый крепкий чай, который когда-либо пробовал сокмин, горечь оседала на его язык, а кофеин сразу же проникал в кровь. он полагал, что это было связано с образом жизни джихуна: каждый напиток в его доме должен был быть чем-то, что может заставить его проснуться независимо от времени суток. — как ты понял? джихун посмотрел на сокмина, завернувшегося в свою толстовку, словно в защитное одеяло. тяжёлые переживания, которыми он чуть ли не в буквальном смысле кровоточил, были слишком очевидной вещью. — просто удачная догадка. — я в полном порядке, — сокмин со стоном провёл рукой по лицу. — просто… поиск работы отнимает у меня много сил. а ещё попытки найти себе новую квартиру. мне так давно не приходилось беспокоиться о деньгах, что теперь это просто ошеломляет. по лицу джихуна пробежала тень недовольства. — ты переезжаешь? — да. думаю, уже пора, — сокмин неловко улыбнулся, нервно теребя ручку своей чашки. — прошел уже год, да и мы больше не студенты. мне тридцать один год, и я не могу просто… тратить свою жизнь впустую, живя в гостевой комнате у друга, понимаешь? джихун ничего не ответил, только хмыкнул и кивнул, потягивая чай. он выглядел маленьким, но неизмеримо взрослым и мудрым в выцветшем зелёном свитере, слишком жарком для раннего лета, но достаточно удобном для постоянного холодка от кондиционера в его квартире. хотя планировка его дома была более или менее такой же, как и у сунёна, аура была совершенно другой. сокмин продолжил осматриваться. повернувшись в сторону гостиной, он ожидал увидеть всё тот же коричневый диван, игрушки и DVD-диски с пороро, но вместо этого он видел лишь гладкую черную кожу и запачканные пальцами пустые чашки, наверняка оставившие кольца на стеклянном кофейном столике. какое-то неприятное чувство настигло его, как если бы он посетил родительский дом через пару лет и увидел, что они всё перестроили — картинка перед глазами не совпадала с воспоминаниями. — ничего особенного, — сказал сокмин, больше пытаясь убедить в этом себя, чем своего друга. — сунён всё ещё будет моим лучшим другом. я восемь лет жил в одиночестве, без него, и у нас всё было прекрасно. так будет лучше всем. он продолжал пытаться обмануть себя, убедить себя в этом. он просто должен уйти, дать себе и ему немного пространства, и все эти ужасные чувства уйдут. сунён больше не будет злиться на него, и всё вернётся на круги своя, и всё будет хорошо. — во всяком случае, это было весело: видеть тебя здесь, — тихо сказал джихун. такие вещи обычно говорили те, кто ценил чьё-то общество больше, чем хотел бы показать. сокмин улыбнулся, отхлебнув немного чая. — да, — пробормотал он. — это было забавно. когда небо за окном потемнело до чернильно-синего цвета, освещённого слабым золотистым светом уличных фонарей, он вернулся в квартиру. это было немного неожиданно: увидеть растянувшегося на диване сунёна с раскрасневшимися, очевидно, от алкоголя щеками и галстуком, завязанным в беспорядочный узел под помятым воротником. — ну и где тебя носит? — спросил сунён не резко, но и не совсем вежливо. его речь казалась клейкой и вязкой от того, что он зажёвывал некоторые слоги. сокмин вздрогнул и уже разинул рот, чтобы сказать ему, чтобы он прекратил, но дважды проверив время на настенных часах, понял, что было уже почти десять. он вернулся гораздо позже, чем планировал. — извини, я был у джихуна, не уследил за временем. сунён с трудом поднялся на ноги, слегка покачиваясь. — о боже, ты просто- просто оставил девочек здесь? дома никого нет, кто присматривал за ними? сокмин хмуро посмотрел на него, отчаянно пытаясь восстать против того, как его сердце сжималось и дрожало, гулким стуком отдаваясь в лёгкие. — окей, мне жаль. сынкван уложил их спать, и мы оба знаем, как крепко они спят, поэтому я решил, что всё будет хорошо, даже если я немного задержусь. что насчёт тебя? почему ты возвращаешься домой в таком виде? — мой босс постоянно подливал мне, — с горечью ответил сунён, выглядя совершенно несчастным из-за этой ситуации. — что мне оставалось делать? видеть сунёна пьяным не было ново для сокмина: в конце концов, они познакомились в колледже. видеть пьяного сунёна было хорошо тогда, когда он был счастлив или игрив, случайно проливая на себя напитки и возясь с телефоном, говоря глупые вещи, заставляющие сокмина взрываться смехом. видеть же пьяного сунёна в гневе, печали или чём-то ещё, особенно, если это касалось сокмина, было невесело от слова совсем. — ладно, давай уложим тебя спать, — сказал сокмин. — не хочу. — сунён, ради бога, тебе уже тридцать два, а ты ведешь себя так, будто тебе снова девятнадцать. я уложу тебя в постель, хочешь ты этого или нет. сунён сделал шаг или два ближе к нему, нахмурив брови и сердито глядя на него. похоже, ему требовалось много усилий, чтобы сохранять равновесие. — почему ты—ик—был с джихуном так поздно? — какая разница? — вспыхнул сокмин, окончательно расстроенный, и протянул руку, чтобы схватить сунёна за предплечье. он сделал это для того, чтобы удержать его, и тот не разбил себе череп о что-нибудь, но одновременно и для того, чтобы его дорогой друг смог дотащить свою задницу до кровати. — послушай, мне жаль, что я вернулся так поздно, я должен был быть здесь, следить за девочками, как только сынкван ушёл. прости, ладно? а теперь не мог бы ты просто- внезапно свободная рука сунёна дернулась вверх, он схватил шею сокмина сзади и резко притянул его к себе для поцелуя. подходящей реакцией в этой ситуации было бы мягко, но твёрдо оттолкнуть его, сказать, что он пьян и они поговорят об этом утром, и отвести его в постель. чуть менее подходящей реакцией для сокмина было бы взбеситься и ударить его по лицу. но вместо этого его ладонь, лежащая на плече сунёна, сжалась, и сокмин жадно ответил на поцелуй. он автоматически закрыл глаза, положил свободную руку на плечо сунёна и сильно надавил, чтобы напомнить себе, что всё это происходило на самом деле. во рту у сунёна был сильный привкус соджу, соуса от жареного самгёпсаля, который он ел на корпоративе, и чего-то ещё, чего-то сладковатого и мягкого, что являлось неотъемлемой частью самой сути сунёна. на мгновение сокмин забыл обо всём: забыл, что он не должен был целовать его, забыл, что это то, что ему было категорически запрещено. в тот момент не было ничего, кроме квон сунёна и ли сокмина — двух человек, нашедших утешение в чистейшей физической близости. сунён отстранился, и глаза сокмина распахнулись; его сердце ушло в пятки так быстро, будто на него высыпали кучу камней. сон закончился. сейчас сунён придёт в себя, и это больше никогда не повторится. ему не хватило времени запомнить это ощущение чужих губ на своих губах. однако сунён продолжал смотреть на него, лицо его покраснело, а грудь тяжело вздымалась. — господи, — выдохнул он низким и грубым голосом, вызывая миллиард мурашек на каждом позвонке сокмина, прежде чем снова затащить его в поцелуй. они оторвались друг от друга только когда почувствовали, что задыхаются от недостатка кислорода. сокмину даже казалось, что он не чувствовал своих пальцев на руках и ногах. его сердце колотилось, как бешеное, мозг шипел и искрился, словно оголённые провода в бутылке из-под шампанского. внезапно он почувствовал себя таким же молодым и неуклюжим, как и десять лет назад: одурманенным ребёнком с потными ладонями и нервной, возбуждённой дрожью от того, что переживал что-то в самый первый раз. сравнить это можно было с фейерверком в глазах и головокружением от первого в жизни глотка крепкого алкоголя, и это почти неловко: быть тридцатилетним и чувствовать всё это, но, чёрт возьми, сейчас он был так влюблён, что едва мог остановиться. — чёрт, — прохрипел сунён. — я только что поцеловал тебя. сокмину потребовалось ужасно много времени, чтобы вспомнить, как разговаривать. — да. — мне не следовало этого делать. сердце сокмина пропустило удар — он не знал, почему был так разочарован, услышав это. какая-то часть его хотела бы, чтобы он сказал что-то совершенно другое, — да. сунён отшатнулся, и они разошлись, словно и не стояли рядом. их руки распутались, и теперь ничего не держало их вместе. сокмин был уверен, что что-то внутри него ломалось, медленно и бесповоротно, а острые края обломков врезались в его органы, вызывая внутреннее кровотечение. — думаю, мне пора спать, — пробормотал сунён. внезапно он начал раскачиваться на месте, его колени подкосились, но сокмин словил его как раз вовремя. он молча отвёл его в спальню, позволив ему со стоном рухнуть полностью одетым на кровать. если бы сунён повернул голову, чтобы посмотреть на него, если бы он открыл рот, чтобы что-то сказать, сокмин никогда бы не узнал об этом. потому что в тот момент, когда его лучший друг упал на матрас, он развернулся и выбежал из спальни сунёна к себе, спасаясь в безопасности темноты и уединения, где только он мог видеть, как слёзы щипали его глаза, а сожаление вплеталось в каждую виноватую дрожь его пальцев. на следующее утро у сунёна было ужасное похмелье, что немного облегчало ситуацию. сокмин оставил немного еды и бутылку с водой у его постели, попросив девочек быть потише — он решил свозить их в деревню на большую часть дня, позволив различным мероприятиям не только отвлечь его, но и развлечь девочек. но к тому времени, когда сунёну стало легче, всем вокруг стало ясно, что между ними произошло что-то, о чем они не собирались распространяться. — вы с папой поссорились? — как-то спросила сокмина ёна, пока помогала ему резать зеленый лук кухонными ножницами. они были немного великоваты для её маленьких ручек, но она была сосредоточена и осторожна, и сокмин каждые пару секунд тревожно перепроверял, как её дела, чтобы убедиться, что она не поранилась. юбин, стучавшая деревянной ложкой по стенкам кастрюли в углу, пробормотала что-то вроде согласия. теперь это звучало лаконичнее и понятнее, чем обычно — она уже начинала складывать слова. — почему ты спрашиваешь, ангел? — прогудел сокмин, хотя его внутренности были сжаты, скручены, и висели внутри него мертвым грузом, будто гнилые фрукты. он сделал вид, что был занят помешиванием кимчи-джиге на плите. — вы с папой всегда болтали и смеялись, но теперь уже нет, — ёна нахмурила свои тонкие, как у младенца, брови, глядя на стебель зеленого лука в своей руке, старательно целясь ножницами, пока — чик! — и нарезанный лук падал в кастрюлю у её ног. — папа в последнее время выглядит очень расстроенным. и он продолжает смотреть на тебя, когда ты не смотришь. — папочка грустный, — объявила юбин, дважды стукнув ложкой по металлической кастрюле для пущей убедительности. — фокки грустный. — ничего особенного, девочки, не волнуйтесь, — солгал сокмин. — у нас с вашим папой сейчас просто… немного трудное время, — то, как он это сказал, было похоже на то, что сказали бы родители, находившиеся посреди бракоразводного процесса, и он съёжился. — знаешь, что сказала моя учительница в первый день занятий? — спокойно спросила ёна. — она сказала, что для того, чтобы не приходилось ссориться и мириться, нужно быть про-ак-тив-ным. это значит сделать первый шаг, потому что другой человек может быть слишком напуган. и это значит, что ты не можешь злиться, иначе ты не про-ак-тив-ный, а аг-рес-сив-ный. это плохо. — ты такая умная, ёна, — сокмин не мог поверить, что получал жизненные уроки от шестилетнего ребёнка. он подумал, что никогда не бывает слишком поздно, чтобы чему-то научиться. и никогда не бывает слишком рано, чтобы обучать. — фокки, — подхватила юбин, указав ложкой на сокмина, как генерал, отдающий приказ целой армии солдат. — говори с папой. не будь плохим. — будь про-ак-тив-ным, — добавила ёна. — ладно, ладно, — сказал сокмин, подняв руки в знак поражения. — но пока давайте оставим это между нами и сосредоточимся на приготовлении ужина для папы, хорошо? после ещё одного мучительного обеда, который закончился тем, что сунён и сокмин молча убирали посуду, не проронив ни слова, сокмин понял: так больше продолжаться не могло. рано или поздно в им придётся сесть и поговорить о том, что произошло и почему — и, возможно, это «почему» в конечном итоге разобьёт сердце сокмина, но, как бы то ни было, он заслуживал это знать. их четырнадцатилетняя дружба не могла разрушиться вот так просто, из-за того, что тупоголовость сокмина мешала ему сделать шаг вперёд и наконец расставить точки над «и». он заручился помощью сынквана и заставил его и джихуна взять девочек в парк развлечений «эверленд» на окраине йонъина в следующую субботу. джихун выглядел встревоженным от одной мысли о том, что ему придётся следить за двумя маленькими девочками в течение нескольких часов, не имея рядом никого, кроме мозговитого студента, чтобы помочь ему, но внезапно он, кажется, понял, для чего сокмин просил его об этом. сынкван, в своей обычной сынквановой манере, не стеснялся и не чувствовал себя неловко рядом с джихуном — они, вероятно, знали друг друга уже много лет — и потащил его из квартиры вместе с ёной и юбин так же легко, как если бы это был сам сокмин. сунён не был против, но и не выглядел довольным. он догадывался о том, что задумал сокмин, но, похоже, очень хотел, чтобы его догадки были ошибочными. он поцеловал девочек на прощание (и незаметно показал сынквану средний палец, когда тот игриво попросил поцеловать его тоже) и остался стоять у двери еще несколько секунд после того, как они покинули квартиру. сокмин, лишившийся энтузиазма к разговору сразу после их ухода, продолжал возиться с плюшевыми игрушками и куклами, разбросанными по гостиной, набираясь смелости, чтобы покончить с этим. — сунён, — наконец сказал он, когда тот уже потянулся к ручке двери, надеясь скрыться в своей спальне. — нам нужно поговорить. сунён замер, прежде чем медленно повернуться лицом к сокмину. — насчёт чего же? — осторожно спросил он, прислонившись к барной стойке и убедившись, что между ними достаточно места. — насчёт, — сокмин неловко пожал плечами. — ты знаешь. того, что случилось. сунён неловко зашаркал ногами. — я не понимаю, о чем ты говоришь. — пробормотал он. это очень быстро начало надоедать. — послушай, — заикнулся сокмин, расстроенный тем, что он пытается сделать эту чёртову попытку поговорить, чтобы оставить это говно позади, а сунён всё продолжает валять дурака. это совершенно не было на него похоже. — послушай, между нами произошло что-то странное, и мы должны поговорить об этом, иначе всё станет ещё хуже, понимаешь? у сунёна дрогнула челюсть. — поговорить о чём, сокмин? — пробормотал он снова, выглядя усталым и несчастным, и по-странному старым, таким старым, что у сокмина заныло сердце. сунён никогда не должен чувствовать себя старым, не тогда, когда у него всё ещё было это необузданное ребячество, молодая, цветущая весной душа, не подчиняющаяся понятию времени в своем совершенстве. — что мы целовались, пока я был пьян? это было ошибкой. мы оба это знаем. здесь нет о чём говорить. — перестань быть таким мудаком, сунён, господи иисусе, — сокмин чувствовал, как его зубы практически скрежетали друг о друга. — я имею в виду, боже мой! я знаю, что это была ошибка, но мы всё равно должны поговорить об этом. я не знаю, кто этот угрюмый, унылый, пассивно-агрессивный придурок, стоящий передо мной, но он точно не мой лучший друг. — а что тут можно сказать, сок? — спросил сунён, выпрямившись и отойдя от барной стойки, начав приближаться к сокмину, голос его становился всё громче. — как ты представляешь себе этот разговор? какое объяснение сможешь дать? что ты… что ты влюблён в меня, что-ли?! — а что ты сделаешь, если да?! — так же яростно бросил сокмин. щёки сунёна раскраснелись, глаза расширились — он быстрыми шагами двинулся вперёд, пока не оказался на расстоянии вытянутой руки от сокмина. его пальцы дрогнули, и было неясно, чего он хотел: поцеловать его или, возможно, ударить? — в тот момент он выглядел ещё более разъярённым. — зачем, блядь, ты стал бы это делать? — я не знаю! я не хотел, но так получилось! — сокмин провёл пальцами по волосам достаточно сильно, чтобы впиться в кожу головы. из всех его мыслей о том, как пройдёт этот разговор, где он мечтал, что расскажет сунёну всю правду и всё будет хорошо, ни одна из них не была даже похожа на то, что происходило в действительности. — зачем тебе было меня целовать? может, это ты влюблён в меня?! — а что, если да?! сокмин не был уверен в том, что он услышал. ему показалось, что небо обрушилось над ним, земля уходила под его ногами, пока он не провалился вниз и падал, падал, падал, с этим пронзительным чувством страха и шока, которое обычно заканчивалось, как только человек разбивался о землю, но сокмин продолжал падать, и это чувство, видимо, не собиралось отступать ещё какое-то время. — ты что? сунён вздрогнул, как будто его подстрелили, но упрямо стиснул зубы и продолжил стоять на своём. — да! возможно, я тоже влюбился тебя, поэтому пошёл ты нахуй, сокмин. это становилось несерьёзно и довольно неловко, но сокмин помнил, что именно так они обычно и проводили свои разборки в студенческие годы, когда джэми была рядом, говоря им заткнуться и забыть об этом. но на этот раз джэми не было рядом. её не было, и она не могла сейчас встать между ними и сказать что-то вроде «хватит строить из себя чёрт знает кого, это глупо». не было джэми, и никогда больше не будет. — да пошёл ты, квон сунён! всё было бы в порядке, если бы я просто съехал, смирился с этим и никогда больше не упоминал об этом, но нет, тебе ведь так нужно было поцеловать меня! это всё твоя чёртова вина. — ты хотел съехать отсюда! — сунён практически кричал. — это ты вдруг заявил, что с тебя хватит, что ты хочешь уйти, как будто тебе совершенно всё равно на то, что ты — часть моей жизни! как они вообще до этого докатились? — я и не собирался уходить из твоей жизни! в последний раз мы жили вместе во время учёбы в колледже, как ты можешь такое говорить, когда мы провели восемь лет врозь и между нами всё было просто замечательно? — потому что… — несмотря на весь свой гнев, сунён выглядел беспомощным. несчастным. отчаянным. он выглядел ужасно замученным, и сокмин не знал, что было громче: дикая ярость, стучащая, как головная боль, в висках и под веками, или бешеное биение его слабого, жалкого сердца. как давно сунён любил его? это произошло совсем недавно? несколько месяцев назад? было ли это в тот же самый момент, когда сокмин влюбился в него тоже? никогда до этого он не хотел знать ответа на что-то сильнее, чем сейчас. — потому что это было ещё до всего этого! до того, как ты– ты пришёл сюда и сделал всё это для меня, до того, как ты начал готовить мне ужин, будить меня по утрам и возить девочек в сад! теперь ты — моя семья, и ты пытаешься уйти, словно это ничего не значит, а теперь я ещё и влюбился в тебя, и всё пошло по пизде! на краткий миг между ними воцарилась тишина, такая же тяжёлая, как и последние пять минут их криков. сокмин знал, что он должен что-то сделать, что-то сказать, но было трудно думать, когда в его груди завывал ураган. — это полный пиздец, — наконец сказал сунён, его грудь тяжело вздымалась, а глаза горели яростью. — это полный пиздец, ясно? моя жена умерла полтора года назад, и вдруг я влюбился в своего лучшего друга? сокмин, это ненормально! гнев сокмина вспыхнул сильнее, чем всё, что он когда-либо чувствовал раньше, и прежде чем он осознал это, он уже схватил сунёна за рубашку и резко толкнул его. — я знаю, что это ненормально! — крикнул он. — ты думаешь, я спокойно отношусь к этому? ты думаешь, я этого хотел? я дружил с джэми ещё до того, как она подружилась с тобой, сунён! я был твоим шафером на твоей грёбаной свадьбе! он толкнул его снова, сильнее, и сунён действительно сделал несколько шагов назад. сокмин не мог ясно мыслить, не мог даже ничего видеть, слёзы затуманили его зрение настолько, что мир выглядел как мутное дно аквариума. — я произносил грёбаный тост! я шутил обо всех тупых вещах, которые ты делал, когда встречался с джэми, я– я произнес целую чёртову речь о будущем, которое прочило вам двоим пока-смерть-не-разлучит вас! он толкнул его ещё раз, и хуже всего было то, что сунён даже не пытался сопротивляться. и это было неправильно, это всё было неправильно, потому что те пару случаев из их молодости, когда они дрались, включали в себя только кулаки, зубы и ногти, и именно так они делали это, именно так они выпускали весь свой гнев, так что всё, что им оставалось после, — это посмеяться над ситуацией, извиняться и простить. но сейчас лицо сунёна не выражало абсолютно ничего, его руки свободно висели по бокам, и чем дольше сокмин орал на него, тем более дерьмовым он себя чувствовал. — я любил джэми, — прошипел он сквозь слёзы. — так же сильно, как и тебя. вы двое были моими лучшими друзьями. и когда она умерла, а ты напился до бесчувствия после похорон, я был рядом с тобой, разве ты не помнишь? прямо здесь, с ещё одной грёбаной бутылкой соджу в руке! он замахнулся на него, но его руки дрожали так сильно, что это высосало весь его гнев, всю его боль, всю его энергию. вместо этого его кулаки мягко легли на грудь сунёна и остались там, дрожа, пока слёзы стекали по щекам сокмина. — я не хотел этого, — прискорбно сказал он, опустив голову и ненавидя каждый дюйм своего тела. они снова замолкают, какое-то время оставаясь недвижимыми, пока сунён не сделал первый шаг, медленно обняв сокмина, притянув его ближе, пока чужие руки не оказались зажатыми между их телами, а ладонь сунёна — в его волосах, тёплая и успокаивающая. сокмин отчаянно рыдал в его рубашку, несмотря на то, что каждая клеточка его тела велела ему отодвинуться. — з-зачем ты– — а что, чёрт возьми, я ещё могу сделать? — прошептал сунён хриплым голосом. — я так запутался, но не могу лгать самому себе. ты улыбаешься, и мне кажется, что весь мир становится ярче. ты заботишься о моих девочках, как о своих собственных, и я схожу с ума от счастья. ты уделяешь своё внимание другому мужчине, а я так ревную, что едва соображаю. и теперь ты стоишь здесь, передо мной, плачешь от боли, и я не могу найти этому объяснение. я не могу остановить себя. всё, что я хочу сейчас — это прижать тебя к себе. сокмин издал громкие судорожные звуки, пытаясь взять себя в руки, снова начать контролировать своё дыхание. он почувствовал, как голова сунёна повернулась, а затем ощутил теплое влажное давление у его виска. ему было слишком поднять глаза и посмотреть, не были ли это губы сунёна. — и что же нам теперь делать? — я думаю, нам некуда торопиться, мы всё тщательно всё обдумаем, — голос сунёна звучал слабо и неуверенно, но руки, обнимающие сокмина, были крепки, как стволы деревьев. — мы оба любили джэми, и я думаю, что ни один из нас не уверен, будет ли это неуважением к ней, но… — он оборвал речь, и все его тело затряслось от собственных слёз. — но я думаю, что если бы… если бы это случилось… если бы я полюбил кого-то и захотел провести с этим человеком всю свою жизнь… я думаю, она была бы счастлива, что это случилось с тобой. его голос напрягся на последних словах, и он отчаянно, душераздирающе закричал, пока внезапно вместо того, чтобы утешать сокмина, сам не зацепился за него, держась из последних сил, будто в надежде, что у сокмина были все ответы, способные исцелить его раны. — она так сильно любила тебя, сок. его плечи дрожали, и сокмин чувствовал, как рубашка становилась сырой от слёз. он высвободил свои руки, чтобы обхватить шею сунёна и удержать его, пока его тело сотрясалось от рыданий, как у ребенка. его слёзы были слишком крупными, чтобы остановить их. — я не могу поверить, что она ушла, — всхлипнул сунён. — знаю, — сокмин задыхался, всхлипывая. — я знаю. — я так сильно любил её. и я люблю тебя. — я знаю. — блядь, сок– я так сильно люблю тебя. сокмин зажмурил глаза, и слёзы застелили его ресницы. это было очень странно — быть тридцатилетним и вот так плакать, выплакать из себя всё до последней слезы. плакать так, будто ему не нужно было вести себя так, что он слишком стар для этого, — я знаю. я тоже. я тоже очень тебя люблю. он прижался губами ко лбу сунёна, и тот вытянул шею, слепо, слабо ища его губы. сокмин поцеловал его, и сунён ответил на поцелуй, и, несмотря на всю их неуверенность и горе, это казалось правильным. — ёна? юбин? могут папа и дядя сокмин поговорить с вами минутку? девочки забрались на диван, а сокмин и сунён опустились перед ними на колени, чтобы посмотреть детям в глаза. на мгновение они скользнули взглядами по друг другу, не зная, как начать разговор, поэтому сокмин заговорил первым, осторожно, тихим и мягким голосом, — по правде говоря, ёна, юбин, я… ваш дядя сокмин влюбился в вашего папу. он очень сильно его любит. не так, как любишь друзей или семью, а так, как ваша мама любила вашего папу. сунён вздрогнул, нервно проводя большим пальцем по костяшкам на ладони. — и папа тоже любит его, как и мама. понимаете? ёна молча уставилась на них. её круглое лицо было смущено, а затем, казалось, её озарило. трудно сказать, была ли она расстроена этой новостью — сокмин снова поразился тому, что ёна была взрослее, чем казалась. он задумался, действительно ли возраст что-то значит: тридцатилетние могут чувствовать себя так же взволнованно и нервно, как если бы им снова исполнилось шестнадцать, а шестилетние дети могут быть такими же мудрыми, как и взрослые. вселенная — это огромное место, где время бессмысленно, а жизнь проходит быстрее мгновения, и он подумал, что мог бы провести вечность в космосе, размышляя об этом, и никогда не прийти к ответу. — папа, неужели, — медленно произнесла она. — ты больше не любишь мамочку? вот чёрт. это было именно то, чего они и боялись. — нет! нет, милая, нет, нет, нет, — сунён гладил её волосы, проводя пальцами по прядям и слегка задыхаясь. за его спиной, где, он надеялся, девочки не заметят, сокмин мягко положил ладонь на спину сунёна, чтобы помочь ему успокоиться. сунён сделал глубокий вдох. — детка, я никогда не смогу забыть маму. я всегда буду любить её. даже если я влюблюсь в кого-то другого — если я проведу остаток своей жизни и воспитаю вас, девочки, с кем-то другим — я всё равно никогда, никогда не перестану любить вашу маму. просто… что ж, сокмин был со мной всё это время, и я его тоже люблю. он не собирается заменять маму, но он здесь для того, чтобы, возможно, сделать всех нас чуточку счастливее. что думаешь, ёна? малышка задумалась, глядя на свои коленки в течение неловко долгой минуты. с каждой проходящей секундой желудок сокмина сжимался от беспокойства всё больше и больше. юбин постукивала своими маленькими ножками о диван и тихонько наблюдала за происходящим, слишком юная, чтобы осознать это, но достаточно умная, чтобы понять, что это, должно быть, было очень важно. спустя бесконечно долгого, как показалось сокмину, времени, ёна подняла голову. — значит ли это, что дядя сокмин теперь папа сокмин? сунён издал слабый, облегчённый выдох и улыбнулся, глаза его были на мокром месте. сокмин тоже улыбался, хотя на его глазах стояли слёзы, а сердце болезненно колотилось в груди, и он наклонился, чтобы поцеловать ёну в лоб. — если ты этого хочешь, ангел, — сказал он, запинаясь на каждом слове и изо всех сил стараясь не заплакать. — если ты не против, чтобы я был твоим папой. я уже так сильно люблю вас, девочки. ёна улыбнулась ему своей совершенно маленькой улыбочкой. когда она подрастёт, то обязательно вспомнит этот момент. она вспомнит, как её усадили на диван и начали с ней разговор, но не вспомнит толком, почему. глубоко в её сознании, именно той части, которая исчезает, когда малыш взрослеет, она уже знала, что сокмин был частью их семьи. ёна вырастет и будет удивляться, почему они должны были говорить с ней о таком, когда это и так было очевидно. — ну, я думаю, что это здорово: иметь двух пап вместо одного, — гордо заявила она. — дети из садика будут мне так завидовать, — её улыбка вдруг сползла с лица. — подождите! но если я позову кого-то из вас, как вы узнаете, о каком папе я говорю? из всего, что могло бы её расстроить, это единственное, что она сказала. сунён хихикнул, прижавшись лицом к диванной подушке, чтобы приглушить свой смех, слегка истеричный от облегчения. сокмин сам старался подавить свой смех, когда ответил: «мы могли бы придумать что-то ещё, типа папа, папаня, папик–» сунён подвинулся, чтобы он мог замахнуться на задницу сокмина. — только через мой труп я допущу, чтобы кто-то услышал, как моя малышка зовут тебя «папиком», сокмин, боже. — ещё один папа– — это просто смешно! прекрати! —…папочка номер два– ёна упала назад на диван и рассмеялась, завывая «папочка номер два! номер два!», как только сунён сам свалился набок от собственного хохота. юбин всё ещё толком не понимала, что происходит, но она всё равно хлопала в ладоши и визжала при виде того, как её сестра и отец теряли самообладание. когда юбин немного подрастёт, её отцы спросят, помнила ли она тот день. она усмехнётся и ответит «да», но правда в том, что она не помнила. в этом заключалось очарование детей. к тому времени, как лето подошло к концу и девочкам снова пришлось вернуться в сад, сокмин прочно обосновался в их доме, отказавшись от поисков нового жилья. сунён совершенно ясно дал ему понять (некоторые из его объяснений часто включали в себя руки и язык, но вовсе не слова), что он никуда его не отпустит. странность в становлении постоянным членом семьи состояла в том, что, в большинстве своём, ничего толком не изменилось. — ты такой ленивый кусок дерьма, сун, о боже, — сокмин поднял жалюзи и сорвал одеяло с сунёна, под которым он лежал, свернутый в кубочек. — я поднял зад с этой кровати полчаса назад, а ты всё ещё спишь? — дай мне ещё пять минут, — пробормотал сунён в подушку, застонав, когда сокмин забрал и её тоже. — детка, пожалуйста, — простонал он плаксивым голосом. сокмин хмуро оглядел его с головы до пят, не шевелясь. — твой кофе остынет, и я не буду готовить новый. вставай, я не могу продолжать тормошить тебя, мне нужно идти готовить девочкам завтрак. сунён перекатился на спину и вытянул руки вперед, потягиваясь. — поцелуй меня разбудит. — ты отвратителен, — сказал сокмин, хотя всё равно заполз на сунёна, чтобы хорошенько его чмокнуть. — фе, кому-то надо почистить зубы. как джэми тебя вообще терпела? сунён хихикнул и прижал ладони к бокам сокмина — не для того, чтобы попытаться удержать его там, не для того, чтобы потянуть или толкнуть его, а просто для того, чтобы коснуться его, кончиками пальцев чувствовать, как он дышит. — да, но тебе это нравится. — я ненавижу это, — сокмин попытался отстраниться, но руки сунёна в последний момент сжались, и он нахально улыбнулся ему. — сунён, надо вставать и идти на работу, — квон решил ответить тем, что притянул его к себе и поцеловал еще раз. — ты не можешь пытаться отвлечь меня, дурака кусок, тебе всё равно придётся идти на работу. и не забудь, что сынкван придёт сегодня посидеть с малышками, так что тебе придётся оставить денег, чтобы я заплатил ему. а завтра джихун придёт, чтобы помочь нам собрать кроватку из икеи для юбин, она не будет спать ещё одну ночь в той кроватке, ей уже четыре года. а также– — хочу поехать в эверлэнд на этих выходных, — напел сунён, продолжая пытаться найти способ не вставать с постели. — давай возьмём девочек и съездим туда? устроим семейную поездку. — а почему бы и нет? — сокмин умудрился ответить между ленивыми поцелуями сунёна. его щёки снова порозовели, как у застенчивого маленького ребенка. немного смущало то, как он иногда робел и волновался, но сунёну, похоже, это нравилось, так что он не возражал. но если джихун был где-то поблизости и мог застать это, то сокмин, как правило, находил это ужасным. — во всяком случае, это твоя машина. — спасибо, что ты такой неромантичный, дорогой. — я не вижу от тебя ни цветов, ни конфет, так что… хм, шах и мат? сунён хихикнул и наконец скатился с кровати. сокмин следил за тем, как он встал и потянулся, и подумал, что его сердце, должно быть, увеличилось вдвое от количества любви, которую он испытывал к этому человеку и к его детям — их детям — и от его бесконечной благодарности за то, что они впустили его в свою жизнь. юбин уже начала называть его папой, а не фокки, и в первый раз, когда она это сделала, сокмин чуть не разрыдался. — ты собираешься сегодня заскочить в магазин? — спросил сунён, застегивая свою рабочую рубашку, конечно же, неправильно, поэтому ему пришлось расстегнуть её и начать всё заново. сокмин таял от такой домашней обстановки. это было замечательное чувство. — да, возьму что-нибудь на ужин и, может быть, куплю что-нибудь особенное. — особенное? — сунён направился в ванную, чтобы почистить зубы, и крикнул через плечо: — например? сокмин откинулся на спинку кровати и посмотрел на потолок, такие знакомые белые углы, яркие лучи солнечного света, струящиеся через окна. ему казалось, что в них он видел их общие четырнадцать лет воспоминаний, полные счастья, горя, радости и надежды, и то, как они наполняли воздух, кружились туда-сюда вместе с крошечными пылинками. он улыбнулся. — что насчёт мандаринов? (— сокмин, — сказала однажды джэми, когда они были наедине. парень пришёл немного раньше положенного, а сунён ещё не вернулся с работы. ёна и юбин спали, и они вдвоем сидели за барной стойкой, потягивая фруктовое вино джэми, лёгкое и веселящее. он наблюдал за тем, как она чистила апельсины, взяла мандарины из зелёной вазы на прилавке и поделила их поровну между ними. — мы с сунёном недавно разговаривали о том, что будем делать, если с одним из нас что-нибудь случится.) (— о господи, джэджэ, — пожаловался сокмин. — это ужасная тема для разговора, когда у тебя подрастают две прекрасные дочери.) (— вот именно, — ответила джэми, прикусив губу, необычно серьёзным тоном. — нам нужно думать о наших девочках, нам нужно быть уверенными, что о них позаботятся. итак, мы говорили о том, что произойдет, если один из нас, ну… уйдет. это просто кажется чем-то, о чём необходимо думать, понимаешь? я имею в виду, я знаю, что этого с нами не произойдёт, но всё же, мы хотели бы иметь какой-то план действий на случай непредвиденных обстоятельств.) (— ну, ты же знаешь, что можешь на меня рассчитывать, верно? я — крёстный отец твоих детей, и если с кем-то из вас что-то случится, я буду здесь и сделаю все, что смогу.) (джэми улыбнулась. — знаю, сокмин. я беспокоюсь не только о девочках. даже после того, как мы поговорили об этом, я не могу перестать волноваться, и… если со мной что-нибудь случится, я думаю о сунёне, и я просто… я не знаю. я боюсь, что он не переживёт этого, ты же знаешь его. я боюсь, что он воспримет это как конец света, и меня не будет рядом, чтобы помочь ему.) (— я не позволю, — сокмин постарался, чтобы его голос звучал как можно увереннее и искреннее, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы хоть как-то утешить её. — джэджэ, ты же знаешь, что ты и сунён для меня самые важные люди в мире. я сделаю всё, что в моих силах, чтобы позаботиться о твоей семье.) (джэми взяла его за руку. её глаза блестели то ли от слёз, то ли от её внутреннего солнечного света, трудно было сказать. в тот момент она поразительно напоминала сокмину её мужа: они оба изнутри сияли солнцем и звёздами, что делало их самыми красивыми людьми в жизни сокмина.) (— ты ведь позаботишься о нём для меня, правда, сок? — тихо спросила она. — если со мной что-нибудь случится, ты позаботишься о нём и девочках, позаботишься о том, чтобы он был счастлив?) (сокмин сжал её руку. она пахла апельсиновой кожурой. — конечно, — он сказал это так, словно это было обещание. — конечно, я сделаю это.)