Голубок

Джин никогда не считал себя слабым, но были люди, против которых он идти не мог. Вовсе не потому, что боялся огрести, просто… Просто Эрен выглядел довольно устрашающе, а Микаса, будучи истинной леди, выглядела прекрасно в любой ситуации, даже сейчас, держа парня за ворот форменной куртки на глазах у всех ребят в столовой. - Выйдем, поговорим? О, нет-нет, это звучало вовсе не как предложение. Это было безоговорочное «Топай за мной, а то…». Насчет «а то» у Кирштейна было множество вариантов, и некоторые, такие как «А то упустишь шанс дойти со мной до казармы», ему очень даже нравились. Но не все, далеко не все. В принципе, парень догадывался, о чем эти двое хотели поговорить. Они оба очень дружны с Армином, и он наверняка все им рассказывает, а Джин совсем недавно, на день рождения блондинчика, подарил ему цветы. Он просто не знал, что еще можно подарить нежному, женственному Арлерту, который так внезапно занял как минимум правый желудочек его сердца, вместе с предсердием. А эти двое, похоже, восприняли все как нельзя двусмысленно… - Да ты у нас… Голубок. Лучше бы это сказала Микаса, честно – да, Джину нравился Армин, но его подруга когда-то была предметом вожделения Кирштейна, и от своих пристрастий окончательно парень избавиться так и не смог. Все слова, что она произносила, в сознании Джина обрастали цветочками, бабочками и фиолетовыми слониками… Стоп, нет. Даже из уст Акерман такое лучше бы не слышать. - Я не… - Ты подарил парню цветы, - мрачно прерывает его Эрен, хмыкая и подтверждая догадку товарища по оружию. Все-таки, пришли морду за друга бить. Что же, двое на одного, и один из двоих – Микаса… Конечно, Джин посопротивляется для виду, но… На самом деле он понимает, что остается лишь надеяться, что добросердечный и ласковый блондинчик, узнав, как его друзья покалечили Кирштейна, поможет ему залечить синяки. У него наверняка нежные, аккуратные, ухоженные пальчики… Одно удовольствие будет разрешать им касаться себя. – Причем красивые, явно долго выбирал. - Да, выбирал, - уже смирившись со своей участью, соглашается Джин, все-таки оставляя себе пути отступления. – Но я просто хотел сделать ему приятно… День рождения все-таки… - Ты себе хотел сделать приятно, сделав ему приятно, - все так же угрюмо продолжает Иегар, складывая руки на груди. Они стоят в подворотне, и вряд ли кто сюда заглянет, если не повышать голоса. - Вы же дарите ему подарки, - пытается оправдаться жертва, чувствуя, как холодные руки девушки тем временем медленно, но верно подводят его к стене, а в итоге замирают в опасной близости от его шеи, что пугает Джина. Как бы Микаса ему ни нравилась, помирать от ее рук совсем не хотелось. А она ведь может. - Не цветы, - вставляет свое слово Аккерман, оставаясь все такой же равнодушной. – Просто признайся, что ты нацелился на его пятую точку, и обойдешься только кастрацией. А вот это уже серьезно. А вот это уже пиз… Печально, очень печально. Тот факт, что Кирштейну нравится парень, не отнимает у него любви к своим яйцам ни в коей мере. - Вот только яйца мои не трогайте, они вам ничего не сделали, - дрожащим голосом протестует бедняга, чувствуя, как брюнетка вжимает его в стену все сильнее, уже почти душа, а потом испуганно икает, слыша грозное «Тестостерона мало они делали» и замечая сверкнувшие в свете ночного фонаря ножницы в руках у Микасы. – Нет, правда, не надо. Я их люблю, я к ним привык, они у меня с рождения… Джин даже не догадывается, чего стоит Эрену, слышащему весь этот бред, сохранять грозное лицо. Даже не думает о настоящей цели этого гопнического нападения, и совершенно зря… Хотя, знай он правду, нервничать бы не перестал. - То есть, ты признаешь, что тебе нужна только задница Армина? Да твою мать, всегда они все не так понимают, мелькает в голове у будущего кастрата, и парень даже чувствует, что еще чуть-чуть – и он будет реветь, как девчонка, ибо свои яйца он и правда любит. - Да нет же, - тихо шипит он, с удивлением находя в себе силы удерживать настойчивую девицу на расстоянии от себя, и с не меньшим изумлением обнаруживает, что она не сопротивляется, даже когда до самого Кирштейна доходит, что он в лучших традициях недобабников упирается ладонями в ее грудь. – Не только задница… - То есть, ты все-таки гей? – гнет свою палку Эрен, злобно ухмыляясь – кажется, вот-вот торжествующе злорадно рассмеется, потом оттолкнет Микасу и собственноручно свершит правосудие над беззащитной жертвой. – Голубой, да? Нравится он тебе? Джин прекрасно понимает, насколько опасна ситуация, уже даже почти видит свое безъяйцевое будущее в каком-нибудь церковном хоре, и поэтому печально крутит головой, показывая, что нет, нихрена, я вообще натурал и только баб облизывать буду. Хотя нифига, скорее всего. А может, это будут лишь его мечты… В том самом печальном будущем кастрата. Конечно, Кирштейн вовсе не ожидает, что эти двое тут же его отпустят, печально вздыхая, а брюнетка и вовсе начнет подстригать ногти – только сейчас, приглядевшись, парень замечает, что они, ножнички, маникюрные… - Очень жаль, - роняет Иегар, вздыхая. – Мы-то думали, что нашли ему пару, против которой он и сам-то не против… Он, правда, не знает, что мы на тебя набросились, да и вообще неудобно как-то получилось… - Но он же будет молчать, да? – с ноткой угрозы в голосе отвечает ему девушка, бросая косой взгляд на уже начавшего волноваться еще сильнее парня… … Эти двое все просчитали. Все, полностью. Даже то, что Кирштейн сразу после этого разговора побежит покупать еще один букет цветов, разумеется, для Армина. Что придет вечером, почти перед самым отбоем, в казарму, где живет блондин, подарит букетик и станет самым счастливым парнем в сто четвертом корпусе, получив тот самый поцелуй, которого в день рождения Арлерта так и не получил. И, конечно, просчитали то, что все сделают вид, будто ничего не видели, ничего не слышали и что будто не прибавилось еще одной нетрадиционной парочки в их подразделении…