***
Сквало набрал Занзаса. В двадцать четвертый раз. В двадцать четвертый раз механический женский голос вежливо сообщил ему, что абонент находится вне зоны доступа. Зашибись. Чертыхнувшись, Сквало отшвырнул телефон. Тот врезался в дерево и разлетелся на запчасти. Сквало привалился спиной к холодным каменным перилам и закрыл глаза. Он все еще отказывался верить в очевидное, но факты говорили сами за себя: Занзас со вчерашнего дня не появлялся в особняке, на связь не выходил, и о том, где он находится, не знал никто. То есть, вообще никто. Сквало сам узнавал. Вывод напрашивался сам собой. Сбежал. Мудак. От него сбежал, Сквало не сомневался. Знал, что мало не покажется. Он стиснул зубы и со всей дури двинул кулаком по каменной ступеньке. Та выдержала атаку с честью, что Сквало ничуть не обрадовало — он бы, пожалуй, почувствовал себя легче, расколошматив что-нибудь голыми руками. Правда, ничего подходящего под рукой не было — уже не было. Осколки коллекционного французского сервиза на тридцать шесть персон (да ладно, все равно им никто не пользовался) валялись в мусорном ведре, а попавшие под горячую руку Сквало бойцы — на тренировочном поле. После того, как Луссурия, сочувственно вздыхая, рассказал ему, что, оказывается, новость о помолвке Занзаса — для всех остальных, кроме него, — уже и не новость вовсе, Сквало окончательно взбесился. Спустить пар он мог только одним способом, но, даже уделав всех новобранцев из своего отряда, а потом — более опытных бойцов Леви, нисколько не расслабился. Хотелось рвать, метать и орать. Учитывая, что в простых человеческих радостях капитан Варии предпочитал себе не отказывать, все, считавшие, что уже видели его в гневе, в тот скорбный день поняли, насколько сильно ошибались. Очень вовремя приперся Ямамото. Улыбался, размахивал катаной и говорил, что соскучился по тренировкам. Сквало уделал и его. После этого немного полегчало, но до истинного душевного спокойствия ему было как Луссурии до Жана Поля Готье. В конце концов, устав не столько физически, сколько морально — бить к тому моменту, в общем-то, стало уже некого — Сквало свалил на задний двор и теперь сидел на крыльце, бездумно пялясь на аккуратные ряды розовых кустов, растущие вдоль высокой ограды. И если уложить в мозгах весь этот гребаный бред у него худо-бедно получалось, то в сердце царили полнейший сумбур и мрак. Причин для подобного у Сквало было завались, но среди всего этого колосящегося многообразия выделялись две. Первая: Занзас не сообщил ему о своем решении лично. Предпочел через бумажку, которая, как известно, все стерпит. Это оказалось худшим оскорблением, которое Сквало когда-либо от него прилетало. Стаканы в голову ни в какое сравнение с этим не шли. Занзас легко и непринужденно смешал его с той кучей бесполезных отбросов, на которых ему было плевать. Сквало выругался и закрыл глаза рукой, вспомнив — в который раз — кажется, навсегда врезавшийся в память текст чертова пригласительного. Дьявол, да раз уж на то пошло, мог бы и что-нибудь пооригинальнее придумать! А так — каждое слово как ножом по сердцу. Что еще за «вас»?! С каких, блядь, пор? С какого, твою мать, перепугу по имени и фамилии?! Сквало на самом деле оскорбился отсутствием привычного и прикипевшего к сердцу «мусор» — и это, кстати, означало, что текст приглашения составлял точно не Занзас. Да босс столько приличных слов за раз никогда в жизни не говорил! Сквало представил себе картину того, как Занзас, зверея и исходя пламенем Ярости, выводит вместо «тупой отброс» имя этого тупого отброса, попутно придумывая синонимы к «вали сюда» и «не придешь — убью» и нервно заржал. Правда, почти сразу заткнулся, потому что смешно ему, вообще-то, не было. И какая еще, блядь, Анастасия?! В том, что она блядь, Сквало ни на секунду не сомневался, потому что по-другому и быть не могло. Луссурия во время недавнего допроса с пристрастием на вопросы о внезапно нарисовавшейся пассии Занзаса только пожимал плечами: предполагаемую невесту (на этом слове, помянутом даже мысленно, Сквало хотелось проблеваться) босса до сих пор никто и одним глазом не видел. Хотя, говоря начистоту, здесь удивляться было особо нечему. Бабы — нормальные, не шлюхи и не случайные девки на одну ночь — у Занзаса появлялись периодически, однако светил он их крайне редко, причем исключительно перед Сквало. И все они в абсолютном большинстве случаев отправлялись в далекое и увлекательное путешествие на три буквы задолго до того, как отношения теоретически могли перейти в более серьезную стадию. И того, что однажды все зайдет так далеко, Сквало даже предположить не мог. Он закрыл лицо рукой и резко выдохнул сквозь зубы, тщетно пытаясь успокоиться. Вся эта ахинея оказалась выше его понимания. Помолвка. Охренеть можно. Вторая причина неконтролируемых приступов бешенства была, пожалуй, даже главнее первой. Сквало искренне не понимал, почему Занзас не сказал ему раньше. Точнее — какого ебаного хрена Занзас не сказал ему обо всей этой стремной херне первому?! Сквало не сомневался в том, что узнавать о таких вещах ему полагалось раньше всех остальных (внятного объяснения, с чего это вдруг, у него не имелось, но непоколебимой уверенности это не мешало). Просто полагалось. Занзас ведь всегда делился с ним любыми своими планами. И советовался — тоже во всем, начиная с деталей предстоящих миссий и заканчивая тем, что надеть на завтрашнее собрание Альянса, чтобы выглядеть еще более выигрышно на фоне тщедушного Савады. Да блядь, Сквало ему галстуки всегда сам завязывал, потому что Занзас не умел и психовал, когда у него не получался нужный узел! Н-да. Сквало поморщился. Теперь-то у Занзаса точно есть, кому завязать галстук, помимо него. — Блядь. Поверить не могу, — Сквало потер виски — от всех этих мыслей у него разболелась голова — и невидящим взглядом уставился прямо перед собой. Он не мог назвать их с Занзасом друзьями — для их отношений это узкое и в корне неверное определение не подходило в принципе. Они не были друзьями, как не были соратниками, собутыльниками или со-чем-то-там-еще. В понимании Сквало они были… Как будто бы одним целым, что ли. Пожалуй, это наиболее соответствовало истине, хотя утверждать Сквало бы не решился. Для него это «целое» включало в себя и вышеперечисленное, и много всего из того, что облечь в слова было чрезвычайно сложно. Главное состояло в том, что Сквало не мог даже в мыслях, даже в пьяном или болезненном бреду представить себя без Занзаса. Но, как оказалось, Занзас мог. Мог. И делал. Он с легкостью расколол то общее, что Сквало нес через всю свою гребаную жизнь как знамя, на две неравные части. Неравные — поскольку Сквало уже не мог забрать себе назад то, что отдал Занзасу когда-то без условий и договоров. Не мог, не хотел, не имел права. Даже невзирая на то, что Занзас без сомнений и колебаний отодвинул его в сторону и втащил в их единое целое третьего. Третью, твою мать, третью! Сквало выругался. Собственное бессилие и понимание того, что на какие-то претензии к Занзасу он, по большому счету, не имеет никакого права одновременно вгоняли в тоску и бесили. Бесили больше. Каменная ступенька подверглась очередной атаке механического кулака, и на этот раз пошла трещинами — дури Сквало не жалел. О том, что у Занзаса кто-то есть, он догадывался давно, но терпеливо ждал, когда же босс соизволит представить ему очередную «любовь всей жизни». Но босс представлять не спешил — и уже один этот факт настораживал. Особенно с учетом того, что он стабильно смывался из особняка на выходные и возвращался, как правило, чуть более спокойным и умиротворенным, чем обычно. Правда, все спокойствие и умиротворение улетучивались без следа, стоило ему увидеть Сквало, но подобные реакции тот списывал на собственную привычку орать по поводу и без повода. В основном, конечно, по поводу: вид благоухающего дорогими духами, алкоголем и сексом Занзаса раздражал. Выбивал из колеи. Бесил так, что Сквало спускал пар на рядовых и офицерах до тех пор, пока от махания мечом не начинали неметь руки, а от воплей не садился голос. Еще, бывало, помогала стрельба, но Сквало быстро завязал с подобной терапией — пистолеты прочно ассоциировались с Занзасом. По простоте душевной он надеялся, что босс осеняет своим присутствием блядей, хотя обычно в таких случаях Занзас предпочитал таскать Сквало за собой. А тут не захотел. Ну, мало ли, почему. Вдруг, он боссу вконец осточертел. Думать об этом было неприятно, но реальность оказалась еще более отвратной. Врать себе не получалось. Сквало чувствовал себя так, как будто его предали. Отвратительное, надо сказать, ощущение. — Хэй, Сквало! Ты чего ушел? Ямамото, которому, видимо, не хватило полученных от наставника тумаков, помятый, но, как обычно, улыбающийся, вырулил из-за угла особняка. Сквало поморщился и поинтересовался: — Тебе мало было, пацан? — Да нет, в самый раз, — рассмеялся Ямамото и уселся рядом с ним. — Ты какой-то сам не свой сегодня. Это из-за Занзаса, да? Сквало понял, что, скорее всего, где-то что-то упустил. То есть, он узнал о предстоящем кутеже даже после вонгольских отбросов?! Его счет к Занзасу сравнялся с Этной. — Давно по зубам не получал, мелкий? — рявкнул Сквало. — Что за, блядь, тупые вопросы?! Нормальный я, ясно? — Заметно, — Ямамото примирительно поднял руки. — Не заводись ты, я же просто так спросил. — Нехер мне такие вопросы просто так задавать! — прорычал Сквало. — Ладно, понял, — беззлобно отозвался Ямамото и поднялся. — Я тогда поехал. Завтра загляну. — Вали, — раздраженно буркнул Сквало. Ямамото пошел обратно, но перед тем, как завернуть за угол, обернулся и сказал: — Знаешь, если захочешь поговорить… Сквало посмотрел на него настолько красноречиво, насколько позволяли его актерские способности. Все ради того, чтобы пацан понял — нет, не захочет. Ямамото открыл рот, но потом закрыл его, махнул рукой и испарился. Солнце выглянуло из-за грузных кучевых облаков и сразу же спряталось обратно. Какое-то оно было слишком яркое. Как перед грозой. Сквало выругался, сгреб меч и потащился на тренировочную площадку. Злость имеет свойство трансформироваться в жажду бурной деятельности. Судя по тому, что Сквало гонял рядовых до вечера без продыху и перерыва на обед, этой самой жажды в нем накопилось дохрена. Мало не показалось никому. *** Сон не шел. Сквало ворочался с боку на бок до тех пор, пока окончательно не запутался в простыне, которой укрывался, и с проклятиями не свалился на пол. — Зашибись, твою мать, — хрипло прокомментировал он, вставая и отряхиваясь. Бросил измочаленную простыню на кровать, прошлепал в ванную. Включил холодную воду, сунул под нее голову и стоял так, пока не перестал чувствовать уши. Из зеркала на него глянуло хмурое нечто с черными провалами под глазами, еще больше, чем обычно, ввалившимися скулами и мокрыми патлами, сосульками свисающими вдоль лица. — Кретин, блядь, — сообщил Сквало своему отражению, стащил с вешалки большое полотенце, намереваясь вытереть им волосы — и сразу же с воплем отшвырнул от себя. Долбаное полотенце воняло Занзасом! Его одеколоном, его телом, им самим. Черт бы все побрал… Сквало, не стесняясь в выражениях, покрыл отборным матом чертова босса с его дурацкой привычкой принимать душ в его, Сквало, комнате и вытираться его, Сквало, полотенцами. Временами и спать в ней — когда они, нажравшись в процессе обсуждения очередного заказа или косяка, на пару падали на его, пусть и широкую, но единственную в комнате кровать. Просыпались потом тоже на пару — с головной болью и обоюдной руганью, иногда друг на друге. Часто. В таких случаях Сквало необъяснимым образом оказывался сверху, раскинувшись на Занзасе как морская звезда, и чуть ли не в шею дыша. Занзас, проснувшись, естественно, матерился на чем свет стоит и скидывал его с себя, но утихомирить обычный стояк, в такие утра почему-то оказывавшийся особенно жестким, Сквало было нелегко. Он винил во всем свою дурацкую непроходящую блажь по пламени Занзаса — мало ли, на какие части тела такая привязанность влияет… Да уж… Глупее отмазку придумать было проблематично. Факт наличия этой самой привязанности Сквало признавал — потому, что не мог не признавать очевидного. Более того — каким-то непостижимым образом он умудрялся ловить от такой почти зависимости немалый кайф в течение стольких лет. Все это наталкивал на мысли совершенно определенного рода, хотя подобные домыслы Сквало и предпочитал пресекать на корню. Собственные безосновательные собственнические инстинкты он объяснять себе тем более отказывался. Занзас просто был его. Так же, как он сам — Занзаса. Без вариантов и всяких левых баб. Шлюхи и случайные знакомства не в счет, Сквало сам в списке святых не числился и, хвала Мадонне, назвать себя девственником при всем желании не мог. И не то чтобы между ним и Занзасом когда-то что-то такое было. Не было. Никогда. И ничего. Точка. Сквало вернулся в комнату, вытащил из шкафа последнее чистое полотенце, яростно вытер лохмы, с которых на пол ручьями текла вода, и завалился на кровать. В голове было пусто, в сердце — муторно, и даже злиться больше не хотелось. Особенно с учетом того, что Занзас по-любому сейчас тягостным раздумьям не предавался. Конечно, босс ведь не такой дурень, в отличие от некоторых. С этим мыслями он и уснул. Следующие три дня прошли как в тумане. Сквало на автомате гонял рядовых, рычал на Луса, Бела и остальных, завтракал, обедал и ужинал, не чувствуя ни вкуса еды, ни запаха, ночами проваливался в тяжелые душные сны, которых наутро не мог вспомнить, но откуда-то точно знал, кто именно являлся ему в этих снах, короче говоря, пребывал в полнейшем раздрае. На четвертый день внезапно нарисовался Каваллоне. Пробежался по особняку, без стука ворвался в спальню Сквало — самому Сквало, впрочем, было насрать, он валялся на кровати, пялясь в потолок — и расплылся в улыбке: — Привет, Супербия! Как дела? — Пока ты не явился, все было сносно, — буркнул Сквало, даже не посмотрев в его сторону. Дино, хмыкнул, уселся на подоконник, придирчиво изучил облюбованную голубями статую на газоне, помятых рядовых и хмурого хозяина комнаты. А потом неожиданно предложил: — Поехали, проветримся? Спрыгнул с подоконника, сунул руки в карманы и пружинящим шагом прошелся по комнате. Сквало, приподнявшись на локтях, адресовал ему не обещавший ничего хорошего взгляд и снова откинулся на подушки. — Сегодня шторм обещают. Ты же любишь, — Дино красноречиво приподнял бровь и кивнул на распахнутое окно. Ветер мотал кроны деревьев, небо затянули тяжелые тучи, а Сквало вдруг понял, что чертову прорву времени не был в море. Через сорок минут они стояли на мостике его яхты и спорили о том, слишком ли опасно будет купаться в такую погоду. — Слушай, я же тебя не заставляю, а сам хочу, — Сквало настроил курс, включил автопилот и уселся на жесткий неудобный стул. Надо бы притащить в рубку нормальных, да вот только «Анабелла» по большей части обрастала водорослями у причала, чем использовалась по назначению. Последний раз Сквало выводил ее в море год назад. Все как-то не до того было, работа съедала все время, а оставшееся без зазрения совести забирал Занзас. Дино скрестил руки на груди и прислонился к панели управления. — По-моему, купание в такую погоду — это перебор, — заметил он. На горизонте клубились грозовые облака, сверкали молнии и слышались отдаленные громовые раскаты. Яхта, набирая скорость, шла прямиком в открытое море. — А по мне — так в самый раз, — Сквало покачался на стуле. — Башка раскалывается, как раз освежусь. Дино скосил на него глаза и, помедлив, сказал: — Я на прошлой неделе получил приглашение на помолвку Занзаса. Он серьезно? Сквало скрипнул зубами. Унявшаяся было тоска холодным комом снова заворочалась в груди. — Вполне, — отрезал он. Захотелось выпить. Напиться. Хорошо, что он все предусмотрел. Порывшись в прихваченном на всякий случай рюкзаке с теплыми вещами, Сквало выудил оттуда бутылку коньяка, пару стопок и пластиковый контейнер с нарезанным тонкими ломтиками лимоном и вопросительно посмотрел на Дино: — Будешь? — Давай, — легко согласился тот. Сквало настроил радио и разлил коньяк по стопкам. Выпили. Помолчали. Снова выпили. У Каваллоне, при всех прочих достоинствах его характера, имелось одно наиболее выдающееся: с ним отлично молчалось. Еще лучше с ним удавалось молча пить, но это, как правило, рюмки до четвертой-пятой — потом язык развязывался сам собой. Нос яхты разрезал пенящиеся темные волны, и приближение шторма ощущалось все явственнее. В этот раз первым не выдержал Дино. — Ничего не хочешь мне рассказать? — как бы невзначай поинтересовался он, когда Сквало бросил якорь в бухте неподалеку от Монделло. С северо-запада к тому месту, где они остановились, быстро приближалась сплошная пелена дождя. Громовые раскаты грохотали без остановки над их головами, а молнии сверкали без передышки. Сквало жадно вдыхал перенасыщенный озоном воздух, держась за поручни — яхту знатно мотало на штормовых волнах, но сделана она была на совесть. Они успели заскочить в рубку за пару секунд до того, как ливень обрушился на «Анабеллу». Для задушевных разговоров выпивки хватало, но сегодня, вопреки обыкновению, Сквало с удовольствием бы отмолчался. — Слушай, — Дино плеснул им коньяка. По его виду Сквало понял, что отмолчаться вряд ли получится. — Я давно спросить хотел, только повода подходящего не находилось. Но теперь он у нас есть — лучше не придумаешь, согласен? — Ну? — Сквало опрокинул в себя рюмку, закинул в рот лимон и поморщился — даже отличное пойло временами попадает не в то горло. — Спрашивай, Каваллоне, заебал кругами ходить. — Вы долго будете друг другу головы морочить? — в лоб поинтересовался Дино. Сквало нахмурился и пожал плечами: — Не понимаю, о чем ты. Дино рассмеялся и выпил. Кашлянул, по примеру Сквало закусил лимоном и сказал: — Не понимаешь или не хочешь понимать? Мне-то, в принципе, все равно, но, может, стоит признаться хотя бы себе? — В чем? — бесцветно спросил Сквало, глядя сквозь лобовое стекло, как натягиваются на ветру идущие от бушприта к мачте ванты и штаги. В отличие от босса, выбравшего себе ультрасовременную моторную посудину, Сквало больше пришлась по душе парусно-моторная. В ясную погоду он с удовольствием выходил в море и учился управляться с парусами — просто потому, что любил все делать сам, и доводить это «все» до совершенства. Дино усмехнулся, глядя на него и покачал головой: — Понятия не имею, что там в башке у Занзаса, но тебя я знаю не год и не два. И за вашими взаимными плясками наблюдаю примерно столько же. Задолбали вы, честно говоря, до чертей. Сквало вырвал у него бутылку, разлил коньяк по стопкам и залпом осушил свою. — Это ты задолбал загадками говорить, — зло ответил он. Хотя сам, конечно, понял, что имелось в виду. И, вопреки воплям разума, эта мысль уже не казалась абсурдной или недопустимой. Сквало нравилось ее думать и не нравилось то, что она его уже не пугает. — Не заставляй меня это озвучивать, — резко сказал Дино, выпил и со стуком поставил стопку на приборную панель. — Сам все прекрасно знаешь. Ума не приложу, как можно быть такими идиотами. Это и к тебе, и к нему относится. Сквало молчал. Сжимал в руке бутылку, невидящим взглядом смотрел в стену и молчал. С другой стороны — а что тут скажешь-то? Дино вздохнул, потер пальцами глаза и безнадежно развел руками. — У тебя совсем немного времени осталось, — помолчав, добавил он. — Будешь и дальше тупить — потеряешь его окончательно. — Заткнись, — от сдерживаемой ярости у Сквало перехватило горло, и он мог только хрипеть. Дино закатил глаза и махнул рукой. — Ладно. Решай сам, не мальчик, в конце концов, — он поднялся. — Пойду посплю. Разбудишь, если что. Дино спустился в кают-компанию через смежную с рубкой дверь, оставив Сквало в одиночестве. Впрочем, ненадолго. Снаружи ждали гроза и море. Сквало стоял на корме, под проливным дождем, вцепившись в ограждение, и орал, задрав голову к черному, опустившемуся, казалось, совсем низко, небу. Орал, не сдерживаясь, крыл матом всех подряд, долбил железным кулаком по тонким сверхпрочным поручням, жалобно скрипевшим от такого обращения, но державшим форму. Орал, пока не выдохся и не захлебнулся хлещущими по лицу холодными безжалостными струями. Гроза стихала, разбушевавшееся море утихомиривалось, а Сквало, промокший до нитки и совершенно опустошенный, продолжал стоять у самого бортика, пялясь то на постепенно успокаивающиеся волны, то на светлеющие небеса, то на свои руки — механическую и живую, с побелевшими костяшками пальцев. Каваллоне, мать его, был прав. Как всегда. Но от того, что Дино не струсил и не забил, а открыл Сквало глаза на то, что он должен был понять сам и пресечь на корню, легче не становилось. Наоборот. Со стороны всегда виднее. Значит, все зашло в ту стадию, когда повернуть назад уже нельзя. Это объясняло все. И необходимость быть рядом, и странную, щемящую тоску, когда Занзас был далеко, и необъяснимый, хотя и тщательно маскируемый под противоположное восторг от встреч после долгих опасных миссий, и восхищение, и готовность следовать за ним хоть в ад. Сквало не пытался анализировать или успокаивать бунтующий против очевидного разум. Напротив — позволял настоящим чувствам, до сих пор сдерживаемым железной волей, завладевать собой, освобождал их. И не жалел. Быть честным с самим собой — привилегия, доступная немногим. Теперь Сквало мог себе признаться — да, он всегда хотел быть еще ближе к Занзасу. Нет, отведенной роли верного пса, друга, соратника, собутыльника, со-чего-то-там-еще и прочего, вместе взятого оказалось недостаточно. Хотелось большего. Гораздо большего. Глоток воды не спасет умирающего от жажды. Сквало не нужен был глоток. Ему был нужен весь океан.***
Сквало посмотрел на себя в зеркало. Вид у него был ничего так. Торжественный. Все по правилам и в лучших традициях осточертевших светских раутов. Он взглянул на часы. Без двух минут семь вечера. Пора. Шикарный белый лимузин ждал у распахнутых ворот. Луссурия при виде Сквало, вырядившегося в черный классический смокинг — с бабочкой, которые на дух не переносил, атласными лацканами на пиджаке и такими же лампасами на брюках, подтяжками и матовыми щегольскими туфлями из мягкой кожи, — только восхищенно прицокнул языком. — Ничего не говори, — не глядя на него, предупредил Сквало и уселся на переднее сиденье. Остальные, гогоча и переругиваясь, завалились в салон, и лимузин тронулся с места. На предложение Бела присоединиться к ним Сквало только раздраженно отмахнулся — никакого желания пить припасенное предусмотрительным Луссурией шампанское и, тем более, виски, у него не было. Злость последних дней улетучилась бесследно, испарилась, как дождевые капли на полуденном солнце, оставив вместо себя глухую, свербящую тоску и легкое покалывание в сердце, которое билось все быстрее по мере того, как они приближались к месту назначения. Автомобиль попетлял по городу, объезжая пробки, и вскоре впереди замаячил огромный красочный билборд с названием ресторана и аппетитной пастой на переднем плане. Вот оно. Началось. Сквало стиснул кулаки. Сейчас он встретится с Занзасом и заставит его объясниться, чего бы это им обоим не стоило. Лимузин затормозил в паре десятков метров от широкого, украшенного живыми цветами и разноцветными воздушными шарами крыльца. Сквало на внешнее, впрочем, как и на внутреннее убранство этой забегаловки было глубоко плевать — потому что того, кого хотел, он уже увидел: Занзас, держа в руке бокал с шампанским, стоял спиной к дороге и о чем-то разговаривал с высоким седовласым джентльменом в старомодном, но явно неприлично дорогом фраке. Луссурия, Леви, Бельфегор и остальные, уже слегка подшофе, вывалились из автомобиля и, не сговариваясь, просочились в двери ресторана, на ходу выкрикивая что-то, видимо, по их мнению, похожее на поздравления. Сквало сгреб с заднего сиденья огромный букет белых роз, хлопнул дверью и быстрым шагом пошел к Занзасу. Тот, тем временем, пожав плечами, распрощался с джентльменом и направился к входу. Сквало ускорил шаг. Он не сомневался, что его заметили, и намеренный игнор лишь взбесил и раззадорил. Сейчас он действительно мог на глазах у нескольких десятков людей набить любимому и единственному боссу морду, невзирая на то, что они оба были в смокингах. Занзаса он перехватил, когда тот уже занес ногу над порогом. Схватил за локоть механической рукой и прошипел почти в ухо: — Далеко намылился? Ничего не хочешь мне рассказать, мудак? Занзас вздохнул, недовольно дернул рукой и обернулся. — Отцепись ты уже, придурок, — он шагнул в сторону от входа, увлекая Сквало за собой. Тот сжал зубы и отпустил его. Занзас одернул пиджак, оглядел Сквало с головы до ног, хмыкнул и посмотрел в глаза. Сквало не отвел взгляда, изо всех сил сдерживая рвущиеся наружу вопли справедливого возмущения. Знакомым, родным почти жаром, исходящим от Занзаса, окатило как прибрежной волной, мгновенно, от него захватывало дух и нестерпимо хотелось быть ближе. От осознания того, что этого делать никак нельзя, сердце стиснуло цепкой, холодной безнадегой. — Чего надо, мусор? — помолчав, неожиданно спокойно спросил Занзас. — Какого хрена ты свалил, не сказав мне ничего? — процедил Сквало. Занзас сунул руки в карман. Покачался с пятки на носок и ответил: — Каким образом? Ты три месяца был без связи, пока за своим узкоглазым ублюдком-мечником по Гималаям скакал. — Ты мог дождаться меня и сказать, блядь! — взорвался Сквало. — Проклятье, неужели я даже этого не заслужил?! Занзас отвел взгляд. — Мог. Но не стал. Знал, что ты будешь орать как резаный. От невыразимого, животного бешенства у Сквало на мгновение потемнело в глазах. — С хуя ли вдруг? Это твоя жизнь, делай с ней, что хочешь, — со злости выплюнул он. О сказанном пожалел сразу же, но вернуть слова назад было невозможно. Взгляд Занзаса стал жестче. Шрам на скуле потемнел. «Ну вот, сейчас начнет орать», — почти обрадовался Сквало. Если повезет, еще и в драку полезет. Так было проще и понятнее. Честнее. Но, к его великому разочарованию, этого не произошло. Занзас сжал губы в нитку и процедил: — Вот именно, мусор. Жизнь моя. И тебя она касается так же, как и всех остальных. Никак. Да гори оно все! Сквало шагнул ближе, так, что лацканы их пиджаков почти соприкоснулись. Поднял голову — босс был ненамного выше, и все же. Занзас заметно напрягся, но не отступил. Только исходящий от него жар, на который Сквало когда-то повелся, как последний дурак, стал как будто сильнее, а шрамы отчетливо выделялись на смуглой щеке и шее. Коснуться его хотелось до одурения. Сквало не замечал за собой раньше такой жажды тактильных ощущений. Запретный плод сладок, говорят. Или он просто наконец-то научился отдавать себе отчет в своих истинных желаниях. Снующий между улицей и рестораном народ кидал на них удивленный взгляды, но Сквало плевать хотел на весь мир. Кроме одного человека. Занзас с преувеличенным интересом изучал что-то за его спиной. — Посмотри на меня, — резко сказал Сквало, снова начиная злиться. — Чего я там не видел? — Посмотри, блядь, на меня, хренов мудак! — прошипел Сквало, выходя из себя. Занзас дернул уголком рта и взглянул на него. Сквало почувствовал, как к щекам приливает кровь. Колени стали ватными, в горле пересохло. Этого не могло быть, просто не могло! Но оно было. Да будь он проклят, если не видел в глазах Занзаса того же, что чувствовал сам! Они стояли близко. Очень близко. Так близко, что Сквало видел, как расширяются зрачки странного темно-вишневого цвета глаз, и бешено бьется на шее пульс — прямо над белоснежным накрахмаленным воротничком-стойкой. Занзасу невероятно шло белое. Сквало облизал губы и спросил, выталкивая из горла не желавшие быть сказанными слова — потому что наружу рвались другие: — Ты мне больше не доверяешь? Я тебе не нужен? — он сглотнул, подавляя приступ паники — что он будет делать, если услышит в ответ «да»? Но не говорить не мог. — Одно слово, Занзас — и я уйду. Ты прекрасно знаешь, я не стану навязываться. Он и так уже практически растоптал свою гордость из-за этого гребаного ублюдка, оставив себе жалкие крохи. — Не мели чепухи, мусор, — криво усмехнувшись уголком губ, тихо и как-то даже… ласково ответил Занзас. — Тогда что? — от сердца немного отлегло, но теперь Сквало собирался идти до победного. — Какого хрена происходит, ты, блядь, можешь объяснить?! Резкий порыв ветра взметнул его волосы и забросил длинную белую прядь на плечо Занзасу. Тот, продолжая смотреть Сквало в глаза, аккуратно убрал ее с пиджака, заправил ему за ухо, легко, почти невесомо проведя большим пальцем по щеке — привычный, знакомый до мелочей жест, но на этот раз Сквало будто током шандарахнуло. От одного, мать его, прикосновения! Перемкнуло так, что едва сдержался, чтобы не потянуться за его рукой. Это уже было за гранью понимания. Какие же они оба идиоты. В ресторане кто-то истошно заорал в микрофон, требуя к столу будущих жениха и невесту. — Я женюсь, — хрипло ответил Занзас, развернулся и вошел в двери, оставив Сквало в полнейшей прострации от обуревавших его чувств. Сквало оперся ладонью о холодную каменную стену и зажмурился. Сердце бешено колотилось в горле, не давая вдохнуть нормально, в башке царил полнейший хаос. Но одно было понятно. Ясно как белый день. Теперь все вставало на свои места. Долбаный паззл складывался легко и непринужденно, в мгновение ока, как будто над ним не сидели двое не самых тупых в мире людей десять с лишним лет. — Пиздец, — резюмировал Сквало, потер пальцами переносицу и обнаружил, что букет, который он держал в руках, валяется на полу. Он поспешно поднял чертов веник, отряхнул. Несколько роз, как оказалось, сломались, осталось тридцать шесть. Не сказать, правда, что Сквало очень расстроился, но дарить боссу четное количество роз на помолвку было бы верхом наглости и неуважения. — Э-э-э-й, Ску, ну ты где? — Луссурия нарисовался в дверях и укоризненного глянул на него. — Пошли уже, хватит здесь страдать в одиночестве. — Заткнись, мусор! — рявкнул Сквало, внезапно разъярившись. Оттолкнул недоуменно поднявшего брови Луссурию, вошел в ресторан и, бросив букет на стол с подарками от гостей, огляделся. Он был здесь не раз и не два — в конце концов, «Чарльстоун» считался одной из самых дорогих жрален Палермо, а в другие они с Занзасом не ходили. Опять это «они с Занзасом». Твою ж мать! Сквало выругался себе под нос. Надо уже привыкать потихоньку к тому, что нет больше никаких «их с Занзасом». Есть он и Занзас. Каждый сам по себе. Мириться с этим не хотелось. Сквало знал, что не сможет. Оставалось хотя бы делать вид. На сцене, расположенной напротив входа, распинался какой-то джаз-бэнд — на вид совсем молодые парни, но играли вполне сносно. Народу по залу шаталось много, но большую часть этого сброда Сквало видел впервые — похоже, гости со стороны будущей невесты. Сердце защемило так, что стало трудно дышать. Сквало протиснулся к столику с выпивкой, около которого топтались ржущие как кони варийские офицеры, сгреб бокал с шампанским и пошарил взглядом по толпе, разыскивая Занзаса. Тот обнаружился сразу же — неподалеку от сцены. Он заслонял собой какую-то девицу в длинном темно-синем платье, так что Сквало с его места были видны лишь взлетающие при повороте головы светлые волосы и узкая ладонь с длинными пальцами, по-хозяйски возлежавшая у Занзаса на плече. Сквало прищурился, пытаясь разглядеть девку получше. В этот момент к будущим молодоженам подскочил фотограф, судя по всему, решивший запечатлеть идиллию для истории. Занзас недовольно кивнул, осмотрелся, обнаружил пялящегося на него Сквало, на секунду замешкался, но потом все же развернулся лицом к камере, являя пытливым взглядам своих офицеров будущую синьору Вонгола. Яркая вспышка ударила по глазам, ослепив на мгновение. Хотя, лучше бы уж навсегда. Сквало окаменел. Стоявший рядом Луссурия сдавленно закашлялся, а Леви и Бельфегор за спиной одновременно хмыкнули. — У босса вкус хороший, но, пожалуй, однообразный, — прокомментировал Фран, за что сразу же получил от Бельфегора подзатыльник. Сквало — редчайший случай — не мог в данный момент раздать подзатыльников даже рядом стоящим придуркам. Руки не слушались. Будущая невеста, мать ее, была хороша. Высокая. Стройная. Прямые густые волосы до задницы. Блондинка. Охуеть можно было уже от этого, но Сквало не привык останавливаться на достигнутом. Зрение у него всегда было отличным, и теперь он мог с уверенностью сказать, что они с этой девкой легко могли бы сойти за брата и сестру. Хорошо, если не за близнецов. — Охренеть, — обалдело прохрипел он. — Да уж, — с четко различимой ехидцей в голосе согласился Луссурия. — Только такой красоты у нас и дома до задницы, ума не приложу, зачем боссу понадобился дубликат. — Заткнись лучше! — не в силах даже заорать, просипел Сквало. Изящный бокал в его левой руке, жалобно скрипнув, лопнул и осыпался на пол тысячей искрящихся в свете хрустальных люстр осколков. Слов по-прежнему не было. Эмоции захлестывали, какие уж тут слова. Занзас, не обращая на отрабатывающего гонорар фотографа никакого внимания, шепнул что-то на ухо блондинке. Та рассмеялась, сжимая его руку. У Сквало от ярости и жгучей, бессильной ревности, на которую он не имел никакого права, перехватило дыхание. Занзас улыбнулся, чмокнул свою невесту в щеку. И посмотрел на него. Тяжело. Испытующе. Словно спрашивал: «Ну, теперь-то ты все понимаешь?». Сквало провел рукой по волосам, не сводя с него убийственного взгляда. Он понимал. Все понимал. Слишком много теперь даже. Только поздно было. Занзас ухмыльнулся, кивнул девчонке на него и что-то сказал. Та повернулась, с интересом разглядывая Сквало. Улыбка сползла с ее лица. А она, как оказалось, дурой не была. Тоже все без слов дошло. Несколько секунд они со Сквало пялились друг на друга. Сквало отвел взгляд первым и уставился на Занзаса. Тот усмехнулся и залпом допил виски, глядя на него поверх стакана. Пиздец. Просто пиздец. Сквало резко развернулся на каблуках и пошел — почти побежал — к выходу. В ушах шумела кровь, в груди отбойным молотком бухало сердце. Он не мог ошибиться, просто не мог. Но до сих пор не верил. И совершенно не понимал, как вернуть все обратно. Но должен был понять. Должен был. Вернуть Занзаса. Себе.***
Сквало поднял руку. Опустил. В двенадцатый, сука, раз. Что может быть проще, чем постучать и войти? О, вариантов много. Сорваться в очередную миссию, поставить мир с ног на голову, развязать войну против Альянса, напиться в ближайшем баре, пытаясь осознать, уложить в голове увиденное накануне. Не осознавалось оно и не укладывалось. Сквало просто отказывался мириться с тем, какими кретинами были они оба, и сколько времени бездарно потеряли. Занзас вернулся в два часа ночи, пьяный и злой. Не слишком-то типично для человека, только что объявившего о будущей женитьбе. Сквало дотерпел до четырех утра. Башка после бессонной ночи, невзирая на продолжительный ледяной душ, раскалывалась на части. Закрытая дверь раздражала. Раньше для него она всегда была открыта. Сквало не помнил, когда последний раз заходил в кабинет босса, предварительно постучав. Хотя, возможно, и сейчас стоит быть проще? Отбросим ненужные формальности. Сквало стиснул зубы и повернул ручку. — Поговорим? Дверь захлопнулась за его спиной. Лязгнул замок. Занзас поднял на него мутный, пьяный, какой-то загнанный взгляд. Валявшиеся под столом пустые бутылки, стойкий запах алкоголя и сигарет говорили о том, что босса эта ночь тоже не баловала сном. Занзас редко курил. — О чем, мусор? Сквало шагнул вперед. Ноги словно налились свинцом, потяжелели, не желая двигаться. От мешанины слов в голове заломило виски. — О многом. У меня, знаешь, к тебе дохрена вопросов накопилось, не успел все задать, ты свалил быстро. Занзас развязно ухмыльнулся и посмотрел на него через стакан. — Например? — Например, почему о твоей предстоящей… — Сквало глубоко вдохнул, подавляя вспыхнувшую злость, — свадьбе я узнаю последним? Или о том, почему твоя так называемая… — спокойно, Ску, спокойно, — невеста похожа на… меня? Не покраснеть от такой наглости было сложно, и Сквало чувствовал, как загораются чертовым румянцем щеки. Он был прирожденным стратегом и не мог не учитывать, пусть мизерную, но все же существующую вероятность ошибки. Отношения — та еще миссия, покруче и поопаснее многих будет. Но сейчас риск был оправдан как никогда. Четкое и безапелляционное «нет» лучше неизвестности. Занзас усмехнулся и поставил стакан на стол. Откинулся на спинку кресла, безразлично глядя в стену. — По-моему, ты сам ответил на оба своих вопроса. Мусор. Желудок ухнул куда-то в пятки, в пересохшем горле стоял комок. Джек-пот. Для этого и стоит идти ва-банк. Если не ради этого, то ради чего тогда вообще? Сквало сделал еще несколько шагов. Угол стола уперся в бедро. Сквало обогнул его, остановившись в паре шагов от сидящего в кресле Занзаса. Тот внимательно, даже настороженно следил за ним и молчал. У Сквало сил молчать не осталось. — Тогда о том, чего я до сих пор не знаю? Сердце колотилось о ребра с такой силой, что, казалось, слышно было на другом конце Палермо. Занзас уставился прямо перед собой. Его руки, сжимавшие подлокотники кресла, напряглись, шрамы на лице и в вырезе расстегнутой до середины рубашки темнели на глазах. Тишина давила. Сквало ждал. Он не собирался уходить без ответа. — Не о чем разговаривать, — рыкнул Занзас. — Проваливай. — Я так не считаю. И никуда не уйду. Сквало сам поражался своей настойчивости. Или безбашенности? Босс совершенно точно был зол — как всегда, когда его планы летели к чертям. Но если обычно Сквало разруливал возникающую лажу, то на этот раз, судя по всему, сам являлся ее причиной. — Какого хрена творится, Занзас? Тот вздрогнул от звуков своего имени. Сквало в основном звал его боссом — ну или «тупым боссом», или «чертовым боссом» в зависимости от ситуации. Но порой вспоминал, что у тупого чертового босса есть имя. Впрочем, Занзас о его имени вспоминал еще реже. Сквало порой даже казалось, что этим требовательно-небрежным «мусор» его окрестили при рождении, и с ним же он и умрет. — Ты не поймешь, — спустя чертову прорву времени тихо и совершенно трезво ответил Занзас. — Я, по-твоему, совсем тупой? — разозлился Сквало. Это же, блядь, черт знает что такое! — Не в этом дело, — резко сказал Занзас. Посмотрел на него, ответ взгляд и глухо закончил: — Я нашел точную копию тебя. Но стало только хуже. Воздух в легких наконец-то закончился. Сквало сглотнул. Слова Занзаса словно перекрыли доступ кислорода, оставив его задыхаться, корчиться в тщетных попытках переварить услышанное. И не сойти с ума. Только не сейчас. Еще один шаг решит все. Сквало сделал его и накрыл сжатую в кулак ладонь Занзас своей. Горячо. Очень. По рукам Занзаса бежало пламя. Огненные всполохи облизывали пальцы Сквало, опаляли запястье, сжигая стоявшие дыбом волоски на тыльной стороне предплечья, а он, несмотря на ощутимую боль, кайфовал. Как оказалось, коснуться Занзаса, снова почувствовать его пламя хотелось куда больше, чем представлялось. Это перевешивало и неприятные ощущения, и справедливую ярость — все перевешивало. Сквало терпел и ждал. Столько лет ждал, но по сравнению с этими бесконечными секундами все время до казалось мгновением. — Зачем тебе копия, когда есть оригинал? Голос хрипел и срывался. Было жарко. От разливающегося по телу огня, от откровенных мыслей, от понимания того, что не ошибся. От правды, которую слышал и говорил. Занзас дернулся. Скрипнул зубами и поднял на Сквало взгляд. Темный, почти безумный. Неверящий. Тупой чертов босс. — Оригинал, говоришь? Ты? – прорычал он. – Ляжешь под меня, чтобы в очередной раз доказать свою ебаную преданность? Пошел ты нахуй с такими жертвами, понял? Он попытался освободить руку, но Сквало только сильнее стиснул его ладонь, практически насильно вынудив Занзаса разжать кулак, и переплел его пальцы со своими. И кивнул. — Лягу. Но не поэтому, — слова толкались в горле, мешая друг другу, но было уже поздно, а главное — не нужно останавливаться. Занзас сверлил его взглядом, в котором мешалось все — ненависть, страсть, недоверие, надежда. От этого у Сквало сорвало последние ограничители. Он склонился над Занзасом и прошипел ему в лицо: — Я лягу под тебя, мудак, и вообще все, что захочешь, сделаю, но не из-за преданности, долга или другой подобной хуйни. Ты кретин, Занзас. Неужели незаметно, что я хочу того же, чего и ты? Он выпрямился, отбросил с лица болтающиеся патлы и добавил: — Давно хотел. Но тоже дальше собственного носа не видел нихрена. Я это хотя бы признаю. Занзас резко выдохнул сквозь зубы и уставился на их сцепленные руки. Вскинулся, облизал пересохшие губы, и Сквало залип на них. В который, блядь, раз, залип. Каким же дураком был Занзас, что до сих пор ничего не понял. — Пошел вон отсюда, — прорычал Занзас, но, противореча собственным словам, только крепче сжал ладонь Сквало. — В последний раз говорю — уйди. — Нет, — Сквало покачал головой. — Я не уйду, и ты это знаешь. Никогда не уходил, сколько бы его ни посылали, а уж теперь — тем более. — Пожалеешь, — Занзас тяжело поднялся из кресла, глядя ему в глаза. Сам перехватил его левое запястье, сжал так сильно, что, казалось, металлический протез сейчас рассыплется прахом. Рывком притянул к себе. Сквало вжался в него настолько крепко, насколько было возможно. Зубами потянул с плеча рубашку, потерся носом о голую кожу, мазнул губами. Близость Занзаса, его голос, вкус, запах сводили с ума. — Нет, — Сквало откинул голову назад, заглянул ему в глаза. — Теперь я тебя уже не отпущу. — Охуевший мусор, — Занзас провел костяшками пальцев по его щеке. Усмехнулся. И Сквало умер. Провалился, очевидно, в преисподнюю, где ему самое место, потому что только там могло быть так невыносимо жарко, больно и по-настоящему. Заслуженно. Они целовались. Сквало никогда не думал, что его могут целовать… так. Как будто он был воздухом, а Занзас не дышал целую вечность. Как будто он был единственным, чего Занзас хотел всю жизнь и не мог получить. Впрочем, если разобраться, истина недалеко ушла. Желание, спровоцированное похотью, прихотью или алкоголем, выглядит и ощущается совершенно иначе. Сквало чувствовал — в нем нуждались. Он был необходим. От этого к чертям рвало крышу и сносило остатки мозгов. Занзас целовал его, зарывался пальцами в волосы на затылке, притискивал к себе, — и Сквало уступал, не находя в себе ни сил, ни желания сопротивляться его напору, успевая только отвечать, судорожно вцепившись в его плечи. В такие моменты все эфемерное, интуитивное становится ясным и очевидным. Занзас отстранился первым, правда, только для того, чтобы посадить Сквало на стол — и сразу же опрокинуть на него, придавливая собой к столешнице, снова целуя, горячо, отчаянно, так, как хотелось, именно так, как было нужно. Слева загремел, свалившись на пол, ноутбук, посыпались бумаги и папки, куда-то под ноги Занзасу улетел недопитый виски, да и плевать. На все — кроме тяжести чужого тела, вкуса чужих губ на своих, терпкого, отдающего горечью и алкоголем, и отчетливо ощущавшегося рядом с собственным чужого стояка. Его хотели, так, как никто и никогда не хотел, и от этого простого факта разум и тело заходились в неописуемом зверином восторге. — Блядь, — Занзас уткнулся лицом в шею Сквало, жадно вдыхая его запах, прижался губами, стиснул руками задницу. — Хочу тебя трахнуть. — Ты уже почти это сделал, — заржал Сквало, правда, с учетом того, как он завелся, пока терся о Занзаса, получилось почти истерично. — Заткнись, — ласково посоветовал Занзас и приподнялся над ним на локтях. Сквало обхватил ладонями его лицо, жадно вглядываясь в знакомые черты, но словно узнавая их обладателя заново. Совсем с другой стороны. И эта сторона Сквало чертовски нравилась. Лежать на жесткой столешнице было неудобно, в лопатку впилось что-то острое, но в тот момент комфорт автоматически отодвинулся на сотый план. Главное для Сквало состояло в другое — он наконец-то был рядом с Занзасом, впервые так близко. Но хотелось еще ближе. — Какого хрена мы остановились? — почему-то шепотом спросил он. Вместо ответа Занзас стянул его со стола и за руку потащил в спальню. — Не здесь, — пояснил он. Распахнул боковую дверь, соединяющую кабинет и комнату, втолкнул в нее Сквало и щелкнул замком, отсекая их двоих от остального мира. Развернулся. Сквало сделал шаг навстречу — как тогда, на пороге ресторана, но уже для того, чтобы потянуть с плеч Занзаса рубашку и снова прижаться к его губам. Он хотел всего и сразу – трогать, целовать, чувствовать, смотреть, слышать, и потому с остервенелым нетерпением, чертыхаясь и выдирая пуговицы из петель, срывал с Занзаса одежду и позволял раздевать себя. В нелепой, но казавшейся правильной борьбе за инициативу они сталкивались зубами и языками, не уступая и не отрываясь друг от друга ни на секунду. Занзас нагло лапал его за задницу, целовал — губы, шею, оголенные плечи, и каждое его прикосновение обжигало и распаляло сильнее. В попытках держать себя в руках Сквало преуспел не слишком, и к тому, что Занзас в один прекрасный момент опустится перед ним на колени и сдернет вниз болтающиеся на бедрах брюки вместе с трусами, оказался не готов. — Блядь, я так долго не смогу! — Сквало, закусив губу, наблюдал за тем, как Занзас целует его живот, как обхватывает губами головку члена, посасывая ее, и сжимал кулаки, отчаянно пытаясь не стонать слишком громко, когда он брал глубже. Занзас выпустил его член изо рта и запрокинул голову, глядя снизу вверх. Сквало моментально пожалел о том, что у него не хватило ума держать рот на замке — от одного этого взгляда можно было кончить. — Мусор, не обламывай кайф, — Занзас крепко сжал ладонями его бедра. — Я три ебаных года этого хотел. Сквало сглотнул и заткнулся. Позволил Занзасу творить все, что тому хотелось, а себе — положить руку ему на затылок, зарыться пальцами в жесткие черные волосы и забыть о том, что сейчас не имело значения. То есть, вообще обо всем. Сквало сам не понял, как они оказались в кровати и кто кого туда в итоге затащил, да и похуй. Презервативов у Занзаса оказалось дохрена, но смазки не было, и Сквало еле пережил несколько минут ожидания в одиночестве, развалившись на постели и наблюдая за тем, как чертыхающийся Занзас хлопает дверцами шкафов и шарит по полкам в поисках чего-нибудь подходящего. — Ты бы еще в Вонголу за смазкой поперся, — хрипло прокомментировал Сквало, когда Занзас, вертя в руках какой-то сомнительного вида тюбик, уселся рядом с ним на кровать. Сквало скосил глаза на тюбик — крем. Лучше, чем ничего. — Делать нехуй, — Занзас провел ладонью по его груди, задевая пальцами соски. Сквало потянулся к нему, забрался на колени и раскатал по его члену презерватив. Целовал — все то время, пока Занзас растягивал его, медленно, осторожно, словно знал, что этот раз для Сквало — первый, несмотря на то, что о таких вещах друг у друга они никогда не спрашивали, срывая с его губ глухие, протяжные стоны, каждым новым движением погружая пальцы все глубже. — Не могу больше, — выдохнул Сквало ему в шею, когда терпеть дальше действительно стало невозможно. Он хотел Занзаса, хотел его член, и не собирался ждать. Обхватил рукой твердый ствол, шире раздвинул ноги и рывком опустился на него, не давая себе времени на раздумья. Боль прокатилась по позвоночнику, оттесняя зашкаливающее возбуждение, и Сквало замер, пережидая и давая им обоим время привыкнуть друг к другу. — Не торопись, мусор, — Занзас уткнулся ему в ключицу и стиснул рукой член, тяжело дыша. Едва касался короткими поцелуями губ, поглаживал большим пальцем головку, водил ладонью по стволу, и у Сквало от этих неторопливых ласк мутился рассудок. — Я так скоро ебнусь, — признался Сквало и, не удержавшись, поерзал на нем. Занзас застонал, вцепился в его бедра мертвой хваткой, и Сквало не выдержал — опрокинул на постель, навис над ним, упираясь ладонями в плечи. Приподнялся, почти выпустив член из себя и опустился — медленно, преодолевая еще не ушедшую тянущую боль. Занзас рыкнул, сжал его стояк. Закрыл глаза и запрокинул голову, резко, рвано выдыхая сквозь зубы, а Сквало уже не останавливался — не мог. Он мог только двигаться — резче, быстрее — и жадно вглядываться в напряженное лицо Занзаса, с которого, как с листа, считывал все — удовольствие, желание, нетерпение, весь спектр яростных несдерживаемых эмоций, которые были истинной сутью Занзаса, к которым тянуло как магнитом. Сквало, как казалось ему самому, вообще съехал с катушек — насаживался как одержимый, как будто это не его, а он трахал Занзаса своей задницей. Боль ушла, оставив только чистое яркое удовольствие, равного которому не испытывал никогда и ни с кем. Или, может быть, хотел думать, что не испытывал, Сквало сам не понимал, он точно знал одно — никогда и ни с кем, кроме Занзаса он уже не захочет. И такого дикого всеобъемлющего желания доставить удовольствие тоже ни с кем и никогда не будет. Он склонился над Занзасом, целуя его в губы. Вылизывал шею и открытое горло, ключицы, плечи, смотрел в глаза, потемневшие, с расширившимися зрачками — где-то в самой их глубине бушевало Пламя, оно словно просачивалось Сквало под кожу через соприкосновение рук и губ, через разделенное на двоих дыхание, через их притершиеся друг к другу, соединенные тела. Просачивалось — и разливалось по венам и артериям, делая их одним целым, заставляя кровь бежать быстрее, дышать шумно и неровно, кусать губы и сжиматься так, что Занзасу не всегда удавалось сдерживать стоны. Сквало оторвался от него, не переставая двигаться, запрокинул голову, прогнулся сильнее. Занзас приподнялся, опираясь на локти, и прихватил губами твердый темный сосок. Потом другой. Облизал, прикусил, и Сквало ощутимо тряхнуло на нем, а из глотки вырвался почти вскрик. Занзас довольно усмехнулся и с удвоенным усердием принялся мучить его соски — до тех пор, пока Сквало, со стоном навалившись на него, не прижался мстительным поцелуем к губам. Занзас ответил и, не давая опомниться, обхватил его за поясницу, перекатился на бок, подмял под себя. — Занзас, я сейчас кончу, — выдохнул Сквало, расслабляясь под ним, передавая контроль. — Кончай, мусор, — Занзас закинул его ногу себе на плечо и вставил так, что у Сквало перед глазами заплясали красные пятна, а по телу прокатилась волна острого, крышесносного удовольствия. Его выгнуло дугой под Занзасом, швырнуло в темное, захлестывающее, почти безумное — «почти» ровно настолько, чтобы из последних сил сжаться вокруг члена и почувствовать, как кончает Занзас. Теперь он мог сказать точно — это стоило того, чтобы столько ждать. — Блядь, — Занзас прижался губами к его плечу, часто, поверхностно дыша. — Ты меня затрахал, — согласился Сквало, хватая ртом сухой раскаленный воздух, перенасыщенный запахами раннего предрассветного утра и секса. Хотелось улыбаться и орать на весь мир, только сил уже не осталось. — Ты чем-то недоволен, мусор? — поинтересовался Занзас, не открывая глаз и не поднимая головы, и ущипнул его за задницу. Сквало подтолкнул его в грудь. Занзас намек понял и скатился с него, развалился на кровати, восстанавливая дыхание. Сквало закинул руки за голову и прикрыл глаза. — Теперь я всем доволен, — едва шевеля языком от усталости, лениво протянул он. Занзас ухмыльнулся, протянул руку и сгреб его разметанные по подушке волосы. Намотал на кулак и потянул к себе. Сквало недовольно зашипел, но подчинился — навалился на него, потянулся к припухшим красным губам. Занзас поцеловал его и надавил ладонью на затылок, видимо, чтобы не вырвался. Впрочем, Сквало и не собирался. Поерзал, устраиваясь удобнее, положил ладони на плечи, ответил. Было хорошо. С Занзасом. Настолько, что быть с ним и дальше казалось единственно верным и правильным. — Мусор, — сказал Занзас почти с нежностью. Взъерошил ему волосы на затылке. — Завязывай на меня так пялиться, у меня ж опять встает. — Как хочу, так и буду пялиться, — парировал Сквало, устроив подбородок на сложенных у него на груди руках. Усмехнулся. — Я не собираюсь себя ограничивать. Я, наверное, люблю тебя, мудака.***
Примерно в то же самое время двумя этажами ниже в торжественной тишине и полутьме офицерской столовой Луссурия с оглушительным хлопком открыл бутылку шампанского и разлил пенящуюся хрень по бокалам. Франу тоже налили — в основном для того, чтобы вырубился быстрее и не путался под ногами. Луссурия поднял бокал и шепотом провозгласил: — За молодых! Бельфегор, оскалившись, выпустил из коробочки Минка. Тот рванул в распахнутое окно, и мимоходом опалив пару яблонь и причинное место Купидону, поджег фитили стоявших вдоль ограды фейерверков. Всеобщий крик «Горько!» потонул в громе взмывающих к небу салютов. И слава Мадонне — вряд ли бы босс простил своим офицерам подобную самодеятельность. Хотя… Босс сейчас был занят, и потому его гнусно хихикающие офицеры могли продолжать морально разлагаться. По крайней мере, до завтрака — точно.