Дневники Адель

Я захожу в палату. Она, конечно же, одноместная – говорила же, мажор! И, бегло осмотревшись вокруг, жадно впиваюсь глазами в лицо Тимо. Он лежит такой бледный и прозрачный. Создается впечатление, словно сквозь его руки просвечивает белизна постельного белья. - Он потерял много крови, говорят. Врачи сказали, что, когда его нашли, у него вся толстовка была в крови – парень, нашедший его, сначала подумал, что мой мальчик стал жертвой нападения! Голос Марты срывается, но она продолжает, собравшись с силами: «Очевидно, кровь шла носом, и поэтому он и потерял сознание.» Логика в объяснениях Марты хромает, но я поняла основное – после нашей встречи он убежал к морю, потом у него носом пошла кровь, он присел на лавочку и отключился. И за ночь промерз, а утром кто-то его нашел. А я в тот момент обиделась на него и пошла домой. Дура. Дура-дура-дура!!! Мне хочется тут же, у его кровати, кинуться в ноги его маме с признанием во всем и просить у них обоих прощения. Только я так его подставлю – она же не знает, что он уехал от отца так рано в тот день и провел вечер со мной – еще и выставлю себя дурой (хотя уже неважно), и вообще. Это же не исправит ничего. Я молча смотрю на Марту. - Посиди с ним, пожалуйста, а я схожу вниз, выпью чая, - просит она меня и, получив утвердительный кивок с моей стороны, выходит из палаты. Оставшись одна, я могу присесть рядом и рассмотреть получше Тимоти в неярком свете дежурной лампы - ночника. Моего Тимо, который такой красивый и хрупкий.Мой милый прекрасный Тимо, ты еще невыносимо прекрасней сейчас, с заострившимися, как бритва, скулами и алеющими на бледном лице губами. Как же я перед тобой виновата.. Как я могла оставить тебя тогда, почему не побежала вслед? Но как я могла знать, что так будет? Никак. И ты не мог этого знать. Но мог же ты быть поаккуратней, раз знал, что такое с тобой случается. Ты же знал, да? Не мог не знать.. Я кладу руку на одеяло рядом с его рукой, потом пододвигаю ближе.. Он также спокойно дышит. Надеюсь, что он сейчас спокойно спит и видит прекрасные сны. Чуточку подождав, накрываю его руку своей. Его рука очень приятная на ощупь,сухая и прохладная. Не спасла его моя толстовка. Больше нельзя его так отпускать. Никогда. С другой стороны - не ходить же везде за ним.. Хотя я была бы не против.. Против был бы он. Он также спокойно дышит. Почему он меня попросил приехать? Я уже спела из рассказа его матери подумать, что он при смерти! А он вполне живой. Не могу удержаться и протягиваю свободную руку к его волосам – они будто зовут, шепчут «дотронься до нас» - такие гладкие, блестящие локоны, аккуратные, будто кто-то уложил специально, чтобы я ими любовалась. Просто зависть и обожание. Провожу легонечко, почти не касаясь,тыльной стороной ладони по его щеке, дотрагиваюсь кончиком указательного пальца до скулы, е могу оторвать от него глаз. Внезапно распахивается дверь и входить девушка в халате, медсестра, судя по всему. Я поспешно прячу руки. - Ночной обход. Смотрит на меня с интересом, слегка свысока, записывает данные приборов, поправляет выбившееся местами постельное белье. - А… скажите, пожалуйста – решаюсь промямлить я, - с ним сейчас все в порядке? Она улыбается, похоже, ее забавляет происходящее в этой комнате. Сидит тут такая всклокоченная девочка в вечернем платье: на лице разводы, образовавшиеся из остатков косметики и блесток с не то чтобы удавшейся вечеринки, глаза по семь копеек, еле разжимает зубы, чтобы произнести что-то внятное. Колени обхватила так, что пальцы побелели, покачивается на стуле для посетителей. - Его состояние стабилизировано. Ее голос звучит профессионально отстраненно. Так докладывал бы представитель правительственной организации о состоянии высокопоставленного чиновника в официальном докладе журналистам. -Ну, а он не.. не умрет? Она вздёргивает брови – Нет, не в мою смену - Ну, а вообще, из-за того, что вот у него было на этой неделе.. - Вообще, конечно, лучше спросить об этом у доктора.. А ты вообще, кто? - Я..ээ.. ну. Его подруга.. - Подруга, понятно. - Она немного смягчается, – не переживай, он благополучно вышел из кризисного состояния, главное ему больше так себя не доводить – видимо, был серьезный нервный срыв, надеюсь, не из-за тебя – она шутливо заканчивает, разворачивается и уходит. Блин. Ну супер. «надеюсь, не из-за тебя». А если из-за меня, можно мне его нервного срыва отсыпать, чтобы ему поменьше досталось? - Привет, какая ты красивая сегодня Я аж подпрыгиваю – Тимо приподнял голову и смотрит на меня с улыбкой. - Ой, ты воскрес, дай, я тебе поддерну подушку, чтобы тебе не нужно было такого лебедя из себя строить! - Воистину воскресе. Ты все такая же злючка, как я гляжу? - А что мне еще остается, когда ты всех так доводишь своими кровавыми трипами? - Ой, а я же тебе, наверное, в конец испачкал толстовку, я тебе новую куплю, ты, наверное, очень зла на меня за нее? - Лучше не надо, а то я ее снова тебе отдам, а ты ее снова мне испачкаешь. Нет толстовки – нет проблем. - Ладно, уговорила, все равно ее, наверное, уже выбросили, когда меня госпитализировали. Помоги мне встать, пожалуйста? - А тебе можно? - Можно, конечно. Как я, по-твоему, в туалет хожу? Я пока еще не при смерти, чтобы мне ставить уточку. - Но ты был! Как ты вообще додумался тогда сбежать, и побежать к морю и вот так вот вообще пропасть и попасть! Ты вообще думал о себе, о маме, обо мне, не знаю… - Ой-ой, кажется, у меня снова кружится голова, и такое чувство, что кровь из носа, кажется, опять пошла..- Он смотрит на меня искоса и лукаво улыбается. - Черт тебя подери, ну хватит уже. Извини. Я просто на взводе – мне мама твоя рассказала, что произошло, и я просто не знаю, что делать. Это же все из-за меня.. - Объективно, вообще ни разу не из-за тебя. Успокойся. Просто у меня слабые сосуды в носу, слабый иммунитет и все. - Ох, ладно, пойдем. Хочется снова что-то съязвить, но я себя останавливаю – реально, Адель, выдохни, что ты за змея?! Он осторожно спускает ноги с кровати, я подаю ему тапочки и протягиваю руку, чтобы он мог на нее опереться. - Ты когда-нибудь падала в обморок? После обморока такое непередаваемое ощущение легкости во всем теле, будто сейчас взлетишь… Он мечтательно смотрит в окно с полуулыбкой. - Нет, не падала. И ты не смей, я тебя не поймаю, ты же тяжеленный и еще меня на голову выше – разобьёшь себе нос об кафель еще – своим ворчанием я пытаюсь как-то компенсировать его слишком легкое отношение к своему состоянию – меня возмущает, удивляет и, надо признаться, очаровывает такое его отношение к ситуации. Не понимаю, как можно относиться ко всему, что с ним произошло за последние двое суток, так несерьезно. Охватывает волнение, когда видишь, какой он хрупкий и… невечный. И красивый настолько , будто произведение рук очень сумасшедшего, очень талантливого мастера, который всю жизнь работал только над одним произведением и был им одержим. Хотя я и сказала, что не удержу его, если он начнет падать в обморок, сейчас это не было похоже на правду. Он был совсем невесом, когда опустил руку на мое плечо. Он был совсем легкий, даже страшно стало, до чего легкий. Не может быть человек таким легким. У меня сжалось сердце. - Эх, Адель, идти тебе после школы в Доме престарелых работать, смотри, как ты ловко мне помогаешь, почти профессиональная сиделка. Сначала я решила, что это мои собственные безрадостные мысли, потом я поняла, что просто это Тимо вспомнил, что пришла его очередь съязвить. Я приобнимаю его за узкие плечи и он идет, опираясь легонько мне на плечо, к выходу из палаты. - Я скучал по тебе – он наклонился так близко, что кончики его волос защекотали мне ухо. Я вздрагиваю и вместе с тем чувствую, как мне хочется сильнее вжаться в него всем телом, дышать им и никогда не отпускать. Одновременно меня охватывает паника, потому что выразить положительные эмоции словами – это не мой конек. Мой конек – ворчунок. Я поднимаю голову к его лицу и утыкаюсь на секунду лбом в его ключицу. Выдавить из себя две буквы «И я» выше моих сил. Зато легко получается сказать: - А я капец как переживала за тебя, дурака. Ну зачем ты вообще тогда не пошел домой, поперся на море, особенно, если ты знаешь, что у тебя может случиться любая херня, подобная той, что с тобой произошла, ну? Он молча доходит со мной до туалета и оставляет меня ждать снаружи. Через несколько минут выходит и говорит: - Потому что твоя история мне напомнила мою. Ту, которую я всю свою жизнь пытаюсь забыть, но неуспешно. Потому что я был танцующей девочкой с бубенцами для друзей своего отца. В Исламабаде, когда мне было 5. Знаешь, что это значит? Он хмурится и смотрит невидящими глазами прямо перед собой. Я знаю. Один из страшных скелетов в шкафу восточных стран – это педерастия, смешанная с гомосексуализмом. Традиционно, маленьких красивых мальчиков предлагают на потеху взрослым мужчинам, танцевать и развлекать пузатых извращенцев. Потому что девочек портить нельзя. Аргумент, не правда ли? Я смотрю на него и говорю – так вот почему ты такой красивый, твой отец – пакистанец! Он, видя, что я не шокирована, успокаивается тоже. Его лицо разглаживается, он снова начинает улыбаться. – Ну все, сеанс признаний окончен, можно жить дальше. – Он вновь опирается на мое плечо, отчего я привычно вздрагиваю. Очень хочется что-то съязвить, но не время и не место. Кажется, я взрослею. Тем же способом, что и ранее, мы возвращаемся в палату. Как я могла предположить, что больше никогда не увижу его. Вот он рядом, такой, такой.. Не знаю, родной. Роднее всех, матери роднее. Даже до этого признания я чувствовала в нем что-то особенное, а теперь я даже знаю, что. Думаю, что знаю. Только давайте обойдемся без шаблонного «родство душ», вообще, вот эти все розовые сопли, как-нибудь без них, ладно? - Что бы тебе хотелось сейчас больше всего? Он спрашивает, а я напрягаюсь, потому что честно ответить, что обнять его и никогда не отпускать – это было бы ну прямо скажем, чересчур. - Не знаю, а тебе? - Домой, в свою кровать, подальше от всей этой больничной вылизанности. - Так, может, тебя отпустят? Ты же снова здоров. На первый взгляд, по крайней мере. - Нет, ты чего? Нужно дождаться доктора, чтобы он подтвердил выписку, а он только с утра придет. -Ну, до утра уже не так долго. Действительно, начинало светать. - Может, останешься со мной до выписки? Я смотрю на него так, будто он мне предложил дом на Майями, и спохватываюсь: – Там меня мама, наверное, уже потеряла. - Так ты ей позвони, или, хочешь, я позвоню. Он берет с тумбочки мой телефон и говорит – а она уже тебе разрешила. И действительно, а экране светится СМС, которое пришло 3 часа назад: «Адель, мне Марта все рассказала, звони утром». - Мама за тебя все решила. - Да уж, она у меня миссис Краткость - Теперь понятно, в кого ты такая резкая на слова. - Теперь понятно, в кого ты такой словоплет, мистер полу-исламабад! Мы оба смеемся, и он устраивается на больничной кровати, лицом ко мне, а я рядом с его головой кладу голову на руки на краешке его кровати.