Зарисовки

Хоук стояла перед церковью на многолюдной и шумной площади, в ожидании Себастьяна. Она лениво оглядывала проходящих мимо горожан, что недоверчиво и с опаской косились в её сторону. "Дураки, – думала магесса, продолжая свое незатейливое занатие, – Словно дикие звери. Вроде и люди, а ведут себя как тупое зверьё." Одна фигура привлекла её внимание больше остальных. Хоук сделала несколько шагов вперёд, подходя чуть ближе и прячась от припекающего солнца в тени. И даже не удивилась, разглядев, как молодая женщина молча со злобным лицом била твёрдо и крепко своего ребёнка лет четырёх-пяти. Мальчишка сотрясался, беззвучно плакал, пытался вырваться из цепкой хватки женщины и глядел с отчаяньем на мужчину, наверное отца, который равнодушно взирал на это представление. Женщина была красивой. Хрупкой на вид, с копной светлых волос, в богатой и добротной одежде. Не простолюдинка, сразу видно. Но у Хоук она вызывала лишь отвращение. Как и мужчина, такой же красивый и чистенький, не предпринимающий никаких действий. Будто бы все так, как и должно быть. "Сколько раз я видела подобное?– с жалостью и болью подумала магесса, отводя взгляд и замечая как по ступеням храма спускается ее спутник,– Наряженные, словно куклы на витрине, дети и взрослые. Почему так озлоблены лица их матерей, почему они наказывают детей так жестоко и прилюдно? Дёргают за уши, за руки и волосы, стоит их детям едва остановиться, заглядевшись на прохожих, на витрины и клумбы с прекрасными цветами. Неужели, ребёнок не может проявить любопытство? К чему эта бессмысленная жестокость?" Хоук тяжело вздохнула. Все верно. Они просто владельцы живых кукол. Они имели полное право собственников делать всё, что им захочется, со своей непослушной и непокорной собственностью, у которой, как оказалось, может быть свое мнение, желания и чувства. Магесса видела в этом взрыве злобы матери лишь больной оскал жалкой, ничтожной власти сильного человека над слабым.