Последнее слово

      Осознание, переворачивающее всё, что Сэм вообще знает о собственном брате, настигает его, пока они рассекают ночь на импале. Впрочем, большая часть осознаний Сэма приходится на это время чисто статистически, поскольку они почти постоянно в дороге.       — Господи боже мой, — говорит Сэм. Потому что ну господи боже ж мой!       — С добрым утром, радость моя, — усмехается Дин, бросая на него заинтересованный взгляд. — Чем на этот раз тебе яйца защемило?       — Ты с Джон Константином уже семнадцать лет трахаешься!       — Эм… — роняет Дин и снова вперивается в дорогу. Несмотря на темень, Сэм уверен, что тот опять покраснел.       — Тот суккуб, о котором отец говорил, когда мы были в Атланте. Твой первый демон… Ты не злился на Константина, ты стеснялся, потому что… Господи!       — И что? — бурчит Дин, излишне резко выворачивая руль, чтобы объехать воображаемую выбоину.       — Это был не твой первый демон, а твой первый… — Сэм давится словами от смеха. И от расстройства: ему прямо-таки необходимо свернуть куда-нибудь с этой мысли.       Но Дин, должно быть, уже понял, насколько Сэму не по себе. Сэм буквально видит, как решение запытать брата перерастает желание сохранить собственное душевное равновесие, когда Дин выпрямляется, а на его лице расцветает блядская ухмылка.       — Сэмми, мне было двадцать, и Константин не был моим первым кем бы то ни было.       Блядь. Сэм просто не может не узнать это желание оставить за собой последнее слово.       Он мужественно принимает вызов, пряча лицо в ладонях.       — О боже! — восклицает он ещё экспрессивнее. Ему и впрямь надо выбросить эти мысли из головы. — Это даже хуже, чем Мятные Близняшки.       Дин на соседнем сидении довольно хихикает и с силой похлопывает его по спине.       — Тройняшки тоже были, — говорит он, и гордость в его голосе почти неподдельна.       Сэм едва слышно всхлипывает. Пора уже научиться вовремя затыкаться, когда дело касается половой жизни Дина. Потому что Дин всегда воспринимает это как приглашение обсудить, отчего Сэм с каждым разом всё ближе подходит к помешательству. Хотя и так дурак.       — Я когда-нибудь рассказывал тебе о Новом Орлеане?       — Не… — пытается остановить его Сэм, но Дин снова воспринимает это по-своему.       — С Константином была подруга, звали…       — Нет!       — ...Мама Кса…       — Нет, нет и нет!       Не переставая повторять, он закрывает уши ладонями. Может, Дин и взял этот раунд, но в эту игру играют вдвоём, и Сэм уже планирует месть.       Однако весь оставшийся путь сквозь ночь и на протяжении всего следующего дела смех Дина стоит у него в ушах.