Затащи меня в Ад?

День близился к вечеру, но рабочий день Отца Эвана Макгрегора никак не заканчивался. Пришлось протирать сутану в конфессионале — деревянной кабинке, где кающийся преклонял колена на низкой скамейке сбоку от священника, сидящего за перегородкой с решетчатым оконцем. Конечно же, конфиденциальность была необходима. Народ всегда боялся каяться, особенно пришедшие на исповедь впервые. Многие не могли внятно донести информацию, не знали с чего начать. Большинство людей, действительно искренне желавших покаяться в своих грехах, превращали исповедь в подробное описание собственной жизни и сами же оправдывались за своё поведение. Кто-то называл себя «жадным», «жестоким», «грешным» — но подобные описания никак не указывали на понимание истинной сути греха. Чаще всего исповедовавшийся, банально забывал покаяться, произнеся главные слова: «прошу у Бога прощения». За день падре выслушивал различные психологические проблемы, выпавшие на душу населения. Вера, по его мнению, давно трещала по швам, несмотря на кажущееся увеличение прихожан. Церковь — не место для тусовки. Отцу Макгрегору казалось, что церковь стала слишком либеральной, что она под угрозой развала. Но будучи человеком из плоти и крови, он сам отягощал свою душу грехами. Поэтому смирно сидел и слушал ахинею очередного страдальца. К вечеру в помещении стало душно. В такое время хотелось поскорее закончить все дела и оказаться на улице. Пройтись по цветущим улицам, свернуть в тихую подворотню, в которой, под строгой кованой вывеской, располагался уютный бар, где подавали охлаждённое сухое вино в стаканах. А среди публики можно было с лёгкостью найти себе спутника до ближайшей рощи, считавшего сутану и белую колоратку* весьма сексуальными, и не боящегося кипящего котла в преисподней. Отец Макгрегор оттянул «Римский воротник», почесал бровь, облизал губы и отринул горестные мысли. Дверца конфессиональной кабинки вновь скрипнула. На лавочке кто-то завозился, устраиваясь удобнее. «Принесла тебя нелёгкая,» — вскипело внезапно у падре внутри. Отец Макгрегор часто передразнивал, естественно про себя, кающихся. Он и не любил эту черту своего несмиренного характера, но и не пытался от неё избавиться. Грешник, судя по звукам, уже устроился. Эван принялся терпеливо ждать, когда тот начнёт нести свою собственную ахинею. — Простите меня Святой Отец, ибо я согрешил… — раздался приятный мужской голос. Судя по нему мужчина был молод. Если бы Отцу Макгрегору давали по центу за каждое такое избитое обращение, он бы смог прямо сейчас сбросить с себя сутану и зафрахтовать частный самолёт на Бали, но он очень тихо, почти неслышно вздохнул. — Святым Отцом называй Папу нашего Римского, — поправил он прихожанина. — Я лишь смиренный слуга Господа. Расскажи, в чём ты пришёл покаяться? — продолжал Эван ласковым тоном, и тут с его языка буквально самовольно сорвалось следующее: — чёрт бы тебя побрал… Эван закрыл себе рукой рот, надеясь, что его не расслышали, ибо конец фразы он всеми силами попытался запихнуть в себя обратно. — Грех мой отвратителен в глазах церкви… «Ну, конечно, мне б твою жопоболь,» — мученически пронеслось в голове Эвана, отчего заныло в заднем проходе. Он поёрзал. — Насколько он извращён? — поинтересовался вслух. — Этот грех ужасен. Голос невидимого кающегося грешника возбуждал. Отец Макгрегор расстегнул ворот сутаны, благо за перегородкой всё равно не видно. — Облегчи душу свою, покайся, — призвал он грешника. — Какого хера ты тянешь кота за яйца? — буквально полетело вслед, и Отец Макгрегор прикусил себе кончик указательного пальца. Было очень больно. Мысли спутались. Хотелось взвыть. — В прошлую пятницу я переспал с мужчиной, — оповестил голос за перегородкой. — И не перезвонил, — в ужасе от собственных слов выпалил Эван. — Не перезвонил, — согласился мужской голос, а потом спохватился: — Что? — Что — что? — не растерялся Отец Макгрегор. — Предохранялся хоть? — Нет, падре, — ответили ему из-за перегородки. — Вставил и слил. Эван сжамкал полы сутаны в потных ладонях. — Весьма опрометчиво, — констатировал он. — Слушай, — в тоне мужчины вдруг появилась уверенность. — Я в стольких барах за всю жизнь не пил, сколько церквей за всю нынешнюю неделю обошёл, чтобы тебя придурка отыскать. Ну не могу я перезвонить, если ты мне номер не оставил! — Логично, — осторожно согласился Эван. — Отпускаю тебе грехи твои, и катись отсюда нахер. — Вылезь из этого шкафа, падре, — потребовал мужчина. — Не вылезу. Я в домике, — Эван сам себя пнул ногой по щиколотке и жалобно всхлипнул. — Раньше надо было. Сейчас иди к чёрту. — Столько времени потратил на такую суку! — в сердцах выпалил мужчина. — Да, я такая сука, — ответил Эван. — Или ты вылезешь, и я к тебе сам влезу, — с угрозой предупредили из кающейся части конфессионала. — Твою ж мать, не при всех же, — Отец Макгрегор вскочил как ужаленный. Он распахнул дверцу, выскочил и налетел на высокого парня средних лет. Падре заозирался по сторонам. В храме было темно и пусто. Свечи у ликов святых и лампадки догорали, светясь синим. — Чёрт, — догадливо в ужасе прохрипел Эван. — Именно, — с вкрадчивой нежностью ответил высокий мужчина и приобнял Эвана за талию. — Мужчины в платье меня заводят больше всего. Выйдем на свежий воздух? У Эвана внутри всё обмерло. — Если сейчас я выйду с тобой из храма добровольно, у меня больше не будет дороги назад, — рассудил он. — Ты растерян, или боишься меня? — съязвил мужчина. — В прошлую пятницу ты был резвее. Эван покачал головой. — Я надеялся, что наша встреча произойдёт ещё не скоро. Высокий кудрявый чёрт с бородкой расцепил скреплённые между собой на пояснице падре пальцы. — Я всегда был рядом, неужели это не очевидно? Эван согласно и печально кивнул. — Выйдем, я с тобой. После его слов, они очутились в роще. Луна светила сквозь раскачивающиеся от прохладного апрельского ветра ветви лещины. Падре запрокинул голову. Лунный свет тонкой ковкой обозначил правильные черты лица его соблазнителя. Большие глаза, тонкие губы, вытянутое лицо с выступающими скулами. Чёрт был хорош собой. Прошлый раз рассмотреть его внешность было довольно сложно. Эван прикрыл глаза, вспоминая, как к нему прикоснулись, прижали спиной к груди и овладели. — Любуйся сколько влезет. Чёрт пригладил золотящиеся кудри, наклонился и поцеловал Эвана в губы. Бородка мягким пушком киви покалывала вокруг губ и подбородка падре. — Чёрт… — прошептал Эван. — А может, лучше Том? — предложил чёрт, запустив пальцы в волосы Эвану. Он помассировал гудящую голову падре, и у того по телу пробежал сладкий озноб. Притянув его к себе поближе за шею, Том надавил губами на его губы, раскрывая ему шире рот, и проник внутрь языком. Эван лишь простонал. — Хочешь ещё глубже? — вкрадчиво спросил его Том. — Да! Эван пылал от похоти и возбуждения. Том повернул его к себе спиной. Почувствовав лёгкое разочарование, он прошептал ему на ухо: — Это лишь сейчас. Уколов ногтем у шеи, Том резко чиркнул вниз по ткани, срывая сутану с тела. Эван поёжился и сгорбился, ветер обдал холодом спину. Том опустился на траву. Пошарил у падре спереди руками, расстегнул на брюках молнию, и скатал их вниз к щиколоткам. Раздвинул ягодицы и коснулся языком ануса. Эвана повело. Том прижал его ноги к себе, и медленно ввинтился языком внутрь. Он толкался глубоко, приподнимая и массируя пальцами Макгрегору яички. Член падре задрал свою голову вверх, налился, затвердел. Том водил языком по окружности, не касаясь возбужденного ствола, и Эван мучительно стонал, покачивая бёдрами, порываясь вытянуться вперёд. Том достал из зада язык и развернул Эвана к себе. Падре переступил через скатанные у ног, придерживаемые Томом брюки. — Ляг, — потянул его вниз чёрт. Эван опустился на тёплую траву и лёг. Небо не казалось чёрным и бездонным. Звёзды переливались в ясном от лунного света пространстве, и, как ему показалось, двигались по кругу. Том оказался сверху, заслонив головой небо от его взгляда. Эван прильнул горячим поцелуем к Тому, ощущая, как тот входит в него. Член заполнял отверстие, натягивая стенки. Толкнувшись и заполнив Эвана на всю длину, Том подался назад и снова прошёлся всей длиной по простате. Эван часто задышал, расставляя шире ноги. Том входил в него размеренно. Он был внутри, глубоко, медленно, туда и обратно, надавливая на простату, прижимаясь прохладной мошонкой к заду. Член падре лежал у него на животе, припекая горячей плотью и смачивая кожу смазкой. Том придавливал его собой сверху. Слёзы жгли края век, когда падре всматривался в тёмное пятно перед собой, расплывающуюся темноту с мерцающими искорками зрачков. Том толкнулся, двинул бёдрами меняя угол проникновения, и внутри Эвана потеплело, напряглось, набухло, связуя тонким нервом возбуждение с пенисом. Рывки стали короче и жёстче. — Глубже, — раскрыв рот простонал Эван, толкаясь навстречу раскалённому жжению и крепкому члену, в хаотичном нетерпении барабаня пятками в промокших от росы носках по земле. — Глубже, чем есть? — довольно усмехнулся чёрт. — Глубже и сильнее! Одной рукой Эван прижал Тома к себе за спину, пальцами другой впивался в парную, жирную землю. Вытянувшись на боку, выпрямив до судорог ноги, он безбашенно закричал и бурно кончил. Член плевался спермой, выползавшей из уретры густой лавой. Стало на секунду плохо, тревожно, пусто. Потом резкие толчки внутри его тела запульсировали разросшейся и ставшей твердее плотью, и полилось горячее семя, восхитительно наполняя внутренности. Эван распахнул в экстазе глаза. Небо сияло разноцветным караваном звёзд. Луна нависала над самой его макушкой, мудро зубоскалясь кратерами. Над ухом послышался вкрадчивый стон кончающего Тома. — Чертовски хорошо, — произнёс он вставая. Эван прикрылся скомканной сутаной и растянулся в блаженстве под лещиной, глядя на силуэт обнажённого тела, стоящего перед Луной, выпятившего вперёд стрелу не опавшего пениса. Кудри на голове перекатывал ветерок, казавшийся Тому всего лишь лёгкой лаской. — Уже полночь, моя любовь, — произнёс Том. — Ты должен помнить, какой сегодня день. И тут до Эвана дошло. — Вальпургиева ночь. Ты совратил меня на Шабаш ведьм. — Какие предрассудки, — Том с сухим треском потёр ладонью о ладонь. — Приглашаю повеселиться. Эван пожал плечами. Падать, так падать, и начал натягивать на себя распоротую сутану. Том прыснул в кулак. — Голышом, моя любовь, голышом! — рассмеялся он. — Сутану оставь на Хэллоуин. Том обернулся и протянул Эвану руку.