и нахуя все это было нужно?

рома олежин голос до сих пор узнает в общешкольном гаме. и каждый раз умиляется, когда при контакте с ромой олежик теряется и забывает что говорил. господи, ведь уже месяц, как их больше нет. и год с лишним, как они появились. у ромы теперь все окей, рома — ого-го! — как зажил. ну, так думает олег, глядя на новые ромины фотки на странице, где тот тесно к себе жмет ленку. ну и что. у него, олежи, тоже все окей. у него есть… целая необъятная тоска внутри и любимая пустота. аж две бабы. обе — родные стали, за последний месяц-то. только, жаль, от них ни объятия не получить, ни поцелуя — нежного, как от ромки — в щеку. и что. монашенки вон и вовсе без них живут. а на улице ноябрь кусает щеки своим промозглым ветром. олег проебал где-то в школе шарф, потому, пока с утра бежит в школу, шею втягивает в плечи так, что в воротнике прячутся уши. помогало бы только это. а ромка снова шатается без шапки. он и год назад шатался, и олег на него злился за это, а рома смеялся — так же, как сейчас смеётся, наверное, с ленкой — и ерошил олежины тогда ещё не настолько длинные кудри. тогда ноябрь был теплее. олег это вспоминает, смотря на рому, что впереди маячит своим затылком, щурясь и старательно списывая с доски. они будто бы местами поменялись — хуи теперь на уроках пинает олег, а рома вон учится. олегу хочется ему сказать: «я очень рад, что моё отсутствие действует на тебя положительно». но олег продолжает молчать, смотря не моргая, не отрывая взгляда. он рому ненавидит. за то, что до сих пор любит. тут анна степановна прерывает скрип перьев скрипом своего голоса. савченко привычно вжимает шею в плечи (что такое физика он не знает даже по определению) и отмечает — так, по привычке — что рома делает то же самое. анка вызывает их обоих. у олежика мел в руках подрагивает и чуть ли не выпадает. класс прыскает с этого, а рома на доске рядом строчит, строчит решение. олег смотрит на него, на доску, и с такой болью и усталостью во взгляде, что рома совершенно точно должен обернуться. но рома вздыхает, опускает взгляд в пол и, от силы пару секунд так постояв, возвращается писать. — ну, савченко? — скрипит из-за ромы женский голос, и олег готов отречься от религии. — ну-у, — неопределённо тянет он, сгорая под взглядом учительницы. ему мало сгорать под присутствием в полуметре от ромы, так ещё и… святая инквизиция. — гну, — тихо фыркает рома и усмехается. олег сглатывает и метает на него ненавистный взгляд. — анна степановна, у него и правда трудная задача. может, он мою решит? а я его, — класс синхронно отрывается от своих дел и смотрит на рому как на человека, который согласился сгореть вместо ведьмы. а олег на него не смотрит, олег теряется и все-таки роняет мел. — а может, тебе и обе оценки? — отрезает учительница, но — олег изменяет все свои взгляды на бога — соглашается: — надеюсь, савченко, ты хоть за ромой сможешь что-то доделать. олег поднимает мелик и послушно кивает. меняется местами с ромой, который намеренно — ублюдок — прижимается, будто места нет совсем — ну, за кафедрой, конечно, тесно, но не настолько, — и пытается заставить головушку пустую хоть каплю думать. рома сбоку снова хмыкает и заново расписывает решение. чуть позже — слава богу, учительница отвлеклась на тетради и забыла мучить олега — савченко догоняет, что рома ему сделал все — осталось только цифры подставить и посчитать на калькуляторе, и быстро дописывает аккуратными, круглыми, в отличие от роминых рваных и квадратных, цифрами решение и выползает из-за кафедры, бросив неловкое «все». рома цепляет его на секунду за руку и отпускает тут же, будто ничего и не было. анка ставит олегу три, а роме пять и отпускает детей с урока. в коридоре савченко быстро теряется в толпе, бежит в туалет на первом этаже и планирует отсиживаться там на подоконнике, поджав под себя ноги, до конца перемены. рома планирует совершенно обратное. олега он отыскивает на раз-два, в помещение входит так, будто здесь все куплено на его деньги, и бросает на подоконник рюкзак. олег прыскает его этой ебучей манере. и тут же прячется, утыкаясь в колени и как запуганный зверёк глядя на рому. тот усаживается рядом, беспардонно, вроде бы между ними ничего и не было, прижимается боком и закуривает — как всегда, сука, красиво. — ты не ссышь, что тебя к дирику упакуют? — решается на слова олег и напускает на себя излишнюю безразличность. рома выпускает клуб дыма в сторону, тут же разбивая его рукой, и смотрит с усмешкой на олега. — а ты, миленький олежик, не ссышь со мной заговорить? олег краснеет и прячется снова. выставляет иглы. — нахуя ты приперся? — говорит грубо, смотря в пол строго впереди себя. рома закусывает губу и снова затягивается. он вовсе не это хотел сказать. — я, олеж, — начинает он совсем другим тоном и ставит ноги на батарею. — я хотел поговорить. — вали нахуй отсюда, — неукоснительно протестует олег, не отрываясь от своего ебучего кафеля. если он посмотрит на рому, то определённо сдаст позиции в то же мгновение. — все как-то пошло по пизде. — серьёзно? я не знал. — он все-таки смотрит и снова теряется. рома этого не замечает, и слава, блять, богу. — пиздец, я и не помню, почему мы разошлись. а ты помнишь, как было классно? я тебя летом на велике катал. мы, помнишь, уехали в поле какое-то и на траве валялись? у тебя волосы были короче, чем сейчас… олег спрыгивает с подоконника и смотрит зло. — господи, завались ради бога, иначе я тебе твою морду красивую расцарапаю. — так уж и расцарапаешь? — рома над ним смеётся и бросает бычок и унитаз. — да, рас… — сащеко его хватает за руку и тянет к себе. олег пытается сопротивляться, но в итоге хнычет, утыкаясь в чужую грудь и колотя кулаками по плечам. — я тебя, ром, ненавижу, я хочу, чтобы ты, и ленка твоя, чтобы вы все сдохли нахуй, я не могу больше видеть тебя, и как ты смеёшься, как ты куришь, я не могу, блять, ты понимаешь, я… рома снова смеётся, прижимает мальчика к себе и утыкается носом в курчавые волосы. — понимаю-понимаю. я тебя тоже ненавижу, если так хочешь. олег замолкает и просто бессильно плачет, по-детски вытирая глаза запястьями. — не смотри, — бурчит и пытается лицо спрятать, но рома его не отпускает. — олеж, — зовёт. — олежа. — чего тебе? — я ночью не могу уснуть. весь месяц. думаю, как ты там? на меня мать орёт за то, что не ем. я, прикинь, спалился, что курю, и меня отхуярил батя. ты хочешь, покажу? — я хочу… — всхлипывает олег, и рома снова его перебивает: — давай как раньше? пожалуйста. я очень устал от этого всего. олег шмыгает и жмется теснее. подыскивает сил в себе, потом мягко отходит и забирает с пола свой рюкзак. смотрит на рому красными глазами, натягивает рукава на ладони и по-детски мотает головой. — нет, ром. так нельзя. и выбегает. рома приходит в школу в следующий раз только через две недели. весь осунувшийся, похудевший, пропахший сигаретами насквозь. только скалится по количеству столько же, как раньше. невесело, правда. а олег смеётся — с кем? со шлюхой ленкой! — радуется жизни, заставляет себя забыть. при виде ромы хочет разбить ему ебальник его квадратный. сглатывает. уходит от ленки, прячется за углом, жуёт рукав кофты и рвёт на себе волосы. рома, как в прошлый раз, подсаживается рядом. на лавку поджимает ноги, обнимает колени. — олеж. — ром. — давай?… — приходи вечером. — меня на районе отпиздили. — покажешь. смотрят на друг друга секунды две и смеются. и нахуя это все нужно было?