О зиме и весне

Гномы хорошо знали своего предводителя. Торин, сын Трайна, внук Трора, был для них не только благородным королём, военачальником и верным соратником. Он был для них преданным другом, бывшим непослушным учеником и любимым дядей. Торин был не только блеском стальных клинков и тяжестью меховых доспехов; гномы знали задумчивый блеск его тёмных глаз, крепкие руки, привыкшие трудиться, и горячо бьющееся в груди сердце. Гномы знали, что тот, кто ведёт за собой войско пламенной речью, звенящей по всей долине, не умеет выражать то, что у него на сердце. Только поджимает тонкие губы и угрюмо сдвигает брови, словно сердится на себя за это. Торин был воином столько, сколько себя помнил. Даже работая в человеческих кузнях, без гроша за душой, имея возможность лишь называться королём и помнить о былом могуществе утраченного государства, он оставался воином. Он не пел весёлых или романтических песен, его хрипловатый низкий голос воспевал лишь родной дом и бесконечные горы; Торин не танцевал, не веселился, словно само его хмурое мужественное лицо превратилось в родной камень. Складка промеж бровей казалась тайным ущельем, ведущим в Эребор – вечная и нерушимая. Поэтому Торин лишь презрительно, почти с ненавистью фыркнул, когда Кили звонко заявил, что женится на Тауриэль. Они разругались в пух и прах прямо в тронной зале: Торин, сверкающее золото и холодная сталь, вскочил прямо с престола. Ссора королевской семьи эхом разносилась по коридорам Эребора; они едва не взялись за мечи, остальные гномы остановили вспыльчивых воинов. Тауриэль и остальные тихонько увели пылающего Кили – язык огня, молодой, безудержный, живой, совсем не камень, каким положено быть гному. Не все заметили в глазах метающего молнии Торина отголоски застарелой боли и, возможно, даже зависти. Такой же мерзкой и тяжёлой, как золотая болезнь. Гномы хорошо знали своего предводителя. Но даже не могли себе допустить, что он когда-то может измениться. "Это же Торин". Благородный, справедливый, жёсткий, решительный, своевольный гном. Он напоминал не стрелу и не копье – прямое лезвие длинного клинка, в зазубринах от пройденных сражений, из которых выходил победителем и ожесточался всё больше. Другим он быть и не мог. Даже Балин с улыбкой качал головой, почёсывая густую бороду и приговаривая, что Торин и в детстве отличался необычайной прямотой и уверенностью. Торин – это зимний пронзительный ветер с Синих гор. А тот, кто слушал рассказы Балина – тёплый весенний ветерок, несущий аромат травяных лугов. Растрёпанная кудрявая макушка тёмно-пшеничного цвета казалась ярким пятном света под мрачноватыми (не для гномов) сводами Эребора. То тут, то там был слышен звонкий бархатный голосок – его обладателю было интересно всё, и это любопытство поражало замкнутых по большей части гномов. Хоть они и шумели, и кричали, и топали ногами, и сражались друг с другом по любому поводу, маленькая фигурка в мягкой одежде была намного живее, чем дети Камня. Она весело и почти бесшумно шлёпала босыми ногами с аккуратной шёрсткой, пытаясь успеть нога в ногу с тяжёлыми сапогами гномов. Бильбо Бэггинс был невероятно вежлив и замечательно воспитан, из-за чего для гномов казался совершенно невероятным существом – за исключением отряда Торина. Те уже давно привыкли к нему и, едва их взгляд обращался к мастеру Взломщику, тут же приветственно теплел. Даже могучий Двалин усмехался в усы, скрещивая огромные руки на груди, лишь завидев Бильбо, который активно махал ему рукой с другого конца коридора, проходя мимо. Бэггинс сновал туда-сюда, помогая и трудясь, как солнечный свет, попавший под Гору каким-то неведомым чудом. Тепло его рук, мягкость его фигуры и нежность его широкой открытой улыбки притягивали к себе. Именно Бильбо подсказывал, как лучше всего расположить жилые помещения в Эреборе. Именно Бильбо активно помогал благодарному Балину. Именно Бильбо успокаивал разъярённого и разобиженного Кили и даже утешил расстроенную случившимся Тауриэль. Гномы хорошо знали своего предводителя. Но даже после всего, что случилось за время похода и Битвы, удивлённо вскинули брови, когда маленький мягонький хоббит, немного нерешительно вздохнув, пересёк тронную залу, направляясь к рассерженному ссорой с Кили Торину. Они не знали, о чём говорили эти двое – солнце и луна, снег и цветы, скалы и лес. Напряжённо звенел мягкий голос Бильбо, за ним подхватывал резкий и глуховатый голос Торина. Рассыпались по плечам от быстрых движений длинные тёмные волосы короля, быстро сновал туда-сюда полурослик с забавными овечьими кудряшками, размахивая руками и что-то объясняя. Каменное лицо Дубощита смягчалось. Всегда скромный и даже тихий Бэггинс говорил всё громче и решительнее. Их взгляды были совершенно нечитаемы; гномы напряжённо выжидали окончания разговора. Пожалуй, Торин просто вышвырнул бы Взломщика за шиворот, несмотря на то, сколько полезного он сделал для гномов. Спорить с самим Королём-под-Горой!... На следующий день Торин и Кили помирились. Бильбо всегда оказывался рядом, когда это было нужно. Он с ласковой улыбкой рассказывал сказки, которые слышал ещё ребёнком, и молодые принцы беззастенчиво раскрывали рты, требуя продолжения истории, когда хоббит прерывал её. Маленькие ладошки полурослика деловито разбирали бумаги и рисовали схемы – он удивительно ловко освоился, и никто из гномов даже пикнуть не смел, что мистер Бэггинс, у которого даже придворной должности не было, помогает королю решать самые важные вопросы. Бильбо – это запах парного молока и цветочного мыла, аккуратная одежда, задорная улыбка и солнечное её сияние. Торин всю свою жизнь был запахом закалённого металла и походного костра, тяжёлым доспехом, жёсткими складками у губ и бесчисленными драгоценностями Эребора. Гномы хорошо знали своего предводителя. Или думали, что знали? Стоило Бильбо войти в ту же комнату или зал, где был король, взгляд Торина отрывался от любых, даже самых важных государственных дел. Холодный золотой блеск в них тускнел, прерываясь жаждой настоящего тепла. Когда Бильбо говорил, его круглое личико становилось серьёзным и сосредоточенным, уголки тонких губ короля неуверенно дёргались. Улыбался он только племянникам, Балину и самым близким своим друзьям. Когда Бильбо широко улыбался или вставал слишком близко к Дубощиту, неосознанно для себя краснея щеками, крепкие пальцы Торина, привыкшие только к рукояти меча да кузнечному молоту, несмело дёргались, едва сдерживая желание прижать к себе. Гномы стали замечать. Кили и Фили пихали друг друга локтями, едва сдерживая смешки. Остальные кряхтели, наигранно кашляли и тут же вытягивались по струнке, стоило Торину бросить на них тяжёлый вопросительный взгляд. Балин прятал отческую улыбку, толкая локтем ошарашенного Двалина. Их бесконечно холодная зима сменялась тёплой улыбчивой весной, и это поняли все. Торин Дубощит, сын Трайна, внук Трора, Король-под-Горой, впервые проявлял где-то неуверенность, совершенно ему несвойственную. Жизнь вернулась в Эребор: закипела работа, зашумели голоса, засуетились гномы, заработали кузни, и теперь Гора возвращала себе былое величие. Вместе с жизнью в Эребор совершенно незаметно, тихонечко, бесшумным хоббичьим шагом прокралась любовь. Гномы это поняли, несмотря на то, что мудрецов среди них было немного. Гномы хорошо знали своего предводителя. Особенно сейчас. Потому что холодный блеск безжизненного Аркенстона навсегда сменился солнечной теплотой глаз хоббита.