Чердак

Рэймонд упорно откладывает этот день. Непростительно долго откладывает момент прощания с теми из воспоминаний, которые оседают на дне души, постепенно накапливаются и в конце концов начинают подгнивать, не принося ничего, кроме тупой боли, разочарования и сожалений. Есть воспоминания, действующие по принципу медленного яда, который проникает глубоко под кожу и из года в год портит кровь. Есть воспоминания, от которых хочется навсегда отказаться. Есть воспоминания, которые отсылают в неоднозначное прошлое и раз за разом заставляют испытать то, что следовало бы вычеркнуть и стереть. Таковыми, к сожалению, являются и воспоминания, связанные с Флетчером, и когда-то Рэй твёрдо пообещал себе расстаться с ними. Окончательно осознание приходит довольно просто: без трогательных ритуалов, обсессивных мыслей, от которых болит голова, или неизбежных страданий об утраченных возможностях — всё это давно пережито, пройдено и оставлено позади. Рэй просыпается однажды утром, неторопливо принимает душ, слегка подравнивает бороду, варит кофе и вдруг вспоминает, что должен кое-что сделать. Кое-что очень важное. Кое-что из тех вещей, за которые принимаешься только в том случае, если все раны затянулись и все шрамы зарубцевались. Кое-что из списка «Выполнишь тогда, когда перестанешь что-либо чувствовать, и ни секундой раньше». Рэй допивает кофе, вручную моет чашку — вероятно, он всё ещё оттягивает Главное Событие Года после той крупной перестрелки на складе — и поднимается на чердак. В отличие от многих других домов, чердак в доме Рэя не представляет собой кучу запылённых бесхозных предметов, наставленных друг на друга в хаотичном порядке. Тут уютно, светло и прибрано — Рэю, главному педанту Великобритании, тут нравится. Недавно он отремонтировал пол, постелил ковёр на новый ламинат, отвёл место под книжную полку, о которой давно мечтал, и обустроил чердак так, чтобы атмосфера не наводила на мысли о паутине или старом хламе. В общем-то, тут можно благополучно принимать гостей, но Рэй не отважится на такой шаг, даже если среди желающих заглянуть к нему на чай появится хоть кто-нибудь, кроме его нерадивого бывшего мужа. (всё ты врёшь, душка. теперь у тебя есть Рэнсом и вы вроде как...) (чёрт возьми, быстро же собирается очередь из нерешённых вопросов. хорошо, давай-ка сначала...) Нет, сюда гостей лучше не впускать. Это его и только его, Рэймонда, территория. Здесь он может расслабиться, поставить на паузу череду сумасшедших криминальных сюжетов из раздела «Так бывает только в кино», которые он привык называть своей повседневной жизнью. Здесь время течёт незаметно, словно он не нелегальный элемент общественной системы, а вполне адекватный его член — женатый мужчина средних лет, с двумя детьми, собакой и полной рабочей неделей в каком-нибудь процветающем офисе в Сити. Словно он не имеет никакого отношения к подпольному бизнесу, не страдает от надоедливых нервных тиков и справедливо оценивает своё психическое напряжение как «умеренное». Словно Рэй преуспел, справился со всем дерьмом и наконец-то стал тем, кем его и хотели видеть родители. Здесь, на чердаке, Рэй чувствует себя в безопасности. Дети, чтобы уединиться, строят домики среди ветвей высокого дуба у себя во дворе или в ближайшем подлеске — играют, примеряя на себя выдуманные роли, фантазируют и притворяются. Рэй тоже так делает. На чердаке Рэй воздвиг собственный воздушный замок, где он — примерный гражданин, которого заботят только счета за электричество да соседские машины, а не наркофермы с соответствующими проблемами: порох, кровь, грязь и трупы, горы трупов. Вот вам простая истина: в сложном деле, частью которого является Рэй, смертей не избежать. Главное — уметь грамотно и элегантно прибирать за собой. И не впускать посторонних на свой чердак. Во всех смыслах. Есть ещё одна причина, по которой Рэй не позволит никому — в том числе грёбаному красавчику Рэнсому — здесь находиться. Это серьёзный повод для той скрытной части человечества, которая неохотно делится недостатками и патологически боится обнажить свою ахиллесову пяту. Рэймонд не глупый: он знает, что у всех, включая его самого, есть уязвимые места. Но он также знает, что слабости, как и трупы, можно тщательно спрятать. Растворить в кислоте плоть, сжечь кости, развеять пепел по ветру и по отдельности выбросить фрагменты челюстей в реку или закопать в чьём-нибудь розарии. Никто не найдёт. Рэй такое уже проворачивал. Прежде чем пробиться наверх и зубами вырвать должность личного помощника Микки Пирсона, стать его правой рукой, Рэю в своё время приходилось делать всякое. У Рэймонда много скелетов в шкафу, и каждый из них похоронен с абсолютно нездоровой, но хорошо отточенной склонностью к перфекционизму. Все, кроме одного: тут, на его уютном чердаке с ковром и книжной полкой, стоят вещи Флетчера. Находясь внизу, Рэй ежедневно ощущает тяжкий груз, ложащийся на плечи от одной только мысли про чужое добро, оскверняющее его пространство своим существованием. Всё это рано или поздно сведёт Рэя с ума, если он не соизволит избавиться от коллекции под названием «Мы были так счастливы, как жаль, что ты оказался безмозглым мудаком». Действительно. Как же, мать вашу, жаль. Рэй опускается на диван, глядя в сторону аккуратно запакованных коробок, сиротливо притулившихся в углу. Быстро облизывает губы. И поправляет очки. Они давно поделили имущество: Рэй даже помог Флетчеру собрать вещи. А потом одну за другой находил те, что случайно затерялись в суматохе, и на нервах убирал их с глаз долой, намереваясь вернуть при первой же возможности. Разумеется, не вернул. Кто знает, сколько они тут уже лежат. Судя по тому, что Флетчер не особенно тревожится из-за утраты пары-тройки потрёпанных книг, (Данте, Воннегут и Драйзер) футляра для очков и некоторой одежды, они не так уж ему и нужны. Тем лучше. Тем спокойнее. Флетчер ни разу не упоминает об этих потеряшках во время их недолгих и редких, скорее неприятных, бесед о том о сём по телефону. Возможно, Флетчер списывает всё на недобросовестность грузоперевозки. А может, надеется, что Рэй самостоятельно пристроит или выбросит это барахло, которое ему без надобности. Флетчер. Рука Рэя невольно тянется к оправе, но застывает в воздухе, так и не дотронувшись пальцами до тонкой дужки. Рэй опускает кисть. Флетчер. У него ведь есть имя, в конце концов. Стоит забыть старые привычки. — Если бы наш брак был человеком, он был бы полным кретином, — как-то раз высказался Рэй, наблюдая за тем, как Питер Флетчер снимает с вешалки свои сраные рубашки, чтобы сложить их в свой грёбаный чемодан и навсегда убраться из этого дома к чертям. — Не хочешь ли ты, любовь моя, сказать, что в таком случае он был бы мной? — невозмутимо спросил Питер Флетчер. (на хрен это имя, Рэй будто совершает над собой насилие, когда произносит его) — Я бы поджёг траву на его могиле, — улыбаясь уголками губ, продолжил Рэй. — И снёс бы надгробие, чтобы никто не понял, какой ублюдочный сукин сын тут лежит. Флетчер тогда рассмеялся, кажется, совершенно искренне, и это рассердило Рэймонда ещё сильнее. Господи, как же он был зол. На Флетчера — за то, что он вообще посмел появиться на его жизненном пути, и на себя — за бессовестно лживую метафору. Будь их брак ублюдочным сукиным сыном, который неожиданно откинул копыта, Рэй бы приходил на кладбище разрушенных надежд каждое воскресенье и возлагал на могилку свежие цветы, мысленно храня преданность руинам, оставшимся от своих чувств. Рэй кладёт ладонь на колено и принимается думать. Он специально поставил коробки таким образом, чтобы даже самый внимательный глаз не сразу смог приметить безликие картонные стенки с замурованным в них содержимым. Впрочем, прятать эту дрянь не было смысла: каждый раз Рэй так или иначе машинально возвращается к ней взглядом. Ну конечно. Он ведь знает, что они, эти проклятые воспоминания, лежат там, в картонной гробнице, дожидаясь своего часа. В этом-то и заключается их главное отличие от трупов: события нельзя просто выжечь из памяти. Их нельзя заставить исчезнуть путём каких-нибудь отвратительных химических процедур, которые неизменно влекут за собой ночные кошмары. Люди исчезают, причём довольно быстро, — воспоминания живут. И могут сохраняться веками. Рэнсом тем не менее говорит, что здесь можно провести одну интересную параллель. Честно признаться, Рэя от неё тошнит, однако он не решается спорить. Потому что Рэнсом прав: неугодные воспоминания невозможно быстро удалить, как файлы на жёстком диске, — целиком и полностью. Ведь прежде чем избавляться от тела, следует его расчленить. (раздроби память — и мать родную забудешь, Рэй) (отделяешь их друг от друга, как мясо от костей) Ну вот, у него снова судорога. Ладно, хорошо. Он ещё не вскрыл клейкую ленту на коробках, а у него уже дёргается глаз. Замечательно. Рэй смотрит в потолок, считает до десяти и ощупывает рукоять складного ножа, который Рэнсом с удовольствием одолжил ему для великого события. Им Рэй и срезает толстую плёнку скотча, поддевая её острым лезвием, и она расходится, как кожа. Рэю хочется думать, что Рэнсом точил этот нож сам. Рэй отгибает створки и смотрит внутрь бумажного ящика, который так долго отравлял ему жизнь. Из углубления не выскакивает монстр, не вылезают щупальца или змеи и не выбегает стадо пауков — старый хлам Флетчера неизменно лежит там, где его бросили. Рэй перебирает вещи, не отдавая себе отчёта в том, что сжимает зубы слишком сильно. Первыми под раздачу попадают книги. Это Данте с гравюрными иллюстрациями, Воннегут и, конечно же, Драйзер в твёрдом переплёте. Выбросить их у Рэя рука не поднимется. Он некоторое время листает страницы, водя пальцем по выделенным строчкам, — у Флетчера есть идиотская манера ставить на полях пометки карандашом. Тот мечется, в ком сила не тверда, И потому ей плоть не подконтрольна. Что ж, да. Наверное, так оно и есть. Рэй, почёсывая щёку, последовательно вытаскивает из коробки пустой футляр для очков, потрёпанный шейный шарф с замысловатыми узорами и под ним неожиданно находит ещё кое-что. Поначалу он думает, что обнаружил ещё один толстый том (возможно, Достоевский или Диккенс), но быстро понимает, что держит в руках не просто мятую книгу, хранящую на страницах следы ногтей. Рэй открывает фотоальбом, окунаясь в бездонное море воспоминаний — к слову, по большей части приятных и светлых. Как бы настойчиво он ни пытался от них избавиться, безжалостно вырывая с корнем, они раз за разом продолжали восходить, как весенние цветы. И эта почва, его травмированное сознание, ещё долго будет содержать семена, которые когда-нибудь напомнят о себе. Всё повторяется. Сколько бы мостов ни сжёг Рэй, в итоге выстояло всего два: в его голове и на этих фотографиях. И он понятия не имеет, какой из них труднее будет разрушить. Время пролетает незаметно, и ближе к двум часам Рэю приходится спуститься на кухню за обедом и пропасть до самого вечера, в перерывах между отчётами разбирая почту и обзванивая нужных людей. Его выходной — та же работа, только в родных стенах. Рэй отрывается от телефона, когда замечает, что за окном сгустились сумерки. Он допивает шестую или седьмую чашку чая и долго сидит за столом, глядя на темнеющий двор. Мысли путаются. Рэй снимает очки, трёт уставшие глаза и снова идёт на чердак. Выпотрошенные коробки он выбрасывает. Так же поступает с шарфом и футляром — они ему ни к чему. Стирает пыль с книг и рассовывает их по полке в дальнем углу. Туда же, за ряд цветных корешков разной толщины, ставит фотоальбом. Рэю, по-хорошему, надо винить себя в трусости и слабости, но он почему-то чувствует, что поступает правильно. Он бросает на полку последний взгляд, выключает свет, накидывает на плечи вязаную кофту, выносит мусор и, проходя по террасе, вновь нащупывает в кармане складной нож Рэнсома. Рэй улыбается, достаёт телефон и, подняв голову к небу лавандового цвета, говорит в трубку: — Есть пара минут? — Для тебя — что угодно, босс, — отвечает Рэнсом. Он принимает вызов после первого же гудка, словно сидел у телефона в намеренном ожидании звонка. Впрочем, по его тону неясно, улыбается он или говорит серьёзно. И Рэя даже не задевает фамильярное обращение. Он спрашивает: — Ты уже ужинал? Следует короткая заминка, и Рэй пытается угадать, о чём думает Рэнсом. Безуспешно. — Не довелось, — а сейчас Рэй отчётливо видит, как губы Рэнсома изгибаются в усмешке. — Приглашаешь? — Торопишь события. Я ещё ничего не сказал. — Я всего лишь читаю между строк. Не то чтобы ты слишком предсказуемый, Рэй, но я и к тебе приловчился. Рэй делает неожиданное открытие: ему нравится слышать голос Рэнсома. А ещё он полагает, что, кажется, вот-вот пригласит его на свидание. Прямо к себе домой — в зону доверия, обитель спокойствия, рискуя попасть в ту же ловушку, в которую угодил по вине Флетчера. Рискуя погубить свой воздушный замок. — Нужно обсудить несколько вопросов. — Настолько важных, что их принято поднимать только в твоей великолепной столовой? Стервец, думает Рэй. — У тебя есть возможность отказаться, — отвечает он, сжимая в ладони нож. — Я не настаиваю. Сегодня выходной. — Я что, похож на полного идиота? — Рэнсом определённо улыбается. — Дай мне полчаса. Адрес я знаю. — Я почему-то не удивлён, если тебе вдруг интересно. — Я навёл справки, — признаётся Рэнсом. — Должен же я знать, на кого работаю. — Справедливо, но всё ещё настораживает. — Не буду тратить твоё время и терять своё, — Рэй слышит, как хлопает дверь. Он так быстро собрался? — Жду не дождусь ужина из-под твоей руки, Рэй. Если что, на десерт я буду светлое пиво. — До встречи, Рэнсом. Рэй задерживается на террасе, щурясь в западную сторону небосклона, поправляет очки и уходит на кухню готовить. Он не любитель пива, но в холодильнике, должно быть, завалялась бутылка-другая.