Умный

Сынхен умный. По крайней мере, ему так говорили и он сам привык так считать. Он может просчитывать свои и чужие ходы, грамотно писать и говорить, делать хороший выбор. Отчасти, может поэтому ему и удалось прославиться – он много думал над тем что и как делать. Сынхен был умный и поэтому он быстро придумал, как заполучить очень желанный джиёновский поцелуй. И хотя само по себе это желание было не совсем нормальным и умным, Топ все же предпочитал и дальше считать себя не глупым человеком. Джиён был пьян, Сынхен не очень. Джиён тонул в ностальгии и милых воспоминаниях о турах всемогущего БигБэнг, а необычно разговорчивый Сынхен продолжал и продолжал подкидывать совместные воспоминания. Джи Дрэгон становился всё пьянее с каждым кусочком лайма после текилы и все более растроганным после каждого осторожного слова своего собутыльника. - Мы так давно вот так просто не напивались вдвоем, да? – язык Джи заплетался, спотыкаясь о слоги. – Я скучаю по нам таким, какими мы были в начале. Мне тогда писалось легче, легче придумывалось. А сейчас только жить легче. С деньгами-то всегда легче. Он почти трезво посмеялся и засунул в рот сигарету. Сынхен был умный, поэтому никогда много не пил и совсем не курил. Джиён был гений и поэтому он много курил, часто пил, много что понимал, но мало что знал. Он складывал слова в песни, ноты в музыку, одежду в стиль, а Сынхена скатывал в упругую пульсирующую мышцу. Сердечную. Только гении редко обращают внимание на то, кто ночью подтыкает им одеяло, отвозит домой после пьянки, заботливо вытирает гениальную блевотину и оставляет таблетки от на видном месте. Гении они общие. А Топ надеялся если не присвоить, то хотя бы почувствовать, каково это, когда гений закрывает глаза от твоих поцелуев. Джи выпускает клубы дыма, выбивает пальцами ритм будущего хита и недовольно косится на хёна. - Ты слишком трезв, чтобы слушать мои излияния! Догоняй, сукин ты сын. – он тараторит что-то ещё не совсем приличное, но слова зажевываются вместе с фильтром сигареты, не вынимая которую изо рта, Дрэгон разливает алкоголь и сыпет соль на ладонь. Сынхен думает. Он думает, что сам Джи никогда не будет достаточно пьяным, чтобы слушать его излияния. А выпивая подряд две рюмки, всё же боится стать достаточно пьяным, чтобы рассказать. Они пьют прямо на полу в квартире родителей Топа, свет зажжен абсолютно везде, закуска заканчивается быстрее, чем выпивка. Джиён иногда танцует, иногда смеётся, а ближе к концу второго часа пьянки начинает зло огрызаться на Сынхена, и тот думает, что может он не настолько умен, чтобы предсказать поведения гениального и пьяного Джи. Но всё же после очередной рюмки совсем не грозный Ти Оу Пи с несвойственной ему нежностью тянется к другу, неловко опускает голову и, сжимая как можно крепче в своих руках лучшего из всех людей, которых он когда-либо знал, хочет все сказать. Но выходит только какое-то сдавленное и паршивое «Спасибо», адресованное непонятно чему и всему одновременно. Он вдруг понимает, что не будет сегодня целовать Джиёна. Пожалуй, он никогда не будет его целовать, потому что это слишком нечестно по отношению к нему. Гения нельзя слишком будоражить, ему нужно уступать, пусть это и будут самые сильные желания. Умный парень грустит и пытается не дотрагиваться до мягких волос лидера, не сжимать его плечи слишком сильно, не вдыхать его запах слишком глубоко в сознание. Отвлёченный своими запретами самому себе он не сразу замечает, как Джи грубо оттягивает его за волосы от своего плеча, а когда он начинает, наконец, всё замечать, на него обрушивается боль в затылке от цепких пальцев, всхлипы и такие неожиданные слёзы в глазах напротив. Он не может ничего сказать, вернее, не может ничего спросить застигнутый врасплох неожиданностью, болью и страхом. Воздух становится тяжелым, текила перестаёт греть внутри, батареи перестают греть снаружи. Перед лицом своего гения он вдруг кажется себе совсем слабым, хотя весит почти как два Джиёна. - Как же всё быстро меняется, - непонятно к чему шепчет Драгон, - ещё полгода назад я не мог без тебя жить. А сейчас не могу стерпеть твоих ёбаных объятий. Его рука соскальзывает и Сынхену стоит больших трудов не упасть, не умереть, не провалиться под землю и не закричать. Он ничего не понимает и совсем не может поверить в то, что только что услышал. А потом вдруг разрывается от смеха, разваливается на полу и чувствует себя самым счастливым и несчастным в гребаной Корее, а может и во всём мире. Его личный бог любил его, а потом разлюбил, а он и не заметил. Он был умным, и он был слепым. Джиён снова закуривает, даже не подозревая о том, что только что разрушил не только сегодняшний план, но и почти полжизни Топа. Он слышит, как тот смеётся, но не смотрит на него и почти не жалеет о том, что только что сказал. Джиён всегда считал себя глупым, а глупые могут себе такое позволить. Только что-то всё равно не срасталось, не исправлялось и не чувствовалось правильным, как он надеялся. Он ждал, что ему станет легче после признания вне зависимости от реакции этого идиота. Но что-то внутри так и не отпускало. Джиён прижал руку к груди, как видел в дорамах, чтобы понять, что происходит у него внутри. Но это не помогло. « Рядом с Сынхеном ничего не помогает. Ничего не идет по плану» - отмечает про себя Джи, а потом видит дырку на носке так и катающегося по полу в истерике Топа. Он улыбается пьяно и непроизвольно, а потом вдруг видит такую же дырку у себя внутри и понимает, почему ему не стало легче. Он, блять, соврал. Ничегошеньки он не разлюбил, он даже эту нелепую дырку на белом носке любит. И смех его любит. Джиён вздыхает и теряется, не видя смысла ни в текиле, ни в уговорах Сынхена повспоминать прошлое, ни в сынхеновском спасибо, ни в своём признании. Он наливает себе стопку, но её прямо у рта выхватывают. Половина текилы проливается Сынхену на подбородок, глаза у него дикие, щеки от долгого смеха красные, а рот кривится в попытках что-то сказать. Джиёну непривычно видеть его таким и ему кажется, что сейчас они наверно на картине Босха. Там тоже всё как-то не очень понятно. Сынхен думает, что его худой и хрупкий гений настоящий тупица, сам он полнейший идиот, и что он всё проебал. Он думает, что они похожи на персонажей Дали. Текучие такие, неуместные, плавленые. Поэтому любое действие, которое раньше привело бы к катастрофе, кажется ему совершенно нормальным. Поэтому он кричит. - Я люблю тебя! Ты сводишь меня сума, ты ёбаный алкоголик, с тобой всё внутри меня рушится, и я как баба, тупая эмоциональная баба, не могу успокоить нервы. Джиён отмечает, что пару словосочетаний можно использовать в новой песне. Они оба чувствуют себя абсолютно трезвыми и глупыми. Потом Джиён перестаёт чувствовать дырку у себя в и так резко смеётся, что Сынхен вздрагивает и надеется, что он несколько минут назад смеялся не так страшно. Джиён суёт палец в дырку на носке Топа, крутит им там и успокаивается. - Я придумал новую песню, пока ты тут орал, придурок. Сынхена больше ничего не удивляет, он смиряется с тем, что сегодня вечером сошел с ума. - Молодец. Джи встаёт, остатки текилы и выливает её с балкона. Думает что бы он сейчас хотел больше всего и без промедления снимает с Топа носки. Потом целует его. Они блюют вместе, потому что текила была паленой, а Джи понял это слишком поздно, засыпают тоже вместе. А потом вдруг начинают просто быть вместе.