Ягодный пирог

Когда Мицуки слышит приглушённые звуки у комнаты сына — непроизвольно останавливается и также непроизвольно начинает подслушивать разговор. На секунду ее охватывает волнение, когда сын начинает ядовито шептать не самые приятные слова в сторону друга, после чего в комнате повисает гробовая тишина. Она уже вот-вот хочет ворваться, как что-то внезапно щёлкает в голове и Мицуки все понимает, хитро щуря глаза. Пройдясь на цыпочках пару метров от комнаты, женщина разворачивается и демонстративно громко начинает топать ногами, на всякий случай откашливаясь пару раз, и для виду напористо стучит в дверь, но заходить не собирается. В комнате раздаётся грохот, шипение сына и очень много лишних телодвижений, на что она, еле сдерживаясь, смеётся в кулак, но все также терпеливо ждёт, когда уляжется буря. Ей вспоминаются школьные годы, школьные романы и глупые шарканья в подворотнях, лишь бы родители ничего не прознали. Тогда она не знала, как было правильно, а совета просить у родителей уж точно не побежала бы. Но факт оставался фактом — в таких делах следовало положиться на кого-то опытного и мудрого, кто точно знал бы о всех тонкостях их положения. Мицуки всегда не хватало такой поддержки, поэтому она не хотела подвести и сына. Когда шум прекратился, а Кацуки ещё не успел подойти к двери, женщина громко прикрикнула: — Кацуки, жду тебя на кухне через пять минут! И просто молча ушла, оставив двоих приходить в себя. * — Чего звала? Кацуки спокойно располагается на стуле за кухонным столом. На нем все ещё школьная форма, на удивление женщины полностью застёгнутые пуговицы на рубашке, хмурый вид и отвратительно кривая осанка. Она разворачивается к нему через пару минут, после того как заканчивает резать зелень в салат, и вглядывается внимательнее — ее сын ненавидит ходить в уличной одежде дома и уж тем более не соблюдает строгого стиля, видимо, синяя, чуть выглядывающая из-под ворота метка на шее тому виной, как и втянутая по самое не хочу голова; его губы горят алым цветом и выглядят как у самой настоящей барби, только вот Кацуки это совсем не идёт — Мицуки делает пометку, что ее сын в таком виде похож на рыбу и это больше смешно, чем привлекательно; дыхание все ещё сбито, но уже по другому поводу. Она видит, как сын волнуется, как он непроизвольно вытирает потные руки о штанины каждые пять секунд и до невозможного хмурит брови. Женщина достаёт из-под стола два предмета и ставит их на стол прямо перед ним. — Ха? Кацуки никогда морально не был готов к такому. Он все ещё сидел, не сводя взгляда с матери, просто напросто стыдясь опускать глаза на это. — Бог ты мой, Кацуки, тебе же не десять лет! Не делай вид, что ничего не понимаешь. Нулевая реакция и стремительно краснеющее лицо — Мицуки приходится идти на пролом. — Ладно, гаденыш, вот смотри — она берет в руку первый предмет, ощущая себя не заботливой матерью, а каким-то рекламщиком, любой ценой пытающимся всунуть товар, — Это смазка. Очень полезная вещь, особенно для первого раза. Ее надо наносить — она берет второй предмет, — на презерватив, после того, как будешь готов его надеть. И он обязателен, если не хочешь сдохнуть от какой-нибудь болячки! Так вот, смазываешь себя и своего партнера — она решает прерваться, видя, как ее сын, полностью красный и распрощавшийся с гордостью, все-таки выслушивает указания, еле сдерживаясь, чтобы не наорать и сбежать с поля боя. Мицуки ехидно улыбается, а в душе начинает приятно греть, потому что сын наконец нашёл человека, ради которого готов терпеть даже такой позор, — Ну, или кто там из вас кто, это уже не так важно. Кацуки отходит от услышанного через минуты две и берет вещи, крепко прижимая к себе, но с места не двигается, головы не поднимает, тогда Мицуки громко вздыхает и походит к нему. — Я уйду в магазин часа на два-три, а друг твой пусть останется здесь с ночевкой, хорошо? Ее начинает немного потряхивать от такой реакции сына, но женщина держится, уверяя себя, что сделала все как надо. — Кацуки? Парень нехотя подаётся вперёд и мягко припадает головой к груди матери. Она секунду сомневается, борясь с желанием обнять его покрепче, ожидая его слез, как чувствует улыбку. Ее сын улыбается от всей души, топя в материнской заботе скопившиеся эмоции, потому что впервые за долгое время он по-настоящему счастлив и это настолько личное, хрупкое и постыдное, что можно доверить только материнским плечам. Мицуки ощущает эту благодарность за понимание и поддержку и отстраняется, все же заставляя сына поднять глаза. — Вам что-нибудь купить, милый? — Да, — парень приходит в себя, криво лыбясь и поднимаясь из-за стола, — Самый что ни на есть кислый, чертов отвратный пирог к чаю. * За ужином они сидят в четвёртом, обсуждая былые дни и Мицуки никак не может угомониться, вспоминая тот день, когда впервые встретила любовь всей своей жизни. Она размашисто жестикулирует рукой, предусмотрительно положив вторую в ладонь мужа, и рассказывает Киришиме о том, каким Масару был стеснительным и милым, на что парень ярко улыбается и говорит, что им очень повезло быть вместе, мимолетно переводя взгляд на умиротворенного Кацуки и обратно к себе в тарелку. Кончики его ушей алеют и тот начинает глупо улыбаться, уходя глубже в себя. Когда Мицуки наливает всем чай и достаёт пирог, все также не переставая миловаться со своим мужем и возвышать их любовь, Кацуки не выдерживает, шутя в своей грубой манере. — Любовь у них, как же. А женились-то по залету, так ведь, карга? Под столом Кацуки прилетает сразу два пинка — от отца и от Киришимы вместе с осуждающим взглядом. Парень на это лишь цокает, демонстративно отворачиваясь в сторону, но Мицуки видит лишь неподдельный блеск в глазах сына и ничуть не обижается. — И до сих пор не жалеем об этом. И тебя, паршивца, любим. Только вот как тебя бедный Киришима терпит, не понимаю. — Да ты! Внезапно парня резко перебивают, кажется, осмелившись что-то спросить. Кацуки не ворчит и быстро замолкает, переведя обеспокоенный взгляд. — Миссис и мистер Бакуго, вы же хотите внуков? Вопрос звучит слишком серьезно и совсем не под стать их возрасту. Ребятам бы сейчас думать о свиданиях, признаниях в вечной любви где-нибудь под луной, да в конец о том, где можно было бы сделать то, что они собирались сделать сегодня вечером не без ее помощи, конечно. Но вот это — это слишком. И Мицуки хоть сейчас готова лезть на стену от настроя Киришимы в сторону их сына. У них все происходит по-другому, конечно. Пока остальные ходят на свидания и делают милые фотографии, ребятам приходится вечно притворяться, скрываться и постоянно думать о том, не подростковая ли это шалость, не пройдёт ли это все к двадцати годам и будут ли они готовы отказаться от всего на свете ради любви. Мицуки давит в себе огромный ком и уже скорее хочет прервать затянувшуюся паузу, как вдруг в диалог вмешивается ее муж, будь он проклят. — Конечно хотим, а кто ж не хочет? И здесь нет ничьей вины в том, что Масару — единственный, кто не был в курсе всей ситуации, поэтому в открытую говорит такие вещи. Он хочет, все родители хотят и Киришима ожидал именно этого, грустно улыбаясь ему в ответ. — Да черт возьми! — Кацуки берет руку друга в свою и опускает вниз, крепко сцепляя их под столом, — Я хочу быть героем прежде всего, какие дети, старик?! Я уж точно не намерен с ними возиться. — Не сейчас, но потом… Киришима кажется таким взрослым, прочувствовавшим на себе все тяготы жизни, что Мицуки хочется его защитить. Ему рано думать об этом, по крайней мере теперь, когда она рядом. — Киришима, а знаешь, у нас в семье никто не ест пироги, особенно с кислинкой, но вот мы сидим и я вижу, как мой непутевый сын уплетает уже второй кусок, даже глазом не моргнув. Он счастлив рядом с тобой, так что ещё нужно нам, родителям? — Точно, — до Масару наконец доходит суть вопроса, что улыбка сама собой слетает с лица, оставляя лишь обеспокоенный взгляд, устремлённый прямо в душу сына, — Наш Кацуки ненавидит ягодные пироги. * Когда Киришима отправляется в душ, а Кацуки не спускается вниз за футоном для друга, становится понятно — спать они сегодня планируют вместе. Нутро Мицуки кричит, что следует сделать ещё что-то, может, даже отговорить их от глупостей и она решает послушать внутренний голос. Она пробирается в их комнату, предварительно постучавшись и дождавшись разрешения. В комнате подозрительно темно и пахнет карамелью, а Кацуки сидит весь как на иголках в одном нижнем белье и кусает губы. — Может подождёте с этим? Она слышит во фразе лишь предательские нотки, но ведь на то она и мать, чтобы оберегать сына даже от самого себя. Кацуки поднимает на неё глаза, холодно отвергая предложение. Он уверен в своих действиях как никогда. — Мы долго к этому шли, понимаешь? Это не очередное «хочу» и не какая-то шалость. Мы…мы пытались игнорировать, быть просто друзьями, мы ждали, когда это все пройдёт, но это все настоящее. Мы настоящие, — он украдкой усмехается, но даже сейчас Мицуки чувствует, какой ураган бушует в сердце мальчика, — Ма, мы друг без друга не можем. От этого так плохо, но так хорошо, когда он рядом и держит меня за руку. Я люблю его. На этот раз она плюет на гордый образ и лезет обниматься, не в силах сдержать слез. Кацуки пережил уже столько, перетерпел и проглотил, в одиночку боролся со своими чувствами, ища правильного выхода, но так и не справился со всем этим давлением. Открылся ей, доверил самое дорогое и ждал поддержки. Им ещё столько предстоит пройти вместе, что хотя бы Мицуки должна быть на его стороне. На выходе из комнаты ее поджидает Киришима, видимо, не желающий портить момент. Они обмениваются улыбками и, расходясь, желают друг другу доброй ночи, как вслед женщине прилетают слова благодарности за сына, да и в общем-то за все, что она сделала сегодня. Теперь она может спокойно спать, отбросив тень сомнения за сына, предусмотрительно уговорив мужа поспать сегодня в берушах. А на утро просыпается от громкого гогота ее детей и одной сломанной пополам кровати, услышав лишь в оправдание: «Это химия, карга, тебе уже не понять!» и гордо задирающего голову сына. *** Когда с телефона Кацуки ей отвечает Эйджиро, еле сдерживающий ком в горле с полностью осипшим голосом, она тут же будит мужа и едет по продиктованному адресу. Ребятам уже по двадцать и они живут вместе, раз в неделю навещая стариков. Масару все ещё не может принять Киришиму до конца, вечно пролистывая детский альбом Кацуки и рассказывая, как хотел бы прикрепить к нему фотографии его внуков. Киришима понимает и не злится, но им только двадцать и оба хотят быть героями, а не возиться с вечно плачущим ребёнком. В двадцать Мицуки уже ходила с животом и гордо хвасталась им перед всеми. Ей тоже не хватало детского смеха в доме. Эйджиро не отходит от больничной койки Кацуки ни на минуту, всячески окружая заботой и вниманием. Он целую неделю усердно ухаживает за своим парнем, при этом всячески избегая зрительного контакта. Не только с ним — Киришиме стыдно смотреть в глаза родителей, особенно четко ощущая на себе неприязнь Масару. Казалось бы, обычное пулевое ранение, не задевшее жизненно важных органов, да и вообще, Кацуки сам кинулся под пулю, но разве это имеет значение, когда он, профессиональный герой, лежит сейчас в койке, упуская столько жизней, которые бы точно смог спасти. Кацуки выписывают из больницы довольно быстро, но настоятельно просят отсидеться дома хотя бы ещё дней пять, обязательно находясь в тишине и спокойствии. Парень отрешенно кивает головой и садится на заднее сиденье родительской машины, затыкая уши наушниками, чтобы утопить душу в музыке — Эйджиро порвал с ним на днях, а он был всем, что могло его когда-то беспокоить. * В гостиной непривычно тихо шумит телевизор, пока Мицуки готовит ужин на троих, по привычке добавляя в каждое блюдо куркуму, потому что так нравилось Эйджиро-куну, а значит и ее сыну тоже. Женщина пытается не вспоминать, отвлечься от вечно назойливых мыслей, прислушиваясь к телевизору, но как назло Кацуки слушает лишь геройские новости, непутево делая вид, что они его совсем не интересуют. Когда речь заходит о Красном бунтаре, телевизор тут же выключают. Мицуки успевает поднять голову и приоткрыть рот, чтобы наорать на сына за его твердолобость, но вовремя замечает, как тот уже старательно набирает что-то в поисковике телефона, забив на гордость и тому подобные вещи. Волнуется. Женщина тоже волнуется, по-своему, по-матерински. Кацуки сидит в полной прострации с давно остывшей кружкой чая в руке, закинув ноги на диван, придвинув их поближе к себе, когда сквозь белую пелену до него доносится имя и, как по волшебству, возвращает его в те дни, где вместе с этим именем шло ещё одно. Эмоции захлёстывают волной, перекрывая доступ к воздуху, да так, что глаза на мокром месте, но Кацуки не сдаётся. Он сильный, всегда был таким и точно уж какое-то глупое расставание его не исправит. Телевизор выключается десятью гневными нажатиями кнопки, после чего пульт летит куда-то в ноги в самый дальний угол дивана. Сам парень злобно пыхтит, пытаясь затянуть как можно больше воздуха в легкие, но ничего не выходит — мозг уже прокручивает пару услышанных фраз на повторе, цепляясь за ту, на которой оборвалась трансляция. Кацуки злится, хочет взорвать злодейскую рожу, выпустить пар, не замечая, как руки сами тянутся к телефону, и плюет на все, ища в новостной ленте информацию по своему, как иронично, бывшему. Мицуки убирает пульт на столик, садится на край и наблюдает за реакцией — тот резко дергается и быстро убирает телефон за спину, словно смотрит на нем не новости, а что-то запретное на всех континентах мира, но у этого все равно есть общее — любое упоминание о Эйджиро делает Кацуки больно, а врачи ни в коем случае не разрешали ему волноваться. Женщина забирает кружку из его рук и смотрит, морально давит, заставляя завязать диалог первым. Кацуки быстро сдаётся. — Да все с ним в порядке. Идиот, опять бросился в горящий дом, который в итоге на него и упал, — Кацуки размашисто разводит руками и запрокидывает голову вверх, чтобы слезы предательски не скатились по щекам, совершенно забыв, что голос уже трещит по швам, выдавая ужасно сильное волнение, — Нет, ну надо же быть таким придурком без мозгов, а! Зато посмотрите на него, спас семейную пару, какой молодец! Ненавижу его. — Он же у нас парень сильный, да, Кацуки? Ни перед чем не сломается. — Как же, — Кацуки все же опускает голову, быстрым движением вытирая пару выступивших слез, встречается с женщиной взглядом, — плевать я хотел, поняла? Все равно мне, пусть уже поскорее сдохнет. — Кацуки, — она смотрит на дрожащие руки сына и уже почти тянется, чтобы забрать их в свои, но вовремя одергивает себя. Сейчас не время, — почему вы расстались? -Он… — Кацуки поглубже вдыхает, пытаясь отрешенно смотреть за ухо матери, — Он, идиот, решил, что это его вина. Что я из-за него подставился и чуть не погиб. Боже, я что похож на такого придурка? Похож, сам знает об этом, но отчего-то не хочет признавать. Кацуки за Эйджиро отдаст все свои жизни. — Он выдохся, буквально десять секунд находился без защиты и что мне оставалось делать, когда та мразь наставился на него пистолет?! — Ты мог погибнуть. А он тебя любит, Кацуки. Больше жизни, ты же знаешь. Он даже не смог заговорить с Масару после инцидента, вот как презирал себя. — Только ты не начинай. Я, блять, знал, на что шёл и помирать точно не собирался. Если его голова отключается, когда он прыгает на все подряд, то это не значит, что я поступаю также. — Хочешь сказать, что все просчитал? — Именно так и сделал, — Он все же опускает свою голову на колени, едва слышно шмыгая носом, — Как бы я оставил его одного? Мицуки хочет успокоить сына, обнять, сказать пару приятных слов, что он молодец, что сделал все, как надо, но роль ещё не окончена. У неё ещё будет время склеить своё разбитое сердце, а пока она должна как следует отругать сына за его эгоизм. — А что, сейчас он не один? Пока ты лежишь в тёплом доме и жалеешь себя, он сидит там один, занимаясь самобичеванием. Кацуки, этот мальчик пишет мне каждый день, справляясь о твоём здоровье, и шлёт неприлично огромное количество денег мне на карту для того, чтобы у нас все было, потому что кроме Масару никто из нас не работает. Да Эйджиро уже выводит меня из себя, каждый раз извиняясь! А ты, что ты делаешь?! — Да что ты знаешь, карга?! — Парень начинает говорить на повышенных тонах впервые за две недели и Мицуки безумно рада вновь услышать его громкий голос, — Он, черт возьми, не отвечает на мои звонки и не читает сообщения! Этот придурок сам так захотел, даже не выслушав мою сторону, скотина! И что, думаешь, я так хочу?! Хочу сидеть здесь и пускать сопли, как маленькая девчонка?! Да черт с два, плевать я на это хотел! Мицуки раззадоривается и входит в кураж, посылая последний пинок под зад сыну. — А что, тебе ноги отрезали или забыл, как ходить, принцесса?! Жизнь не приносит счастье на блюдечке, за него нужно бороться! Так что либо сиди дальше, либо уже вылези из своего пледа и раздай этому идиоту хороших люлей за то, что вздумал выйти из нашей семьи! — Да чтоб тебя! И Кацуки тут же поднимается, уже во всю вылетая из входной двери, наплевав на свой внешний вид и прописанные указания. Он исчезает из дома в мгновение ока, но Мицуки успевает заметить ту самую, искреннюю, счастливую улыбку и заметно расслабляется. Теперь у этих двоих все будет хорошо. А вечером они приходят вдвоём, невозможно счастливые с поблескивающими кольцами на пальцах, кучей засосов и следами укусов, официально заявляя, что им не разрешили подать заявление, поэтому они обменялись кольцами сами, теперь уже клятвенно пообещав друг другу ни за что не расставаться, переживая все тягости жизни вместе. Своей семьей. *** Пока Мицуки видит седьмой сон, Масару тихо плетётся к входной двери, совершенно не понимая, кто может ломиться к ним в шесть утра. На пороге стоит совсем повзрослевший Эйджиро, переросший его на две головы, но во взгляде все равно читается маленький мальчик, которого выгнали из дома и тот не понимает за что. Из-за его ноги выглядывает милая пятилетняя девочка с белокурыми волосами и огромными любопытства глазами, крепко сжимая мизинец парня в своих крошечных ручках. Масару молча впускает пару и это тот самый момент, когда им не нужно слов — мужчина мягко хлопает парня по спине, тем самым полностью одобряя и принимая его. Масару всегда хотел внучку и Эйджиро как-то умудрился осуществить и его мечту. Когда они заходят в дом, Масару настоятельно рекомендует Эйджиро перевести дух и позвонить Кацуки, чтобы еще раз все обсудить. Им же уже почти по тридцать — подходящее время начать вести себя по-взрослому. Мужчина уводит девочку за собой на кухню, ставя перед ней огромную кружку горячего какао, и садится напротив, с интересом разглядывая маленькую беспризорницу. — Ну, и кем Вы, юная леди, приходитесь нашему Эйджиро? — Эйджиро-сама спас меня неделю назад. — Масару видит, как щеки девочки тут же краснеют при упоминании героя, а в глазах не унимается блистательный лучик света, — Ему пришлось отдать меня в органы опеки, но он пообещал забрать меня, как только сможет. — Ох, я припоминаю, кажется. — Масару забывается на секунду, в его памяти начинают всплывать фрагменты того дня: Эйджиро в тот день так и не смог не вернуться домой, а Кацуки приехал к ним, всю ночь не спуская глаз с телефона. Тогда парню содрало всю кожу, вплоть до мышц. Ужасное зрелище, — Он тогда два дня без сознания провалялся, весь забинтованный, но ничего — быстро пришел в себя и безумно собой гордился. Потому что спас тебя и остальных людей. Она внезапно опускает голову вниз, хватаясь за край платья, и начинает шмыгать носом, видимо, вспоминая недельный инцидент. — Прости, милая. Я всего лишь хо… — Это из-за меня. — Девочка перебивает его, сильно жмурясь от страха, — Я убила маму с папой и… М-моя причуда вдруг проявилась, когда мы играли семьей, и- я просто начала краснеть, очень сильно, что кожа начинала хрустеть. Мне было страшно, я плакала горячими слезами, вся растекалась и совершенно не понимала, что со мной, пока его холодная рука не дотронулась до меня и не заключила в объятья. Я проплавила почти весь дом. Я — монстр, но Эйджиро-сама запретил мне так говорить. Он хороший. И тот, второй дядечка тоже хороший, хоть и выгнал нас сегодня. — Ну, здесь тебе тоже всегда будут рады, — он протягивает ей руку и как можно мягче улыбается, — Меня зовут Масару, но ты можешь называть меня дедой, договорились? — Угу, — девочка недоверчиво смотрит на его большую ладонь, сильно хмурит маленькие бровки, точь-в-точь как Кацуки в детстве, и отстраняется, пристально выпучив на мужчину свои огромные глаза, — Почему? Мы знакомы с Вами всего пять минут, какой же вы мне дедушка? — Как какой? — Масару состраивает ей в ответ смешную гримасу удивленного человека, отчего атмосфера между ними начинает налаживаться, — В момент, когда Эйджиро привел тебя в нашу семью, я и стал твоим настоящим дедушкой. И буду стараться изо всех сил, чтобы отстоять титул самого лучшего дедушки в мире! — Но вы совсем не похожи на Эйджиро-саму! — девочка быстро переключается с плохих воспоминаний на обсуждение их родства, она выпучивает на него глаза до невозможного сильно, что Масару тут же сравнивает ее с маленькой золотой рыбкой и громко смеется, но за это на него лишь надувают обиженные губки и отворачиваются на девяносто градусов, — Вы точно не можете быть моим дедушкой, мистер Масару! А в голове у него лишь необъяснимая радость, подкрепляемая воспоминаниями о детстве сына — как две капли воды, и мужчина теперь точно понимает, почему Эйджиро решился взять ее, несмотря на всевозможные возгласы Кацуки о том, что им не нужны дети и, если хотя бы еще раз какой-нибудь человек заикнется об этом, то тут же помрет на месте. Эйджиро всегда грозил развод, а Масару — отрешение от семьи. Однако, отрекался от нее один лишь Кацуки. — Но как же! Эйджиро мой законный сын, а Кацуки, его муж, с которым вы познакомились вчера, — родной! — Масару пытается скопировать ее негодование, явно переигрывая на некоторых моментах, но для обоих эта игра — что-то спасительное и разряжающее сложившуюся обстановку, — Так что Вам теперь точно не отвертеться, маленькая мисс. — А знаете что, мистер? — ее поглощает с головой этот неуместный спор, что девочка во всю начинает махать руками и грозить своим маленьким кулачком, забавно пародируя саму неприступность, — Ваш сын нас выгнал, значит не считается! А мы специально простояли в очереди целых десять, десять минут! Купили ему лучший тофу в Японии и совсем не капризничали, когда пришли сдаваться. — И что, он был настолько плох? На секунду девочка замолкает, стуча пальчиком по своим губам, задумчиво прокручивая вчерашний вечер. — Ну, он ничего плохого не говорил при мне Эйджиро-саме, только прожигал нас взглядом минут пять, когда мы пришли. Потом отобрал у него еду, велел переодеваться и мыть руки. Еще он нас вкусно накормил, расстелил постель в гостиной и после душа прочел мне сказку, уложив спать. — Она лукаво посмотрела на Масару и чуть покраснела, заговорчески продолжая, — Но я просто притворилась, что сплю, Вы не подумайте! Я уже большая и ложусь спать в десять, а не в восемь, вот так вот! — Ах! — Да! И я подслушала, случайно конечно, как этот Ваш сын сказал нам убираться из дома завтра же, причем как можно раньше, и что Эйджиро-сама его очень подвел, сделав очередную глупость, и что ему теперь нет места в их доме, пока он играется в «семью» для какой-то едва знакомой девочки, наплевав на их счастье. Девочка снова погрустнела, не зная, что еще может добавить в такой ситуации, потому что сбегать от Эйджиро она точно не собиралась, но все еще желала ему счастья с тем человеком. Масару прекрасно ее понимал, все эти годы, коря себя за свое занудство и эгоистичность. Это он хотел еще хоть раз воспитать прекрасного ребенка, пройти с ним все этапы жизни и подарить как можно больше любви. Он считал, что без детей о счастливой семейной жизни не может быть и речи, и только он противился Эйджиро, вечно отвергая, подначивая и склоняя парня к глупым поступкам, закрывая глаза на то, что всегда находился с ним в одной лодке. Масару тихо встал из-за стола, подойдя к девочке вплотную, и заключил в крепкие объятья, мерно поглаживая ее голову, пока та тихо плакалась в его домашнюю футболку. Еще через двадцать минут они переключаются на мультики по телевизору, игнорируя озабоченный вид Эйджиро, то и дело ходящего взад-вперед по квартире. Через двадцать минут в прихожей раздается щелчок и в комнату входит Кацуки. На его лице видны вмятины, глубокие и массивные мешки под глазами, а также чересчур покрасневшие белки глаз. Парень молча кивает Эйджиро головой в сторону лестницы и просто спокойно уходит, пытаясь не обращать внимание на такое же заплаканное лицо маленькой девочки, что крепко держится за рукав его отца. Пытается, но не выходит. Все, что касается его мужа, автоматически перетекает и в его проблемы тоже. Это их общий мир, один на двоих, по крайней был таковым до вчерашнего вечера. Через некоторое время в гостиную спускается сонная, возмущенная Мицуки, еще не успевшая как следует разлепить глаза. — Что за черт? Масару, почему эти двое такие грустные? Какая дурь на этот раз ударила им в головы, что они выгоняют меня на первый этаж с утра пораньше, чтобы не мешать их серьезным разговорам? Она проходит мимо дивана, направляясь прямиком на кухню все также с закрытыми глазами, рефлекторно ставит чайник и наконец оборачивается, услышав чей-то незнакомый детский голос. — Здравствуйте, М-мицуки-сан! Похоже, это я — та самая дурь, — девочка выглядит встревоженной и взволнованной, будто перед ней стоит не какая-то чужая женщина, а самый настоящий кумир. Ее ладошки быстро потеют, зато в глазах появляется еле заметный блеск, — Простите меня! Сон снимает как рукой и Мицуки уже вовсю таращится то на маленькую девочку, то на мужа, изредка улавливая ругань со второго этажа их квартиры. Она успевает придумать кучу оправданий, неудачных случайностей или же просто глупых обстоятельств, лишь бы не связывать эти события. Может, девочка просто заблудилась и Масару привел ее домой, поэтому ее лицо такое грустное и заплаканное, может, просто глупая шутка Эйджиро, за которую ему обязательно прилетит и от Мицуки тоже, а, может, просто она находилась в коме все эти годы и ее сын все-таки решился на отчаянный поступок? Если бы все было так просто. Наверху слышится громкий звон вазы, заставляющий содрогнуться всех обитателей квартиры. В этот момент Мицуки приходит в себя и с суровым видом присаживается на диван, смотря девочке прямо в глаза. — Как тебя зовут? — Итами! — Тише, я не собираюсь тебя ругать или выгонять из дома, так что расслабься, хорошо? Мы просто поговорим, Итами. — Да, Мицуки-сан! Голос Итами скачет по высоким нотам, предательски выдавая чувства, которые она испытывает в данный момент. Она никак не может прийти в себя, только сильнее жмурится, когда в очередной раз что-то бьется у них наверху. — Так что, Итами, как тебе мой сын? Не плевался проклятьями в твою сторону? Он у нас, знаешь, совсем не выносит детей. — Нет! Он был очень тихим и добрым со мной, Мицуки-сан! Он- — Милая, он читал ей сказку на ночь. Разве этого недостаточно, чтобы понять, насколько все изменилось? — Ох, конечно же, — она закатывает глаза как можно сильнее и скрещивает руки на груди, не меняя строгого тона, — только вот Кацуки всегда в этом плане был куда продуманнее вас, оболтусов. Они — герои, пропадающие на заданиях неделями, если не месяцами. Кто будет заботиться о ребенке? Два пенсионера, не способных угнаться за ней, или няня, которая сбежит из этой дурки уже через неделю? Да даже если так, то это уже будет не их ребенок, понимаешь? Наш мальчик никогда не перекладывал ни на кого ответственность и уж точно не планирует начинать. Она томно вздыхает под двумя пристальными взглядами с щенячьими глазами и уже в более мягкой манере обращается к девочке, нежно трепля ее по макушке. — Итами, разве ты не хочешь настоящей семьи? С мамой и папой, которые будут всегда рядом, играть с тобой и проявлять должное внимание, а? — Но…но даже у Старателя-сана есть дети. — Итами боится, мнет свой подол, но решительно продолжает, — И разве ваш сын уже не выбрал Эйджиро-саму? Ну, раз он дарит любовь и заботу ему, то почему бы не разделить еще на одного человека? Масару лишь улыбается на это, когда та оборачивается на него, прося моральной поддержки. — Так и есть, Итами. Если есть любовь, то остальное точно сложится. Тем более ты у нас уже взрослая и- Со второго этажа спускается Кацуки, обращая все внимание на себя. Он больше не любезничает, держа себя в руках перед незнакомыми людьми, а, наоборот, пылает огнем, криво косит губы и сверлит маленькую девочку убийственным взглядом, усаживаясь на корточки прямо перед ее лицом. — Значит так, малявка. Раз собралась жить в нашем доме, то уясни некоторые вещи: во-первых, будь готова проводить время в одиночестве, быть самостоятельной и хорошо обучаемой, потому что мой ребенок должен быть лучше всех и во всем. Во-вторых, тебе придется свыкнуться с моим гадким характером и привыкнуть к этим двум престарелым людям, которые будут мучать тебя хуже моего. В-третьих, перестань реветь и строить такое страдальческое лицо. Теперь у тебя новый дом, люди, которые не боятся твоей причуды и научат правильно ее использовать. Теперь, когда ты с нами, не сомневайся и не бойся ничего, потому что мы дадим тебе все самое лучшее, будем любить всем сердцем и никуда никогда не денемся. Пока Кацуки толкает душевную речь, к ним присоединяется Эйджиро, который присаживается рядом с мужем, при этом приобнимает его за плечо, нежно целуя в макушку, и весь светится от счастья, пока дом наполняется чувством любви и благодарности. Мицуки пробивает на слезы от всех этих слов, от такого чувственного сына, от всей этой ситуации и, особенно, от того, как ее мальчики быстро принимают такое тяжелое решение, оставаясь вместе, верными друг другу, как и в прежние времена. Она убеждается в который раз, что им несказанно повезло быть друг с другом, до глубины души любить и быть любимыми. И никто, абсолютно никто не смог бы сделать столько всего для Кацуки, кроме Эйджиро. Поэтому их любовь — единственно верная и беспрекословно правильная. В их доме наконец оседает звонкий смех маленькой девочки и Кацуки со спокойной душой улыбается, сгребая в теплые объятья своего мужа и дочку, ловя себя на мысли, как безумно счастлив и каким он был идиотом все эти тридцать лет. *** Кацуки откладывает саморучно сделанный им альбом, расплываясь в блаженной улыбке, пока Итами вместе с Эйджиро что-то громко обсуждают в соседней комнате, успевая десять раз перессориться и разнести полкухни. Чуть погодя, он все же решается наведаться к ним, дабы разрядить обстановку. — Ну, и кто сегодня получит люлей? — Па! Он просто невыносим! Боже, этот недотепа опять испортил сюрприз, вот я и разошлась. — Да что вы вообще понимаете! Эйджиро поворачивается спиной, не теряя ни секунды, и разворачивается с полуубитым, неровным, но зато самодельным ягодным пирогом, заставленным кучей свечек, ярко лыбясь во все тридцать два зуба. — С днем рождения!!! Итами только тяжело вздыхает, отворачиваясь от «шедевра» куда подальше и начинает прибирать полностью заляпанный стол, пока Кацуки думает о том, что ненавидит пироги и этот, в частности, но почему-то ужасно счастлив именно такому подарку. Он подходит к своему мужу ближе и невесомо целует в нос, свободной рукой вытирая заляпанную в варенье щеку. — И я безумно люблю тебя.