Take me to church

Новость о том, что известный коллекционер редких изданий досточтимый мистер Фелл открывает свою книжную лавку, Кроули узнает из газеты. Щелкает пальцами, и теперь газету грызет адский огонь. Так лучше. Вот только это не помогает. Кроули меряет шагами гостиную в своем особняке, разглядывая картины в тяжеленных рамах и гипсовых аполлонов с артемидами — зачем еще нужна эта чертова роскошь, если не для того, чтобы все герцоги Гросвеноры провалились в Ад от зависти? — а к вечеру надевает лучший из своих костюмов. Он заявляется первым. И никто не видит, как он дарит ангелу коробку шоколада и цветы. — Спасибо, — произносит Азирафаэль. Но не улыбается. А смотрит. Смотрит так, что Кроули сходит с ума: ничего, ничего этот ангел на самом деле не понимает. — …это не книжная лавка, — вдруг слышит Кроули, — это настоящий храм… Он оборачивается. Хорошо одетого и надушенного джентльмена Кроули не узнает: тысячи их. Особенно здесь, в Сохо. И все они похожи друг на друга. И любят произносить оригинальные речи, встав в горделивую позу. Он смеется. Какой же это храм, если он, Падший, может спокойно войти сюда. Всучить ангелу букет, потоптаться по его жилищу и безнаказанно уйти. Следующие полвека Кроули старательно избегает книжной лавки. Он встречается с Азирафаэлем — в конце концов, у них же Договоренность — в Риджент-парке, в Вестминстере и в Сити. А потом в Сохо вспыхивает эпидемия холеры, — ну и зачем Она создала людей такими хрупкими? — и жить в Сохо становится не модно, а аристократия бежит в Белгравию и Мэйфейр. Кроули все надеется встретить того хорошо одетого и надушенного джентльмена на званом вечере или на скачках — и от всей души проклясть. Потому что он точно знает, что Азирафаэль никуда не сбежит. Кроули приезжает к нему под вечер. Все соседние улицы опустели, насквозь пропахнув смертью, рвотой и помоями, а в магазинчике Азирафаэля, как назло, никого нет. Кроули отпускает экипаж и тотчас взмахивает рукой, отпирая дверь. Целый час он разгуливает между книжных шкафов. Разглядывает тяжелые, пыльные и совершенно неинтересные ему фолианты. Плюхается на диван, дремлет, находит в шкафчике непочатую бутылку виски и откупоривает: он демон, ему можно. От виски его еще больше клонит в сон. Он поднимается и снова бродит по лавке. Ему вспоминаются те глупые слова про храм, но он опять ничего не чувствует: пятки не жжет. Он все пытается понять, где же в этом храме алтарь. Может, это письменный стол? Кроули дотрагивается до дубовой доски, самыми кончиками пальцев проводит по корешку оставленного тут Священного Писания. Ничего. В дверь кто-то стучит. Замотанная в платок и лохмотья женщина бросается на колени. В руках у нее такой же грязный, как и она сама, сверток, который истошно пищит и плачет. — Вы же поможете, господин Фелл? Соседи сказали, вы умеете исцелять. А на лекаря у меня нет денег. А сын умирает, от заразы этой проклятой… Кроули чувствует себя идиотом всякий раз, когда его принимают за ангела. Делает то, чего от него хотят — и воображает, чего потребует взамен от Азирафаэля, когда вернется — и женщина скоро уходит с ребенком, который точно не умрет. На пороге стоит Азирафаэль. Кроули не знает, сколько проходит времени. Они помогают всем, кто стучится в книжную лавку: как он и подозревал, герцогов и пэров среди пестрой толпы не видно. Некоторые люди истощены настолько, что с трудом стоят на ногах, и тянут к Кроули руки, покрытые гниющими язвами — не от холеры, от какой-то другой хвори. На свинцово-серых лицах с ввалившимися глазами не прочесть ничего, кроме отчаяния. — Мы не можем спасти всех, — говорит он ангелу. — Не можем, — соглашается Азирафаэль и открывает дверь следующему. Через несколько дней Кроули уходит к себе. Он ничего не понимает — например, почему он не сгорел в храме — и не хочет отвечать за сотню спасенных душ перед начальством, которое скоро вызовет его Вниз, и еще больше не хочет задумываться над тем, что случилось. Он ложится в кровать и засыпает на полвека. Когда он открывает глаза, Британия уже играет марши и собирается на войну. Кроули пролистывает газеты: синематограф и самодвижущиеся экипажи интересуют его больше операции на Дарданеллах. Но в газетах ничего не пишут о мистере Фелле и его книжной лавке. Кроули творит себе наряд по последней моде, успевает посмотреть несколько комедий Чаплина, а потом идет в Сохо. Азирафаэль улыбается. Он усаживает Кроули на диван, предлагает выпить с ним чая и угощает сконами с вареньем. Кроули слушает ангела и думает, что здесь за столько лет ничего не изменилось: кажется, на столе валяется та же самая Библия. Пока они распивают чай, в магазинчик заглядывают покупатели: похожий на ученого джентльмен, долговязая барышня и даже священник. Они расхаживают вдоль шкафов, они трогают книги, листают их и неаккуратно возвращают на полки, и сперва кажется, что Азирафаэль не обращает на этих людей никакого внимания. А потом встает из-за стола и объявляет: — Мы закрываемся, господа. Назавтра Кроули приглашает его в «Ритц»: он уже наслышан об Огюсте Эскофье, «Императоре поваров». — Внизу довольны, — сообщает Кроули, заказывая шампанское. — Они почему-то считают, что эта война — моих рук дело. Азирафаэль чуть качает головой, и Кроули вдруг понимает все. — Я решил, что это часть нашей Договоренности. Минуту-другую Кроули молчит, раздумывая над словами Азирафаэля. — Спасибо. — Прости. Наверно, мне следовало… — Перестань извиняться, — обрывает его Кроули. — Если выбирать между тем, утащат ли меня в Ад как предателя и дезертира, или наградят за то, что человечество само устроило себе Армагеддон — знаешь, второй вариант мне нравится больше. Но вот ты, ангел, ты просто настоящий мерзавец. Кроули улыбается. К столу как раз подают шампанское, он поднимает бокал и никак не может придумать подходящий тост. Азирафаэль оказывается быстрее: — За мерзавцев, — говорит он. — За нас с тобой, — отвечает Кроули. Они допивают шампанское, принимаются за вино и говядину «Веллингтон», и Кроули думает, что ему очень не хочется ехать на континент. Но если ангел отправится туда, у Кроули не будет выбора. Ангел остается в Лондоне. Кроули постоянно навещает его и все чаще видит, как тот прогоняет людей из своей книжной лавки, и все пытается разгадать, зачем же тот выстроил себе этот храм в центре Лондона, раз он больше любит книги, чем своих прихожан, и все стесняется спросить, что же изменилось с того времени, когда половину бедного населения Сохо выкосила холера. Но нищих в Сохо становится все меньше, а киностудий все больше. Кроули читает газеты и не пропускает ни одного великосветского раута: в этом городе у него немало знакомых, а среди них много таких, кто уже заглянул в Ад и кого там очень ждут. Империи одна за другой проигрывают войну, да и победители не очень-то рады: все понимают, что мир больше никогда не будет прежним. — Это только начало, — однажды замечает Азирафаэль. — На самом деле война не закончилась. Кроули ничего не понимает: ему нравятся ревущие двадцатые, нравятся автомобили и дирижабли, и джаз с фокстротом, и шляпки-клош у женщин, и прилизанные гелем волосы у мужчин. Он берет с Азирафаэля слово, что тот никуда не денется, и покупает билет первого класса на пароход в Нью-Йорк. Он шлет ангелу телеграммы, книги и конфеты, и самым чудесным образом его посылки всегда приходят в срок. В Нью-Йорке у Кроули много дел. Если в стране принят сухой закон, демону будет где развернуться и с кем развлечься. Иногда, когда Кроули устает от бесконечных вечеринок, он идет гулять по городу. По пути заходит в какую-нибудь книжную лавку. С трудом отваживает продавцов, которые сразу же пытаются продать ему новый роман Фитцджеральда или Томаса Манна. Он идет в антикварный и просит показать ему Библию — редчайшее издание 1792 года. Священное Писание обжигает ему пальцы, и Кроули роняет драгоценную книгу на пол. Вместо того, чтобы заставить продавца все забыть, он извиняется и платит двойную цену. Библия уезжает в Лондон на пароходе, в толстенной коробке, обитой бархатом. Кроули решает, что ему надоело в Америке, и едет на следующем пароходе, вслед за Библией. В Англии он покупает себе автомобиль. — Я очень рад за тебя, Кроули, — говорит на это ангел. Когда они едут по лондонским улицам и Азирафаэль тихонечко сидит рядом, Кроули надеется, что дорога никогда не закончится, и шоссе тоже. Даже если они примчатся на этом автомобиле прямиком в Апокалипсис. Но до Апокалипсиса еще далеко, а сейчас Азирафаэль уговаривает его быть повнимательнее. Кроули оставляет машину прямо у книжной лавки с вывеской, которой уже сто двадцать лет, и идет вслед за ангелом. Азирафаэль заваривает чай. Кроули никогда не признается, что в Америке ему было невероятно скучно. Он согласен беседовать о чем угодно, даже о романах Фитцджеральда — ну, он все-таки прочел один. Он согласен слушать. Но дверь книжного магазина вдруг открывается, и на пороге стоит незнакомый молодой человек, и Азирафаэль тотчас встает с кресла. Кроули опять ничего не понимает. Этот студент пришел не за книгами — сразу видно, что денег у него нет даже на шляпу, не то что на дорогие редкие издания, но Азирафаэль уводит того в самый дальний угол. Они разговаривают. У Кроули заканчивается терпение. Он подходит к письменному столу, небрежно хватает за уголок толстенный фолиант — и тут же отдергивает руку. Это та самая Библия, которую он купил в Нью-Йорке. Но Библия больше не обжигает ему пальцы. Даже когда Кроули перелистывает страницы и словно в первый раз читает строки Евангелия. Кроули крадется вдоль книжных полок. Слышит разговор — не о книгах. О том, как трудно получить медицинское образование. И найти работу без протекции. Азирафаэль уверяет студента, что у того все получится. Кроули даже не сомневается. И уходит. Бензин у «Бентли» заканчивается в Оксфорде, и тогда Кроули понимает, что его машина может обходиться без топлива. Он едет в Манчестер, в Эдинбург, колесит по Шотландии, оставляет «Бентли» в Глазго и садится на пароход в Ниццу. Оттуда он едет на поезде в Париж, а когда надоедает — переезжает в Берлин, а потом в Рим, и еще год Кроули прожигает в круизах по Средиземному морю и Атлантике в самом утонченном обществе. Однажды Кроули просыпается и откуда-то знает: в мир снова пришла война. Он немедленно возвращается в Лондон. Мчится в Сохо. Оставляет «Бентли» неподалеку и осторожно заглядывает в окошко книжного магазина: все в порядке. Проходит год. Небо Лондона раскрашивается огнем, и Кроули больше не может ждать. Магазинчик набит людьми, и у каждого в руках книга. Кроули не верит свои глазам — Азирафаэль протягивает пожилой даме Библию, и Священное Писание тотчас превращается в роман Диккенса. Здание напротив уже объято пламенем, а из-за окна доносятся взрывы и свист падающих бомб. — И кого ты спасаешь? — интересуется Кроули. — Праведников, которые отыскали дом ангела? — Людей, — отвечает Азирафаэль. Некоторое время Кроули ходит между книжных полок: это трудно, людей тут очень много. Он выглядывает на улицу — больше от любопытства. Очередной взрыв едва не оглушает, но Кроули считает, что бомбы ему нипочем, а пламя он любит — он же все-таки демон. По улице бежит девушка, стуча каблуками, и Кроули свистит ей вслед. — Сюда, — говорит он, галантно раскрывая дверь. Он совсем забыл, как ему не нравится, когда его принимают за ангела. А еще Кроули не хочет ни о чем думать. Снимая очередную Библию с полки, — надо же, пальцы опять не обожгло — Кроули превращает ее в «Жизнь животных» Брэма. Ему кажется, что девушка интересуется зоологией и любит всякое зверье. Та садится на хлипкий стул у окна и погружается в чтение. За окном горит город. — И сколько нам тут еще сидеть? — спрашивает Кроули у Азирафаэля. — Всю ночь, — говорит ангел. — И еще одну. И следующую тоже. Кроули кажется, что больше он ничего не делает: днем он кропает отчеты Вниз о том, как под его руководством люди эффективно уничтожают друг друга, а ночью едет в магазинчик. Бродит по Сохо. Собирает людей, которые не нашли бомбоубежища. Потом все заканчивается. Кроули очень хочется спать. На континенте бушует самая страшная из всех войн, и Внизу считают, что он должен поехать туда сам. Кроули так не считает. И ничего не говорит ангелу. И приносит тому шоколад, который теперь трудно достать — если творить его из Небытия, вкус будет совсем другой. Кроули все-таки пытается заснуть, но у него ничего не получается. Он покупает газеты и сжигает их, потому что и так знает все новости. Но на Лондон больше не падают бомбы. Через год Кроули все-таки приезжает в Сохо. Магазинчик заперт, а на двери висит огромный замок. Кроули чувствует себя идиотом: он вдруг понимает, что ангела нет не только в магазинчике, его нет в Англии. Найти его нетрудно. В июле 1943 года Кроули приезжает в Берлин, которого не узнает. Берлин конца двадцатых, опоенный кокаином и соседством роскоши с нищетой, нравился ему больше. Кроули садится на поезд в Гамбург. Поезд прибывает точно по расписанию, минута в минуту. Как говорят местные — это потому что война. Кроули идет по набережной. Серые волны катятся к берегу, а сам он поеживается от ветра и пытливых взглядов. И прохожие, и полицейские — все смотрят ему вслед, и Кроули щелкает пальцами, чтобы его никто не видел. Весь вечер он гуляет по городу. Разглядывает Ратушу и городскую тюрьму. Заходит в пивные, слушает радио — там обещают разгромить всех врагов, — а еще он слушает портовых рабочих. Эти не так оптимистичны. Кроули заказывает шницель и кружку светлого. Городу — и его жителям — очень хочется поделиться с ним страхом. Ужасом. И ужас этот сминает, душит, перемалывает с костями, и не будь Кроули демоном, его бы уже вжало в брусчатку средневековых улочек и стерло бы в грязь. Он уверен, что обязательно отыщет Азирафаэля. Он допивает пиво. Шницель пережарен и не лезет в горло, но Кроули все равно оставляет официанту приличные чаевые. Тот провожает его неприятным липким взглядом. Забирает все марки в карман и хмурится. Темнеет. Ни в одной из церквей Азирафаэля нет. Все книжные магазины закрыты. Улицы пусты. Кроули жалеет, что у него нет «Бентли», и решает взять такси. Ни одного не попадается. По переулкам старого города кружит военный патруль, и Кроули машет им рукой. Черный «Хорьх» останавливается у тротуара, и оберштурмфюрер СС говорит Кроули что-то про комендантский час и требует предъявить документы. Кроули щелкает пальцами. Спрашивает сам. Оберштурмфюрера СС зовут Ханс Шлоссер, и вообще он неплохой парень, дома у него жена и двое детей, а сегодня у него такой приказ, дежурить в городе и ловить нарушителей и прочих шпионов, и он его выполняет. Ни Шлоссер, ни его шофер ничего не слышали о светловолосом англичанине, похожем на ангела. Ангелы здесь давно не появлялись. Кроули тотчас пробирает холод — он вдруг вспоминает, что генерал Артур Харрис подписал приказ под номером 173 еще в мае, и что операцию назвали «Гоморра». И сейчас город ждет, когда на него обрушится гнев Господень. А раз так, демону просто необходимо вмешаться в божественные планы. И спасти кого-нибудь пропащего и никчемного. Кроули вспоминает про портовых рабочих. Заставляет — просит — Шлоссера отвезти его в гавань. «Хорьх» лавирует близ доков, везде темно, и лишь за дверью старого склада горит свет. Азирафаэль сам выходит ему навстречу. Взгляд у него обеспокоенный, настороженный, ледяной. Ледяной взгляд у ангела — это плохо. — Ты уже все знаешь, — говорит ему Кроули вместо приветствия. — Поэтому я тут. — И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, — Кроули не стесняется цитировать Священное Писание. Наконец-то может почувствовать себя настоящим демоном, выкованным в пламени Преисподней. — Нам осталось несколько часов. — Кроули, я знаю, что здесь будет. С губ Азирафаэля едва не срывается: «Ад». Кроули бы поспорил. Вместо этого он меряет шагами старый пустой склад. Разглядывает сжавшихся по углам людей — мужчин и женщин — их пока немного, и они еще не знают, что их ждет. Посматривают на него. И пока еще не очень боятся. Зато сам Кроули уже жалеет, что приехал сюда. Лучше остался бы в Лондоне. Можно подумать, он не был в Аду. И не видел, что это такое. Первая бомба падает на город ровно за три минуты до часу ночи. На самом деле, атака продолжается недолго. Вся бомбардировка заканчивается за какой-то час. Подумаешь, решает Кроули. Многим другим городам досталось больше. Он понимает, что это лишь начало. Но старается об этом не думать. Азирафаэль просит всех никуда не уходить. — Здесь безопасно, — объясняет ангел на языке Мартина Лютера и Вольфганга Гете. — Здесь никто не погибнет. Я обещаю. Еще он предлагает привести сюда детей и родственников. Его никто не слушает: утром все расходятся, ведь их ждет работа в доках, и кто-то должен разгребать завалы и помогать пожарным тушить огонь. На складе остаются лишь некоторые женщины с детьми. Кроули раздает им мягкий пшеничный хлеб, кофе и яблоки. Яблоки у него получаются почти как настоящие. А вот хлеб похож на резину. Кроули считает, что на сегодня сделал достаточно, кивает ангелу и покидает склад. Очень хочется пива. И шнапса тоже. Город оглушает его пустотой и гарью. Кроули морщится, глаза у него слезятся, но он упрямо продолжает идти к набережной. Сперва ему кажется, что полгорода сгорело, а другая половина догорает. Даже отсюда, с доков видно, как на улицах старого города еще бушует пламя. Мостик впереди разрушен, и Кроули выбирает другую дорогу. Набережная оцеплена. Здесь командует военный патруль, а солдаты помогают дорожным рабочим разбирать завалы — от фугаса ночью обрушился многоэтажный дом. Кроули взмахивает рукой — его больше никто не видит — и ныряет в переулок. Если запретить себе чувствовать запах гари, то все не так страшно. В переулках то и дело снуют люди. Пивная, в которой он вчера ел тот ужасный шницель, вообще не пострадала. Кроули стучит в дверь — никто не открывает. Кафе напротив тоже пустует. Наверно, просто рано. Десять часов утра. Все на работе. Полдня Кроули бродит по городу. Смотрит на Ратушу. На городской суд и тюрьму. В церкви святого Николая ему все еще обжигает ноги, и в церкви святой Катарины тоже, и Кроули хочется назад в Лондон. В настоящий храм, воздвигнутый ангелом Господним. В храм, где ждут всех — Падших, пропащих и тех, кому нет прощенья. И даже студентов, у которых нет денег на шляпу. Кроули идет дальше. Заглядывает в обрушившиеся дома и в разбитые витрины. Убеждает себя, что все не так плохо. И прекрасно понимает, что если это только начало — от города ничего не останется. И от ангела тоже, думает Кроули. Пивную наконец открывают, и включают радио, и за столиками уже собираются первые гости, которым надо услышать о «варварских бомбежках» Гамбурга, и о том, что в следующий раз люфтваффе и противовоздушная оборона — успеют. Не успеют. Это уж Кроули знает точно. Союзники применяют какую-то особую технологию — люди сильны на такие выдумки, и немецкая противовоздушная оборона остается бессильной. Кроули выпивает кружку темного. Покупает бутылку шнапса — кто-то же должен позаботиться об ангеле, пока тот заботится обо всех никчемных и пропащих — и уходит. Завал на набережной почти разобрали. Машина может проехать. Или даже грузовик. На складе теперь куда больше людей, чем ночью. Особенно детей. Азирафаэль устраивает для каждого скамейку или лежанку, снабжает одеялами и чаем. Кроули передает ему шнапс. — Пока не нужно, — говорит ангел. — Спасибо. В ответ Кроули пожимает плечами. Ему уже нужно, поэтому он откупоривает бутылку и отхлебывает. Следующий налет начинается уже днем. Бомбы в этот раз падают на верфи, а не на город. Вечером Кроули никуда не идет. Просто ходит за ангелом, пока тот успокаивает плачущих детей. Раздает яблоки: в этот раз они получаются еще лучше. Он гордится собой. Ночь выдается спокойной. Что-то случилось, и налет отменили, решает Кроули. — Может, у них просто закончились бомбы, — говорит он Азирафаэлю, когда их никто не слышит. — Представь себе, ангел. У людей раз и навсегда заканчиваются бомбы, и ружья, и патроны тоже заканчиваются, и порох, и они мгновенно перестают воевать. — Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — отвечает Азирафаэль. В голосе его слышится грусть. — Слишком хорошо, — соглашается Кроули. — Иногда мне кажется, что больше всего на свете им нравится убивать друг друга. Или мучить. — Ты же знаешь, что это не так. — А ты до сих пор веришь в хорошее, ангел? После всего? — Да. — Ты что-нибудь слышал про Дахау и Освенцим? А про Нойенгамме? Это недалеко, всего десять миль отсюда. Можно съездить. — Слышал, — глухо отвечает Азирафаэль. — Поэтому я здесь. На складе уже становится тесновато — и где только ангел насобирал столько людей, улицы же совсем пусты? Днем Кроули всем назло выходит на прогулку в город. Находит свою — теперь уже свою, а как же — пивную. Его даже узнает официант. Раскланивается с ним, хотя Кроули он все равно не нравится. Кроули заказывает кружку светлого и жареную колбаску со сладкой горчицей. И кофе, но вместо настоящего кофе тут дают желудевый. Он морщится и щелкает пальцами, воображая себе чашечку крепчайшего эспрессо, который ему обычно подавали в Риме. Запивает водой. Ему хорошо. Ночная атака захлебывается. Лишь пару раз в воздухе визжат бомбы, но все быстро заканчивается. Ангел увещевает людей остаться, но слушают его не все. Одна за другой женщины с детьми исчезают в дверях: им надо проверить дом. Забрать документы и ценности. А мужчинам надо на работу. Обойти родню. Узнать, кто выжил. Некоторые обещают вернуться. Кроули хмурится. Ему не нравится, что в городе солнечно и сухо, а на летнем небе ни облачка. Что кафе и ресторанчики расставляют столики на улицах, а в его собственной пивной не протолкнуться, и все верят тому, что говорят по радио. Он не верит. Он видел Ад, и он помнит, как уничтожили Содом и Гоморру. Он оказывается прав. Следующей ночью Гамбург тонет в огне. Все начинается в полночь. Тепло вдруг спадает, и всех, кто ждет своей участи на старом складе, сковывает холод. Кроули раздает чай, но и его самого вдруг бьет дрожь. А потом он слышит истошный свист падающих бомб и первые взрывы. Он спешно ищет припрятанную бутылку шнапса — от нее осталась половина, отхлебывает и понимает, что Азирафаэля на складе нет. — Оставайтесь тут, — говорит Кроули. — Если хотите выжить, не уходите со склада. Он не может сказать людям, что в этот склад никогда не попадут бомбы. И не знает, чего стоило Азирафаэлю это чудо и сколько сил потратил ангел. Он бы не сумел. Кроули втискивает последнее яблоко в руки трехлетнего малыша и задерживает дыхание. Открывает дверь и ныряет в огонь. А потом он бежит, чтобы скорее добраться до города. Небо пламенеет, и горит земля, вздрагивая от страшного рокота, и каждый миг в воздухе взрываются бомбы. Мостик еще уцелел — чудом, но все здания на набережной уже объяты пламенем. Старый город похож на огромный костер — первые бомбы пробивают черепичные крыши, а вторые поджигают пряничные домики, превращая их в страшные горящие колодцы. А ветер становится все сильней и сильней. Кроули не знает, где искать ангела. И просто бежит вперед, и пробирается сквозь завалы, потому что чувствует — там, в самом сердце ада что-то еще светится. — Азирафаэль! Ему никто не отвечает. Вместо этого Кроули вдруг слышит утробный гул — по улицам города, превращенного бомбами в раскаленную печь, идет огненный ураган. Кроули не знает, сможет ли совладать со стихией. И еще он боится, что ничего живого тут уже нет, потому что сейчас он вдруг видит тех, кто не успел найти бомбоубежище. Он видит людей, застрявших в расплавленном асфальте и сваренных заживо. Видит, как по улице бежит человек, у которого вместо половины лица — кровоточащая корка ожога, а за ним бежит другой, с обрубками вместо рук, и третий, совершенно голый, покрытый волдырями и свисающими клочьями мяса, словно кто-то сдирал с него кожу заживо. Вдалеке ползет следующий — руки у того еще целы, но вся нижняя половина тела превратилась в кровавое обожженное месиво. Из переулка выскакивают люди, объятые пламенем и ставшие живыми факелами — и Кроули не остается ничего, кроме как отшатнуться. Кроули видит, как все они открывают рты, как орут, сходя с ума от нестерпимой боли. И ничего больше не слышит — ни криков, ни разрыва бомб, потому что свирепый, чудовищный гул оглушает, прижимая к земле. А спустя мгновение огненный смерч накрывает и эту улицу. Настигает, втягивает, всасывает в себя все, что попадается на пути, живое и мертвое, и уносит с собой, чтобы испепелить в гигантской ненасытной топке. Кроули никому не успевает помочь. И лишь надеется, что все эти люди умрут быстро. Он ныряет в церковь святого Николая — здесь тоже все горит и плавится, и он уже не понимает, больно ему или нет, или это уже не важно. Важно, что Азирафаэля здесь нет. И в церкви святой Катарины тоже. Кроули выбирается наружу, озирается снова, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в огненном смерче. Впереди стоит многоэтажный дом — крыша уже пылает, но нижние этажи еще целы. Он разом все понимает. Отшвыривает дверь и бросается внутрь, вниз по лестнице. — Азирафаэль! Конечно, он находит ангела там. А еще там женщина, ее трое детей и пожилая мать. Они вовремя не вернулись на склад, и Азирафаэль пошел за ними. Кроули помогает им выбраться из подвала: он идет впереди, отталкивая пламя руками. Он очень хочет посмотреть вверх, на небо, но времени нет. Он отслеживает только бомбардировщики — и свист фугасов. Остальное — что там думают Небеса и Ад — неважно. На мгновение — перед тем, как пробежать мостик и рвануть к складу — Кроули даже чувствует себя человеком. Таким, который не горит в огне и может оттолкнуть пламя. Но все-таки человеком. — Спасибо, — говорит ему Азирафаэль. — Идиот, — огрызается Кроули. Наутро все заканчивается. Огненный смерч затих, оставив после себя обычные пожары, все еще глодающие жалкие обугленные кости города. И тушить их, кажется, некому — в пустых остовах сожженных домов не осталось никого живого. Нет ни пивной с тем невкусным шницелем и скользким официантом — Кроули уже решил, что тот работает на гестапо, но и это уже не имеет значения. Нет и кафе напротив. Ничего нет. Кроули возвращается на склад. Теперь он ходит по пятам за Азирафаэлем, не выпуская ангела из виду, и наружу выходит, только если туда идет ангел: за ранеными и обожженными. Все равно смотреть в этом городе больше не на что. Разве что Ратуша, говорят, осталась цела — по ней было удобно ориентироваться бомбардировщикам. Когда Гамбург бомбят в последний раз, ангел встает на колени. И молится — Ей. Кроули отворачивается. Он вдруг понимает, что несколько тысяч лет назад, когда силы Небесные уничтожили Содом и Гоморру, ангел тоже молился. И просил за грешников. И ничего не добился своими просьбами. И от этого Кроули становится так плохо, что хочется найти свой шнапс и допить — если там осталось что допивать. И кого-нибудь проклясть, и утянуть Вниз. Вот только тратить на это силы нельзя, потому что Азирафаэль уже растратил все. Кроули украдкой смотрит на него — истончившегося и осунувшегося, с ледяными глазами, в которых почти не осталось синевы. — Я знаю, как выбраться отсюда, — говорит ему Кроули. — Дороги как раз расчищают от завалов. Мы здесь уже ничем не поможем. Поедем домой, ангел? В Лондоне не хватает продуктов, а ночью на улицах выключают освещение. Если забыть про это, можно даже забыть про войну. Наверно. Потому что в книжном магазинчике тихо, и пахнет типографской краской, а еще корицей, какао и коньяком, и Кроули даже ловит себя на мысли, что не помнит этого. В храме должно пахнуть ладаном, приходит ему в голову. Но это храм, возведенный Азирафаэлем. Сюда пускают даже грешников и чертей. Кроули может подтвердить. Постепенно Азирафаэль приходит в себя. Бродит по книжному лабиринту, снимает с полки то одну книгу, то другую. Ставит обратно. Садится за письменный стол и читает газеты. Кроули надеется, что там пишут что-то хорошее. И не про войну. И заваривает ангелу чай: черный, с мятой или бергамотом. Почти как в «Ритце». Кроули готов на все, чтобы его ангел вернулся. Чтобы взгляд его перестал быть ледяным и снежным, чтобы в магазинчик вновь приходили люди, которые не собираются покупать книги. Когда в следующий раз дверь магазинчика распахивается, Кроули высматривает, кто пришел — это сестра и брат, обоим лет по четырнадцать, и, конечно, по их лицам видно, что в Берлине или Праге они бы не выжили. Им не до книг. Кроули обещает им, что война закончится — он сам в это верит — и что случится маленькое чудо, и они обязательно разыщут родню, еще в тридцать третьем эмигрировавшую за океан. Если нужно, решает Кроули, он сам будет делать за ангела всю его работу. Договоренность или нет. Какая разница. — Спасибо, — вдруг слышит Кроули. Азирафаэль стоит рядом, а в глазах его сияет знакомая небесная синева. Через два года война заканчивается. Кроули рассматривает карту мира и покупает билет на самолет в Кейптаун. Там сейчас осень. А неподалеку добывают алмазы и есть кого искушать. Он знает, что может вернуться сюда, в Сохо, в любой момент. И что этот храм всегда будет открыт для него.