Искры

      Первый приступ, первый жар, пробравший Тсуну до кончиков пальцев, случился, когда ей было всего-лишь двадцать лет. Заботливые Хранители волновались, но причину не нашли.       А Тсунаеши в бреду видела Джотто. Его болезненный взгляд, подавленность и сожаление.       В лихорадке она почувствовала, как его рука нежно, будто на прощание, гладила по ее голове.       Закончился приступ также резко, как и начался. Время шло вперёд, дела Семьи не ждали, и Тсунаеши постепенно возвращалась к привычному ритму.       Лишь Интуиция шептала, что здесь определенно что-то нечисто. Что ничего не проходит бесследно.        Нео-Примо доверяла ей, она спасала ее множество раз, а потому решила быть осторожнее.        Внутренний голос, доставшийся от Джотто, не умолкал, пищал будто больничные аппараты, сообщая сколько осталось до конца.       Хорошо, что не без остановок.       И Тсуна чувствовала, что меняется. Что-то растет внутри, бурлит, будто магма в проснувшемся вулкане, вот-вот взорвется.       Волнение отошло назад, когда впервые за год в резиденцию явился ее учитель.       Реборн осматривал ее владения как свои и щурил глаза, пытаясь найти недостатки. Работала Савада, как в кабинете, так и вне его, чисто.       Одобрение в его глазах было приятно видеть вымотаной Тсунаеши.       Хоть и был он не только учителем, но и ее личным страхом, доверяла она ему больше всех.       Рассказав о приступе и своих сомнениях насчет будущего, Тсунаеши наконец-то успокоила свою Интуицию.       Реборн выдал неожиданное, но достаточно очевидное предложение.        — Я не верю, что тебе это нужно прямо сейчас. Но, если тебя это успокоит, найди наследника.       После этого разговора, подгоняемая неясными образами и чувствуя, как остаётся мало времени, Тсунаеши принялась искать преемника.       Вопрос о создании семьи был отброшен в дальний угол и сожжён побыстрее. Не в том она состоянии, чтобы выносить и воспитать ребенка. Она — Вонгола, а не Джиглио Неро.       Занзас к заданию по поиску несовершеннолетних детей с подходящей кровью и пламенем отнесся с умеренным возмущением. В его понимании.       На самом деле, после его визита был проведен косметический ремонт комнат двух, точно.       Занзас был крайне недоволен перспективой занимать свое время на поиск «малолетнего мусора», однако после неожиданно холодного взгляда Тсуны заткнулся и пошел искать.       Проходило время, никаких приступов не было уже довольно долго и Тсунаеши расслабилась.       Она спокойно отложила список кандидатов на пост Ундичесимо* в тумбочку и занялась более важными вопросами.       Сила в теле росла всё больше, казалось, будто кровь постепенно превращалась в лаву. Она пока что не обжигала, тягуче переливалась по венам и артериям.       Тсунаеши выбиралась на задания часто, освобождая пламя и наслаждаясь легкостью. После таких вылазок оставался лишь пепел да выгоревшая черная земля.       Тсуне становилось жарко, слишком душно в официальном костюме. Она раздевалась и включала кондиционер.       Вот только посетители начали жаловаться на слишком низкую температуру. Саваде же всегда было жарко.       Следующий, второй приступ, случился на утреннем недельном собрании, когда все Хранители были в резиденции и ждали указаний.       Глаза сильно кололо. Горло пересохло, воды в стакане не хватало. Внезапно выпустив пламя из-под контроля, Тсунаеши сожгла стол и упала без сознания.       Гокудера подорвался было ее словить, но невольно выпустил, смотря как на руках расцветают ожоги от пламени.       Небесного, чистейшего пламени.        Рехей быстро все устранил, но теперь каждый догадывался, что творится определенно что-то неладное.       Очнувшись, Тсунаеши уже знала, что проживет недолго. Джотто снова лишь болезненно улыбался.       На собрании семей, в двадцать три года Тсунаеши сообщила о том, что нашла официального наследника, которому недавно исполнилось двенадцать лет.       На вопросы друзей о ее состоянии она лишь отмахивалась, говоря, что все в порядке.       Перед Реборном она впервые показала, что устала. И почти сухим, неживым, голосом отстраненно попросила его стать репетитором ее преемника.       Да, уже сейчас. Да, она уверена. Нет, она не скажет почему, так просто надо. Да, обязательно. Пожалуйста, не издевайся над ним, как надо мной.       Реборн надвинул неизменную шляпу на глаза и с печальной ностальгией направился в Нью-Йорк. Куда потомки Вонголы только не забрались.        А Тсунаеши продолжала понижать температуру воздуха в переговорных и своем кабинете.        Вода будто испарялась рядом с ней, ее всегда не хватало. Ноги покалывало от постоянной жары.        Тсунаеши чувствовала, знала, что осталось мало времени. Она не спала, день и ночь просиживала в кабинете.       Хранители волновались, и она с легкостью может оправдать их волнение, но пока все хорошо, пусть побеспокоятся только о себе.       Но это было недолго. После очередного всплеска пламени от ее кабинета осталась лишь летающая, словно паутина, тюль, да пепел.       И тогда, чувствуя, как глаза горят янтарем и светятся, будто в темноте, Тсунаеши рассказала все своим друзьям.       Может она и была слишком эгоистична, но она не такая святая, как думают о ней. Она постепенно сгорала изнутри и хотела провести свои последние годы не скрывая своих мучений.       Ямамото, как атрибут Дождя, поселился в соседней комнате от ее. Он был одним из немногих, кто мог успокоить ее пламя. Стало немного легче.       Постепенно приступы учащались, происходили по пять раз на год. Пламя выжигало внутренности, сосуды и легкие. Было тяжело говорить из-за постоянно сухого горла.       Оно выходило из-под контроля.       Тсунаеши не хотела умирать раньше, чем могла, хотя бы до совершеннолетия преемника. Она контролировала, но не сдерживала пламя.       Все считали янтарные глаза проявлением могущества, а постоянный огонек — власти. Тсунаеши готова была отдать довольно многое, если не все, чтобы лишиться этой власти.       Как сейчас, так и тогда в пятнадцать.       Казалось, что перед ними сидит не воплощение, а сам великий Джотто. Никакие картины не нужны, сиди и смотри вживую. Запоминай.       Мукуро стоял рядом с Тсунаеши на всех публичных мероприятиях.       Сосредоточенный, он убирал от любопытных взглядов любой язычок пламени, что плясал вокруг бледных ладоней. От идеи захвата тела он пока что отказался.       Тсунаеши на это хрипло рассмеялась.       Хибари взял на себя бо́льшую часть документации, отдавая лишь самые необходимые ей. На подпись или образец пламени, что было еще тем испытанием.       Гокудера был постоянно на подхвате. Ураган разносил всех соперников, подпитываемый отчаянием, старался быть рядом с Тсуной все свое время.       Рехей поселился рядом с Такеши, исцеляя его от ожогов пламени Гармонии. Он медленно и аккуратно вливал пламя в свое хрупкое Небо.       Хотя бы спать Тсуна могла без обжигающей боли.       Неожиданно, Ламбо открыл в себе талант дипломатии, оставляя для старших побольше времени.       Все ее Хранители ходили серьезные, иногда хмурые, старались доставлять все меньше проблем.       Но они улыбались рядом с ней, даже Хибари, даже Мукуро, скрывая дрожащие губы. Гладили по голове, смеялись, они потихоньку прощались.       Тсунаеши бы обрадовалась такой работе и отдаче, вот только сил на улыбку банально не хватает. Вся ее выдержка, весь контроль и эмоции уходят на сдерживание пламени.       Один раз она выпустила его — леса и животных вместе с ним как и не было. Лишь обугленные кости.       Саваде кажется, что у нее внутри такие же. У нее легкие в ожогах от воздуха. У нее испаряется кровь от трещин на сухих губах.       Когда в двадцать восемь ей приводят почти совершеннолетнего наследника, у Тсунаеши — всесильной Дечимо, спасительницы мира — хватает сил только улыбнуться.       Она идет с мальчишкой, который не намного младше, в сад, говорит, с надрывом, о долге перед Семьей. Тсуна боится прикоснуться и нечаянно обжечь.       Занзас показывает пример преданности, невидимо для всех поддерживая Босса, чтобы она не упала при первых же шагах, касается «мелкого мусора» за нее, морщится и хмурится, сжимает зубы от ожогов.       Савада идёт медленно, чувствуя огонь в каждой мышце, впервые за две недели говорит самостоятельно.       Она тихо радуется, вместе с Джотто в уголке, что в Небесах наследника есть примесь Грозы.       Ямамото, как и Сасагава, ночуют вместе с ней, Хранители в соседних комнатах. Обязательно успеют при пожаре.ха ха       Ей оставалось совсем немного, это чувствуют и Тсуна, и ее друзья, которые не боясь ожогов ее обнимают, стоят стеной сзади на собраниях, при любой возможности наслаждаются прикосновением.       Они — ее Хранители, части ее души, а душа у нее горит и к тридцати сгорает дотла.       Это понимает и Реборн. Тот вообще лишь грустно улыбается, с ноткой сожаления проводит своим Солнцем по рукам своей лучшей ученицы, убирая свежие ожоги, и отворачивается, чтобы она не видела скупых слез и ненужной жалости, направляется к преемнику. Реборн — свободный киллер, у него нет привязанностей.       Тсунаеши сгорает. У нее течет лава по венам, испаряется кровь. У нее обугливаются кости, завиваются из-за жары волосы. У нее лопнувшие капилляры и искрящийся янтарь в глазах, сухие-сухие губы с трещинами, как по стеклу.       У Тсунаеши руки по локоть в Небесном пламени. Легкие медленно и мучительно тлеют, словно оставленная сигарета.       Она знает, ее сила, ее про́клятое пламя убьет всех и даже не заметит, не оглянется назад.       Поэтому Нео-Примо (вот бы она была просто Дечимо, сожалеет Тсуна на пару с Джотто) идет далеко-далеко. Хранители знают, сегодня получили порцию ран, степени второй, а может и третьей, после обжигающих объятий.        Слезы струйками пара поднимаются с уголков ее глаз.       Из последних сил (ха, у нее их сейчас больше, чем всю жизнь до этого), она улетает как можно дальше.       Завтра у Вонголы будет новый Босс. Его обязательно примут, Хранители помогут, Реборн направит, а Занзас смотивирует испугает даже получше репетитора. Знает как, проверял на Саваде.       Тсунаеши умирает медленно, но красиво. Что, кстати, довольно редко, с их-то жизнью.       Яркое, чистое, янтарное пламя расцветает бутонами по всему телу. Оно переливается, темнеет и светлеет.       Словно лентами, устремляется вверх, на небо.       Тсунаеши уходит, исчезает, словно феникс, сгорая в собственном пламени.       Вот только, как раньше, ничего уже не поможет, она не возродится.       От Тсунаеши Савады, Нео-Примо, остаются воспоминания, процветающая Вонгола, угольные кости и пепел. Последние алые искры постепенно затухают, плавно опускаясь на сухую землю.