Born to Suffer

На улице была беспроглядная тягучая ночь, которую разрезали будто бы острым ножом; гром и молния вперемешку с ливнем, хотя пребывая в подземном убежище, эта информация не стоит почти ничего. Единственное, что может означать ночь для этого места – так это время сна. Большая часть базы спит после тяжёлого, во всех смыслах этого слова, дня. Конечно же, есть часовые, что стерегут этот ветхий обитель троллей, есть небольшая группка, которая мониторит пространство вокруг базы, а также те, кто наблюдает выпадки СМИ. Но по большей части в коридорах никого нет. Поэтому никто не замечает того, как тёмная фигура чуть ли не бегом спешит куда-то. Это был тролль, с виду двадцати лет от роду, высокий, потрёпанный и неимоверно мокрый. По правой стороне лица расползлись шрамы и ожоги, на месте глаза расположилась повязка. Смотря на него, внутри зарождалось какое-то странное чувство то ли жалости, то ли отвращения. Он был слишком худ, на грани дистрофии, лицо бледное, мешки под глазами смазались в какую-то мешанину из чёрного, жёлтого, красного и фиолетового цветов, а волосы колтунами покрыли его голову. Маленькие рожки (точнее будет сказать рог, потому что второй был поломан), в темноте отливали то ли бургунди, то ли ещё каким-то оттенком красного. Глаза же будто источали свет, искрились, сияли кислотным красным. Одежда на нём была потасканной, порванной, обветшалой. Встретив такого персонажа на улице в ночной час, невольно задумаешься: «А почему ты до сих пор не купил перцовый баллончик»? Особенно сильно закрепляла это ощущение опасности эмоции на лице тролля. Брови были сведены у переносицы, однако в глазах застыл некий страх: ежесекундно он оборачивался, проверяя, нет ли за ним слежки. Он облизнул свои обветренные искусанные губы, зажмурился, а после распахнул глаза, в которых ничего не выражалось. Лицо стало каменным, безэмоциональным. А вот движения были какими-то резкими и ломкими; парень заметно хромал, пускай и шёл очень быстро. Сзади послышались голоса: патрульные обходили этаж. Тролль всё-таки сорвался на лёгкий бесшумный бег, свернул на повороте и остановился перед железной дверью. Краснокровка приложил правую руку к панели сбоку от двери. Коридор обдало слабым свечением сканера. В следующую секунду раздался тихий сигнал, после чего дверь открылась. Тролль буквально влетел в комнату, а после того как дверь закрылась, прислонился к ней. Он запрокинул голову, облокачиваясь о металл и закрыл глаза. Парень сделал глубокий вздох, стараясь зажмуриться настолько, чтобы любое понятие цвета исчезло из головы, однако как всегда переборщил, от чего за веками стали вспыхивать разноцветные огоньки. Он медленно открыл глаза, хотя это и не принесло ожидаемого результата: всполохи огоньков всё ещё стояли в его глазах. Тролль попытался успокоиться и отдышаться. Он старался избавиться от всяких мыслей и просто раствориться в темноте этой комнаты. Он просто стоял, концентрируясь на ощущениях своего тела, на боли в ногах, на боли в руках, на боли в спине, на головной боли. Этого уже было достаточно для одного парня, ему точно не были нужны сейчас длинные внутренние разглагольствования на тему того: «А поступил ли я правильно? Имел ли я право? Что было бы, если…» Краснокровка прервал себя на этом моменте. Он просто запретил себе думать, особенно думать о причинности самого думанья. Ему не нужен был дополнительный яд, что будет распространяться по его телу так же медленно, как и секунды при падении в неизвестность. Ему не нужен ещё один повод для головной боли, ему хватает тех, что уже есть. Ещё какое-то время тролль просто стоял, прислонившись к двери. Он ощущал холод железа, что расползался по его затылку. Сухой затхлый воздух неприятно проходил через носоглотку, оседая неприятной пылью в лёгких. В комнате было душно. Он ещё постоял пару секунд, прислушиваясь к внутренним ощущениям. После чего он шумно вздохнул, опустил голову и съехал на пол. Только сейчас он понял, что промок насквозь. Понял он это по звуку, что издал его плащ, когда он сел на него. Краснокровка представил, как по полу растеклась мутная лужа. Подумал о том, что эту лужу надо убрать, иначе одна троллиха узнает о том, что он устроил самовылазку, да ещё и грязи на базу занёс. А после он дал себе подсознательного леща, напоминая себе об обете недуманья. Плохой бы из него получился монах, честно говоря. Посидев ещё немного, тролль открыл глаза, проморгался и достал из кармана штанов телефон. Несмотря на то, что он невъебать какой страшный и ужасный лидер революции, но после очередного сложного дня было приятно просто повтыкать в твиттер, полистать мемчики или поболтать с фанатами нового сериала, который к слову воспевал повстанцев и имел фантастическую любовную линию в сюжете. Иногда тролль удивлялся, что, даже живя в столь непростое время, его жизнь в соцсетях почти никак не пострадала. Ну, если не считать то, что ему пришлось удалить старый аккаунт, создать новый с другим именем и сидеть на нём с VPN. Но всё же. После пары видео с орущей лягушкой, миленькими котиками и тиктоками, краснокровка всё же выключил телефон, кинув его на кровать, встал с пола и включил свет. Ослеплённый резким светом, он зажмурился и схватился за голову: резкий свет спровоцировал новую порцию боли. Постояв пару секунд, шумно пыхтя, тролль вновь открыл глаза и осмотрелся. Комната скорее напоминала большую каморку. Здесь всего-то и было, что ветхая железная кровать, старый обшарпанный столик да маленький комод. Краснокровка щёлкнул застёжкой плаща, скинул его и повесил на стул. Он медленно провёл рукой по мокрым волосам, задержавшись на затылке. Он стоял, с пустым взглядом без единой мысли в голове. В этой комнате определённо точно лучше бы смотрелся тусклый желтоватый свет вместо этого яркого и холодного. Как минимум в голове не происходил бы диссонанс из-за несовместимости атрибутов с разной эстетикой. Тролль вздохнул, повернулся к двери и щёлкнул переключатель рядом с выключателем света. В комнате сразу же что-то загудело и краснокровка смог ощутить лёгкий сквозняк. Дышать сразу стало как-то легче, хотя в то же время этот звук раздражал и действовал на нервы. Тролль потёр глаза и уставился в стену. Он сейчас мог разразиться внутренним монологом, достойным древних философов, разобрать все свои жизненные решения от и до, но он не мог понять, что ему сейчас делать. Очевидным решением было бы пойти и вымыться, после чего вытереть лужу у стены, а потом пойти спать, но истощённый мозг ни в какую не мог обработать информацию и начать воплощать это в жизнь. Он просто слишком сильно устал, чтобы принимать хоть какие-то решения, не то что действовать. В итоге, простояв ещё некоторое время в прострации, он всё же решил переодеться. Стягивать с себя мокрую одежду было очень неприятно: сначала холодная ткань елозила по тонкой коже, а потом становилось просто холодно, но теперь без одежды. Все вещи с бесконечной аккуратностью были брошены как попало, на батарею около кровати. Сил не хватало даже на то, чтобы слегка поправить её, расправить рукава и выпрямить штанины. Он и так еле стоял на ногах, а уж беспокоиться о возможных складках на ободранной одежде было просто невозможно. Оставшись в мокрых трусах, тролль кинул взгляд на комод, а затем на дверь у смежной стены, что вела в душевую. Неоднократно тролль говорил о том, что такие хоромы – плевок в лицо обычному повстанцу, и он должен быть со всеми наравне, спать в общих казармах и так далее. Пускай ему и нравились эти удобства, он испытывал некий стыд и вину, ведь в последнее время он чувствовал, что стал скорее брендом восстания, нежели его реальным лидером. Конечно же, его переубеждали в этом все, кому не попадя, и не раз. Ему говорили, что он берёт на себя непосильную работу, участвует почти во всех операциях (за что и поплатился своим глазом и кожей на правой стороне тела), старается следить практически за всем и что это не совсем хорошо для и так истощённого тела. Ему говорили, что как лидеру, ему нужно беречь себя, хорошо спать и есть, а краснокровка не понимал, почему же он как лидер важнее, чем обычный солдат. Он действительно верил в то, что он, как лидер, нужен был только на первых порах, чтобы собрать первую волну повстанцев, а затем он просто бы стал таким же революционером, как и другие тролли. Его место мог занять кто угодно, и ничего бы не изменилось. Революция продолжилась бы, война наступит при любом раскладе. Уже как пару лет действует центральный штаб, они бы избрали нового лидера, и всё пошло бы своим чередом. Так зачем же его так охранять? Зачем так о нём беспокоиться? В голове ничто не перемкнуло, и мысль о том, что надо бы сходить в душ, так и не сформировалась, хотя в подсознании что-то усердно обращало его внимание на дверь. В итоге, покрывшись ощущением гусиной кожи, тролль снял с себя боксеры, натянул чистые и, после быстрой экзекуции своего гардероба, надел чёрную майку-алкоголичку. Произведя все эти действия, краснокровка вновь застыл. Вообще, его мозг представлял огромное вместилище различной информации, но вот доступ к ней открывался только выспавшемуся и спокойному разуму, а не такому разъёбанному в щепки как эмоционально, так и физически солдату с пристрастиями к марихуане и другим интересным веществам. Отмерев, тролль ощутил боль в левой ноге. Эта боль была тянущей, отвратительно ноющей и вязкой. Это не была простая усталость: его снова навещают призраки его прошлого. А вместе с тем начала болеть правая сторона лица: мышца на скуле как будто бы произвольно сокращалась, из-за чего тролль вначале подумал, что это вена вздулась, но потом вспомнил, что в голове слишком мало вен и артерий, чтобы те могли вздуться до такого состояния, что начали бы неприятно пульсировать. Такое же самопроизвольно сокращение мышц он почувствовал и на ладони. Краснокровка грустно ухмыльнулся: у нормальных троллей, людей и прочих рас при нервном тике дёргается глаз, а у него ладонь со скулой. Его ущербность в некотором смысле веселила его. Будто бы каждая его отрицательная черта должна была приводить в отвращение и вызывать жалость, а тролль никак на них не реагировал, лишь тихо посмеиваясь таким смешным обстоятельствам его жизни. Однако боль всё никак не хотела проходить, ну или хотя бы отойти на задний план. К тому же он снова почувствовал холодок безобоснованного страха, что прошёлся по его спине, заставляя змеек ужаса шевелиться в его нутре. Тролль встряхнул головой и присел на корточки. Он открыл самый нижний ящик комода и стал медленно вытаскивать оттуда книги, папки с документами, маленькие шкатулки. В конечном итоге он достал маленькую картонную коробку, по размерам чуть больше чем пачка сигарет, открыл её и начал всматриваться в её содержимое. В коробке имелись: две странных на вид марки, два тоненьких пакетика с белым порошком и одна плоская таблетка. Мало, очень мало. Также в коробочке находилась затёртая бумажка, сложенная несколько раз. Тролль взял её, развернул и быстро пробежался глазами по написанному. Исходя из этой маленькой инструкции наркотики, запас которых почти иссяк, можно было припрятать на потом, и вместо них затянуться косяком. Краснокровка встал и подошёл к обшарпанному столу, заваленному бумагами, книгами и разной канцелярией. Слегка пошарив рукой средь бумаг, он нашёл железный кисет с зажигалкой, стилизованной под дракона. Это был давешний подарок от человека, что никогда не приходился ему другом, однако, по никому не ведомой причине, всегда появлявшемся на его Днях Выкручивания. Тролль заглянул внутрь кисета, посмотрел, нет ли недокуренных самокруток. В условиях нехватки продовольствия доставать новые косяки было сложно. Конечно же ему, как главной шишке, отдали бы всё и сразу, только попроси он о таком, но увы, не одному ему нужно было заглушать боль наркотиками. В итоге, недокуренных самокруток не оказалось, так что краснокровка взял новую и зажал её меж зубов. Он закрыл и кинул кисет на стол, из-за чего по комнате эхом прошёлся железный лязг. После чего он взял зажигалку и прикурил. Тёплый дымок заполнил его лёгкие, а после, словно пар, вырвался наружу. Через пару минут полегчает. Станет весьма хорошо и любые херовые мысли вместе с болью уйдут. Надо просто потерпеть. Тролль подошёл к кровати, повернулся к ней спиной и просто упал на неё. Нащупав телефон под боком, он снова включил его и открыл программку, управляющую светом в комнате. Он немного пошарился по настройкам и установил в комнате лёгкий полумрак. Добившись нужного света, тролль кинул куда-то на кровать телефон, согнул ноги в коленях и упёр их в стенку, а левую руку сложил за голову, пока правой затягивался дымком. Краснокровка даже как-то поуспокоился от того, что в его комнату всё ещё не ворвалась одна троллиха и не начала его мутузить за самовылазку. Хотя, это успокоение могло быть простым эффектом марихуаны. В любом случае можно расслабиться, а когда он скурит половину косяка, можно будет попробовать заснуть, пускай на сон и оставалось около четырёх часов. Когда он пускал очередное дымное колечко, за дверью в коридор раздался шум. Краснокровка замер, повернув голову к двери. Шум не мог быть ничем другим, кроме как лёгкой злостной походкой одной фуксиекровки, что шла к нему явно не для того, чтобы отдать ему честь. Послышался сигнал, ознаменовавший открытие двери. Сердце краснокровки болезненно сжалось в преддверии приближающейся ссоры. Но вместе с тем он уже принял свою судьбу. Он уже смирился с подступающими придирками и выговору. Тролль лишь слегка вздрогнул, когда двери с жутким скрипом разъехались в стороны, а лучи тусклого света выхватили лицо вошедшей троллихи. – Каркат, какого хрена?! Каркат дёрнул плечами, отвернул голову к стене и сделал затяжку. – И тебе доброй ночи, Миинна. Что ты здесь делаешь. Миинна принюхалась. В воздухе стоял запах жжёной травы, настолько терпко-сладкий, что мог вызвать лёгкую тошноту. Она сжала зубы до скрежета. Фуксиекровка была раздражена и прилагала большие усилия, чтобы не наорать на тролля. Она просто не может предъявить ему за то, что он курит косяк, в сложившейся ситуации это действительно единственный возможный способ расслабиться и утешить боль в конечностях. Однако в состоянии наркотического опьянения Каркат погружался в апатию более глубокую, чем обычно, и в таком подавленном состоянии его невозможно растормошить и вывести на эмоции. Он просто с головой окунался в омут безразличия, его взгляд расфокусировался, эмоции прижигались на стадии зарождения. Такой Каркат представлял из себя чувственный овощ, который еле-еле может выдавить из себя больше одного предложения. Однако, даже зная всё вышеперечисленное, даже будучи уверенной в том, что ей вряд ли ответят хоть что-либо внятное, троллиха всё равно собралась отчитать краснокровку. – Что я здесь делаю? Интересный вопрос, шишкоголовый. Такой же интересный, как и мой: какого хрена ты в час ночи делал на оружейных складах блядской Джейн? Не, корректней, блять, будет такой вопрос: твою же мать-личинку, какого желейного хера ты самолично попёрся пиздить сраное оружие в эпицентр ёбанных вражеских сил?! – У нас дефицит, если ты не помнишь. В последней стычке много оружия просто проебали. – Это, блять, не значит, что ты должен брать и как последняя сволочь сбегать с базы под покровом ночи, и вламываться в склады, где вообще-то околачиваются наши враги, которые не просто тебя убьют, но распнут аки Джисуса Крайста на главной площади, сорвут с себя штаны и твоей же рукой будут надрачивать себе перед публикой. – Меня не поймали. – Тебя могли поймать. И что ты думаешь, тогда произойдёт? – Нет, не могли. Я выучил наизусть схему здания, расписание часовых, даже биографию часовых. Если бы меня убили, ты бы повела восстание дальше. Либо центрштаб провёл выборы или какую-то такую херню. Троллиха глубоко, с присвистом, вздохнула. У неё не было сил, чтобы начинать разговор на эту тему. Её раздражал до глубины души тот факт, что при всём своём высоком интеллекте краснокровки, который неоднократно спасал жопу всего сопротивления, ей приходилось объяснять ему настолько простые вещи. Ещё более раздражительной вещью было то, что тролль сознательно даже знал причины, но где-то на эмоциональном или подсознательном уровне мозг ни в какую не хотел принимать это знание. – Хорошо, тогда давай поменяем немного точку зрения. Что было бы, если бы тебя застали часовые. Исключаем вариант того, что они по доброте душевной отпустили тебя и ты, как ни в чём не бывало, отправился бы в свой личный притон. Что было бы, если бы обо всё узнал центрштаб? – Я не в первый раз организую самовылазку, центрштаб знает про всех них. – По-моему есть разница между информацией, полученной из первых рук, от информации, которую ты где-то как-то слышал в форме слуха. Миинна начинала закипать не на шутку. Она ходила из угла в угол, мельтеша перед Каркатом, вызывая у него новый приступ мигрени. Фуксиекровка пыталась найти хоть что-то, что могло бы доходчиво объяснить троллю простой факт: он долбаёб, не понимающий во всей мере, что сулит его самодеятельность и неповиновение вышестоящей власти. Она силилась найти слова, что могли бы в нём пробудить понимание того, что без него революция пойдёт по пизде. Каркат всецело верил в то, что замени его на любого другого тролля и ничего не изменится. Однако это слишком далеко от истины. Даже будучи всего лишь членом центрального штаба и не имея официальной власти над ним, Каркат имел непомерное влияние на него, что отчасти объясняет то, почему центрштаб смотрит на его выходки сквозь пальцы. Краснокровка на своих собственных плечах воздвигнул сопротивление и был лидером революции первой и второй волны. Он тянул всё на себе, участвовал почти во всех операциях, сам планировал всю деятельность восстания. Сам фундамент восстания был построен на нём одном. В Каркате тролли видели не просто лидера сопротивления. Каркат для них был новой мессией, новой верой, он был олицетворением шанса на хорошее будущее. Хотя это и было слегка странно, ведь краснокровка никогда не был нежен в высказываниях, он никогда не обещал чего-то сказочного, но скорее даже наоборот – он не раз проговаривал, что скорее всего половина тех, кто вступит в ряды повстанцев, умрут не самой приятной смертью; он ни разу не сказал, что люди – это их враги, не единожды он вещал с трибуны о том, что они борются против идеологии, а не против расы; много матов и призывов критично относиться ко всей поступающей информации, даже к его собственной. Но сколько бы Каркат не старался взрастить в троллях культуру осознанного подхода к ситуации, а всё равно он по итогу стал их богом. И как бы сильно тролль не хотел этого, но у многих солдат имелись серебряные цепочки с его знаком, на которые они молились. Цепочки, которые прикладывали к губам, шепча последние слова, прежде чем подорваться на гранате. Только есть одна проблема: краснокровка не бог. Он не Иисус, он не сможет воскреснуть, после того как словит пулю в бок. Когда его подорвали, была огромная паника. Из-за жертвенности тролля, что по наитию оттолкнул солдата от гранаты, чуть ли не загнулось всё восстание. Если Каркат умрёт, умрёт и восстание. Вот его плата за ту удачу, что сопровождала его в первые года основания повстанческого движения. – Я жалею тех пизданутых на голову, что считают твою самонадеянную задницу божественной. Миинна глубоко вздохнула. Весь их разговор не имел смысла, она напрасно пыталась достучаться до краснокровки. С одной стороны ей было жаль его – парень явно не справляется со всем тем дерьмом, что происходит в его жизни, но с другой стороны он вёл себя, как упёртый баран. И между двумя действиями, надрать ему зад и обнять, сказав, что всё будет хорошо, троллиха выбрала вариант посередине. Она легла к нему на кровать с краю и стала смотреть в потолок. – Я не самонадеянный. Самонадеянные дохнут быстро. Я самоуничтожительное дерьмо с приступами паранойи. Идеальное сочетание для того, кто хочет, блять, спасти целую расу. Несмотря на то, что краснокровка скурил почти половину косяка, он не ощущал ни эйфории, ни беззаботности. Ну он хотя бы не испытывает боли в конечностях, раздражение и вину вселенского масштаба, так что наверное и так сойдёт. Хотя, во время этого короткого разговора он пару раз испытал то, что он определял как зародыш панической атаки. Мерзотное такое чувство в нутре на уровне диафрагмы, которое то тянет вниз, то наоборот – давит на лёгкие. Он полностью повернулся к стене, стряхивая пепел в промежуток между кроватью и стеной. – Ещё раз узнаю о твоей самовылазке – расстреляю самолично в обеденном зале. Каркат пробурчал что-то себе под нос, что вроде как должно было означать его неудовольствие. Миинна не обратила на этот звук никакого внимания. Она смотрела в потолок, на то, как по белому грунту рассеивается тусклый холодный свет. Это то, как жила их раса после Царапины? Постоянная война, в которой теряется страх перед смертью, но вместе с тем бугрятся душевные раны таких грозных солдат как Вантас? Хотя, брать Карката как усреднённый случай было бы некорректно, но у фуксиекровки не было другого примера. Как странно, думалось ей, устроен этот мир. Пока она жила, даже особо не осознавая, что она находится на войне, тролль, что лежал на другом краю кровати, как будто бы провёл в оккупации всю свою жизнь, истощился, потерял всякую надежду и теперь живёт, даже не помня зачем. Фуксиекровка повернулась к краснокровке. Она упёрлась взглядом в его спину. Что-то крутилось в её голове на периферии сознания, что-то настолько странное и до одури быстрое, что отследить цепочку этих размышлений не представлялось возможным. Но она и не собиралась во всей мере понимать, что происходит в её голове. Она просто поддалась импульсу и… взъерошила волосы Каркату. Волосы были сальными, скатавшимися в колтуны, жёсткими. Проводить по ним рукой было занятием явно не из приятных, но вместе с тем внутри неё разтлел какой-то маленький уголёк радости, когда после такого жеста Каркат расслабил плечи. В то же время внутри тролля цветком галлюцинаций распускался дым марихуаны. Эйфория так и не настала, но глазомер уже начал его подводить. Стенка, в которую он упёр взгляд, казалась такой далёкой, хотя, если тролль протянет руку, она окажется совсем близко. Так же он начал слышать звук, отдалённо напоминающий шуршание бумаг на фоне воды, капающей в душе. Это был приятный шум, занимающий всё его внимание, расслабляющий. Когда Каркат осознанно понял, что начал уплывать в страну галлюцинаций, он потушил недокуренный косяк о стену, а после капчалогировал его, чтобы не пришлось вставать и идти к столу. Его сознание стало расплываться, будто бы теперь совсем не он думал свои мысли, но кто-то другой, а он просто просматривает их как обычный фильм. И вдруг он почувствовал какое-то тепло внутри себя. В один момент растворились все огорчающие его мысли, а их место заняло это приятное тепло, что как-то распирало его изнутри. Тернистым путём размышлений Каркат пришёл к тому, что это тепло – любовь. Не романтическая, а какая-то братская, любовь от осознания близости что ли, а может из-за признания. Он просто любил весь центральный штаб за то, что они так гуманно относятся к повстанцам и так детально прорабатывают планы. Он любил Свайфер за то, что она так хорошо справлялась со всей работой, что на неё валится. И пускай она иногда не понимала, что от неё просят, какая разница, если в итоге она всё-таки делает то, что её попросили. Она делает ту работу, которые остальные считают не слишком престижной, но именно из-за этого мнения те, кто всё-таки выполняют эту работу, в глазах краснокровки становятся уважаемыми людьми. Каркат любил солдат за то, что они по своей собственной воле примкнули к восстанию и каждый день рискуют своей жизнью на благо других. Он действительно восхищается их бесстрашию, способностью забыть о себе и думать только о своих товарищах. Каркат даже любил Миинну. Их «алые» отношения – полная липа, направленная на поднятие боевого духа среди повстанцев, но даже так он в некоторой степени любит её. Он любит её за то, что она просто рядом с ним несмотря ни на что. Она не будет просто смотреть ему в спину, если он решит, что одна из их общих знакомых – конченная мразь и пора ей дать отпор всем разом. Она явно будет волноваться о нём, и вместо тысячи мелких СМСок с пассивным приглашением вернуться, она позвонит ему и даст по морде. А если понадобится, найдёт его и вернёт, потому что она действительно беспокоится. Он любил её за то, что она не сомневается в своей идеологии, она не делает исключения для людей, потому что они её друзья или друзья друзей. Он любил её за то… да он просто любил её. И всех остальных. Очень сильно любил. Пребывая в эдакой любвеобильной прострации, с каждой новой секундой где-то в районе груди росло нечто. Сначала это что-то приятно щекотало его нутро, отдавая лёгкой одурью в голову, но с каждым мгновением это нечто росло и заполоняло собою всё. В голове, словно тучи, стали собираться мысли о любви к кому-то ещё. Только эти мысли ускользали от него, словно лёгкий ветерок, что приносит сладкий запах чего-то знакомого. С каждым мгновением ему становилось всё труднее дышать. Были ведь кто-то, кого он любил безусловно, просто потому что они есть. А эти кто-то, они были с ним рядом, они воодушевляли его. Или эти они, скорее она… а может быть он. С каждой секундой к нему по крупицам возвращалась память об этом человеке. Эти кто-то по какой-то причине были ему важны, а тролль не мог вспомнить почему. Через пару мгновений он понял, что плохо помнит вообще всю жизнь до восстания, но это не так сильно его пугало как то, что образ того человека никак не складывался в единую картину. Было что-то в нём (именно в нём, человек, кажется, всё же был парнем) такое, от чего в подушечках пальцев ощущалось покалывание. Что-то такое, от чего внутри всё цвело, а потом бушевало. Что-то такое, от чего в глазах стоял ярко-алый вперемешку с вишнёвым и бордовым. Внутри вдруг вспыхнула какая-то тупая преданность и завыла страшным воем псины. Преданность кусала его изнутри, силясь напомнить ему о человеке. Преданность царапала его, а краснокровка никак не мог вспомнить даже глаза. Тролль вспоминал только ассоциации – парень был кисло-сладкий, тело его, словно коренья старого дуба, сам он был похож на могильную землю, что в самые тяжёлые времена веяла холодом и одиночеством, а в самые светлые отдавала тепло и сулила новое начало, острый, как нож, резкий, как спусковой крючок пистолета, когда его сняли с предохранителя. Его образ бегал от Карката, оставляя лишь слабые подсказки, будто бы боясь, что о нём всё-таки вспомнят. И, почему-то, Каркат боялся этого образа, этих воспоминаний. Некий голос внутри него тихо, но настойчиво предупреждал его. О чём он его предупреждал, тролль так и не понял: слова расплывались, будто волны на воде, а до него доходило лишь маленькое беспокойство. В рекордно короткое время обеспокоенность разрастается до размеров паники. Все органы чувств начали сходить с ума: перед веками стали с неимоверной силой вспыхивать и цвести кислотные цвета, в нос ударил сладковатый запах гнили, по спине как будто бы проползли сороконожки, в ушах звенело, а на языке ощущался вкус крови. Страх пронзил его и пустил корни в горло, не давая выдавить и звук. Страх обвивал его, стискивал, утаскивал куда-то, где не существовало света. Куда-то, где Каркат перестанет существовать. В момент, когда он почти коснулся дна этого неизвестного места, краснокровка собрал лоскуты своего сознания и связал их вместе. Сразу же он понял, что надо выбираться. Он напрягся, выжигая метафорические корни, а затем резко открыл глаза. Тролль глубоко дышал, будто запыхавшись. По вискам скатывались капельки пота. Он дрожал. Когда ему удалось более-менее сфокусировать взгляд, то заметил, что привычная тускло-жёлтая стена его комнаты превратилась в серый бетон. В нос ударил запах яблочного сока и винила. Что-то приятно-ностальгическое всколыхнуло его память. А потом его правую ладонь накрыла рука. Тяжёлая такая, широкая с мозолями, очень тёплая. И в миг Каркат вспомнил его. Вспомнил Дейва Страйдера. Он вспомнил метеор и вспомнил тот страшный день, после которого они устроили что-то вроде ночёвки, а Дэйв буквально заставил лечь его на кровать и спать там. Это всё был плохой сон. Ужасный сон длиной в несколько лет. Сейчас он обернётся, а там лежит Дэйв. Напуганный и растерянный, ждущий действий со стороны краснокровки. Каркат кинется ему на плечи, расскажет этот ужасный кошмар, а блондин будет его утешать. Они поговорят около получаса, а потом заснут. В глазах скопилась морось, но вместе с тем губы застыли в блаженной улыбке. Каркат дёрнулся, разворачиваясь к Дейву. –Дейв! Вскрик застыл где-то в горле, когда он встретился взглядом с напуганными глазами цвета фуксии. Это Миинна. Каркат оставил Дэйва много лет назад. И это не сон, от которого можно просто сбежать. В горле застрял ком, что колол его слизистую, отдавая колкими ощущениями где-то в носу. В глазах застыли слёзы. – Каркат?.. Краснокровка начал мотать головой, а после снова отвернулся к стенке. Он не хотел говорить, точнее даже, не мог. Он изо всех сил старался не разреветься, и если он сейчас даже попытается раскрыть рот, то слёзы хлынут и затопят кровать. Единственное, о чём он думал сейчас, так это об одном его давнем желании, которое то вспыхивало благодатным огнём и горело, затмевая собою все остальные мысли, то тухло, практически не выдавая своего присутствие. Как же сильно он хотел умереть. Исчезнуть, перестать существовать, сделать хоть что-то, чтобы события, происходящие с ним, кончились. Чтобы наконец-таки всё кончилось, раз и навсегда. Чтобы перестать курить марихуану, потому что это единственное, что способно ослабить боль, чтобы больше не слышать, не видеть взрывов снарядов, чтобы больше никогда не заговорить с другими живыми существами вновь, чтобы никогда больше не вспоминать Дейва Страйдера. Каркат всегда получал то, что хотел. Он стал лидером и провалился. Его раздражали его друзья и их не стало. Он хотел, чтобы Терези перестала подкалывать его, и она ушла. Он хотел, чтобы Дейв ответил взаимностью, и тролль сам ушёл из их отношений. Он хотел, чтобы его раса возродилась, и теперь подобных ему убивают в концентрационных лагерях. Он хотел быть самой главной фигурой этого повествования, и он стал ею. Он стал самым большим разочарованием этой вселенной. Осталось лишь подождать, когда его очередное желание исполнится. – Всё… Всё в по-.. в порядке. Миинна просто сидела рядом с краснокровкой и не знала, что делать. Она не могла выносить чужие слёзы, она просто не знала, что делать. Она сама никогда в жизни не доходила до той стадии расстройства, когда она вынуждена была бы тихо рыдать, стараясь не издавать лишних звуков. Самым тяжёлым моментом в её жизни можно было бы назвать расставание с Вриской. Троллиха тогда тоже плакала, хотя здесь лучше бы подошло слово «рыдала». Отвратительно и заливисто, с кашлем и заиканием. Фуксиекровка не знала почему, но чужие слёзы просто приводили её в некий ужас. На Бефорусе самым эмоциональным поступком было ударить по столу и повысить голос на пару тонов больше, чем обычно. За всю её жизнь она просто не научилась тому, как следует вести себя в таких случаях. Ей было жалко Карката, но вместе с тем, смотря на его содрогающуюся спину, она ощущала какой-то животный страх, что настойчиво предлагал ей бежать подальше от этого болезного тела. И с каждым тихим всхлипом и трепещущим вздохом этот страх нарастал. Но даже так, Миинна решила перебороть его. Она не хотела просто так оставлять краснокровку. Она вытянула руку, чтобы погладить тролля по плечу, но в тот самый момент, когда она почти коснулась его, спазм прошёлся по спине Карката, от загривка и до пояса. Фуксиекровка резко одёрнула руку. Представьте себе самое ужасное существо, с множеством сочленений, панцирей и прочих неприятных вещей. Представьте, как вы перебороли себя и собрались дотронуться до этого нечто, а после оно внезапно начинает двигаться. И не просто двигаться, но извиваться, преображаться, двигаться так, как никогда бы ни одно живое существо не смогло. А теперь представьте, какой бы вы испытали при этом страх. Вот в таком же страхе и находилась Миинна. То, как в едином порыве дрогнули лопатки тролля, то, как его тонкие мышцы сократились и расслабились, то, как он повёл плечами – всё это было слишком необычным, настолько, что становилось страшным. Фуксиекровка, стараясь не выдавать своего страха слишком резкими движениями, встала. Она быстро подошла к двери и обернулась. Каркат всё ещё слегка подрагивал от плача. В ней что-то зашевелилось, какой-то комочек надежды, из-за чего ей даже показалось, что она всё же могла что-то сделать, что-то сказать, чтобы помочь троллю. Но вот, он прерывисто вздохнул и Миинна чуть ли не врезалась в дверь. Она быстро нажала на кнопку, похожую на дверной звонок, дверь отъехала и она даже сделала один шаг наружу, но остановилась. Она вспомнила одну важную вещь, что должна была сказать краснокровке давным-давно, но всё никак не решалась. – Каркат. Я… Повисла тишина. Она хотела сказать что-то личное, что-то, благодаря чему тролль бы почувствовал её нервозность. Чтобы он не думал, что он один такой «эмоциональный». Но она остановилась. В голове пронеслись скопления мыслей, которые очень явно давали понять, что сейчас эмоции с её стороны излишни. Так что она опустила голову и, стараясь не выдать своей жалости, продолжила. – Каркат, центральный штаб перенаправил тебя. Теперь ты будешь вести отряд на границе с Королевством Панцирников. На твоё место поставили Армонь Криннис. Она хорошая стратегнесса. Каркат даже приостановился в своих рыданиях. Он был шокирован новостью, он хотел было что-то возразить, обернуться, накричать на Миинну, но он остановился. Он как-то резко понял, что к этому всё и вело, и он просто быстро смирился, пускай агрессия и расстройство продолжали прогрессировать внутри. – Я… понял. Миинна хотела сказать что-то ещё, но нужных слов не нашлось. Она ещё в последний раз кинула взгляд на спину Карката, после чего вышла. Как только краснокровка услышал, как дверь закрылась, он сорвался с кровати. Внутри него кипела ярость, словно свинец, отяжеляя его, выжигая изнутри. Он схватил стул, замахнулся и кинул его в стену. Из его нутра вырвался наружу животный крик, повлекший за собой новую волну горячих слёз. Он больше ничего не видел, пелена из слёз всё смазывала и смягчала. Каркат ещё вскрикнул пару раз, прежде чем сесть на корточки, впиться пальцами в волосы и начать тихо выплакивать оставшиеся эмоции. Он сжимал в ладонях волосы и тянул, силясь их выдернуть. Такая лёгкая боль отупляла, отвлекала на себя внимание. В мозгу, когда этот агрессивный приступ только начался, проносились мысли по типу: «Как они смели, после всего того, что я сделал? Я этого не заслужил. Я делал так много, чтобы в итоге стать пустым звуком?» А после, когда он уже сидел на корточках, проносилось лишь одно ёмкое: «Почему?» Когда волна зашкаливающих эмоций спала, он обнял себя за плечи. Он просто ждал, когда силы на рёв иссякнут, чтобы встать и что-то сделать с имеющейся информацией. Слёзы лились, внутри ещё тлели какие-то эмоции, но тролль делал вид, что их уже нет. Нервные срывы с последующими рыданиями стали рутиной, краснокровка уже не предавал особого значения новым расстройствам. Плач – это просто регуляция эмоционального фона и ничего более. Надо просто подождать, когда же эта регуляция закончится, и голова очистится от ненужных эмоций. По истечению неопределённого времени слёз не осталось. Каркат глубоко вздохнул и поднял голову. Влага на щеках ещё не высохла, слегка щекоча его кожу. Он вытер впалые щёки запястьями, перевёл дыхание и медленно встал. Стул, который краснокровка не так давно швырнул в стену, остался целым, что удивляло. Тролль подобрал стул и поставил на его законное место. Он опёрся руками о спинку и стал смотреть в пол, прикусив нижнюю губу. Производя сие действия, он почувствовал влагу у себя под подмышками, а после до него донёсся отвратительный запах пота. Впервые за вечер он унюхал свой запах, от которого ему стало как-то тошно. Впервые за вечер он подумал, что ему стоит принять душ. Что он и сделал. Он вынул из комода полотенце и пошёл в душевую. Душевая комната представляла себя маленькую комнатку три на три метра с сортиром, душевой кабинкой и умывальником. Душевая была выложена светло-голубой плиткой, свет так же был холодным и ярким. Каркат разделся, кинув вещи возле двери, положив туда так же и полотенце, после чего зашёл в кабинку и выкрутил вентиль с горячей водой на максимум. Душевая за считанные секунды заполнилась паром. Тролль стоял под тяжёлыми струями воды, чувствуя, как его кожа горит и плавится. Горячая вода успокаивала, выгоняла всю боль из уставшего тела. Когда ноги тролля раскраснелись до такой степени, что стали напоминать по цвету панцирь крабов, парень повернул вентиль холодной воды. Каркат прислонился к стене, понимая, насколько же он измотан. Он давно уже не спал, и теперь единственная вещь, о которой он мечтал – чистое постельное бельё. Мокрые волосы липли к лицу, грудь будто бы сжало под прессом, из-за чего дышать было сложно, но каждый новый вздох, тем не менее, приносил волну удовольствия. Тролль открыл глаза и уставился в пол. Неожиданно на белом кафеле образовалось красное пятно, что смешивалось с водой и словной нити вытягивалось и пропадало в сливе. Появилось ежё одно пятно. И ещё. Каркат предположил, что это может быть, поднёс ладонь к лицу и провёл ею под носом. На руке расползлись кровавые нити. Скорее всего, из-за стресса, у него поднялось давление, от чего и пошла кровь. Тролль усмехнулся. Однажды он услышал весёлейшую мысль о себе от одного из солдат. Мол, он с рождения был уготован смерти, и тот факт, что он прожил столько лет – удивляет сам по себе. Так сказать «Рождён, чтобы умереть», как бы выразилась светлая женщина Лана Дель Рей. Однако это совсем не так. Он был рождён, чтобы жить, чтобы на своих плечах нести тот груз ответственности, что сваливается на существ, возомнивших о себе невесть что. Если бы Каркат захотел выразиться культурными отсылками, то несомненно к группе, чьё существование так же поразительно, как и его. Каркат не был рождён, чтобы умереть. Каркат рождён, чтобы страдать.