Её глаза

      Лаксус оглянулся: кругом кромешная мгла и ничего более. Хоть он и ощущал, что у него есть что-то твёрдое под ногами, даже разувшись он не понимал, что именно, потому что это было не похоже ни на один известный ему материал. И вокруг всё такое же чёрное, кажется, что мрак поглощал всё, даже секунды времени.       Поэтому он даже не мог сказать, сколько здесь пробыл. Открыв глаза в полной темноте, Дреяр сперва подумал, что он спит. Ущипнул себя — не проснулся. И он принялся считать секунды, просто чтобы знать, что он здесь не пропал без вести. Первые несколько тысяч секунд он исправно складывал, получал минуты и часы, а потом вдруг задумался: «А правильно ли я считаю?»       После этого время начало растираться в песок, перестало существовать. Здесь, в этой темноте, оно было бесполезно.       Но лишним было отнюдь не время, а всё, что попадает в пределы забвения. Пожалуй, справедливо сказать, что даже пространство здесь весьма относительно. Лаксус хотел измерить помещение (а это было оно вообще?), в котором он сидит и шёл вперёд. Но из-за того, что вокруг ничего не меняется, сложно было точно определить идёт он или стоит на месте. Пришлось подключить всю свою фантазию — и убийца драконов, за неимением другого выхода, кинул какую-то безделушку, которую нашёл в кармане, удивляясь тому, откуда она там взялась.       Не было звука падения. Наверное, здесь, как в вакууме, нет ни эха, ни чего-либо ещё. Но, теоретически, вещь должна была остаться в пределах комнаты (если это была она) — и Лаксус пошёл вперёд. Он не знал, сколько времени прошло и как далеко он от первоначальной точки, но его ноги устали, а предмета так и не было видно.       Мгла уничтожит и его тоже. Тогда мужчина начал понимать, что лишь вопрос времени, когда окружающая среда проглотит и его. Он принялся вспоминать все созвездия, которые ему показала Люси; думал о звёздном небе и о ней, потому что более сильной связи он не видел ещё никогда. Дреяр лежал на спине и смотрел вверх, представляя, что это не темнота, а просто ночное небо: то там, то тут перед его глазами всплывали яркие образы созвездий.       А потом звёзды начали гаснуть. Он думал, думал о них, но всё равно безвозвратно забывал. Одна за другой гасли, словно никогда и не существовали. И тут, без звёзд, вселенная начала рушиться. Кажется, именно так наступит апокалипсис.       Через какое-то время ему надоело думать о звёздах, потому что он всех их забыл. И вообще перестал понимать, почему он, словно последний дурак, лежит и смотрит в пустоту. Тогда Лаксус начал вспоминать, в каких городах успел побывать, и это вызвало на его лице улыбку. За время его изгнания — какое ещё изгнание? — он обошёл весь Фиор. Действительно, он побывал везде, кроме трёх мест, которые он старательно избегал.       Дреяр моргнул два или три раза и уже не помнил, о чём думал. Да, тьма поглощала его целиком, без остатка. Складывалось впечатление, будто он попал сюда, в эту ужасную бездну, за все свои грехи, которые он совершил. И следом подумал, что раскаяние могло бы его спасти — начал судорожно вспоминать, в чём провинился: был груб и жесток с собственным дедом, пытался стать мастером гильдии, устроил битву, отказался помогать Люси, оставил всех на произвол судьбы… Потом началась огромная дыра: воспоминаний о том, что он делал между недобровольным уходом и возвращением в «Хвост Феи», не было.       Но в следующую секунду он даже не мог точно сказать, как звали его близких друзей и дедушку. И был ли он вообще? Может, всё, что с ним приключилось, только плод его воображения? Дреяр почесал затылок. Он, конечно, хотел бы злиться, но не мог понять, зачем. Все «почему?» он позабыл, как лицо своей матери.       Совсем скоро — а скоро ли? — в его голове не осталось ни одной мысли. Казалось, что он совершенно тупой и не знает вообще ничего. Впервые он ощущал такую странную пустоту. В любом другом случае он бы испугался, но сейчас не знал, зачем.       Здесь, в этой мгле, он не помнил и не знал абсолютно ничего. И не мог беспокоиться об этом, потому что каждая новая мысль, появляясь, становилась кормом для здешней темноты. Он был не более, чем пищей.       И тогда Лаксус закрывал глаза, словно не боялся, что его тело перестанет существовать, как это произошло с разумом. В такие моменты он видел их — выразительные карие глаза, которые не выделялись ни нависшим веком, ни мешочками под глазами. Они были красивые просто от того, что существовали.       Иногда он отчётливо видел, как эти глаза плачут или смотрят так грустно. И это разбивало ему сердце. Обладательница этих глаз — а он точно знал, что это была девушка — должна быть самой счастливой на свете, даже если какие-то люди считают, что могут её обидеть.       Дреяр не был уверен, но, когда он думал об этой девушке и её глазах, всё, наверное, было хорошо. И даже совершенная пустота в его голове была нормой. Вряд ли он вспомнил бы, как она выглядит или как её зовут, но он знал, что в безопасности, пока помнит о её глазах.       Так и проходили его дни (если они вообще проходили). Поскольку других занятий не было, приходилось целыми днями либо лежать, либо ходить туда-сюда и думать о тех красивых глазах. Конечно, Лаксус ещё думал о том, что можно было бы и сбежать как-нибудь отсюда. Впрочем, эта мысль появлялась хаотично и служила неплохим перекусом для мрака.       Иногда он беспричинно начинал прыгать. Наверное, его подсознание пыталось напомнить, что он уже достаточно отсидел здесь и пора бы выбираться. Но никаких изменений не было — приходилось снова заниматься своим любимым делом: думать об обладательнице красивых глаз.       Пока в один день он не услышал очень громкий крик. Это был первый звук, который удалось услышать в пределах полной тьмы, окружившей его. И это было так странно. Но чей-то голос настойчиво продолжал звать его. И с каждым разом звучал всё ближе и ближе.       И как он мог её забыть? Это ведь была она — девушка, которая заставила его совесть работать на 120%. Та самая, которую он сперва не любил: смотрел на неё сверху, со второго этажа гильдии, и насмехался её глупости и наивности. На самом деле она была исключительно образованной особой, искренней и с сильно развитым чувством справедливости. И она ни разу не боялась его, так же, как и не опиралась. Её слова — её честные, откровенные слова, в которых она выложила всю любовь и преданность по отношению к Магнолии и «Хвосту Феи» — заставили всех подняться с колен и, рискуя собственной жизнью, спасти город, а следом — победить его и Громовержцев. Эта девушка улыбалась и плакала, радовалась, обнимала своих друзей и больше всего на свете боялась, что может принести вред гильдии. Она смотрела на него так же, как и на других: простодушно и по-доброму. Иногда злилась, но прощала и забывала все обиды.       Да, это была она — обладательница красивых карих глаз. Волшебница, чьё имя, очевидно, написано звёздами на небе, иначе как ещё объяснить, что она снова и снова побеждала? Она теряла то, что ей было дорого, плакала в одиночестве, но никогда не отказывала другим в помощи.       Всё это время в его голове была только она одна — девушка, которая родилась под счастливой звездой. Нет, не так: девушка, которая сама была той самой счастливой звездой, которая в один момент принялась освещать его трудный путь, вести к свету, к миру, к гармонии…       Он мог заставлять её плакать или злиться, доводил её порой до того, что она хотела бы сказать, что ненавидит, но никогда не желал ей ничего плохого. Дреяр просто был таким человеком — одиноким. И не мог так легко допустить её к своему сердцу. Но она всё равно пришла туда. Не напрямую, конечно. Обходным путём. — Лаксус! — отчётливо услышал он её голос, — возьми мою руку, Лаксус. Я помогу тебе.       Он не видел её руки, просто потянул свою вверх. Убийца драконов нисколько не сомневался, что она сделает это. Ведь если это будет не она, то кому вообще удастся вытащить его из мрака?       В тот момент, когда он почувствовал её влажные пальцы, Лаксус зажмурился. Он отчётливо услышал треск, а потом тьма вокруг развалилась, как разбивается и разлетается на куски зеркало, когда кидаешь в него чем-то. И на его лицо упало что-то влажное.       Дреяр, наконец, открыл глаза: перед ним была она — Люси. И её глаза — незабываемые карие глаза, такие красивые и по-настоящему волшебные — плакали, но смотрели на него, как и раньше, по-доброму. Она скучала и волновалась — он точно знал. — Как ты меня нашла, Хартфилия? — только и смог сказать Лаксус, протягивая руку к её лицу, чтобы вытереть слёзы.       Он лежал у неё на коленях, и она держала его лицо в ладошках. Руки волшебницы дрожали, но, наверное, из-за того, что она плакала. — Я услышала, как ты зовёшь меня, — всхлипывая, ответила девушка.       Они смотрели друг другу в глаза. И Лаксус наконец-то вспомнил: он попал в тюрьму забвения. Его заколдовали. И, приди заклинательница несколько позже, он бы сошёл с ума и умер. Да, он бы перестал существовать. — Я молчал, — не очень уверенно отвечал ей маг молний. — Но я слышала… Слышала, ты звал меня. И это было громче любого крика, — Люси принялась гладить его лицо, словно боялась, что могла позабыть, каково это. — Ты нашла меня и разрушила тюрьму забвения, просто потому что я звал тебя? — Дреяр едва ли мог поверить, что это происходит на самом деле. Разрушить подобную магию так сложно. Но он смотрит на неё снизу — наверное, впервые он смотрит на неё с этого ракурса — и понимает, что она могла это сделать. Её тело заслоняет солнце, из-за чего кажется, что она светится. Наверное, даже если бы солнца не было, она всё равно бы светилась. Она всегда светит для него. — Конечно, — закивала головой волшебница, — ведь как я могла оставить тебя там одного? — Я говорил, что ты невероятная и, очевидно, особенная? — улыбнулся Дреяр. Да, смотреть на неё снизу вверх было куда лучше, чем его обычное надменное желание быть сверху. — Нет, — прикасаясь большим пальцем к кончику его улыбающихся губ, сказала Хартфилия. — Но сейчас самое время. — Нет, — вторил ей Лаксус. Теперь, находясь вне тюрьмы забвения, ему было тяжело от того, что он так долго не ощущал совершенно ничего. Это выводило из себя. — Я приберегу это для того момента, когда ты пойдёшь со мной под венец. — Какой же ты дурак, — Люси плакала, кажется, от счастья. А ещё улыбалась. Дреяр смотрел и думал, что она права: он дурак, который по уши влюблён. Эта мысль была странной. Наверное, она пришла просто потому, что долго он отрицал этот факт, хотя знал, что отпустить Хартфилию не сможет.       Лаксус взял её лицо в свои ладони и начал склонять вниз, пока их губы не соприкоснулись. Да, пока он помнит её глаза, тёплые губы и то, насколько она добра, то всё хорошо.