Истоки дружбы

Бывший граф де Ла Фер привыкал к службе в мушкетерском полку куда легче, чем можно было предполагать. Впрочем, служба эта была не только не тяжелой, но местами даже и довольно приятной, правда, молодой мужчина об этом не думал. Не в его положении искать в жизни хорошее… К тому же, такая размеренность, как патрули, караулы в Лувре или Фонтенбло и сопровождение короля на охоту наверняка была возможна лишь до вступления Франции в какую-нибудь из войн. А поскольку Людовик XIII наверняка возьмет на себя личное командование войсками, рота его мушкетёров непременно будет в числе первых, кто с ним отправится. Все это Атос, как именовался теперь граф, прекрасно понимал и отчасти даже надеялся на скорое наступление подобных событий. Разумеется, ему не хотелось войны для своей страны и своего короля, но только скорейшую гибель в славном бою он теперь видел своим будущим. Став добросовестным солдатом, которого не в чем было упрекнуть ни капитану, ни лейтенанту, ни самому его величеству, Атос по-прежнему не хотел жить. А будучи искренне верующим христианином, лишать себя жизни самостоятельно он не намеревался. Потому нес службу исправно, ни на что не отвлекаясь, никогда не отказывался заступить на пост не в свой срок, случись кому-то из сослуживцев заболеть или испросить отпуск, но был замкнут, ни с кем сам не заговаривал, ежели того не требовала служба, а в свободное время не выходил из занятой им квартиры неподалеку от Люксембурга. И только верному Гримо, которого уже по шагам узнавали в трактирах, где бывало самое лучшее вино, было известно, чем в эти дни занят его господин. Тот день у Атоса был как раз выходным, но также он был и днем выплаты жалованья, потому мушкетёр явился в особняк де Тревиля безукоризненно подтянутый и абсолютно трезвый. В ожидании когда назовут его имя, Атос спокойно стоял у одной из стен, меланхолично наблюдая суету и веселые беседы вокруг. Он отвечал на приветствия, отпускал пару ничего не значащих фраз, если с ним заговаривали, но сам предпочитал стоять и молчать. Впрочем, желающих заговорить с ним было мало: в полку успели заметить и принять неразговорчивость нового товарища. Портос опаздывал. Сменившись с ночного караула в Лувре, он отправился домой переодеться (не ходить же два дня в одном и том же, черт побери!), после позавтракать, а там… Нет, прелести трактирщицы Жоржетты поистине стоили того, чтобы задержаться. И теперь гигант ураганом влетел в особняк капитана своего полка, чудом ни с кем не столкнувшись. Приемная де Тревиля была полна мушкетёров. Разумеется, те, кому в этот день следовало быть на посту, там и были, им надлежало явиться за жалованьем по окончании своей службы, но все остальные присутствовали. Выдохнув от осознания того, что едва ли его могли уже успеть вызвать, Портос принялся пробиваться к одной из стен, чтобы немного перевести дух после поистине марафонского забега на полный желудок. — Отличный плащ, Бувье! Жером, о, какой плюмаж… Ла Муш, ладно вам, вы же знаете Бреколя, он еще и не то скажет!.. — Портоса в полку знали отлично и крепко любили, каждый стремился что-то ему сказать и непременно услышать ответ, похвалу, комментарий… Наконец мушкетёр протиснулся чуть ли не в самый дальний угол и выдохнул с облегчением второй раз за эти несколько минут. Практически все, кто находился рядом, были заняты беседой, только один мушкетёр стоял также поодаль, как сам Портос, и словно бы отстраненно наблюдал за остальными. «Так, а это у нас кто… Мне знакомо его лицо, но, готов поклясться, я не знаю его имени!» — подумал Портос, опираясь о стену и пока тщетно пытаясь выровнять дыхание. Он и впрямь несколько раз видел во время службы заинтересовавшего его мушкетера, но ни разу с ним не разговаривал, знал только, что тот вступил в полк немногим позже самого Портоса. Но не в привычках общительной натуры было оставлять дело так. — Любезный шевалье, позвольте поинтересоваться, из какой ткани пошит ваш мундир? Что-то мне подсказывает, что это не та дрянь, какую нам приходится покупать в парижских лавках… Разговоры об одежде всегда давались мушкетеру легко, а едва окинув незнакомца взглядом, упомянутую ткань Портос заметил и оценил. Оставалось надеяться, что вежливость сослуживца победит его молчаливость и завяжется беседа. С того места, где стоял Атос, отлично просматривалась вся приемная, потому опоздавшего мушкетера он увидел сразу и мысленно улыбнулся. Он был уже наслышан от сослуживцев о Портосе и если бы сохранил способность удивляться, то применил бы ее касаемо схожести их с Портосом имен. Точнее, прозвищ, ибо не было ни малейшего сомнения в том, что Портоса на деле звали совершенно иначе, как и самого Атоса. Несколько раз они пересекались во время службы, но Портос почти всегда был окружён товарищами, Атос же держался несколько в стороне, а в трактиры в свободное время не ходил, предпочитая и есть дома, и напиваться там же в одиночестве. Когда вновь прибывший протиснулся довольно близко к Атосу, тот вежливо кивнул ему, насколько предполагают приличия, и отвел взгляд, но успел заметить, что Портос принялся его рассматривать, сосредоточенно хмуря лоб. Впрочем, Атоса это нимало не взволновало, любой был вправе смотреть на него сколько угодно, и молодой мужчина погрузился было снова в свои мысли, как вдруг услышал реплику, обращенную непосредственно к нему. Обладая довольно неплохой памятью, Атос еще в бытность помещиком и членом немаленькой семьи часто запоминал разные детали, характеризующие того или иного человека. Один любит охоту, другой — испанские вина, третий — Аристотеля, кузина — фарфоровых кукол, а тетушка — цветы. Это позволяло всегда найти и тему разговора, и идею для подарка. Оказавшись в мушкетерском полку, где разговоры почти всегда велись об одном и том же, а подарков друг другу не делали, Атос привычку все же сохранил, но уже для того, чтобы хоть чем-то отвлекаться от своих тяжелых мыслей. И вот теперь вспомнил, что шевалье Портос всегда с вниманием относился и к собственному внешнему виду, и к одежде окружающих. — Разумеется, шевалье. Вы правы, эта ткань пролежала не один десяток лет, прежде чем мне случилось использовать ее по назначению, а куплена она была в Блуа. Она так заинтересовала вас? Раньше, в прошлой жизни, Атос был общительным человеком. Теперешняя вынужденная закрытость давалась ему в целом легко, но иногда все же хотелось общения, только не такого, к какому привыкли в большинстве своем вокруг. Не обсуждать ни короля, ни кардинала, ни женщин… Пусть бы и одежду, чем не тема. Портос терпеливо, что было ему, к слову, довольно несвойственно, ожидал ответа. Не будучи физиономистом, он тем не менее прекрасно понял, что своим вопросом выдернул товарища из каких-то дум — тот посмотрел на него взглядом человека, которого только что разбудили или, как сказал бы кто-то более возвышенный, чем Портос, вернули с небес на землю. Правда, по выражению лица сослуживца мушкетер не стал бы утверждать, что то были именно небеса… Услышав ответ, Портос чуть качнул головой, отчего роскошное перо на его шляпе заколыхалось, наверняка привлекая к себе внимание. Но обладатель пера об этом сейчас не думал, он во все глаза смотрел на своего собеседника, осознавая услышанное. В мушкетерском полку служили, разумеется, не только провинциалы совсем издалека, но Блуа… Давний оплот французских королей, земля родов знатных, как сами Валуа или Бурбоны… Это всегда было больным местом Портоса — происхождение, родовитость, титулы. А в том, что стоящий перед ним шевалье в простом мушкетерском плаще, пусть и пошитом из прекрасной ткани, был на самом деле не каким-то третьим сыном пятого мелкопоместного дворянчика где-нибудь в Шампани или Гаскони, Портос убедился окончательно. Физиономистом он, опять же, не был, но имея слабость к шику и лоску (по простоте своей подменяя этими понятиями родовитость и знатность), вельможу от простого дворянина отличал успешно. Однако, к чести Портоса, он не был завистлив. Желал того же — да. Мечтал о титулах и богатствах — снова да. Но ненавидеть человека только за то, что он имел по рождению все это, а Портос — нет, был неспособен. К тому же, если вдуматься — что Портос сделает много позже этой беседы в приемной капитана де Тревиля, — счастья его собеседнику все то, чем он несомненно был наделен, не принесло. Иначе не стояли бы они сейчас здесь вместе в ожидании своих имен. — Чудесная ткань, милостивый государь, чудесная! — пробасил Портос, не давая паузе затянуться, а сослуживцу — снова задуматься. — Признаюсь вам, что имею некоторую слабость к хорошей одежде… Однако если, как вы говорите, вы приобрели ее в Блуа, и довольно давно, едва ли в наше время мне следует мечтать о чем-то подобном. Сказано это было с одной из тех обаятельных и обезоруживающих простотой улыбок, за которые особенно любили Портоса однополчане. И у Атоса как-то само собой получилось на эту улыбку ответить своей — слабой, если не сказать робкой, но все-таки улыбкой, то есть тем явлением, какого он сам давно уже не припоминал на своем лице. Портос же и вовсе никогда не видел, чтобы Атос улыбался, а потому буквально засиял, как свежевычищенная шпага. — Благодарю вас, шевалье, за столь лестные слова. Откровенно говоря, я и не задумывался об этой ткани таким образом… Она удобна и приятна к телу, это кажется мне главным. И вместе с тем не имею возможности не признать вашу правоту. Как, к сожалению, и в том, что сейчас подобных образчиков едва ли получится отыскать. Атос умолк, словно бы задумавшись, и несколько раз кивнувший в такт его отзвучавшим словам Портос терпеливо — снова! — молчал, ожидая продолжения. А Атос и вправду задумался. Ему вдруг пришло в голову, что именно от Портоса он никогда не слышал тех речей, которые ему столь претили в Париже. Ни о короле и кардинале как о противниках (разговоры о кардинальских гвардейцах и стычках с ними, разумеется, были не в счет), ни о католиках и гугенотах — пожалуй, разве только о женщинах, но такого представительного шевалье, как Портос, трудно было бы за это винить. И учитывая, что вообще речей громогласного Портоса он волей-неволей слышал немало… Иными словами, ничего кроме симпатии внезапный собеседник у Атоса не вызывал. — Однако если вы не сочтете подобное предложение чем-либо для себя не приемлемым, может статься, у меня получилось бы вам помочь. — Не смею даже предполагать, что шевалье мог бы предложить мне что-то неприемлемое, — Портос отозвался с той же скоростью и с той же решительностью, с какой парировал удары в многочисленных дуэлях и стычках. — Разумеется, если это не затруднит лично его. — Не затруднит, господин Портос, — Атос чуть склонил голову, неожиданно для самого себя понимая, что эта беседа доставляет ему почти уже совсем было забытое удовольствие. — Как вы могли заметить, в одежде я более всего ценю практичность, а потому ее изобилие мне совершенно ни к чему. Меж тем совсем недавно в квартиру, где я расположился, привезли оставшиеся запасы ткани все с тех же времен. Смею вас заверить, что она отлично сохранилась и совершенно не потеряла вид. Как знать, вдруг что-то могло бы вам приглянуться… — Ах, господин… — Портос и сам бы не ответил, что обескуражило его больше: само предложение окончательно без сомнений знатного сослуживца или то, что он знал его имя (пусть его и мог бы не знать только глухой, но увечных в мушкетеры не брали), тогда как Портос не мог ответить тем же. — Атос. Право, не смущайтесь. Если у вас не найдется каких-нибудь причин отказаться, давайте дождемся друг друга здесь же и не станем откладывать мою идею в долгий ящик. — Господин Атос, вы можете не верить, но мне нечего ответить вам кроме согласия! Я… — Господин Атос! — прозвучало на всю приемную из приоткрытой двери де Тревиля, не давая Портосу договорить, и Атос кивнул ему, делая шаг в сторону кабинета. — Я дождусь вас! — колебаться времени не было, и Портос решился. — Или вы меня. Атос снова кивнул, словно бы исчерпал вконец свой немногочисленный обычно запас разговоров, и уверенно направился к кабинету де Тревиля. И ни по дороге до кабинета, ни в нем самом, меланхолично ожидая отсчитывания причитающейся ему суммы и ставя свою подпись, ни после, возвращаясь на прежнее место в намерении дождаться вызванного практически следом за ним Портоса, Атос так и не смог себе объяснить свой собственный порыв.